Текст книги "Анти-сказки или Страшные истории, рассказанные в темноте"

Жак Альбен Колин де Планси и др.
Анти-сказки или Страшные истории, рассказанные в темноте

Книжка первая. УЖАСЫ ЧАРОДЕЙСТВА или Простодушный Сидор, рассказывающий сказки, повести и анекдоты о нечистых духах, страшилищах, колдунах, призраках, мертвецах, привидениях и разбойниках, собранные из народных преданий Сент-Албенем

 
Ах, не всё нам реки слезные
Лишь о бедствиях существенных;
На минуту позабудемся
В чародействе красных высыслов.
 

Карамзин «Илья Муромец»

Предуведомление
от Автора.

Народные немецкие сказки, изданные в Германии, побудили меня к составлению этой книги, а советы некоторых известных наших писателей послужили мне руководством, и я собрал эти повести.

Меня без сомнения осудят за то, что я включил здесь довольно много смешного и несбыточного; на что ответствую: всё, что я ни собрал здесь для рассказа – не есть плод моего воображения; но слышанное от многих добрых людей, почитавших все чудесное в этих сказках сущею правдою и до сих пор остающихся при своих мнениях. Их трудно переуверить в том, что слыхали они от дедушек и бабушек своих.

Я выдал в свет эти сказки, как памятник суеверных народных мнений, и не переменяю в рассказе ничего, кроме слога; а если некоторые найдут меня неправым в том, что я включил и такие повести, которые правдоподобны, то они и не подлежат под заглавие сказок, а помещены для разнообразия; посему-то старался я смешную или чудесную сказку поместить подле печальной и правдоподобной повести; от сего разнообразия произошло и разнообразие слога, так, на пример, повести Прекрасная Юлия и Габриела Прованская не могли быть писаны таким же слогом, как Ужасный козел в амбаре или Чёртова житница и проч.

Я не принимал труда к исправлению ничего неправдоподобного и к смягчению мнений в суеверных этих сказках, поскольку здравомыслящий Читатель ничего такого и не потребует от такого рода книги, а пожелает, конечно, только того, чтобы в ней было побольше чудесного, и чтобы она могла хотя бы несколько развлечь читающего во время скучных часов его жизни.

Впрочем слово: Сказки, кажется, освобождают меня от излишней отчётливости.

От переводчика

Любезный читатель! Посмотри на заглавный лист этой книги и прочти избранный мною эпиграф. Вот причина того, почему я перевёл французские народные сказки. Конечно, лучше бы собрать свои отечественные; но не всякой имеет такое перо, как Автор «Ильи Муромца, Руслана или Лафертовской маковницы[1]1
  Мистико-фантастическая повесть Антония Погороельского, написанная в 1825 г.


[Закрыть]. – Мне было скучно: я прочел эти сказки, случайно попавшиеся мне на глаза и, казалось, во все время моего чтения, скука с угрюмым челом своим не была предо мною; вскоре, опять-таки от скуки, перевел я их, и от души желаю, чтобы эти чудные, странные и смешные сказки прогнали скуку и от читателя-соотечественника. По мере моей возможности я старался, передавая рассказы иностранца, сохранить самой простой слог и тем уподобить их сказкам русским, – не знаю, преуспел ли? По крайней мере, я имел это своей целью. Впрочем, я буду доволен и тем, если какой-нибудь читатель, мучимый бессонницею от досады, что не может превзойти ближнего своего или в богатстве или в почестях, заснёт под моим переводом. И это будет благо; ибо книга эта, погрузив его в сон, лишит способности изобрести что-либо ко вреду счастливого своего ближнего.

Иван Гурьянов.

I. Чёртова житница

В одной из французских провинций, именующейся Шампанью, очень давно жил зажиточной поселянин Жан Мюлен. Спокойно и счастливо протекала жизнь его в трудах около полей и виноградника; он с удовольствием видел, что добрая жена его, Катерина, ежегодно умножала его семейство новым наследником или наследницею. Но на этом свете нет ничего прочного, и наш добрый Жан испытал это на себе: минуло несколько лет, всё шло как нельзя лучше, наконец, под осень, когда хлеб уже был собран и заготовлены запасы на зиму, ударил гром – и дом Жана загорелся, житница, амбары и все принадлежности превратились в пепел. Жан Мюлен, – будем впредь называть его просто Жаном – разорился бы вконец, если бы по счастью не спас он от пламени небольшой суммы денег сохранённой им в прежние годы.

