Текст книги "Соблазнитель"

– Да вы меня просто веселите, доктор!

– А не в столь же веселом настроении вы дали интервью «Elle»[31]31
  «Elle» – французский женский журнал.


[Закрыть], и, когда вас спросили о том, как выглядит образцовая любовь, вы довольно самоуверенно заявили: «Разве для нас не является образцом любовь Ромео и Джульетты?».

– Я никаких интервью на эту тему не давал.

– Простите, пожалуйста, у меня что-то не так с памятью. Кажется, это у меня брали интервью для журнала «Elle». А потом я вернулся домой и еще раз взял в руки текст драмы Шекспира. Сколько лет было Ромео, дружище? А сколько лет было Джульетте, его прекрасной любовнице? Старик Капулетти однозначно говорит о своей дочери: «She hath not seen the change of fourteen years», а это значит: «Ей нет еще четырнадцати лет». Ясное дело, что речь идет о первой менструации. Капулетти добавляет: «Пускай умрут еще два пышных лета – тогда женою может стать Джульетта». Другими словами, дружище, Джульетте еще два года надо было ждать первую менструацию. Черт возьми, какой же образец я предложил молодежи! Неужели я и в самом деле считал, что девочка за два года до месячных может быть образцовой любовницей? Вы ведь знаете, что диапазон чувств, называемых любовью, зависит от возраста индивидуума, от его общественного статуса, степени впечатлительности и разбуженного воображения. Иначе любит четырнадцатилетняя девушка, иначе двадцатилетняя или даже тридцатилетняя женщина. То же происходит с мужчинами. Некоторые виды чувств вообще невозможно найти у человека, который не достиг определенной ступени физической и психической зрелости. В «Ромео и Джульетте» Шекспир представил нам любовь совершенно зрелых людей, психику которых – для получения большого драматизма – он вложил в детские тела. Предлагая молодежи этот образец любви, я, дружище, совершил преступление против морали. Я рекомендовал детям, чтобы они любили друг друга так, как взрослые, хотя они так любить не могут и не должны. Почему вы пренебрегаете чтением «Medical Review»? Там опубликована диаграмма сексуального напряжения в жизни мужчины и женщины. Из нее вытекает, что Ромео и Джульетта не только не любили друг друга такой любовью, как у Шекспира, но оказались бы в так называемой «первой конфликтной фазе». Их разделяло бы море претензий и жалоб, вытекающих из их неодинакового развития. Двенадцатилетнюю девочку можно изнасиловать. Но нельзя заставить отдаться мужчине с обожанием и страстью зрелой женщины, как это делает Джульетта. Мы пропагандируем литературную ложь в качестве воспитательного примера. Этот пример мы распространяем всевозможными способами. У нас действие новых «Ромео и Джульетт» происходит во время оккупации, в октябре, в ноябре, на Черном континенте и в Южной Америке. Мы распространяем ложь, а если факты ей противоречат, то тем хуже для фактов. Фальшь шекспировского текста мы маскируем, заставляя играть Ромео и Джульетту зрелых актеров и актрис, в противном случае должна была бы вмешаться цензура нравов. Милостивый государь, давайте скажем себе прямо: независимо от эпохи, от климата и социальных условий, сексуальный акт с девочкой за два года до прихода ее месячных является преступлением. В соответствии с законодательством любой цивилизованной страны Ромео отправился бы в тюрьму, какой бы великой любовью не одарила его Джульетта. Драма Шекспира является поэтическим творением и, пока мы ее воспринимаем именно так, в принципе, все в полном порядке. Поэзия имеет право антропоморфизировать животных и описывать любовь зайчика к курочке или вкладывать в тела даже шестилетних детей психику взрослых. Но мысль о том, чтобы молоденькие девочки за два года до первой менструации играли в Ромео и Джульетту, приводит меня в ужас. Покажите мне, пожалуйста, хотя бы одну театральную программу, напечатанную перед постановкой этой пьесы, которая советовала бы сотням молодых парней и девушек не воспринимать все показанное как образец, говорила бы о том, что они слушают поэзию, а не смотрят жизнь. Чью-то настоящую жизнь. Или возьмем другой миф, часто встречающийся в искусстве. В живописи и литературе постоянно повторяется история о купающейся Сусанне и подглядывающих за ней старцах. Но в жизни, дружище, вспомните хотя бы свое прошлое, именно молодые парни через замочную скважину, возбужденные и взволнованные, подсматривают за моющейся девушкой, которая, о ужас, через минуту возляжет на ложе, не скажу, что обязательно старца, а зрелого мужчины. Или еще один миф о куртизанке, прекрасной любовнице, импонирующей своим темпераментом. Передо мной томик рассказов под общим названием «Розамунда». Займемся рассказом, давшим название книге. Это будет не очень больно. Возможно, только вначале, – уверял меня Иорг. – Скальпель очень острый, вы только на секунду почувствуете сильную боль, а потом придет чувство блаженного облегчения, поскольку из вашего подсознания вытечет все то, что гноилось столько лет, вызывало неудовлетворенность. Этих опухолей у вас много: я знаю, что каким-то странным образом вы к ним привыкли, как-то даже сжились с ними и порой даже с мазохистским наслаждением касались больных мест, гордились ими, показывали их своим близким, чтобы они знали, какая вы сложная и трагичная фигура, хотя по вашему виду это было незаметно. Со своей измученной душой вы носились по всем литературным ярмаркам, позвякивали ею, как другие шутовскими бубенчиками, и, на радость читателям, замечательно делали ужимки и прыжки. Но вы отдавали себе отчет в том, что вами, возможно, когда-нибудь займется некто со скальпелем. Однако ваши опасения были напрасными, поскольку вы танцевали под ту музыку, которую вам играли, а нынешние критики не пользуются сверкающими никелем медицинскими инструментами. Их интересуют лишь ваши ужимки и прыжки, но дело в том, что вы недостаточно драматично обнажили им свои боли, свои страдания, свои неудовлетворенность и отвращение к жизни. Вы жили неплохо, но вас особо никогда не ценили. Медицинские знания, которые вы получили в молодости, мешали вам. У вас всегда сознание было раздвоенным, и это чувствовалось. А теперь только один надрез – и все пройдет. Ведь и в самом деле, больно только в начале и всего лишь одно мгновение.

