Текст книги "Параллельная вселенная Пеони Прайс"

– Конечно, – кивает он и начинает метаться по комнате. – Но я бессовестный урод и не готов ее оказывать.

– Зачем ты так, – шепчу я.

– У нас с матерью, если хочешь знать, непримиримые разногласия, которые никуда не денутся, сколько бы людей ни умерло. Она считает, что безумно много сделала для меня, раздвинув когда-то ноги.

– А ты?

– А я так не считаю.

– Но без нее тебя не было бы.

– Я не эгоистичен в этом вопросе.

Его рот чуть изгибается, глаза пристально смотрят на меня.

– Пенни, я ценю твой интерес, но убью кого-нибудь, если сейчас же не приму душ.

Не дожидаясь ответа, он удаляется в ванную. Я прихожу в себя под звуки льющейся воды. Дверь остается открытой. На миг в голове проскакивают мысли, которые не раз посещали в снах: последовать за ним, позволить ему все, что он захочет… Сейчас? Я качаю головой, отбрасывая фантазии, потому как они кажутся отвратительно неуместными, учитывая обстоятельства.

Ты просто боишься! Трусиха!

Ничего я не боюсь.

По привычке, которая выработалась из-за работы в кафе, начинаю все складывать и убирать – подчищать свидетельства безумия Итана, чувствуя себя при этом героем сериала «Как избежать наказания за убийство»[43]43
  Сериал рассказывает историю профессора Эннализ Китинг, которая преподает студентам дисциплину «Как избежать наказания за убийство», но те не подозревают, что в скором времени им придется применить эти знания в реальной жизни.


[Закрыть]. Ставлю на место кресло и кофейный столик, собираю пустые бутылки и осколки, выкидываю окурки и пытаюсь оттереть желтое пятно со стены, в чем до конца не преуспеваю. Замечаю, что дом пуст от приятных воспоминаний – никаких сувениров и фото.

Итан выходит из спальни в черной футболке и черных джинсах через сорок минут. Я знаю точное время, потому что в нетерпении слежу за стрелкой часов.

«Как жаль. Прими мои соболезнования» – вот они, нужные слова. Я вспомнила! Лучше поздно, чем никогда, верно?

Он останавливается у проема двери, позволяя осмотреть себя с ног до головы, будто готовится для фотографии на старую камеру перед тем, как отправиться на школьный бал. В глазах немой вопрос.

– Извини, но… ты выглядишь ужасно, – признаю я, не в силах соврать, ведь выглядит он отвратно с фиолетово-бордовыми синяками, залегшими под красными глазами, и впавшими щеками.

– Так обычно бывает, когда спишь всю ночь лицом в пол, – бурчит он и идет на кухню, которая отделена от гостиной кухонным островком.

Он с шумом открывает ящики, хлопает дверцами и наконец достает упаковку булочек для хот-догов, судя по виду, им не одна неделя. С минуту он, словно трехлетний, борется с упаковкой. Слышно лишь шуршание. Я устало выдыхаю, кидаю тряпку на островок и терпеливо выжидаю.

– Не стоило, – отмечает он, кивая на убранную гостиную, – для этого есть специальные люди.

– Спасибо было бы достаточно.

– Что ж… спасибо, – бросает он. Из-за его бездушного тона я чувствую себя как та самая тряпка, которой оттирала пятно на стене. Так вот через что проходит Крег…

– Поговори со мной! – не выдерживаю я.

– Я говорю.

– Не об этом.

– Что ты хочешь услышать?

Упаковка наконец поддается.

– Как ты?

– По-прежнему в заднице. Просто не так глубоко.

– Итан, мне жаль.

– Нет, ты не понимаешь…

– Ты перевернул все вверх дном и напился до потери сознания. Я понимаю, что ты переживаешь.

– Я не переживаю! Смерть отца – лучшее событие в моей жизни, – говорит он и как ни в чем не бывало принимается за булку, которую запивает пивом из холодильника. – Что? – Он ловит мой удивленно-презрительный взгляд. – Единственный способ бороться с похмельем – не прекращать пить.

Я молча жду, пока он закончит странный завтрак.