Вскоре Жан выстроил новый домик, но казна его не прибывала, а убывала, и это огорчало все семейство. В крестьянском быту без житницы дело плохо. Добрый Жан наш, видя, что жатва уже поспевает, и что хлеб и виноград, стоивший ему таких трудов и терпения, не удобно собирать в чужие амбары, просил и друзей, и родственников помочь ему в постройке житницы; но на сей раз все они ему наотрез отказали.

Богатому обеднеть тяжело! – Однажды вечером в страшной грусти бродил он около полей своих, и возвращаясь домой, на перекрёстке, встретил незнакомого человека высокого роста, одетого в чёрное платье; ноги у него были весьма безобразны и обуты в какие-то странные полусапожки, а на руках у него были красные перчатки.

Скоро вступили они в разговор, и незнакомец, расспросив Жана о его печали, сказал, что легко может его горю помочь, если только он ему совершенно вверится.

– Каким же образом? – спросил Жан

– Выслушай меня, – отвечал прохожий, – и не бойся. Я имею сверхъестественную силу и люблю детей. Отдай мне то дитя, которым теперь беременна жена твоя – и житница твоя будет готова до первых петухов нынешней ночи.

– С нами крёстная сила! – вскричал Жан и перекрестился.

В ту же минуту черной незнакомец с шумом пропал, и Жан догадался, что разговаривал с нечистым духом. Сердце его забилось от страха; он поспешил возвратишься домой и положил твердое намерение не вступать в подобный торг никогда.

Но хлеб поспевал, а житницы у Жана так и не было. Что было делать? На ум приходило и то, и сё, думал даже и о том, как бы ему вновь увидеться с черным прохожим и убедить его на какое-нибудь другое условие; но надежда его тотчас уничтожалась, когда вспоминал он, что чёрный тот тип особенно любил детей. Наступало уже и время жатвы, поспевал уже и виноград, а житницы еще не было; очень грустно было Жану. Однажды, бродя по полям, он набрёл нечаянно на тот же перекрёсток, где встретил незнакомца. На дворе уже наступила ночь. Он сел на межу и глубоко вздохнул три раза.

– Ну! Неужели ты еще не решился? – спросил его вдруг представший перед ним чёрный прохожий. – У тебя же и так пятеро детей, что тебе прибыли в шестом, если и первые должны умереть с голода? Что ты боишься мне его вверить? Я буду заботиться о нём и тебя сделаю богатым…

Быть богатым – это сводило с ума многих. Несчастный Жан дал кровью своею написанную записку, что отдаст младенца тотчас же по его рождении тому, кто принесёт к нему его кровавую записку, но с тем только, чтобы в сию же ночь до первых петухов была готова житница.

Дело сделано. Жан пришел домой, жена и дети встретили его с радостно; но он был печален и не мог ужинать. Едва лишь улеглись его домашние, он вышел посмотреть, что у него на дворе делается, и что ж увидел он? – Сотни чудовищных, уродливых нечистых духов сносили отовсюду бревна, доски, солому, и в глубоком молчании, но с величайшим прилежанием строили житницу. Лица этих работников были огненного цвета, пальцы крючковаты, ноги безобразны, на головах рога, у иных длинные, а у иных короткие; – хвосты доказывали, что это были за работники. Начальник их, ужасного роста, и еще безобразнее, беспрестанно понуждал ленивых. Жану казалось, что это был тот самый тип, с которым он сходился на перекрестке, но теперь наружность прохожего была не такова: он был чёрен как сажа, и только местами кой-где на нем были заметны пятна огненного цвета; ноги его имели подобие змей и были покрыты шерстью; длинный хвост его, изгибаясь во все стороны, служил ему плетью, для понуждения к работе ему подчинённых острые длинные когти, козлиная борода, страшный зев с тройным рядом острых зубов, ослиные уши и страшные рога служили ему украшением. – Иван затрепетал от ужаса, когда пришло ему в голову, кому отдал он свое детище! Но в тот же час добрый Ангел внушил ему мысль бежать к одному из его соседей, который почитался учёнейшим из всего околотка.