* * *

– Ты стонешь. Просыпаешься с криком, – шептала она мне это среди ночи, целуя мою шею, плечи и грудь. – Скажи, тебе снился дурной сон, а может, у тебя что-то болит?

Мне пришло в голову, что она, похоже, никогда не спит и слышит мое неровное дыхание, каждый громкий вздох, который мог показаться ей стоном. Любовь делала мою жену бдительной и лишала ее человеческих черт, уподобляя чуткому зверю. Барбара напоминала мне моего пса, когда в ветреную и морозную ночь я позволял ему лежать на коврике у моей кровати. Казалось, что он спит, я даже слышал его похрапывание, но стоило мне шевельнуться на кровати или задержать дыхание, как пес просыпался, сразу становясь чутким и беспокойным.

– Во всем виновата эта ноябрьская погода, – сказал я. – Каждую ночь меняется давление, дуют сильные ветры и приносят попеременно то дождь, то холод и даже снег. В такую погоду открываются раны, болят старые переломы и швы, перебитые когда-то кости. Разве я тебе не говорил, что у меня все переломано? Когда я был еще младенцем, меня сбросили со скалы из-за моей очень сильной близорукости.

– Не болтай. Сейчас таких вещей не делают, – засмеялась она.

– Действительно, теперь никого не сбрасывают со скалы, но с ребенком происходит много неприятностей. Помню, когда мне было девять, девочка, старше меня года на два, подговорила, чтобы мы с ней пошли в созревающие хлеба. Там она велела мне снять трусы, и сама сделала то же самое. Потом приказала мне лечь на нее и двигаться, как это делают собаки. Я тыкался в нее своим маленьким членом так, что он у меня заболел, и я убежал домой. А потом пришло первое причастие, и ксендз, внимательно глядя на меня, все время повторял, что самый тяжкий грех – это грех нечистоты. Три раза я сбегал из костела в день первой исповеди, пока ксендз за ухо не притащил меня в исповедальню. Потом он обо всем подробно выспрашивал: сколько ей было лет, было ли ее лоно волосатым, была ли она голой. Я громко плакал, плакал в объятиях матери, а она гладила меня по голове и говорила, что я, похоже, буду святым, раз я так сильно переживаю свой грех. Но это была моя первая и последняя исповедь. Я познакомился с парнем, который не верил в Бога. В библиотеке его отца я нашел книги, говорящие о том, что Бога нет. Это была большая радость и откровение. Я перестал верить, хотя меня всеми силами уговаривали пойти в костел родители, упрашивали тетки. В течение нескольких лет я враждебно и с неприязнью относился к девочкам, но в то же время так и не дал себя убедить отправиться в исповедальню, чтобы перед чужим человеком рассказать, имела ли девочка, которая заманила меня в зреющие хлеба, покрытое волосами или голое лоно. Я знаю, что именно из-за ее лона я стал атеистом, хотя мои родители были уверены, что во всем виноваты книги. Ведь и другие тоже читали такие же книги и не перестали верить в Бога, поэтому я сегодня думаю, что на самом деле перестал верить уже в тот момент, когда жалобно плача, я целовал выложенную епитрахиль. Это было проклятое лоно. Твое тоже не лучше, ненасытное и отвратительное.

– Да, да, – тихонько смеялась она, все сильнее обвивая меня руками и ногами.

