Книга: Locus Solus - Рэймон Руссель

Здесь мы узнаем и про банду танцующих убийц, и чудесный приход ко власти законной наследницы, и гадание на поющих картах.

А ещё Locus Solus — это поместье незаурядного алхимика Кантреля, по которому мы и гуляем вместе с рассказчиком и остальными гостями. Что будет в конце этой прогулки? Может, философский камень, а может и приглашение к чаю.

Есть ли смысл в этой прогулке? Конечно. Он в удовольствии слушать истории. Верить или не верить в чудесные открытия и находки, и мир, из которого они попали в Locus Solus. Кстати про мир, сюрреализм не не предполагает стройной картины мира, но тут она выстраивается сама собой. И в неё отлично ложатся, например, ожившие трупы.

Так устраивайтесь поудобнее, приготовитесь к невероятным чудесам и историям!

Никакой пьесы дальше не последует, что может быть глупее. Locus solus сам по себе постановка. Или, как – серьезно! – написано во вступительной статье, "«Locus solus» - это долгая, бесконечная прогулка".

Дальше...

Породив всех вышеперечисленных персонажей, эксцентричный одиночка из богатой семьи, «фанатичный средневековый алхимик» (спасибо предисловию), Реймон Руссель схватился за голову и доверил сей многолюдный спектакль Марсьялю Кантрелю, другому алхимику, которому в мире каких-то сюрреалистов-шмюрреалистов было бы слишком уж тесно, поэтому он предпочел расширяться вглубь, нежели хоть десятифутовой палкой коснуться нашей реальности. Помашем обоим засушенной ручкой г-на Дезэссента.

Магнетизер, сказал Андре Бретон, и весьма неплохо определил характер того, что сотворил со своей обителью Марсьяль Кантрель – раздражающий антинаучный бред (см. тэг), который, правда, объясненный мистическими обстоятельствами, бесил бы куда больше, а эти псевдорассуждения как раз навевают полную ностальгии веру во всесильность науки и разума.

Видите ли, я считаю, что г-н Кантрель обитал примерно в том же мире, где возможен был без всяких оговорок портрет Дориана Грея. И, окажись портрет в его коллекции, Кантрель легко наболтал бы научное объяснение, про которое любой из гостей сказал бы: "Sounds legit".

Так Locus solus оказался не просто solus, но еще и герметично, по-касталийски немного закупоренным в пространстве и времени, и в каждой его истории можно найти характеристики этого места. Как лысый кот, оно плавает в алмазе с насыщенной кислородом водой. Как трупы, оно (сюрприз!) не живое, а оживленное. Как Луций Эгруазар, оно, блин, двинутое на всю гипотетическую голову. В уединенной обители нет воздуха, нет времени, нет человеческого фактора. Откуда здесь взяться развитию сюжета?

В пространстве Locus solus развиваются другие вещи, разглядеть которые можно, только вооружившись каждой из продемонстрированных Марсьялем историй.

Немного спойлерно о происходящем, без интерпретаций: Марсьяль Кантрель пригласил своих друзей в гости, на ужин и показать парк – место, так сказать, прогулок одинокого мечтателя, Locus solus. Каждому экспонату посвящено по главе, за исключением первых двух, что оказались в одной, но это как посмотреть. Как положено на экскурсиях, сначала группа подходит к экспонату, внешний вид которого подробнейше (и непонятнейше) описывается, затем, где это возможно, экспонат приводится в действие (иногда сливается с предыдущим пунктом), затем идет подробная история, из-за которой эта мозговыносящая хрень оказалась у Кантреля, а потом владелец/автор объясняет, как ему удалось ее сотворить. Группа движется дальше. Во время экскурсии группа знакомится с Действующими лицами (см. выше) и узнает о Персонажах историй (см. выше). Иногда Персонажи историй заигрываются, и появляются Персонажи историй, о которых узнают Персонажи историй. Объясняющие Истории, если таковых в главе несколько, нумеруются. Привет художественному тексту.

Своей экскурсией г-н Кантрель, очевидно, в чем-то признается, не настолько прямым текстом, чтобы это увидели его унылые туристы, а только мы. Например, он может признаваться, что прогнило что-то в его Эрменонвильчике, вот только жалуется он или хвастается? Так или иначе, вот какое линейное развитие замечаешь по ходу экскурсии.

- Он может жаловаться или хвастаться, что его экспонаты по мере продвижения проявляют все большую свободную волю. Хоть убейте, не знаю, творец был бы рад или раздосадован. Так, экспонаты первой главы, статуя объединителя и бретонские горельефы достались ему готовыми – заслуга Кантреля заключалась только в том, что он расчистил под них место и поставил вместе, создав композицию, достойную одной совместной главы. Произведения чужого искусства. Уже в следующей главе заслуга Кантреля более значительна: он вырывает зубы, раскладывает их согласно задумке и даже создает сложный механизм. Механизм, зубная мозаика в виде рейтара – тут пахнуло будущим Павичем откуда-то. Дальше появляются живые и не очень люди и животные, полностью подчиненные воле Кантреля: Фаустина, кот и Дантон. И так возможность экспонатов Locus solus действовать по собственной воле возрастает вплоть до появления мальчика Ноэля, который, не поверите, сам пришел. Развитие это или неподчинение?

