Текст книги "Метро 2035: Муос. Падение"

– Не успела! – пыталась выкрикнуть Вера, но обожженные легкие родили лишь жалкий сухой хрип.

Вера, шатаясь, стояла в закипающей воде, из последних сил стараясь противостоять сильному ветру, порожденному взрывной волной. Свет залил туннель, нестерпимо яркий свет, растворивший потолок и стены, растворивший в себе саму Веру. Это не могло быть атомным излучением – оно непременно было бы поглощено изгибами туннелей и переходов. Ветер как-то незаметно стих, прошла боль от ожогов, тело стало невесомым. Вера пыталась посмотреть на себя, но почему-то не смогла этого сделать. Навстречу шли люди, десятки, сотни людей в белых комбинезонах. Они шли навстречу свету и непринужденно разговаривали, весело указывая друг другу на его источник. О чем они говорили, Вера никак не могла разобрать. И лиц их тоже не могла рассмотреть, хотя многие из них казались ей до боли знакомыми. Когда люди подходили, Вера надеялась, что они объяснят ей, в чем дело, но они проходили мимо, а некоторые даже сквозь ее, как будто она стала бестелесным духом. Лишь один остановился и положил ей руку на плечо. Вера пыталась рассмотреть знакомые черты, но как-то все не получалось – яркий свет резал глаза.

– Девочка моя, сколько ты дел-то наделала… – с грустью произнес отец.

– Папа? Папа, я не успела?

– Вера-Вера…

– Папа, они взорвали ее! Муос погиб!

Вера хотелось плакать – игра проиграна, и сдерживать эмоции было уже ни к чему. Ей нестерпимо захотелось прижаться к отцу, но перед ней стоял не он. Знакомый балахон с капюшоном, под которым даже не видно глаз. Он не двигался и, казалось, не говорил. Слова незнакомца как будто сами всплывали в Верином мозгу:

– Муос давно уже погиб. А до этого погиб весь мир. Но дело не в Муосе, дело в тех, кто гибнет каждый день.

– Идущий-по-Муосу?

– А ты, значит, очередной спаситель Муоса? И во сколько смертей ты оцениваешь это спасение?

– Не понимаю твоей болтовни… Если ты так много знаешь, то почему не предотвратил этого…

– Рано или поздно это или подобное этому все-таки случится…

– Значит, это сон? – с надеждой спросила Вера. – Значит, есть еще шанс? Идущий-по-Муосу, если ты существуешь, помоги мне! Слышишь, помоги… Помоги мне успеть!

Но незнакомец уже уходил, он исчез за пеленой ослепительного света. Лишь отдаляющийся голос неодобрительно звучал:

– Все хотят успеть! Только вот куда успеть? Вместо того чтобы карабкаться вверх, все несутся по туннелю, в конце которого нет ничего…

Вера открыла глаза. Все-таки она отрубилась, заснула стоя по колено в воде, едва лишь прижавшись плечом к стене. Атомный взрыв оказался кошмарным сном, но Вера могла поклясться, что слышит удаляющиеся шаги идущего по воде человека. Она не стала его догонять, догадываясь, что это все равно бесполезно. Да если б и догнала, где гарантия, что он не стал бы продолжением этого страшного видения. Это было не важно. Важны были последние слова Идущего-по-Муосу, в которых Вера уже улавливала разгадку своей мучительной задачи.

III. Цестоды

1

Опять штабной бункер. В кабинете генерала собрались ставшие здесь частыми гостями майор сил безопасности Шестой следователь, называвшаяся когда-то Верой Пруднич, и старший инспектор психологической службы Инспектората Жанна. Присутствовал еще один посетитель, который здесь был впервые и которого хозяин кабинета видеть здесь хотел меньше всего, – врач Резервации Джессика. Дайнеко, несмотря на Верину должность и смертельную опасность, нависшую над Муосом, всячески противился визиту резервантки в Штаб. Он готов был выслушать или прочитать доклад о проделанной ею работе, но только не видеть ее здесь. Объяснениями категорической настроенности генерала назывались интересы безопасности Республики, секретность и какие-то еще надуманные причины. Но Вера догадывалась, в чем тут дело – генерал был ярым сторонником все набиравшего популярность в Республике учения о «чистоте народа».