– Ладно, – встрепенувшись, продолжает он, – нам пора. – Он выбрасывает пустую банку и хлопает себя по щекам. – Нехорошо опаздывать второй день подряд.

– И куда ты собрался?

– На съемку. Я знаю расписание.

– Я, наверное, чего-то не понимаю…

Он смотрит так, словно я опять сказала ужасную глупость, достает из кармана брюк пачку сигарет и отправляет ее следом за банкой пива в мусорку.

– Я не знала, что ты куришь.

– Не курю. Хочу быстрее распрощаться с печенью, поэтому выбираю более надежные варианты.

– Итан, это не смешно.

– А похоже, что я смеюсь?

Его лицо остается непроницаемым.

– Нужно позвонить Элайзе и все отменить.

– Отменить? Почему?

– Смерть отца недостаточно веская причина?

– Я не хочу, чтобы все это мусолили.

– Боишься, о тебе начнут распространять грязную ложь?

– Хуже – боюсь, обо мне начнут распространять грязную правду, – признается он, и я окончательно теряюсь.

Итан идет к выходу, попутно хватая ключи с кресла – того единственного, которое не перевернул вчера ночью. Я шагаю за ним.

– Тебе нужно время прийти в себя. – Примеряю необычную для себя роль голоса разума – раньше ее брала на себя Мелани.

– Я в себе. Где же еще мне быть?

– Серьезно, Итан.

– Понимаю. Но и ты пойми: мне больше нельзя выпадать из расписания.

– Почему?

– Деньги, – бросает он и останавливается. – Деньги заставляют мир крутиться, а меня – поднимать жопу с дивана. Обожаю деньги. Они никогда не предают в отличие от людей.

– Ты вообще себя слышишь?

– Я всегда себя слышу – величайшее бремя моей жизни.

Итан открывает дверь, жестом просит выйти и запирает квартиру. В лифт мы заходим молча. Цифры на панели загораются зеленым. Повисает тишина.

– Ты думаешь, он был плохим человеком? – Вопрос больше похож на утверждение. Мы понимаем, что речь идет о его отце.

– Я до сих пор посещаю психотерапевта, чтобы не думать об этом.

Лифт доставляет нас на нулевой этаж в подземный паркинг, где я впервые вижу такое скопление дорогих машин. Меня слегка потряхивает от необъяснимого ужаса. Желтые стрелки на стенах, указывающие на выход, будто подмигивают, как старые знакомые. Я скукоживаюсь.

Итан находит «Мазерати», садится в салон и надевает очки. Я устраиваюсь рядом.

Сегодня я наблюдаю сплошной сюр. Меня не удивило бы, если бы Итан днями спал, ел фастфуд (или не ел ничего) и рыдал – я повела бы себя именно так, потеряв близкого. Не поражает и то, что он напился, однако по спине бежит холодок оттого, что после произошедшего он принимает душ и спокойно отправляется по делам.

Как только мы выезжаем на улицу, солнечный свет ударяет по глазам. Раздается звонок. Итан принимает входящий.

– Каспер, ты на громкой связи, – тут же предупреждает он. Из вежливости или чтобы тот не сболтнул лишнего?

Он мне не доверяет, пора бы смириться.

– Итан, что случилось? Я всю ночь не мог дозвониться. – Судя по голосу, Касперу не больше тридцати.

– Зачем ты звонил мне ночью?

– Все в порядке?

– Лучше не бывало. Мы с Пенни едем на площадку. Будем заранее. Надеюсь, нам не придется ждать, пока все начнется.

– Уверяю, к вашему приезду все будет по высшему разряду.

Итан сбрасывает звонок, усмехаясь. Я вопросительно смотрю на него.

– Что? – удивляется он. – Этот новенький такой смешной: пытается произвести на меня впечатление, но должен сказать, что мои ожидания касательно него не слишком высоки.

– Почему?

– Мои ожидания всегда невысоки: не очаровывайся, чтобы не разочаровываться, – главный закон взрослой жизни.

Он давит на газ и включает музыку, салон заполняет Escape From LA The Weeknd:

 
Well, this place is never what it seems,
Это место вовсе не то, чем кажется,
Take me out, LA,
Забери меня, Лос-Анджелес,
Take me out of LA.
Забери меня из Лос-Анджелеса.
This place will be the end of me,
Это место погубит меня,
Take me out, LA,
Забери меня, Лос-Анджелес,
Take me out of LA, yeah!
Забери меня из Лос-Анджелеса, да!
 