– Да и потом со мной делали самые разные вещи. Вытягивали мне пальцы, чтобы я мог охватить октаву на клавиатуре рояля, поскольку им хотелось, чтобы я хорошо играл, зашнуровывали ступни, чтобы они были маленькими, затыкали мне рот гипсом, чтобы я высказывал лишь умные вещи, которые должен говорить хорошо воспитанный человек. Меня шлифовали, кастрировали, заставляли выделывать разные модные выкрутасы на уроках польского языка, моделировали, вырезали миндалины и аппендикс, лишали многих ненужных, бесполезных и даже в чем-то постыдных вещей. Доводили до совершенства написанные мною фразы так, чтобы они не отличались от высеченных на каменных саркофагах литературы сентенций, мне прививали все модные болезни: корь, желтуху, белокровие, шизофрению, паранойю: на глаза мне надели очки с толстыми стеклами, лишь бы я вдруг не подумал, что черное – это белое, а белое – черное. Меня готовили к экзамену по правилам уличного движения, чтобы я мог свободно ориентироваться в обществе. Я постоянно проявлял тенденцию к немодным вопросам, к фабуле и традиции, я ее высмеивал, поэтому меня неоднократно переквалифицировали и я в конце концов начал писать неплохо слепленные приключенческие повести и романы в стиле уходящей эпохи, для тех, кто еще только начинал дорастать до Джойса. Знаешь ли ты, жена моя, что я служил в армии? Но все это было пустяком по сравнению с литературной муштрой, с непрерывным писательским «лечь-встать», постоянным «сражайся или отступай», «защищайся или атакуй». В безлюдных улочках мне ломали кости, но и я научился драться. Костяшки моих кулаков тоже стерлись от ударов, которые я наносил. Знаешь ли ты, какое это странное чувство, когда выходит твоя книга? Словно сидишь на стуле со связанными руками и кляпом во рту, а каждый может подойти к тебе и съездить по лицу. Но не это вызывает у меня стоны и чувство тошноты. Меня преследует страх, мучает сомнение, когда я думаю о наступающем дне, о будущем, которое представляется мне в мрачных красках. Я считаю себя сторонником литературного вымысла, и это может когда-нибудь выйти мне боком. Не знаю, как тебе объяснить, но в современном мире в полном согласии существуют две истины. Одна, которую изучают на гуманитарных факультетах и которую разделяем мы, писатели. Она звучит так: человек – существо общественное. И вторая, которой руководствуются точные науки, занимающиеся человеком. А она констатирует: человек является общественно-биологическим существом. Тут почти нет никакой разницы, так, пустяк. Разве может повредить оценке человека частичка его биологии? Однако эта мелкая подробность меняет почти все. Приведу тебе пример, который по-особому будет звучать в такую ночь, как сегодня, когда мужчина лежит рядом с нагой женщиной, а ноябрьский ветер гуляет за окном и хочется слушать истории об упырях и вампирах, леденящие кровь в жилах. Ты помнишь того человека, который как-то навестил меня и при этом постоянно повторял, что он чувствует бессмысленность своего существования? Помнишь визит адвоката Кламанса[32]32
  Адвокат Кламанс – герой романа «Падение» французского писателя А. Камю.