Создавшая Республику революция провозгласила равенство всех народов и всех людей Муоса. Но так исторически сложилось, что основной интеллектуальный, административный и военный потенциал Республики составили бывшие граждане Центра. Это и понятно – именно в Центре находились Университет, лаборатории, электростанция, производственные мощности, рынок. Именно Центр оказался наследником первого правительства Муоса, спустившегося под землю в день начала Последней мировой войны. Именно здесь было сосредоточено управление Республикой. Даже слово «Центр», утратив значение отдельного государства, оставалось самоназванием столичного сектора Республики.

Революция вынудила центровиков отказаться от своих дискриминационных идей и взглядов, сорвать цифровые нашивки и забыть уровни значимости. Но казавшиеся рациональными идеи не оставили их бывших носителей. Эти идеи касались тех, кто становился обузой для общества – инвалидов, стариков, мутантов. Уже несколько лет как в Республике действовал закон об инвалидах и эвтаназии. Кто не мог себя прокормить – не получал паек. Работоспособным родственникам, конечно, пока не запрещалось кормить инвалидов за свой счет. Но все чаще близкие несчастных отказывались это делать – государство популяризировало нерациональность такой благотворительности, из-за которой недоедали полезные обществу люди, и общественное мнение постепенно начинало совпадать с государственной позицией. Да и инвалиды, будучи презираемы и своими, и чужими, не очень-то хотели оставаться в семьях и просили отнести их помирать в верхние помещения либо соглашались на эвтаназию.

Позаимствовав от партизан их ритуал почетного ухода в верхние помещения, государство устраивало такое же торжество для тех, кто сделал выбор уйти из жизни. Причем все за счет государства: красивые речи, выпивка для провожающих, даже музыка и танцы. На такие мероприятия Республика направляла целую бригаду, в которую входили инспектор, врач, музыканты, два рабочих похоронной бригады, ну и, конечно, несколько армейцев на тот случай, если что-то пойдет не так, как планировалось. Кульминацией действа являлась прилюдная мощная инъекция опия герою-инвалиду, который с блаженной улыбкой под аплодисменты земляков и отдание чести армейцами закрывал глаза, и через некоторое время его сердце останавливалось. Все было рассчитано на то, чтобы убедить народ в абсолютной безболезненности процедуры и почетности принятия решения о добровольном уходе из мира. Теперь же в Парламенте центровики лоббировали ужесточенную редакцию Закона, которая позволяла бы предавать эвтаназии младенцев с отклонениями, а также осуществлять ее в принудительном порядке независимо от желания инвалида.

Генерал Дайнеко был одним из сторонников «чистоты народа», считавшим даже еще не принятую редакцию закона об инвалидах слишком мягкой. Группа высоких чиновников Республики давно была вдохновлена прорабатываемой учеными концепцией «чистоты генетических линий». Это учение воскресило забытые со времен Второй мировой войны взгляды на тех, кто обладал малейшими отклонениями от общепризнанного «стандарта республиканца». Даже если эти отклонения не мешали его труду, зачатию детей, их рождению и воспитанию. Как несоответствие стандарту поборниками новой концепции расценивались излишняя болезненность, физическое несовершенство, сниженный интеллектуальный уровень. Эта категория людей считалась работоспособной, а значит, полезной, но «бесперспективной в генетическом плане». А поэтому, пока что на уровне секретных исследований и докладов, рассматривался вопрос о возможном принятии в будущем закона о «принудительной стерилизации и поражении в правах носителей бесперспективных генетических линий», который должен был выделить новую категорию «подграждан», которые подлежали стерилизации по решению специальной комиссии, и их ожидало промежуточное положение между обычными гражданами и каторжанами.