Итан расслаблен, ветер резвится в каштановых волосах, рука спокойно лежит на руле. Выключаю музыку, пристально смотрю на него. Итан тяжело выдыхает – знает, что я хочу серьезно поговорить.

– Можно задать вопрос?

– Я предпочел бы, чтобы ты не задавала. Но мы ведь знаем, что запретить тебе я не могу.

Его рот искривляется в привычной усталой полуулыбке, которая никогда не добирается до глаз. Я вижу ее не впервые и успеваю возненавидеть – она ранит меня. Итан скрывается за ней, как все в этом мире за словом «нормально». Он скрывается, будто я чужая.

Он мне не доверяет…

– Почему… – медлю я, опасаясь его реакции. – Почему ты тогда напился? То видео… – Решаю начать издалека, полагая, что это тоже связано с его отцом.

Он долго молчит. Он не ответит. Даже когда Итан на расстоянии вытянутой руки, все равно кажется, будто в сотне миль от меня.

– Какое из них? – наконец отзывается он.

Я теряюсь.

– Там, где Кара кричит на тебя, а потом запихивает в машину.

Молчание.

– Это из-за отца?

– Нет, из-за тебя. Ты не помнишь?

– Мне интересна твоя версия.

– В тот ужасный вечер ты сказала, что устала, что хочешь все прекратить. Это я снес – рано или поздно все выгорают. Но потом ты сравнила меня с отцом… Я не подал виду, думал, это не заденет так сильно, но задело. Когда меня задевают, я топлю чувства в алкоголе, пока не прекращаю чувствовать.

– Мне жаль, что я это сказала…

– Это уже не имеет значения, ты ведь говорила, что прошлое должно оставаться в прошлом.

Едва ли я бы сказала такое.

– Вчерашние слова Кары что-то… что-то всколыхнули во мне. Я беспокоюсь, и это чувство не утихает. Не хочу видеть тебя таким, как на том видео…

Итан не отвечает. Я беру его холодную руку, и от этого жеста его челюсти крепко сжимаются.

– Прости, – шепчет он.

– За что?

– За все.

Дальше мы едем в тишине.

Молчит и мой внутренний голос.

3

В студии каждому из нас предоставляют личную гримерку – с Итаном больше не поговорить. У двери его встречает личный ассистент (привидение Каспер) с бутылкой воды – уверена, она пригодится после буйной ночи.

Кара сидит на ярко-малиновом диванчике, стоящем посреди комнаты. Судя по виду, те самые дела, которые она должна была уладить, вытянули из нее немало сил, но она работает на износ. Она умудряется смотреть сразу в три экрана: в экран планшета, лежащего на коленях, и в экраны айфонов, каждый из которых время от времени дзинькает.

Полноватая женщина лет сорока просит сесть в кресло. На ней черные джинсы и футболка, на шее – бейдж «Эйприл. Визажист». Я сажусь перед зеркалом с ярко светящимися лампочками по периметру, несмело посматривая на отражение Кары.

Визажист начинает с чего-то белого вроде крема, намазывает его на все лицо и веки. Дальше крупной кистью наносит тон, а после более мелкой скрывает покраснения и синяки под глазами.

– Все хорошо? – аккуратно интересуюсь я у Кары.

– Шоу Джерри Стоуна подтвердили. Завтра будешь блистать. Так что да, все отлично.

Эйприл просит закрыть глаза, чтобы нанести пудру. Я не вижу Кару несколько секунд, но и без того чувствую, как она холодна. Злится за что-то?

– Ты как? – спрашиваю я, открывая глаза. Следующий этап – брови.

Она поднимает взгляд.

– Если у тебя все хорошо, то и у меня. – Она натягивает улыбку и добавляет в голос неискреннюю доброжелательность. Хочется сильно ударить ее и крикнуть: «Стань наконец собой!»

Свой совет себе посоветуй.

Кара снова смотрит на экран, только другого телефона. Приходит сообщение. Дзинь.