[Закрыть], его волосы, словно посыпанные пеплом, его слова о том, что он одновременно король и папа, что хочет побыть один, мечтает замуровать двери и окна своего маленького мира?

Когда он навещает меня как писателя, я с особым вниманием слушаю его слова, регистрирую их в памяти, а потом стараюсь передать людям трагедию его существования. Но когда на следующий или даже в тот же самый день его приводят ко мне уже как к врачу, тогда его слова не имеют для меня большого значения. Я выслушиваю его как обычного больного, выстукиваю, отдаю его кровь на анализ. Знаешь ли ты, что иногда видно в крови людей, которые говорят слова, похожие на слова адвоката Кламанса? На черном фоне препарата поблескивают под стеклышком микроскопа белые, сильно скрученные пружинки, каких нет ни в твоей, ни в моей крови, ни у тысяч других людей. Врач знает, что существует тесная связь между этими маленькими белыми пружинками в крови и тем, что данный человек говорит, делает, как себя ведет, если маленькие белые пружинки слишком долго безнаказанно находились в его организме. Но писатель не хочет об этом знать, абстрагируется от биологии человека, видит его только в обществе, в работе, чтении, следит за развитием его мысли. Вот так, моя дорогая, эти две различные истины о человеке существуют рядом, как бы независимо и гармонично. Но меня мучает страх, что однажды кто-то наконец очнется и крикнет: «Хватит!». И, к сожалению, я знаю, какая истина в конце концов победит. Но как тогда будут выглядеть мои и чужие книги? Я вижу черные тучи на горизонте. В моей библиотеке все больше и больше книг, которые говорят об общественно-биологическом существе человека, а мы все продолжаем парить над землей, по которой твердо ступает homo sapiens recens[33]33
  Современный разумный человек (лат.).


[Закрыть].

Помнишь, что я сказал твоей коллеге, когда она пожаловалась, что ее маленькая дочка стала нервной, упрямой – и все из-за того, что она водится с детьми Ягодзинских, которые поселились в соседнем доме? Я ей сказал, чтобы она осмотрела кал своей дочки, поскольку мне кажется, что у нее острицы. Помнишь обиженную мину твоей коллеги? Не знаю почему, но так уж бывает на свете, что люди предпочитают сочинять драматические сценарии и рассказы, вместо того, чтобы взглянуть на кал своих героев. Поэтому все то, что произойдет, не обойдется без страшной и беспощадной борьбы, в которой появятся настоящие трупы, а страдавшие персонажи будут протягивать к небу руки как герои «Ада» Данте. Я знаю, какая сторона в конце концов победит, но мне так жаль мир иллюзий и разноцветных картинок, поэтому я стенаю по ночам и не могу заснуть.

* * *

Объявление в прессе:

«Мартин Эвен – ателье Grands Boulevards. Мужские и дамские обнаженные натуры – без отклонений в сторону порнографии».