Вера знала о существовании подобного течения по недвусмысленным высказываниям некоторых преподавателей во время ее обучения в Университете. Да и Вячеслав несколько раз, не скрывая возмущения, называл некоторых своих коллег последователями фашизма. И Вере врезалась в память одна фраза, сказанная Вячеславом:

– Они не оставляют никаких шансов никому, кто не подходит под кем-то выдуманные «стандарты республиканца»: ни Хынгу, ни этой умнице из Резервации… как ее… Джессике.

Вера из курса истории Муоса знала, что именно генерал Дайнеко через год после победы Революции добился создания Резервации, несмотря на то, что подданные короля Мавритании, да и сам король, оказались самыми отчаянными воинами, дравшимися в Большом Гараже во время Великого Боя. Поэтому увидеть мулатку в своих апартаментах он не пожелал бы даже в самом страшном сне. И ему было плевать на то, что Джессика с отличием окончила Университет и за пару лет стала высококлассным врачом. Его не впечатляло, что Джессика уже имела учеников и создала в Резервации маленький филиал Госпиталя, лечившего не только резервантов, но и жителей других поселений, согласившихся на операции у чернокожего хирурга. Как глава Службы безопасности он знал, что именно Джессику регулярно вызывали в Госпиталь на врачебные консилиумы и ассистировать при операциях в отношении членов Инспектората. И он знал, что именно Джессика создала новый антибиотик, благодаря которому спасена не одна жизнь. Наоборот, генерала возмущали те налоговые и миграционные послабления, которые в последнее время сделал для Резервации Инспекторат благодаря успехам Джессики.

Так или иначе, личное присутствие врача Резервации на очередном совещании в Штабе было категоричным требованием Шестого следователя. Как будто та специально издевалась над генералом, испытывая удовольствие от его постоянных уступок, граничащих с унижением. Дайнеко, переборов себя, дал согласие, но тут же для себя решил: «Все! Эта выскочка становится серьезной проблемой. Разберется с бомбой, и поставим на ней жирную точку!». А потом неожиданно для себя повторил слова, приписываемые классику тоталитаризма: «Нет человека – нет проблемы».

Но еще задолго до капризов генерала Вере стоило немалых усилий подключить к расследованию саму Джессику. Какое-то внутреннее чувство, которое трудно было обосновать одной славой о медицинских успехах Джессики, заставило Веру обратиться с этим вопросом именно к ней, а не в Ученый совет или Госпиталь. Вера оказалась права – только Джессике с ее одержимостью медицинским ремеслом и с нетрадиционным мышлением удалось решить то, что вряд ли смогли бы заевшиеся ученые и медики Центра. Но это было потом, сначала же состоялся очень непростой диалог с Джессикой, к которой Вера пришла прямо в Резервацию, чем немало напугала всполошившихся мавров.

– Ты с ума сошла, подруга! Ты сошла с ума! Вы убили моего учителя, и теперь следователь приказывает мне его вскрыть.

– Его не убивали – он умер в тюремной камере. Но все это не важно – важно, что я в этом деле могу доверять только тебе, Джессика. И я тебе не приказываю, хотя в соответствии с параграфом… Да ладно, при чем здесь это. Мне не нужно, чтобы ты просто выполнила приказ следователя. Если ты готова только на это – лучше откажись без последствий для тебя. Мне нужно, чтобы ты исследовала труп от и до; чтобы ты отнеслась к этому, как к самой важной операции в своей жизни. Чтобы сделала это так, как это умеет делать во всем Муосе только один человек – Джессика. Чтобы ты сделала это не для меня, а вот для них, – Вера ткнула пальцем в двух чернокожих ребятишек, сидевших возле койки недавно прооперированной женщины. – Потому что в противном случае все, что ты делаешь, теряет смысл: если я не узнаю правды, умрут все – и те, кого ты вылечила, и те, кого могла бы вылечить в будущем.