– Как Итан? – спрашивает она через вечность уже своим голосом. – Кажется, тебе удалось спасти его день.

– Почему ты больше не работаешь с ним?

Снова дзинь. Она утыкается в телефон.

– Я не справлялась, – все-таки отвечает она, – иногда теряла его на несколько дней. Срывались съемки, разрывались контракты – Элайзе это не нравилось.

– Это не твоя вина.

Она выдыхает.

– Тебе не нравилось с ним работать?

– Итан – сложный человек.

– И ты отказалась от него.

– Я? – Уголки ее рта едва поднимаются. – У меня нет такой власти. Все решаешь ты, Итан и в конечном итоге Элайза. Я лишь инструмент – компьютер. Никто ведь не спрашивает у макбука, что ему делать.

Эйприл заканчивает с бровями и приступает к макияжу глаз. Потом в ход идут бронзер, румяна и хайлайтер – много хайлайтера. Все это время мы с Карой молчим.

Я снова прокручиваю в голове сон и события, произошедшие утром, но постепенно переключаю внимание на собственное отражение. Не предполагала, что это возможно, но девушка в зеркале стала еще привлекательнее.

Проходит минут тридцать, прежде чем Эйприл заканчивает макияж. Ее работу сопровождают звуки приходящих сообщений. Когда визажист уходит, я пью воду через трубочку, чтобы не смазать помаду. Вдали тихо звучит песня Билли Айлиш, не помню, как она называется:

 
I had a dream,
Мне приснилось,
I got everything I wanted.
Что у меня было все, чего я хотела.
Not what you’d think.
Не то, о чем ты мог подумать.
And if I’m bein’ honest,
И, если честно,
It might’ve been a nightmare
Этот сон показался бы кошмаром
To anyone who might care.
Для человека, которому есть до этого дело[44]44
  Песня Билли Айлиш Everything I Wanted (с англ. «Все, чего я хотела»).


[Закрыть].
 

Пока другая женщина (ее зовут Сара) делает укладку, я ныряю в свой новый звездный профиль в соцсети. Под последним постом более ста сорока тысяч комментариев, хотя на нем даже нет моего лица: только наманикюренные пальцы с приглашением на вечеринку Vanity Fair.

Делаю очередное фото рук на фоне разложенной на столе косметики и собираюсь выложить, но не могу зайти в профиль.

– Не подскажешь пароль? Хочу выложить фотку.

– Нет, Элайза попросила его сменить на случай, если кто-то попытается зайти с утерянного телефона, а заодно решила, что впредь тебе не стоит этого знать. Не зря же говорят: меньше знаешь – крепче спишь.

– Как же мне делать посты?

– Для этого у тебя есть я и целая команда профессионалов.

Я корчу гримасу, удаляю фото и прячу телефон.

Девушка примерно моего возраста доставляет на площадку костюм, который я не примерила вчера. Судя по горящему взгляду и пылающим щекам, она не избалована общением со знаменитостями. Кара просит повесить чехол с костюмом на рейл, где отдыхает с десяток других нарядов.

– Надо примерить?

– Позже, сейчас нет времени, – говорит Кара. – Готово? – она обращается к Саре.

– Почти.

– И сколько это будет стоить? – спрашиваю я.

Кара исподлобья смотрит на меня.

– Сколько? Это они платят, чтобы ты его надела. В последние дни с тобой творится что-то неладное.

Она встает, подходит к рейлу, расстегивает чехол, внимательно осматривает костюм и кивает сама себе.

– Макияж и прическа уже готовы, так что Пенни примерит его только после фотосессии. – Она поворачивается к девушке. – Останешься, чтобы забрать, если размер не подойдет?

– Остаться?

– На пару часов, пока мы не закончим.

Она неуверенно пожимает плечами:

– Вообще-то, через час я должна быть на занятиях в колледже, но какая разница. Можно и пропустить.

– Это значит, да?

– Нет, – встреваю я, наблюдая за смущенной девушкой в зеркале. – Поезжай, образование – это важно.

– Я учусь на юриста, – признается она с улыбкой, прежде чем скрыться за дверью.

– Как благородно, – замечает Кара. – Только если что-то пойдет не так, ей придется снова тащиться сюда через весь город.