Сосед удивился столь позднему посещению, но, узнав причину, оделся как можно поспешнее.

– Дай Бог, Жан, чтобы на твоё счастье Сатана не успел достроить житницу, иначе бедное твое дитя пропало – и ты также. – Так говорил умной сосед, выходя из дому, и почти бегом достиг жилища, где нечистые духи всё ещё продолжали работу.

Сосед тотчас бросился в курятник и выгнал оттуда всех кур. Проснувшийся петух запел, и – вся нечистая сила исчезла, недостроив житницы. Еще несколько минут, и чёртова работа, конечно, была бы завершена, тогда условие было бы в своей силе: несчастный Жан и дитя его были бы достоянием Сатаны и ада; но теперь работа была прервана, и Жан не знал, как ему благодарить своего соседа-благодетеля.

Наступил день; весь околоток узнал про странное приключение, и все сходились посмотреть житницу. Некоторые втайне и сами желали вступить в такую же связь с чёртом; но не знали, где найти его. Из сострадания соседи хотели было доделать недоконченную житницу; но намерения и усилия их были тщетны: всё, что они ни делали в течение дня, все это было разрушаемо ночью, и житница долго ещё – говорят, – стояла недокрытая и, наконец, сгорела от молнии.

Между тем Катерина родила дочь и вскоре умерла. Маленькая Анна была отдана кормилице, но была так несчастлива, что всякая кормилица, приняв её, или делалась больна, или теряла молоко. Огорченный Иван был вынужден отдать маленькую Аннушку на воспитание сестре своей, живущей в предместье города Сезана.

Первый год по смерти Катерины прошёл без всяких особенных происшествий, только тот в самый день, когда была построена житница, и в самый тот час, когда работа чертей прервана была пением петyxa, на верху житницы ежегодно слышался шум, грохот и временное возгорание молнии. Соседи уверяли за подлинное, что они в то время видали даже летающих чудовищ страшного вида, с крыльями, как у летучих мышей, с длинными хвостами и красными рогами на головах. Это странное явление было видимо всегда в упомянутую ночь и в течение всей жизни Анны не уменьшалось.

Когда меньшая дочь Жана достигла 16 лет и была чрезвычайно хороша собою, многие молодые люди сватались за нее, и отец намеревался выдать Анну замуж, предполагая тем уничтожишь страхи, наводимые нечистыми духами на дом его и даже на весь околоток, но сердце Анны было еще свободно, и свадьба всегда откладывалась до следующей осени.

На 18 году от роду, в одну ночь, Анна уснула, размышляя о выборе жениха. В сновидении ей представился прекраснейший молодой человек, щегольски одетый. Его томный и нежный взгляд тронул сердце девицы. Молодой человек взял её руку и с почтением поцеловал её. Анна проснулась и изумилась, увидев пред собою точно того незнакомца.

– Кто ты? – спросила она, прикрываясь одеялом.

– Невольник красоты твоей, – отвечал молодой человек, – пылающий чистейшей любовью и решившийся умереть, если ты отринешь мои чувства.

Поражённая такой любовью и удивлением, Анна, оправляясь от первого страха, пожелала знать, каким образом он вошёл в её спальню.

– Что нужды в этом? Довольно того, что я люблю тебя, и буду любить всегда, – остальное предоставь знать мне. – Так отвечал молодой красавец и, продолжал свои уверения в пламенной и вечной любви. – Анна была молода и не привыкла к лести. Сердце её билось сильнее и сильнее. Убеждения незнакомца проникали в душу её и она дала ему слово любить единственно его, прося однако же его тотчас выйти и оставить одну подумать обо всём хорошенько. Молодой человек повиновался и вышел в окно.

Анна встала, подбежала к окну, хотела посмотреть, в которую сторону пошел её любезный, но она не увидала ничего. Любовь, удивление и страх волновали её чувства; она бросилась в постель, но не могла заснуть.