Джессика непринужденно пожала плечами, в ее больших черных глазах опять заиграли чертики. Что та подумала на самом деле, Вера не бралась даже предположить – слишком хитра была мулатка, чтобы выдавать свои мысли. Важно, что Джессика согласилась, и теперь они втроем докладывали генералу о новой опасности, нависшей над Муосом, которая была сопоставима с угрозой взрыва атомной бомбы.

– Если позволите, генерал, начну я, – самоуверенным тоном заявила Жанна и, не дожидаясь ответа Дайнеко, тут же продолжила, начав с подколки в адрес Веры. – Наша безусловно талантливая, но вся такая засекреченная следователь Вера… простите, Шестой следователь… по одной только ей известной цепи умозаключений пришла к выводу о том, что поиск бомбы надо начинать именно с Госпиталя. Почему именно оттуда, выяснять даже не пытайтесь – не скажет, поэтому для всех нас это остается загадкой, – Жанна швырнула в Веру одну из своих самых едких улыбок. – Можно было бы оставить ее со своими поисками, но она действительно целенаправленно или случайно нашла серьезную опасность, которая существует под нашим боком. Четверо суток назад Вера притащила в психологическую службу главного хирурга Госпиталя, которого весь Муос знает под прозвищем Вась-Вась. Специалист он, конечно, уважаемый, – на секунду Жанна соорудила на своем лице трагическую гримасу, – но, как говорили древние, «хороший парень – не профессия». Те из своих подозрений, которыми сочла нужным поделиться с нами следователь, вызывали зевоту, а вопросы, для выяснения которых она притащила доктора, – недоумение. Единственное, что меня действительно заинтриговало поначалу, так это то, что в этот раз она не доверилась своим сверхъестественным способностям и вынуждена была прибегнуть к помощи инспекторов-психологов…

Генерал, слушая вступление Жанны, с удовлетворением отметил, что Шестой следователь раздражает не только его.

– Но вы знаете, генерал, когда я занялась этим материалом, он меня тоже заинтересовал. Я поняла, что же в докторе так насторожило следователя. Доктор, будучи по природе обычным фанатиком своей работы и абсолютно недальновидным человеком во всем, что с этой работой не связано, вел себя на допросах, как разведчик. Нет, сравнение с разведчиком не совсем верное. Скорее, он вел себя, как зомби. Например, интересным моментом в биографии доктора было его исчезновение на Борисовском тракте восемь лет тому назад – вы должны помнить эту историю…

– Я все-таки напомню, – вмешалась Вера. – Тогда раз в полгода врачи Госпиталя делали объезд крупнейших поселений Республики с целью разового лечения находившихся там больных. На Борисовском тракте было совершено нападение на командированных врачей. Двое были убиты в предоставленной им для ночевки хижине, а Вась-Вась куда-то пропал на целые три недели. Из рапорта следователя усматривалось, что предполагаемый сумасшедший суеверец до прихода следователя сам себе вспорол живот и, умирая, написал кровью на стене одного из домов на Поверхности вблизи указанного поселения что-то из тематики «чистильщиков», якобы врачи препятствуют исполнению воли Божьей в отношении караемых болезнями грешников. Вась-Вась же через двадцать дней нашелся, сам забрел в одно из дальних поселений. При допросе он сообщил, что мужчина, убивший его коллег, угрожая арбалетом, увел его со станции на Поверхность, именно туда, где покончил с собой, намереваясь совершить ритуальное убийство. Но доктору удалось от него сбежать, после чего Вась-Вась долго блуждал, пока не встретил людей. Что-то в его рассказе уже тогда смутило следователя, но выявить какие-то явные несоответствия в показаниях не получилось. Да и не производил впечатления преступника или заговорщика исхудавший полуживой доктор, в связи с чем дальнейшее расследование было признано нецелесообразным: дело было закрыто, а командировки врачей за пределы Госпиталя с тех пор отменены…

