Текст книги "Параллельная вселенная Пеони Прайс"

5

После часовой тренировки, включающей кардио– и силовую нагрузку, я клюю носом и чувствую себя как дырявые поношенные носки.

Сон как рукой снимает, когда к нам в машину за пару кварталов от отеля, где состоится благотворительный вечер, подсаживается Итан. Одет он просто: темно-синие брюки, пиджак и белая рубашка, однако выглядит так, словно собрался на съемки рекламы дорогого парфюма.

– Отлично выглядишь, – говорит он.

– И ты.

Я прикусываю губу. Господи, сделай этот вечер хорошим! Итан берет меня за руку и поглаживает пальцы. В меня будто вливают бокал шато.

Минут через двадцать Боб останавливает «кадиллак» у отеля «Беверли-Хиллз», где собралась очередная толпа фотографов, желающих урвать удачный кадр. Итан выбирается из машины, обходит ее, открывает дверь и подает руку.

– Пенни! – Кара высовывается из окна. – Не забывай, что я тебе говорила.

– Прайс, ты сегодня нянькой подрабатываешь? – интересуется Итан, увлекая меня к красной дорожке.

Останавливаясь, он обнимает меня за талию и уверенно смотрит то в одну камеру, то в другую. Я стараюсь не отставать, хотя чувствую себя глуповато, но со временем привыкаю, вспоминая те выражения лица и позы, которые репетировала у зеркала. Камеры щелкают без остановки. Фотографы выкрикивают наши имена, просят повернуться и посмотреть именно на них.

Итан хватает меня за руку и тянет в сторону входа, прощаясь с фотографами и журналистами по-королевски элегантным взмахом руки. После красной дорожки мы минуем проход с массивными колоннами и лестницу. Швейцар открывает перед нами тяжелые двери.

– К чему столько прессы? Я думала, это закрытый прием, – отмечаю я, пока мы пересекаем вестибюль. Стук шпилек отдается эхом.

– Богачи никогда не упустят возможности показать миру добродетель.

– Мы ведь тоже богачи.

Он хмыкает:

– Мы здесь не для этого. По сравнению с пираньями, что встретятся нам в зале, мы мелочь.

– Тогда для чего мы тут?

Он останавливается и неохотно объясняет:

– Каждому продукту или событию нужно лицо. Мы – лица. Это долбаная ярмарка тщеславия – никому не интересны больные дети, зато завтра все будут обсуждать Итана Хоупа и Пенни Прайс, которые приехали вместе.

– Когда ты говоришь о нас в третьем лице, мне как-то не по себе.

Он уверенно проходит в зал, где важные персоны-пираньи, лиц которых я не узнаю́, попивают коктейли и непринужденно болтают друг с другом. Официанты предлагают шампанское и канапе с икрой под соусом молочного цвета. Фоном играет классическая музыка.

– Это… – морщусь я.

– Шопен, да, – подтверждает Итан. – В этот раз они превзошли себя. Хотя им бы скорее подошла «В пещере горного короля»[46]46
  Композиция из сюиты норвежского композитора Эдварда Грига по пьесе Генрика Ибсена «Пер Гюнт». В пьесе эта композиция звучит при вступлении горного короля и его троллей в тронную пещеру. Благодаря этому, а также своему звучанию «В пещере горного короля» ассоциируется с троллями.


[Закрыть].

Высоко под потолок уходят колонны, сверху укоризненно смотрит на всех огромная люстра. Ее свет бликует в хрустале. На стенах горят подсвечники. Везде стоят букеты цветов. Я будто попала на бал. Эти люди превратили сбор средств в вечеринку для собственного развлечения. Почему-то представляю, как люстра падает в центр зала, надеясь, что это проявит искренние эмоции на лицах присутствующих.

– Сколько же они сюда денег угрохали?

– Явно больше, чем соберут, – отвечает Итан и ныряет в толпу.

Ускоряюсь, чтобы не отстать. Он ловко лавирует среди гостей, ни с кем не здороваясь. Он будто двигается по пылающим углям или стеклу – быстрее, еще быстрее, чтобы прекратить жжение и боль.