Весь наступивший день была она печальна и как бы потеряна. Тетка её спрашивала причину; но она не говорила ничего о ночном посещении молодого человека, вероятно или потому, что она боялась обнаружить страсть свою, или потому, что он воспретил ей это разглашать до времени.

В следующую ночь незнакомец опять явился у постели прекрасной Анны. Любовь и нежность его еще более усугубились. Посещения эти продолжались 8 дней. Анна еще и не знала имени своего любезного, но чувство любви её к нему возросло до высшей степени: она сделалась бледна, задумчива, не употребляла пищи и приметно ослабевала. Все это заметили; но никто не знал истинной причины; догадливые старушки намекали в тайных своих беседах о любви, но всегда ошибались в её предмете.

На девятую ночь прекрасный незнакомец, всегда пламенный и почтительный, сделался смелее; Анна еще колебалась, но его убеждения были сильнее: она дала ему наконец клятву быть его и принадлежать ему. Утренняя заря разлучила любовников, утопавших в восторгах любви…

Весь следующий день она не выходила из своей горницы, думала о минувшей ночи и решилась непременно в первое же свидание с любезным убедить его приступить к свадьбе. Часы этого дня казались ей длинны, как годы.

Настала ночь; часы пробили 12. Анна прислушивалась к малейшему шороху, ожидая своего любезного; но он еще не приходил. Около двух часов за полночь ей послышался страшный шум; окошко её задрожало, и она видит вошедшее чудовище, кровавого цвета, с длинною бородою, всклокоченными волосами и с какою-то кочергою в руках. Девицу объял трепет; она хотела закричать, но чудовище закрыло ей рот своею холодною и мохнатою лапою, село к ней на постель и пожирало ее глазами. Девица обмерла.

– Ты моя навеки! Ты поклялась мне в этом! – произнесло чудовище после нескольких минут молчания и исчезло… Горница наполнилась смрадом.

Анна, придя в себя, закричала, прибежала испугавшаяся тётка: но услышав от племянницы о её встрече чудовищем, назвала ее суеверною и возвратилась в свою комнату.

Легко вообразить, в каком cтpaхе и в каких мыслях провела Анна остаток ночи. Поутру тётка нашла её на постели больною, почти при смерти; тотчас послали за священником, который употребил всё своё красноречие, чтобы успокоить больную.

На следующую ночь тётка осталась при племяннице и, желая успокоить ее, смеялась и над её страхами, и над привидениями. Лишь только ударило два часа, как окно с треском растворилось, и чудовище в прежнем виде предстало пред постелью Анны. Она вскрикнула, а тетка без чувств упала на пол.

Чудовище наклонилось к постели, взяло руку девицы, посмотрело на нее и сказало также, как и прошедшую ночь: «Ты моя навеки, ты поклялась мне в этом!.» – и исчезло.

Долго после сего спустя, тётка первая пришла в чувство, закричала, подняла с постели своего мужа и других домашних, и всем им, когда они прибежали, рассказала, что племянница не ошиблась, и что она уже сама, своими глазами видела самого Сатану.

С общего совета послали тотчас за умным соседом, некогда помогшим отцу Анны. Он пришел и, осмотрев всё жилище, сказал, чтобы дитя, тётка и двое двоюродных братьев хозяина остались с ним на всю ночь при постели девушки. Настала ночь, и все расположились на стульях около Анны, в твердом намерении не спать; но едва ударило 12 часов, как всех объял глубокой сон, даже и саму Аннушку, которая уже несколько ночей не могла заснуть; конечно сон этот был ничто иное, как напущение нечистой силы.