– Если что-то пойдет не так, ей понадобится образование юриста.

Какая же я идиотка…

Когда Сара заканчивает, на меня натягивают красное платье DKNY фасона «русалка» с глубоким декольте и туфли на шпильках, которые на размер велики. Везде обман! Кое-как добираюсь в них на площадку и тут же плавлюсь под софитами. Гул не стихает. Фотограф настраивает камеру, ассистенты мельтешат, поправляя мой макияж, волосы и одежду. Бессвязные и хаотичные движения продолжаются целую вечность, а потом все вокруг меркнет и бледнеет – на площадке появляется Итан Хоуп в иссиня-черном костюме и красном галстуке в цвет моего платья. Галстук он то и дело поправляет, словно на шее удавка.

– Ненавижу галстуки, – шипит он, – кажется, что меня пытаются задушить.

Однако выглядит он потрясающе, но я не решаюсь сказать об этом. Он обнимает меня за талию, и мои щеки вспыхивают. Раздается первый щелчок затвора, и лицо Итана озаряется улыбкой. Я чувствую себя ужасно глупо из-за указаний фотографа и десятка пар глаз, наблюдающих за нами, но Итан умело берет все, включая меня, в свои руки.

Съемка длится примерно полчаса, потом нас переодевают в другую одежду, припудривают, поправляют волосы и опять ставят перед камерами. Это повторяется четыре раза.

Для кадра Итан делает вид, что шепчет мне что-то на ухо, но на самом деле он молчит. Его дыхание щекочет кожу. Я покрываюсь мурашками. Возможно, это было бы приятно и захватывающе – я никогда не принимала участия в профессиональной фотосессии, но осознание, что человек, улыбающийся во все тридцать два, только что потерял отца, не позволяет расслабиться.

Когда объявляют окончание фотосессии, раздаются аплодисменты. Итан отвечает на них сухой полуулыбкой, а после выхватывает очередную бутылку воды из рук Каспера и скрывается за дверью гримерки.

– А теперь примерим костюм, – говорит Кара, подходя ближе.

Мне хочется взвыть от этого предложения.

– После этого поужинаем, – добавляет она.

Так-то лучше.

Я тяжело выдыхаю и расслабляю спину, перестаю втягивать живот и снимаю неудобные туфли. Все болит и ломит так, будто последние часы я взбиралась на Килиманджаро в скафандре.

Никакая ты не звезда. Ты просто неудачница.

4

После фотосессии мы отправляемся ужинать во французский ресторан. Я умру, если не съем хоть немного мяса. У входа нас обступают папарацци с камерами. Итана нет, чтобы закрыть меня от них, и его место занимает Боб. К счастью, он достаточно большой, чтобы в одиночку прикрыть несколько человек.

– Пенни, как настроение?

– Пенни, где Итан?

– Пенни, что собираешься заказать?

– Пенни, отлично выглядишь!

– Пенни! Пенни! Пенни!

На этот раз я никому не отвечаю.

Внутри Кара облегченно выдыхает, достает телефон и активно набирает сообщение. Я сойду с ума, если ее айфон снова начнет непрерывно дзинькать.

Метрдотель в темно-зеленом костюме с вышитой на лацкане пальмовой ветвью встречает нас в вестибюле и провожает в ВИП-зону. Я сажусь в кресло и осматриваюсь. Стены зала выкрашены в глубокий изумрудный цвет, стена напротив окна обшита панелями из темного дерева, из того же дерева и круглые столики. Бордово-красные кресла, словно разбрызганные капли крови на месте жестокого преступления, яркими пятнами выделяются на фоне приглушенного интерьера.

– У нас есть сорок минут, потом ты поедешь на тренировку, а я в офис. – Кара предпочитает делать вид, что разговора в гримерке не было. Меня это устраивает.

– Добрый день, меня зовут Роберт, сегодня я ваш официант. – На лацкане его пиджака вышита пальмовая ветвь.

Он протягивает нам меню, но Кара не собирается его открывать.

– Я буду нисуаз.

– Какое вино предпочитаете? Есть Шато О-Батайе две тысячи третьего года.

– Нет, спасибо. Я на работе. Апельсиновый сок, – отвечает она и возвращается к экрану.