– Итан, Пенни! – слышится из толпы низкий голос, от которого меня словно пронзает чем-то острым. Страх и отвращение переполняют все тело, пузырятся в нем, заставляя кровь кипеть и бурлить.

– Мистер Далтон, – произносит Итан с отстраненной вежливостью.

Карие глаза мистера Далтона хищно блестят в свете свечей и ламп. Когда он окидывает меня взглядом, по спине пробегает холодок, и я невольно отступаю на шаг, чтобы не превратиться в ледышку под глазами рептилии.

– Не знали, что вы будете здесь, – отмечает Итан.

– Это аукцион, и мне есть что предложить, – со смешком говорит он. – Правда же, Пенни?

Я пытаюсь растянуть рот в подобии улыбки, но лицо немеет. Он будто запихнул мне кулак по самое горло, отчего я не способна вымолвить ни слова.

– Что хотите сегодня купить? – интересуется Итан, за что я мысленно его благодарю.

– Вы не видели брошюру? В списке много занимательных вещиц. – В доказательство этому он раскрывает брошюру, здорово помявшуюся в его больших ладонях. К слову, Далтон не очень крупный – на голову ниже Итана, но производит впечатление гиганта, вытягивающего весь воздух из зала.

– Например, монеты прошлого века. – Далтон тычет пальцем в одну из фотографий.

Итан следит за его руками, но видно, что ему не сдались монеты по цене крыла самолета. Но если меня Далтон пугает, то его он скорее раздражает. Однако Итан вынужден поддерживать притворный интерес и вовлеченность в беседу, и Далтон, осознавая это, дальше показывает монеты и другие предметы искусства. Со временем этот ни к чему не обязывающий, но довольно утомительный показ становится изощренной пыткой, в которой Итану приходится раз за разом наступать себе на горло.

– Итан, а вам нравятся старые монеты? – спрашивает Далтон.

– Только если на них можно купить много новых.

Далтон усмехается и растягивает рот в улыбке, которая напоминает оскал, и по-отечески хлопает Итана по спине.

– Ответ настоящего предпринимателя.

Судя по виду Итана, он лучше предпринял бы поход к бару. Далтон откланивается и двигается дальше по залу в поисках новой жертвы. Не учитывая полуголого Итана, вид удаляющейся спины Далтона – самое прекрасное зрелище, увиденное мной сегодня. В подтверждение этого я чувствую, как расслабляется все тело.

– Он такой… – начинаю я, но вовремя прикусываю язык в попытке отфильтровать мысли.

– …мерзкий, – без смущения продолжает Итан. – Наверное, иначе не стать одним из самых крупных продюсеров в Голливуде. Но как бы там ни было, среди его многочисленных талантов умения быть приятным человеком явно нет.

Итан ловко хватает с подноса официанта бокал с шампанским, идет вглубь зала и усаживается на высокий стул у барной стойки. Я устраиваюсь рядом. Он залпом опустошает бокал и просит бармена в кипенно-белой рубашке напиток покрепче.

– Может, не стоит так сразу… – Я не решаюсь произнести слово «напиваться».

– Давно ты не играла роль алкогольной полиции, – отшучивается он, постукивая пальцами по зеркальной столешнице. – Я всего лишь играю в игру. Называется «Когда охватывает грусть – опрокинь бокальчик».

– Не хочу тебя расстраивать, но эта игра давно существует и называется алкоголизмом.

– Да, ты права. Я алкоголик. Но я так устал от себя сегодня, что хотел бы превратиться в кого-нибудь другого.

Я хмурюсь:

– Зачем ты так?

– Как?

Вряд ли получится объяснить. Фотографии и постеры с его изображением висели в моей спальне годами, а главное – мысли и мечты о нем столько же не покидали голову. В них он был сказочным принцем: красивым, умным, обаятельным и при этом добрым и заботливым. Принцем, который однажды приедет и спасет меня. Теперь же спасать его вынуждена я, и далеко не от монстра с тремя головами или огнедышащего дракона.

– Тебе не стоит ожидать от меня высоконравственных поступков, Пенни, иначе ты будешь страдать, – продолжает он. – Как там говорится? Можно вытащить человека из грязи, но не грязь из человека. Так вот это про меня. И ты прекрасно знаешь об этом.