– Теперь же по инициативе Шестого следователя мы возобновили допрос о тех обстоятельствах, – вновь взяла инициативу Жанна. – В существенных деталях рассказ Вась-Вася не соответствовал тому, что он рассказал следователю восемь лет назад. Стало быть, наш доктор сильно подзабыл свою легенду. Не буду перегружать сообщение деталями, а приведу лишь однозначный вывод о том, что и нынешний его рассказ явно надуман. Когда доктор понял, что мы его раскусили, если можно так назвать наш скромный результат, он перестал говорить вообще. Не помогли ни пытки, ни наркотики, ни гипноз. Вернее, гипноз на него вообще не действовал, что никак не вяжется с психотипом нашего покойного доктора. Скрытое тестирование подсказывало явное возбуждение простоватого доктора при ответах, вернее, отказах отвечать на вопросы, связанные с некоторыми летальными исходами в Госпитале за последние восемь лет. Доктор был явно не тем, за кого себя выдавал. Совершенно определенно он был подвергнут некой форме зомбирования, и произошло это восемь лет назад. Зомбирование настолько жесткое, что врач на одном из допросов схватил карандаш и попытался проткнуть себе шею. И я могу поклясться, что ему удалось бы покончить с жизнью таким способом, если бы я не оказалась шустрее, а старик явно слабее меня. Но доктор все равно нас перехитрил. Когда мы посадили его в пустую клеть под постоянное наблюдение, он лег в позу зародыша, повернувшись к охраннику спиной, и, имитируя беспокойный сон, перегрыз себе вены на одной из рук. А для того чтобы охранник не заметил растекающейся крови, он ее просто высасывал из своей вены, пока не потерял сознание. Когда же охранник все-таки заметил неладное, Вась-Вась уже остывал. Скажите, генерал, это не напоминает вам кое-какую историю из прошлого Муоса?

– Не хотите ли вы сказать, что у нас снова объявились ленточники?

– В самую точку, генерал! В самую точку, – развеселилась Жанна, наблюдая реакцию Дайнеко.

– И я уверена в том, что по крайней мере Соломон и Якубович являются ленточниками! – вставила Вера.

– Что-то здесь не так. Но как же они обманули регулярное тестирование на ленточников? – озадаченно поинтересовался генерал. – Да и, насколько я помню, ленточники не дают в обиду своих хозяев. А тут самоубийство…

– А вот здесь надо дать слово профессионалу…

Джессика чувствовала себя здесь не в своей тарелке – ей с самого начала хотелось, чтобы это все побыстрее закончилось и она смогла вернуться к своей работе. Но когда ей дали слово, говорила она хоть кратко, но спокойно и уверенно, почти без акцента:

– Все, что я знала из паразитологии ленточников, и то, что мне сообщила Шестой следователь, наталкивало на мысль о наличии паразита в теле доктора. Однако я не выявила никаких следов хирургического вмешательства на затылке погибшего. Не нашла я паразита или следов его пребывания в традиционном месте гнездования червя. И все же я вспомнила привычку доктора потирать пальцами шею как раз под нижней челюстью. Обследуя труп в этом месте, я нашла едва заметный рубец в подъязычной области, а хорошо порывшись, и червя, который сросся со спинным мозгом, спрятавшись прямо в позвоночном отверстии.

Джессика достала из медицинского чемодана две небольшие стеклянные банки, наполненные жидкостью, и поставила их на стол прямо перед генералом.