* * *

Я зажмурился, когда никелем блеснул скальпель Иорга.

– Рассказ под названием «Розамунда» из вашего тома, – начал доктор Ганс Иорг, – написан в форме монолога красивой проститутки из портового города, которая, отправляясь на своей машине на встречу с очередным клиентом, вспоминает свою жизнь и делает различные психологические отступления. Монолог этот был построен на столь модном сегодня в литературе принципе показа достаточно произвольных ассоциаций, или, как говорится, «является потоком мыслей, вытекающих из подсознания». Форма эта ведет начало из психоаналитической записи, используемой врачами-психоаналитиками в процессе лечения. Речь идет о том, чтобы из пациента извлечь все скрытые комплексы, которые оказывают влияние на его психическое состояние. «Розамунда» прекрасно укладывается в рамки литературной традиции, напоминает «Жития знаменитых куртизанок», «Нана», «Римлянку». Обычно это были прекрасные и наделенные пылким темпераментом особы, которые в результате плохих материальных условий, чьих-то развратных действий или просто несчастной любви начали заниматься любовью за деньги. Такая картина опускающейся на дно девушки нам нравится и соответствует нашему представлению о справедливости. Такова и Розамунда, которая – судя по ее многочисленным любовным приключениям – страдает гиперсексуализмом. Именно этот ничем не утоленный темперамент гонит ее от одного клиента к другому. Но вы так же хорошо, как и я, знаете, что истинной движущей силой сексуализма человека является гипофиз, который выделяет гонадотропины. Однако его гиперфункция может быть заторможена антагонистами, к которым относится эпифиз, считающийся органом, регулирующим сексуальные функции. Вы знаете, что гиперсексуализм проходит, когда используют вытяжку из эпифиза, сейчас самой лучшей считается xipoid epihysale фирмы Квозда. Уже после пяти подкожных впрыскиваний наступает значительное улучшение самочувствия.

– Вы ненавидите литературу! – воскликнул я.

– Больно? – заботливо спросил Ганс Иорг. – У меня есть немного новальгина.

– Идите к черту! – завопил я. – Литература создает свою собственную реальность. И чем она совершеннее, тем более правдива. Мы, к примеру, сегодня знаем, что не было святой иконы на Ясной Горе в период шведской блокады, потому что предусмотрительные монахи вывезли ее в Силезию и спрятали, а ведь сотням тысяч читателей Сенкевича[34]34
  Речь идет о романе «Потоп» известного польского писателя Генриха Сенкевича (1846–1916).


[Закрыть] это не мешает умиляться, когда монахи и рыцари, под ураганным огнем, шествуют с иконой по монастырским стенам. Открывая книгу Сенкевича, мы входим в его собственную реальность. Возможно, в этом и заключается вся прелесть литературы. Нам не обязательно знать, существовал ли в действительности герой, достаточно, чтобы автор убедил нас в его существовании.

– Ну, хорошо, хорошо. Я как раз занимаюсь реальностью вашего рассказа. Извините меня, пожалуйста, за неуместные отступления. Mea culpa[35]35
  Моя вина (лат.).


[Закрыть], дружище. Ведь я же говорил, что знания о человеке мешают наслаждаться литературным творчеством.