– Ты хочешь таким казаться. Но я не понимаю зачем.

– Нет, Пенни. В том и сложность: ты хочешь верить, что люди способны перестать быть такими, какие они есть. Но это ничего… иногда стоит побыть глупым, чтобы стать мудрым.

Я качаю головой. Он разбивает мне сердце и заказывает очередную порцию виски, которую наливают в стакан с толстым дном. Мои брови вопросительно ползут вверх. Может, хватит?

– Думаю, я могу немного расслабиться, – оправдывается Итан. – Ненавижу фотографироваться.

– Почему?

– Что бы ни случилось, на фотографиях всегда надо улыбаться – главная причина, по которой им нельзя доверять.

– Это не отменяет того, что ты один из самых фотогеничных людей на планете. А твое прощание и вовсе произведение искусства. – Я неумело копирую его движение рукой.

– Это все Элайза. Она битый час учила меня этому жесту. Я тогда не понимал, для чего он нужен, но практика показывает, что это отличный способ ретироваться, когда тебя окончательно достали.

– Мне тоже не помешает его выучить.

– Элайза ведь нам обоим его показывала, – напоминает он.

Я теряюсь и отвожу взгляд.

Агента ноль-ноль-семь из меня точно не выйдет.

– Итан Хоуп! Пенни Прайс! – слышится вдруг позади.

– Они что, сговорились, – цедит Итан, отставляя стакан подальше, будто и без того не видно, что он захмелел.

К нам приближается высокий мужчина лет сорока. Первым делом я замечаю его ослепительную улыбку, а потом карие, почти черные глаза, которые контрастируют со светло-русыми волосами. Он одет так, словно сошел с обложки журнала Time[47]47
  Time – американский еженедельный журнал, на обложке которого в свое время появлялись такие известные американские политики, как Дональд Трамп, Барак Обама и Джордж Буш.


[Закрыть], где, как правило, красуются политики в дорогих костюмах. Мужчина крепко пожимает руку Итану и не менее крепко мне, отчего я тут же проникаюсь к нему симпатией. Он не недооценивает женщин – это хорошо.

– Несказанно рад видеть вас.

– А мы рады быть здесь, – отвечает Итан не своим голосом.

– Аукцион начнется через двадцать минут. Буду признателен, если примете участие. Все, что представлено в брошюрах, уже завтра может оказаться у вас дома. – Он подает нам две брошюры из стопки, прижатой к его груди. – Как и в прошлом году, вырученные средства отправятся в фонд Ричарда Бэрлоу на лечение детей с онкозаболеваниями.

– Обязательно, – кивает Итан, но по тону очевидно, что через двадцать минут его здесь не будет.

Перед Далтоном Итан пусть и не очень старательно, но все же изображал заинтересованность, сейчас же он прячется за вежливостью, граничащей с безразличием. Он даже для вида не взглянул на брошюру, сразу положив ее на стойку лицевой стороной вниз.

– Кстати, в этом году запускаем новый проект «Ужин со звездой». В участии заинтересован Мэттью Макконахи.

– Что это такое? – интересуюсь я.

Он улыбается, и я таю оттого, что улыбка выражает искреннее дружелюбие и заинтересованность в том, чем он занимается.

– «Ужин со звездой» ориентирован на поднятие духа больных детей и подростков. Знаменитость ужинает с ребенком или, если нет медицинских противопоказаний, идет с ним в зоопарк или парк аттракционов. Место, в общем-то, не столь важно, главное – любимый актер или музыкант в качестве собеседника. Это помогает отвлечься от болезни.

Это помогает отвлечься от неминуемой скорой смерти.

– Как в нем поучаствовать?

Он достает из кармана пиджака визитку и передает мне.

– Если вы заинтересованы, то пусть ваш ассистент свяжется с моим секретарем.

На молочной бумаге черными буквами выведено: «Томас Бэрлоу, исполнительный директор благотворительного фонда братьев Бэрлоу», внизу указаны несколько номеров.

– Звонить можно на любой, – предупреждает он, видя мой растерянный взгляд.

– Спасибо, – отвечаю я, крутя визитку в руках.