- Развитие технологий идет, возможно, не самым прямым путем, но на их неправдоподобие начинаешь махать рукой со все большим остервенением. Статуя из окаменевшей земли, через которую проросло зернышко? Всегда пожалуйста. Вырывание зубов без боли при помощи какого-то странного магнита? Хорошо бы. Ладно. Оживление головы Дантона? Ммм… ну как гальванизированная лягушка, мало ли. Лавкрафт. Мы же в книге. Говорящие трупы? How about no. Но вот ведь, махаешь рукой в конце концов.

- Кантрель указывает на развитие от вечности к единовременности через разные их варианты. Горельефы о бретонской принцессе, скажем, уходят так далеко в историю, и так неподвижны, что, можно сказать, вечно повторяют сами себя на промежутках столь коротких, что мы видим их как застывшую вечность. Голова Дантона (ок, это один из двух моих любимых эпизодов, как о нем не говорить!) разбивает эту вечность на до смерти и после смерти, но далеко не так явно, как дальнейшие попытки Марсьяля стать некромантом. Если гальванизированный Дантон что-то бормочет, повторяя постоянную мышечную память о речах, то оживленные трупы разыгрывают лишь самые яркие конкретные моменты жизни: свадьбу, тревогу, опасность смерти, потрясение, радость творчества. Сумасшедший Луций – живой! – повторяет один-единственный момент. Потрясение, испытанное танцовщицей Силеис, настолько неповторимо, что гости Марсьяля присутствуют при единственном разыгрывании действия этого экспоната, даже протокол ведется. Ну и Ноэль, последний, как единственный с действительно свободной волей, вообще может делать, а может не делать. Куда более единовременнее-то, чем никогда)

- Развивается и история человечества. Истории Дюль-Серуль и принцессы Элло мало того что уходят в древность (ага, такую, которой и не было), так первая еще и явно вызывает в памяти восточные повести, как просто разную шахерезадню, так еще и вольтерщину. Там же крутится раннее европейское средневековье. Дальше мы знакомимся с главой современнее, где в одном алмазе сидят сам Вольтер, Жильбер, Дантон и, не поверите, Вагнер. Трупы и Луций, конечно, еще более поздние, ну а про перфомансы Фелисите, Люка и Ноэля уже сказать нечего.

Подняты, но не так раскрыты вопросы движения, рукотворности, полезности экспонатов Кантреля – но по каждому из вопросов от первого экспоната к последнему тянется прямая линия. От статуи Объединителя – мальчика – к живому Ноэлю – тоже в общем мальчику.

Источники вступительной статьи и вики отмечают интересную работу Русселя с текстом, «отграниченность слов от вещей», отсутствие всяких «отсылок к реальности», а мне вот больше запомнилась сложность описаний его механизмов. Уверена, Руссель представить-то себе это мог, а вот расписать, какая рейка на чем держалась и куда выходила, смог тоже, но не так, чтобы стало ясно читателю. Не думаю, чтобы я была единственной, кто не понял, кто на чем стоял. И опять же – намеренно это сделано или нет. Язык частей глав поэтому различался: подробные описания были сухими и малопонятными, передвижения и объяснения Кантреля – нейтральными, истории экспонатов – самыми живыми.

Наверное, будь историй чуть больше, можно было бы сыграть с Кантрелем в разгадывание его загадок: прочесть описание, представить, попробовать выстроить предысторию, подвести научную основу под каждый экспонат. Но это для любителей.

Сам Руссель в девятнадцать лет, заканчивая поэму «Подставное лицо», написал: «По каким-то неуловимым признакам догадываешься, что из-под твоего пера выходит шедевр, а сам ты чудесным образом отличаешься от остальных»

Скромно, не правда ли? Да еще и в 19 лет :) Ок, читаем дальше. Опять-таки писатель о себе:

Мой гений стал равен Данте и Шекспиру...

От написанных мною страниц исходит какое-то сияние...

Что скажешь тут? Умер от явно не от скромности, да простят чувствительные личности мне мою грубость. Но, думаю, никто не осудит меня за то, что после этих слов я очень скептически и снисходительно подошла к самой книге. В которой, к слову, все эти оды себе любимому не оправдались. Начало еще таки, если ухватиться за книгу обеими руками, стиснуть ее в своих ладонях так, чтобы побелели костяшки пальцев, втянуть голову в плечи и напрочь исключить все внешние раздражители (стук собственного сердца в том числе), то можно даже начать понимать, о чем же хочет поведать нам господин Руссель. Но вот дальше вас не спасет никакая медитация. Автор начинает нагло издеваться над читателем, показывая свой «талант» во всей красе. Страница за страницей вы читаете описания сложных механизмов, которые двигаются туда, сюда, вверх, в сторону, потом опять сюда, а сзади у них закреплена балка, на ней крючок, под крючком мотор, внутри которого ветка, покрытая глазурью, смешанной с артишоками и пеной... Примерно так. Нужно иметь ну очень богатое воображение, чтобы представить себе эти вещи. Либо просто напиться. Либо накуриться. Но не будем о плохом. Конечно, все в мире относительно и субъективно. Поэтому не обращайте внимания на то, что я тут нагородила, читайте и наслаждайтесь. Только если вдруг на середине книги у вас закружится голова и станет немного душно, не удивляйтесь. Я вас предупредила ;)

Если вы не понимает Коэлье- вы просто не доросли дое го понимания…..

Вместо послесловия: нет, как-то надо завязывать с сумасшедшими, «величайшими магнетизёрами», алкашами и прочими «последними гениями ХХ века». Ещё раз убедился в их беспримерном великолепии.