Я иногда думаю, что для занятия литературным творчеством вообще не нужно никаких знаний. «Розамунда» в этом смысле является самым лучшим примером. Из текста следует, что у героини решающее значение для выбора профессии проститутки имели социальные условия, в которых она оказалась, а также ее собственный опыт. Когда Розамунде было двенадцать лет, ее изнасиловал отец-алкоголик, за что его отправили в тюрьму, обременив девушку комплексом вины, поскольку она на самом деле любила своего отца. Потом в придорожных лесах с Розамундой удовлетворял свое сладострастие ее дядя-автомобилист, а уж окончательно воспитание девочки завершил недобросовестный учитель, который совокуплялся с ней в школьной фотолаборатории. Слишком рано разбуженная и развращенная девица начала потом искать все новых и новых партнеров и, наконец, обманутая в своих чувствах к Каролю, который ее бросил, пошла, как говорится, на панель. Значит, вы допускаете существование травматических факторов, которые могут иметь влияние на психическое развитие человека. Другими словами, вы полностью не отказываетесь от знаний, например, что первые сексуальные контакты молодой девушки имеют решающее значение для ее последующих сексуальных реакций. Если этот опыт был приятный, девушка имеет шансы стать полноценной женщиной, а если неприятный, появляются комплексы и отсутствие желания, которые чаще всего приводят к frigiditas relativa, то есть к относительной половой холодности. Мне не кажется, чтобы насилие, совершенное отцом по отношению к двенадцатилетней девочке, произвело на нее приятное впечатление. Женщина, наделенная пылким темпераментом, редко становится профессиональной проституткой, ее целью являются не деньги, а эротическое наслаждение. Проститутка не выбирает, не руководствуется собственным удовольствием, а отдается тому, кто больше заплатит. Врачебные исследования сотен проституток во всем мире показали, что большинство из них страдает аноргазмией, то есть отсутствием оргазма, а если к тому же они попадают в тюрьму, что у них довольно часто случается, то выходят из нее уже как убежденные лесбиянки. Мужчинам они отдаются за деньги, удовольствие получают обычно только с другими женщинами или не испытывают его вовсе. Конечно, известны случаи, когда двенадцати-пятнадцатилетние девочки убегают из материально обеспеченных семей, чтобы в садовых домиках, возле казарм, совокупляться со случайными партнерами, порою получая от них даже деньги. Как же обычно заканчиваются подобные приключения? Исхудавшие, грязные, но все еще не удовлетворенные, они наконец попадают в кожно-венерологические больницы, а из них – в психиатрические клиники с диагнозом: «андреногенитальный синдром», связанный с нарушением обмена гонадотропина. Причина их поведения кроется чаще всего в мозгу – опухоль третьего желудочка мозга, некоторые разновидности неврофибромы, а также внутренняя головная водянка. Не исключено, что девица с такой опухолью может спровоцировать отца изнасиловать ее, заставить дядю-автомобилиста удовлетворить свою похоть, а легко возбудимого учителя вынудить ее трахнуть в фотолаборатории. Ваша Розамунда не попадает ни в кожно-венерическую больницу, ни в психиатрическую клинику, а глядя на вещи трезво и рассудительно, приобретает прекрасную квартиру, собственную машину, на которой и ездит к богатым клиентам. Она не страдает никаким гиперсексуализмом, ей как раз свойственна относительная половая холодность, что, дорогой друг, в конце концов должно иметь свои литературные последствия. Ибо иначе себя чувствует и ведет женщина, которая отличается пылким темпераментом, и совершенно иначе женщина, страдающая относительной половой холодностью. У вас же все это перемешано, с позволения сказать, и прошу не обижаться, как в мусорной корзине. Подобная же ситуация в «Римлянке»: Адриана идет на панель, поскольку не оправдались ее надежды на любовь Джино. Проституцией ее уговорили заняться мать и подруга. Но какого же рода чувства она испытывает к оплачивающему ее услуги партнеру? Цитирую: «Я же, хоть и подчинялась его воле, однако сразу же ощутила скуку и начала трезво, равнодушно и даже с отвращением, как будто издали, наблюдать не только за ним, но и за собой»[36]36
  Здесь и далее перевод Т. Блантер.


[Закрыть].