– Вам спасибо, что пришли. Теперь извините, я должен вас покинуть. Нужно проверить, все ли готово к предстоящему аукциону. – Он откланивается и скрывается в толпе гостей.

– Бэрлоу? – вырывается у меня.

Итан сидит напротив снова с полным стаканом. Когда он выпил предыдущий?

– Томас пытается вывернуться наизнанку, чтобы заставить всех забыть то, что когда-либо говорил Ричард.

– Это брат Ричарда Бэрлоу? Ричарда Бэрлоу, писателя? Это их фонд?

Ричард Бэрлоу – король бестселлеров, автор любимого романа Энн «Планета Красной камелии».

– Почему ты удивляешься?

– И где сам Ричард? – Я испуганно оглядываюсь.

– Он известный затворник, не любит подобных сборищ. Большинством организационных дел занимается душка Томас, его младший брат. Он его боготворит и объясняет поведение Ричарда тем, что, несмотря на гениальность, тот не наделен способностью располагать к себе людей, по сути подтверждая, что Бэрлоу-старший просто самовлюбленный говнюк. Говорят, только бездомные собаки способны терпеть его общество дольше пяти минут, – объясняет он, а после прищуривается, наклоняется ко мне и грудным голосом добавляет: – Что с тобой, черт возьми, такое, Пенни Прайс? Ты с таким интересом слушаешь меня, словно слышишь все это впервые…

От его голоса и от того, как его дыхание щекочет кожу, по телу пробегает табун мурашек.

– Я знаю, это странно.

– Мне нравятся странные…

Щеки вспыхивают, я хватаю бокал с шампанским с подноса проходящего мимо официанта. Прочищаю горло.

– Ты пытаешься мне польстить, чтобы выиграть время?

– Нет. Я просто пьянею и говорю все, что приходит в голову.

– Что ж, это тоже покажется странным, но мне нужно признаться.

Итан делает глоток. Я вожу пальцами вверх-вниз по длинной ножке бокала.

– К твоим услугам целых два уха.

Его глаза нездорово блестят. Если что, я притворюсь, что ничего не было.

– Помнишь, вчера мы ездили к Элайзе? В то утро что-то случилось, и я кое-что забыла.

Он наклоняет голову набок, долго молчит, обдумывая сказанное.

– Ты что, продолжаешь баловаться ударными дозами «Элавила»?[48]48
  Препарат используется для лечения симптомов депрессии.


[Закрыть]

– Что?

– Знаю, тебе не нравится это слышать, но Филлис не просто так прописывает дозировки.

Я замолкаю, пытаясь обдумать полученную информацию, но данных слишком мало.

– Ты точно в порядке? – с подозрением спрашивает он.

– Да, вполне.

– Я знаю, что ты не от мира сего. Но это странно даже для тебя. Ты… – он замолкает в попытке подобрать слова, – будто бы не ты.

Бинго!

Он не представляет, насколько прав. Хотя это не отменяет того, что мы ведем себя как герои нелепой комедии, где каждый из собеседников говорит о чем-то своем.

Я уязвленно прячу взгляд, расстроенная тем, как легко меня вывели на чистую воду.

– Все нормально, мне шампанское ударило в голову, вот я и несу чушь.

– Ты ведь не пила, – отмечает он.

Я залпом осушаю бокал, замечая краем глаза рыжую копну волос. Итан и наш странный разговор меркнет на ее фоне.

– Мел, – шепчу я и, не задумываясь, бросаюсь в толпу гостей.

Не верю глазам! Неужели она здесь? Не исчезла, не испарилась, но стала богатой и знаменитой. Обычные люди не посещают такие приемы, верно?

Молочная кожа и рыжие волосы. Точеная фигура в кремовом платье. Я никогда не видела ее такой. Прежняя Мелани не надела бы ни такое открытое платье, оголяющее спину, ни туфли на высоченных шпильках.

– Мелани! – Я легонько трогаю ее за острое плечико.

Она медленно поворачивается, окидывая меня холодным взглядом.

– Ты, – отмечает она непривычно отстраненно. – Чего тебе?

– Я так рада тебя видеть, Мел. Ты… – Я заикаюсь и задыхаюсь от восторга и волнения. – Ты не представляешь, что произошло со мной за эти дни.