– Этот образец заспиртован много лет назад – такой тип червя всем хорошо известен. А вот этот я извлекла из Вась-Вася. Конечно, для более досконального изучения вам надо обратиться к кому-либо из зоологов. Я же увидела лишь более приспособленную особь: она длиннее и тоньше, с более плотным хитиновым покровом, более острой головкой и псевдочелюстью, что позволяет быстрее пробивать себе путь к спинному мозгу. Но главное, даже невооруженным глазом видны нервные тяги червя, которые у него на порядок толще, чем у его предшественников. Однозначно, мы видим более совершенное создание, чем то, которое когда-то чуть не погубило весь Муос. Червь теперь прячется в позвонке, что обеспечивает ему большую безопасность и не вызывает у носителя затылочного рефлекса. Но даже не это самое главное. Если помните, у зараженных червем ленточников было замечено значительное снижение интеллекта. Ничего подобного я не наблюдала у Василия Васильевича. Я думаю, что на текущем эволюционном витке для паразита проблема частичного блокирования умственной деятельности носителя снята. А за счет того, что червь фактически заставляет носителя самоотверженно действовать в одном направлении, не отвлекаясь на посторонние занятия и мысли, зараженный человек станет более интеллектуально продуктивным, чем был до вселения в него паразита. Что мы, собственно, и наблюдали в ситуации с Василием Васильевичем, который еще восемь лет назад был рядовым хирургом и именно после возвращения с Борисовского тракта стал делать успехи, работая как одержимый, что, впрочем, другими врачами списывалось на своеобразные последствия стресса, вызванного убийством коллег, похищением и последующим блужданием в подземельях и на Поверхности. И еще: настойчивость Вась-Вася в совершении самоубийства указывает на то, что паразит не навязывает носителю, как было когда-то, инстинкта сохранения собственной особи. Я думаю, что нынешние ленточники действуют в пользу всего вида, будучи готовы пожертвовать жизнью отдельных хозяев.

Лоб генерала покрылся испариной. Он, ветеран Великого Боя, помнил кошмар войны с ленточниками. Казалось, что эта угроза изгнана из Муоса навсегда. Не вдаваясь в зоологические подробности, он понял, что паразиты вернулись, причем стали еще опасней, чем были когда-то. Тихим усталым голосом он спросил, обращаясь к Вере:

– Ну а бомба-то зачем им понадобилась? Не в их же интересах уничтожать нас всех, мы же их пашня.

– Этого я пока не знаю, генерал. Есть расплывчатые гипотезы, но они ничем пока не аргументированы, и озвучивать их я сейчас не буду.

– Надо немедленно доложить в Инспекторат, Главному администратору, – с решимостью почти выкрикнул генерал, приподымаясь из-за стола, как будто прямо сейчас он намеревался связаться с высшими чиновниками…

– Я думаю, этого не следует делать, – спокойно остановила Вера генерала.

– Не понимаю вас, капитан.

– Вы задумайтесь, генерал, о том, зачем ленточникам понадобилось обращать именно хирурга? Зачем им понадобилось проводить восемь лет назад эту рискованную операцию на Борисовском тракте, жертвовать при этом жизнью еще одного ленточника, а значит, и его хозяина?

Сделав паузу, заполненную молчанием генерала, Вера невозмутимо продолжила:

– Им нужен был именно хирург Госпиталя. Джессика обратила ваше внимание на то, каким образом было осуществлено внедрение червя – очень искусно, почти незаметно. Со слов доктора я знаю, что раневой канал с подъязычной складки к межпозвоночной щели не зарос за восемь лет, что, с одной стороны, говорит о толково проделанной операции, а с другой – о том, что червь регулярно размножался, и через раневой канал постоянно выползали новые особи. Джессика помнит, что доктор с регулярностью раз в полгода болел какой-то странной формой ангины – несколько суток не мог разговаривать, при этом работоспособности не терял и никого не допускал к своему лечению. Я думаю, не реже чем раз в полгода он находил нового носителя и трансплантировал в него червя во время какой-нибудь из стандартных операций или даже во время медицинского осмотра.

– Я помню раз или два, – вставила Джессика, – когда после обычных операций, которые проводил сам Вась-Вась в неурочное время, в течение двух-трех дней он держал больных на опии и не допускал никого к их осмотру. Тогда он объяснял это наработкой новых методов лечения. Теперь ясно, что он боялся, чтобы прооперированный, скажем, на аппендицит не выдал наличия медицинских манипуляций в ротовой полости. А потом, когда рана заживала и червь полностью завладевал сознанием нового носителя, хирург все объяснял новообращенному, давал ему инструкции, и тот уже был с доктором заодно.