– Что вам предложить, мисс?

Я до сих пор прихожу в себя от нисуаза, чем бы это ни было.

– То же самое, только от Шато я не откажусь.

Вино мне не помешает, иначе голова поедет от такого круговорота событий.

– Нет, ей сок, – вмешивается Кара, – и побыстрее, пожалуйста, у нас мало времени.

Пальмовая ветвь кивает и уносит оба меню.

А как же десерт?!

– Почему мне нельзя вино? – негодую я. Мне двадцать, почти двадцать один.

– Не притворяйся, будто не понимаешь.

Одна загадка на другой. Флакончики и бутылочки с разными этикетками, стоящие в ванной, наверняка как-то с этим связаны. Но теперь они мне не нужны, а все ведут себя так, будто я особо опасный пациент психиатрической клиники.

– Вечером пойдешь на благотворительный прием в отеле «Беверли-Хиллз». Исключительное мероприятие для исключительных персон, – вдруг говорит Кара, не сводя взгляда с экрана.

– Но его нет в расписании.

– Да, – хмыкает она, – Элайза вычеркнула, но потом вернула. Решила, что прием восстановит репутацию Итана, как, впрочем, и твою. Благотворительный вечер, где соберут деньги на лечение больных раком детей, – что может быть более земным? Разве что Киану Ривз в метро[45]45
  Известный актер, несмотря на звездный статус и миллионное состояние, не избегает поездок в метро.


[Закрыть], но на такое ты не подпишешься.

Знала бы она, сколько раз я на это подписывалась.

– Это обязательно, да? – несмело интересуюсь я.

– Раз Элайза так решила, то, полагаю, да.

– Я не думаю, что это хорошая идея. Итан сейчас… нестабилен.

– Будто когда-то было иначе.

– Ты не понимаешь.

– Я не знаю, что он тебе наплел, но…

– У него умер отец! – выдаю я.

Впервые вижу растерянность на ее лице. Она открывает рот, но тут же захлопывает, как рыба, выброшенная на берег.

– Я… я не знала, – бормочет она и откидывается на спинку кресла.

– Он не хочет никому рассказывать.

Может, поэтому он мне и не доверяет? У кого-то здесь слишком длинный язык.

Кара молчит.

– Ты расскажешь Элайзе?

Она долго не отвечает, глубоко погрузившись в мысли, которые предпочитает не озвучивать.

– Просто… – Она выпрямляется в кресле. – Покажите себя с лучшей стороны сегодня вечером. И следи, чтобы он не напился, иначе смерть отца его не спасет.

Минут через десять пальмовая ветвь приносит заказ: нисуаз и апельсиновый сок в бокалах, отражающих свет. Нисуаз оказывается салатом с овощами и анчоусами. Салат – последнее, что я хочу сейчас съесть. Я оглядываюсь в поисках меню.

– Ты же хотела пообедать, – припоминает Кара.

– Я бы предпочла нечто более… сытное.

Она смотрит на меня как на дуру, а после облокачивается на столешницу, подается вперед и голосом профессора, читающего лекцию перед многочисленной аудиторией, выдает:

– Хорошо выглядеть – часть работы любой известной личности, мелькающей на экране. Когда становишься известным, надо понимать, что обед никогда больше не будет чем-то, попавшим в рот случайно. Теперь это белки, углеводы и, если повезет, немного жира, никакой соли и сахара – пресное топливо. Еда больше не еда…

– А как же немного повседневных человеческих радостей?

– Элайза утверждает, что ты слишком знаменита, чтобы получать удовольствие от простых радостей жизни вроде пиццы с двойным сыром или бургера с беконом. Ешь салат и наслаждайся. Приятного аппетита, Пенни!

У меня отвисает челюсть. Кара принимается за еду. Мне приходится делать то же самое. В тишине, если не считать дзиньканья телефонов, мы завершаем ужин и уходим. Папарацци снова фотографируют нас и осыпают вопросами. Боб ожидает у двери, чтобы спасти от любопытных взглядов. Мужчины в кожаных и джинсовых куртках выкрикивают мое имя, интересуются, понравился ли ужин, приду ли я сюда с Итаном и куда направляюсь сейчас. Молча забираюсь на сиденье.