– Честно говоря, мне наплевать, – обрывает она.

– Мелани…

– Что ты хочешь?

– Это же я, Пеони.

– Я знаю, кто ты, – возмущается она, – именно поэтому не хочу тебя слушать.

Так не должно быть! Мы начали дружить, едва научившись говорить. Она не может меня забыть. Я обмякаю, проваливаюсь в пустоту, в темный тоннель, где моим единственным спутником становится эхо.

– Что с тобой? Я так скучала по тебе.

Сильные руки ложатся мне на плечи.

– Что ты делаешь? – шикает Итан. От него пахнет спиртным.

– Это же Мелани, – шепчу я.

– Итан Хоуп, – усмехается она, удостоив его снисходительным взглядом. – Не знала, что ты посещаешь такие мероприятия. Тебе, скорее, подошел бы фонд борьбы с алкоголизмом.

– Идем, Прайс, – кидает он и пытается утащить меня, хватая за локоть.

– Мелани…

Я с надеждой и мольбой смотрю на нее, но в лице ни капли сострадания.

– Мелани, ты великолепно выглядишь, – удрученно бросаю я и, прорывая хватку Итана, мчусь к выходу.

Он нагоняет меня в вестибюле.

– Что с тобой, черт возьми, такое? – восклицает Итан.

– Это с ней что такое?

Он хмурится и скрещивает руки на груди.

– Она была так холодна со мной…

– Чего ты ожидала? Вы же последние годы постоянно цапаетесь.

К глазам подступают слезы. Итан тяжело выдыхает и подходит ближе.

– Не нужно, Пенни. Прошу, я не умею говорить с плачущими женщинами.

Я шмыгаю носом. Если бы он только знал, что значит для меня Мелани. В школе я рисовала за нее и строила домик для муравьев, а она писала эссе и сочинения. Мы ночевали друг у друга, делясь всем на свете, – она никогда не выдавала мои тайны. Благодаря ее рассудительности я не попала в десятки жутких историй. Жаль, я не всегда к ней прислушивалась. В старших классах она нашла парня, который пошел со мной на выпускной, потому что знала, что я не хочу идти одна. Она до последнего верила, что я окончу колледж… Теперь Мелани смотрит на меня как на чужую.

– Пора домой, – нарушая тишину, произносит Итан.

– Как же аукцион? Ты не хочешь остаться?

– Я, пожалуй, пойду. Потому что, знаешь… хочу быть подальше отсюда.

Я смущенно опускаю взгляд, глупо смотря на носки туфель.

– И ты… ты не побудешь со мной? – спрашиваю я в надежде на то, что хотя бы сегодня он останется.

– Нет, я поеду домой.

– В таком состоянии?

– В каком состоянии?

– Ты выпил. Это опасно.

– Точно не опаснее, чем быть трезвым.

– Итан, ты же… ты же явно не в себе, – говорю я дрожащим голосом.

Он не просто выпил, он выглядит как человек, способный на убийство. Или самоубийство.

– Я в себе, Пенни, – наконец отвечает он, прикрыв глаза на несколько секунд. – Я давно ушел в себя. Там достаточно темно.

Мы выходим из вестибюля на улицу. Солнце исчезло за горизонтом, но воздух пропитан теплом. Итан выуживает из кармана телефон и быстро пишет сообщение, а потом еще одно.

– Боб подъедет за тобой через пару минут, – объявляет он.

– Может, все же поедешь с нами?

Он качает головой.

– Каспер пригонит мою машину. Он отвезет меня. Не хочет, чтобы я садился за руль в подпитии.

– Хорошо. – Я мысленно благодарю Каспера.

Впервые за день все затихает, слышен лишь вой сирен и гудки автомобилей вдалеке. Никаких фотографов и журналистов около пустой красной дорожки.

Итан смотрит в бесконечное небо – темное бархатное полотно, словно купол цирка, нависает над нами. Оно кажется плотно натянутой тканью, в которой кто-то автоматной очередью проделал кучу дыр, и самая крупная из них – Луна.

– Ты бы хотела туда?

– Куда?

– В космос.

– Нет. Там холодно и темно.