– Новые ленточники, помня об ошибках своих пращуров, боятся разоблачения и действуют глубоко законспирированно, – продолжила мысль Вера. – Покойный доктор, я так думаю, был основным, если не единственным, источником заражения. Но трудно подсчитать, скольких людей он успел превратить в ленточников за эти восемь лет. Не забывайте, что паразиты внутри зараженных людей тоже размножались, и доктор наверняка подыскивал носителей и для, так сказать, внуков своего паразита. Мы пока точно не знаем, сколько людей из Инспектората и Штаба пролечилось в Госпитале за восемь лет. Если мы сообщим в Инспекторат о появлении новых ленточников, какой способ выявления зараженных мы можем сегодня предложить? Если вы внимательно слушали доклад Джессики, нынешний вид ленточников не подвержен затылочному рефлексу, и никаких следов в области шеи у них не будет. Обследование ротовой полости с целью выявления раневого канала – занятие трудоемкое и доступное лишь хорошо натасканным на поиск медикам. При этом, как мне успела поведать доктор Джессика, совсем не факт, что эти следы остались. Вась-Вась последние восемь лет наверняка оттачивал мастерство пересадки. Возможно, теперь червей внедряют через пищевод, нос или другие труднообследуемые места. Мы вынуждены признать, что эффективного и безошибочного метода диагностики заражения у нас пока нет. Зная доктора Джессику, я убеждена, что эту проблему она решит, но для этого потребуются время и… живые подопытные образцы ленточников. Безусловно, когда-нибудь нам придется заняться новыми ленточниками, возможно, начав новую войну. Но сейчас мы только выдадим себя. Целью номер один является поиск и обезвреживание бомбы. Наш самый главный козырь – это то, что ленточники еще не знают о том, что мы уже про них знаем. А пока что мы просто должны подозревать ленточника в каждом, хоть раз лечившемся в Госпитале или контактировавшем с теми, кто там лечился. Я бы не была откровенна с вами, генерал, не будь уверена в том, что вы никогда не обращались к докторам…

– Ну а эта?..

Генерал едва повел подбородком в сторону Джессики, как бы отстраняясь от ее роли в выявлении ленточников и подчеркнуто уважительного обращения к доктору Веры. Назвать Джессику доктором или по имени для него было чересчур болезненным, поэтому «эта» – было единственной формой обращения, которую осилил генерал по отношению к резервантке.

– Эта, кажется, тоже работала в Госпитале, его ученица и может быть с доктором заодно… Да и вы, следователь, тоже оперировались у Василия Васильевича. И как мне, скажите, верить, что вы двое – не ленточники, которые с какой-то выгодной для ленточников целью затеяли это ложное разоблачение…

– О, генерал, вы, оказывается, умеете слушать, – холодным тоном и с почти незаметной издевкой ответила Вера. – Вы сумели оценить угрозу, и подозрения ваши отнюдь не безосновательны. Заполучить клану ленточников в свои адепты следователя, имеющего доступ к большинству тайн Республики, и талантливого доктора, являющегося последней надеждой для многих больных Муоса, – это было бы действительно достойное приобретение, которое отлично послужило бы их целям. Но есть несколько косвенных признаков, что мы с Джессикой пока не являемся ленточниками. Все же, с точки зрения здравого смысла, ленточникам в любом случае не хотелось бы быть разоблаченными как можно дольше, поэтому устраивать, как вы выразились, «ложное разоблачение» им не с руки. Кроме того, с покойным доктором работала психологическая служба, и конечно, они бы наверняка выявили поведенческое сходство у нас с ним. Есть еще пара-тройка косвенных признаков нашей чистоты. Но основным аргументом для вас, генерал, является слепая вера в то, что мы с вами заодно. Если это не так, и вы нас, скажем, изолируете, то противостоять этой угрозе без нас вы все равно не сможете, и Муос очень скоро превратится или в обиталище ленточников, или в безжизненную радиоактивную штольню. А если все же мы чисты, то кой-какие шансы у Муоса пока еще есть. Поэтому выбор за вами, генерал… Хотя, впрочем, какой тут выбор, вы его уже давно сделали.