Итак, типичная картина переживаний холодной женщины, отдающейся без удовольствия. К сожалению, уже через несколько страниц Адриана откровенничает с нами: «Такая уж у меня была натура, что, когда я отдавалась, мною руководил скорее пылкий темперамент, чем желание заработать». И как тут быть, дружище? «Пылкий темперамент» или «отвращение»? А может, Моравиа в какой-то момент просто испугался, что портрет женщины, отдающейся только за деньги, может вызвать неприязнь читателей, а ему хотелось завоевать для Адрианы их симпатию? Так какова же правда об Адриане? Когда же она получала эротическое удовольствие? «Когда я брала деньги, мной вновь овладело то острое чувство наслаждения и сообщничества, которое я испытала, когда взяла деньги у Астариты после нашей поездки в Витербо. В этом сказывается, подумала я, моя склонность к такой жизни, и я, должно быть, создана для подобной профессии, несмотря на то, что сердце мое жаждало совсем иного». Бедная Адриана испытывала наслаждение только тогда, когда брала деньги от клиента. Но Моравиа опять в следующих фрагментах говорит о «ненасытном темпераменте» Адрианы, о блаженстве, которое она испытала с преступным Сонцоньо. К сожалению, иногда, вероятно, нужно лгать и изворачиваться, когда ты одновременно хочешь раскрыть какую-нибудь правду и в то же время не потерять симпатии читателей. Вы поступаете так же, дружище. Ваша Розамунда просто рвется к другой жизни, но, кажется, получает наслаждение лишь тогда, когда клиент кладет на стол деньги. Впрочем, продолжим ваш рассказ дальше. Вот Розамунда влюбляется в некоего юношу. Естественно, она скрывает свою профессию и отдается ему даром. И тут Розамунда с ужасом убеждается, что не получила никакого удовольствия. Тогда она садится в машину и едет к клиенту, потому что тот, платя, доставляет ей и некоторое наслаждение. Такие случаи бывают и у мужчин. Вы ведь знаете историю одного поэта, который воспитывался в аристократическом доме и, будучи еще гимназистом, каждое воскресенье получал от матери деньги для того, чтобы пойти в бордель и дать выход своей энергии, такую процедуру мать считала необходимой для его психического и физического равновесия. Так вот, этот человек потом влюбился и женился. Его жена так и осталась невинной, ибо он мог иметь женщину только за деньги. Некоторые сексологи, к примеру Дитц и Гессе, склонны отличать сексуальные извращения, которые они квалифицируют как половые отклонения, – от извращенности. Одной из черт этой извращенности является отсутствие чувства ответственности за сексуального партнера и партнерской общности. Эротические контакты у таких людей бывают мимолетными, кратковременными и анонимными. К извращенности эти авторы относят также и проституцию. Другими словами, по их мнению, не столько желание заработать, а именно эта извращенность может заставить заниматься проституцией того или иного человека. Однако не следует считать, что извращенность означала бы пылкий темперамент или нечто в этом роде. Извращенность может появиться по многим причинам, но все они имеют психическую природу. Одной из них является неспособность испытывать любовь. Такая склонность к извращенности может иметь глубоко скрытые формы. Обратили ли вы внимание, как многие женщины, с румянцем на лице, любят слушать истории о проститутках, каким большим успехом у читателей пользуются такого рода романы; и не здесь ли скрывается причина большого успеха вашей «Розамунды»?

* * *

«Мартин Эвен – ателье Grands Boulevards. Мужские и дамские обнаженные натуры – без отклонений в сторону порнографии».

* * *

О Гансе Иорге я хотел написать книгу и фрагмент ее выслал в издательство. Через шесть недель я получил ответ, в котором говорилось, что издательство не приняло моей заявки. К письму было приложено мнение рецензента:

«Автор любимых читателями популярных приключенческих книг предложил нам на этот раз заявку на роман, который может вызвать только недоумение. С хунвейбинским отношением к литературным традициям, используя псевдомедицинскую терминологию, он пытается расправиться со всей великой литературой, абсолютно ничего в ней не понимая. Психиатрические диагнозы столь же неуместны для объяснения литературы, как изучение конструкции подводной лодки при разборе литературных достоинств „Ветра с моря“. Поистине прав был Бюффон, что стиль – это человек. Стиль данной заявки свидетельствует о душевном складе и личности автора, который все проблемы между женщиной и мужчиной свел к физиологическому редукционизму. Иногда складывается впечатление, что это просто шутка. Но серьезность и напыщенный тон, с которым Ганс Иорг (кстати, его имя было автором позаимствовано с этикетки на коробке из-под старого голландского чая) произносит свои проповеди, заставляют считать, что автор намеревался написать, по крайней мере, „Волшебную гору“ (намеки на Касторпа), однако, к сожалению, ему не хватает интеллектуального мастерства. Стиль его неряшлив, неупорядочен, отсутствует какой-либо драматизм, рассуждения бессодержательны. Если даже и попадается какое-то зернышко истины, то оно тонет в потоке болтовни и псевдонаучной бессмыслицы. Позволю себе привести несколько цитат: „…Нам ничего другого не остается как глубоко перепахать, перелопатить слой чудесного и животворного говна“, или: „…наши знания о любви похожи на магнитную иглу, постоянно дрожащую и колеблющуюся между „Плейбоем“ и „Medical Review““. И в таком стиле между „Плейбоем“ и „Medical Review“ автор предлагает нам весь роман. Это не литературное произведение, но я сомневаюсь, напечатает ли его даже „Врачебное обозрение“. Похоже, автору неизвестно, что медицина и другие науки, как, например, социология, сегодня оказались в тупике. Автор, кажется, не знает, называя в одном ряду „Равнодушных“ и „Римлянку“, что первую из них Моравиа написал, когда ему было двадцать два года, вторую – в сорок лет. Теорийка о традиционном описании первой брачной ночи, позаимствованном якобы из акта гомосексуальной любви, находится на том же литературном и интеллектуальном уровне, как и все остальное. Мне кажется, что даже личный разговор с автором по поводу его новой заявки бессмыслен, поскольку из этой темы ничего нельзя выжать».

* * *

С доктором Гансом Иоргом я расстался в один из июньских вечеров возле большого дуба, стоящего у дороги, по которой я почти ежедневно ходил на прогулку в лес. У этого дуба я всегда на какое-то время останавливался, чтобы отдохнуть, иногда даже подолгу сидел, на что обратили внимание рабочие, добывающие неподалеку смолу из столетних сосен. Об этом узнал старший лесничий и, хотя вся эта часть леса предназначалась на вырубку, он велел старый дуб исключить – по профессиональному выражению, его «выбраковали» – что означало: могучий дуб еще постоит, хотя вокруг будут повалены все старые сосны. Старший лесничий ценил мое творчество и был уверен, что под этим дубом рождаются замыслы моих книг, хотя в действительности они там умирали…

Я попрощался с Гансом Иоргом по-мужски, коротким, сердечным рукопожатием. Но когда его фигура начала пропадать за деревьями, волнение стиснуло мне горло, хотя я знал, что мы еще не раз встретимся, даже если бы сто тысяч критиков уверяло меня, что он отвратительный тип и представляет «физиологический редукционизм». Ибо я подозреваю, что не только каждый писатель, но, возможно, и каждый литературный критик имеет своего доктора Ганса Иорга, которого он называет по-ученому – «отношением к определенной литературной традиции». Моя ошибка заключалась лишь в том, что вместо того, чтобы незаметно проводить свои взгляды в книгах или печатать раз в неделю статьи в каком-нибудь еженедельнике, в которых искусно и с некоторой долей иронии протаскивать наблюдения Иорга, я решил нахально продолжить традицию Лукиана Самосатского[37]37
  Самосатский Лукиан (125–190 гг. н. э.) – греческий писатель-сатирик и философ. В своих сочинениях высмеивал религию, теоретическую философию, лицемерие и ханжество.


[Закрыть] и создать образ собственного литературного героя.

Моя ошибка заключалась и в том, что, по сути дела, я не оставил ему никаких шансов на существование в игре, которая между нами велась как в «Диалогах гетер», я без конца раздавал крапленые карты, другими словами, если говорить честно, я попросту обманывал.