Люди так долго изучают космос, будто в нем есть что-то таинственное и интересное, но, как по мне, это штука, в которой нет ничего, кроме пустоты и вечной тишины, прямо как в могиле.

– А я отправился бы. Купил бы космический корабль, улетел к чертовой матери и никогда не возвращался.

– Мне жаль…

Сердце щемит от того, как он на самом деле одинок, и что бы он ни говорил, но смерть отца здорово повлияла на него.

– Чего?

– Жаль, что твой отец умер и тебе приходится переживать это в одиночку. Такая серьезная потеря.

– Не слишком.

Мы переглядываемся.

– Вы с ним не ладили, да?

– Не ладили? – усмехается он. – Что это вообще значит?

Я не отвечаю.

– Я сбежал из дома, когда мне было пятнадцать. Так что «не ладили» – слабое определение того, что происходило между нами.

Энн скоро исполнится пятнадцать. Не представляю, что должно случиться, чтобы ей захотелось уйти.

– Почему ты сбежал?

– Видишь эту горбинку? – спрашивает он, указывая на нос. – Элайза считает, что она добавляет мне шарма и я не должен избавляться от нее. Только Элайза не знает, что когда-то нос был ровным.

– Он… он бил тебя? – Голос срывается. – Почему? Он пил?

– Он был монстром. Мой отец принадлежал к такому типу людей, которые ничего собой не представляют, но вместе с тем без особых усилий убеждают в обратном. Он успешно освоил важную жизненную науку: твори что хочешь, делай вид, что имеешь на это право, и окружающие решат, что так и есть.

Он кричал на официантов в придорожных кафе, когда его заказ несли дольше тридцати секунд. Кидался на людей в очередях, потому как считал, что они тратят его время. У нас в доме никогда не было нормальной мебели – он все ломал, если что-то шло не так, как он хотел. Напиваясь, он становился еще хуже. Однажды мы пришли в гости к новым соседям, а он так взбесился из-за вишни в десерте – он ненавидел вишню, – что кинул тарелку в свежевыкрашенную стену, чуть не убив хозяина. Но соседи нас даже не выгнали, настолько они испугались.

Узнав о его смерти, я не поверил своему счастью. На похоронах ждал глухого стука из гроба и возгласы недовольства тем, что последнее пристанище недостаточно хорошо.

– Знаю, тебе это не поможет, и, наверное, я скажу ужасную банальность, но все, что не убивает нас…

– …может преуспеть со второй попытки.

Он засовывает руки в карманы брюк в поисках сигарет, но не находит их и едва слышно отпускает ругательство. Потом чуть отходит и замирает. Его стройное тело становится частью вечернего сумрака.

– Значит, в какой-то мере его смерть – это хорошо?

Он смотрит на меня вполоборота:

– Хорошо. И ужасно… Ужасно, что с каждым днем я все сильнее похожу на него.

Его плечи опускаются, словно на них легла вся тяжесть мира.

– Как же твоя мать? Ты с ней не общаешься?

– Мы с ней… – он замолкает, – как ты говоришь, не ладим и не общались много лет.

– Может, после случившегося вы наладите отношения?

– Я лучше сяду голой задницей в муравейник.

– Итан, но как же…

– Пенни, давай не будем об этом. Я сказал больше, чем намеревался, и теперь хочется надавать себе пощечин.

– Хочешь, я поеду с тобой? – предлагаю я и поспешно добавляю: – Я не стану надоедать.

Он пристально смотрит на меня. Он знает! Он знает, что я не Пенни, но не понимает, каким образом произошли эти изменения и кто я. Ему кажется, что он сходит с ума, потому что люди не меняются за ночь. Как мне хочется сказать ему, что он прав. Вот только боюсь, что это станет последней фразой.

– Нет, – наконец отвечает он, качая головой, – мне нужно побыть одному.

– Тебе сейчас нельзя быть одному…

Он тяжело вздыхает и говорит:

– Это я… я попросил Элайзу сменить Кару на кого-нибудь другого.

– Почему? Она не справлялась?

– Напротив, она справлялась лучше, чем кто-либо другой, в том и суть. Она подобралась слишком близко, а я не люблю, когда ко мне подбираются слишком близко.