Жанна с восторгом наблюдала за словесной дуэлью Веры и генерала, которая уже превращалась в интеллектуальное избиение последнего. Она восхищалась бывшей ученицей и с интересом констатировала, насколько та опасна. В бычьих же глазах Дайнеко светилась почти нескрываемая ненависть ко всем троим представительницам слабого пола, в руках которых оказалась его судьба и судьба всей Республики. Вера же не останавливалась:

– Но коль вы, генерал, побороли свои сомнения, мы займемся бомбой. Потому что на сегодняшний день я не сомневаюсь, что именно из Госпиталя идет тропа к тому месту, где находится атомный заряд. Итак, наш план…

2

Вера предпочла бы работать в одиночку. Но та угроза, лоб в лоб с которой она столкнулась в этот раз, была намного сильнее Веры, и ей было не обойтись ни без помощи военных, ни без содействия психологической службы Инспектората.

Отношение Веры к Жанне было более чем настороженным. Цинизм инспектора-психолога превышал все мыслимые пределы: люди для нее являлись лишь материалом для ее психологических опытов и профессиональных побед. За тысячей масок, которые постоянно меняла Жанна на своем красивом лице в ходе общения с окружающими, было не рассмотреть ее подлинное лицо. Все слова, вся мимика и жесты инспектора-психолога являлись лишь реквизитами постоянной психологической игры с окружающими, в которой Жанна каждый раз выходила победителем. И Вера для нее была, может быть, единственным достойным соперником, соперником интересным и все же подлежащим уничтожению.

Но Жанна в своем деле была профессионалом, и Вера в этом убедилась, когда та, побеседовав с доктором Вась-Васем «вслепую», не зная, в чем его подозревает Вера, не только подтвердила Верины опасения, но и нашла много ответов на еще не поставленные следователем вопросы. В необъявленной войне двух сильных женщин наступило временное перемирие. Жанна настолько увлеклась новой темой, что последние дни практически не спала. Было удивительно на этом всегда безупречно красивом лице видеть красные глаза и синеву под ними. За несколько часов до совещания у генерала в Штабе Жанна продемонстрировала Вере аналитический мастер-класс:

– Ты, подруга, спрашиваешь, где искать свежих ленточников – крестничков нашего доктора? Давай-ка, врубай свой двойной мозг и становись на время ленточником. Причем будь самым главным ленточником. Представь, что у тебя в шее сидит червь. Только вот отбрось отвращение – заставь себя на минуту полюбить это маленькое беззащитное существо, которое стало с тобой одним целым…

Вера несильно, но хлестко отбила руку Жанны, которую та протянула, чтобы прикоснуться к затылку, как бы пытаясь легким прикосновением к шее следователя добавить убедительности своим словам. Реакция Веры вызвала внешне непринужденный смех Жанны:

– Ха-ха, подруга, да не собираюсь я тебя гипнотизировать сейчас… Ладно, продолжим… Итак, у тебя в шее самое дорогое существо, представитель господствующего над людьми вида, которому ты отдаешь всю себя. Твоя цель – обращение в ленточников всех людей Муоса. Достижение цели ограничивается только одним – опасностью разоблачения. Риск велик, но все же ты, руководитель клана ленточников, посылаешь в мир недолюдей, то есть наш мир, одного из хозяев, всадив его в шею хирурга, тогда совсем не выдающегося. Понятно, что у врача возможности незаметной пересадки самые большие, но он ведь находится среди других врачей, которые могут в любой момент заметить что-то неладное в пациентах. Если произойдет разоблачение – смерть хозяину, а в последующем и угроза существованию всего клана, еще совсем малочисленного. Как бы ты проинструктировала врача, кому рекомендовала имплантировать новорожденных червей?