В полночь девица была разбужена, и кем же, как вы думаете? Её милым, молодым любовником, которого она не видала она в течение двух ужасных ночей, и который тихо извинялся пред нею, что по некоторым обстоятельствам не мог так долго быть у нее. Бедная Аннушка поверила, обрадовалась и забыла все страхи. Восковая свечка, принесённая соседом, горела на столе весьма томно. Аннушка предалась радости, увидев своего любезного, до такой степени, что близка была к тому, чтобы забыть и себя и всех около неё сидящих, но вдруг что-то упало в переднем углу, и сосед, который сидел ближе всех к постели, проснулся и взглянул на молодого щёголя; он тотчас догадался, кто был сей похититель, и бросил что-то бывшее у него в руке на незнакомца. Тот мигогм сделался недвижим и принял настоящий ужасный свой вид, ужасный, но не для бедной Аннушки: она видела его все еще в образе своего милого любовника. Сосед встал, разбудил всех спящих. Все ужаснулись, увидев страшилище; тетка упала на пол. Сосед оправил свечку и начал заклинать диавола пояснить причину его прихода. Едва он закончил своё заклинание, как и бедная девица освободилась от очарования и узнала в любовнике своем того самого, который в прежние ночи наводил присутствием своим на нее ужас. Она вскрикнула и лишилась чувств. Тогда враг человеческого рода сказал страшным голосом:

– Она моя навеки, она поклялась мне в тои её Богом, и никакая уже сила не отымет её от меня. Её ещё не было на свете, как получил я от её отца на неё полное право, но ты разрушил мои права, теперь же...

Страшилище хотело уже увлечь свою жертву, но сосед, предусмотрев его намерение, брызнул на лежащую без чувств девушку из маленькой скляночки несколько капель святой воды. Сатана отскочил от постели и страшно заревел.

Сосед начал делать снова свои заклинания и наконец сказал:

– Ты успел обольстить несчастную, также как и отца её; ты погубил её, но не возьмешь её, пока не дашь ей время проститься с отцом, которому принадлежала она по правам гораздо священнейшим.

– Я согласен дать время; но сколько ты на это требуешь?

– Пока не догорит эта восковая свечка, – сказал сосед, показывая на маленькой огарок, горящий на столе.

– О! согласен! согласен!

– Клянись же!

Чудовище начало бормотать что-то понятное одному только соседу, и как только он окончил, как сосед потушил огарок и тотчас положил его в чашку, полную Святой водой.

Сатана задрожал, заскрежетал зубами и исчез в виде пламени. Несчастная девица пришла наконец в чувство.

– Слава Богу! – сказал сосед. – Мы спасли Аннушку; но надобно быть осторожными, и для того сей час отнесите эту чашу с водою и огарочком к священнику. Он знает, как сохранить её, только расскажите всё как происходило.

Дядя хотел было сам отнести; но сосед, зная хитрость нечистых духов, не хотел вверить ему сего сокровища, и сам отнёс воду и огарок Священнику, который тотчас внёс их в церковь.

Так Сатана лишился своей жертвы.

Аннушка не видала уже более духа, оправилась от своей болезни, но была всегда печальна. Спустя три года, один молодой человек увидел Аннушку, полюбил ее и, не смотря на то, что ему рассказали всё с ней случившееся, присватался и взял её за себя.

Долго и счастливо жили они вместе, любили друг друга, и враг не мог уже нарушить покоя Аннушки. Когда же умер отец её, то снова по ночам соседи видали над домом его летающих страшилищ, но вреда от того никому не было.

II. Изгнанные домовые.

В одном Французском городе, а именно в Ренне, жил один Стряпчий, о котором многие отзывались не лучшей стороны. В народе шла молва, что он многих обидел, пустил по миру и заставил умереть в печали и нужде. Стряпчий помер, и с самого дня его смерти появились в огромном его доме домовые и начали разные свои шалости. Кому не известно, что домовые шалят, производят шум, стук, но никому не бывают видимы. Шалости домовых нагнали такой страх на всю родню стряпчего и на всех живущих в доме, что все выехали, и дом сделался необитаем. Не смотря однако ж на это, соседи долго слышали шум в опустелом доме.

По прошествии 9 месяцев после смерти стряпчего шум в доме совершенно смолк. Наследники старались продать его, но покупатели боялись: ибо едва только кто, приторговавшись, входил в дом посмотреть на то, что покупает, как шум возобновлялся, Так продолжалось довольно долго; было много охотников; но дом никто так и не мог купить. Наконец нашелся один старый драгунский капитан, который смеялся над всеми суеверными бреднями, не верил ни в домовых, ни в привидений, и который, не смотря на разные слухи, купил этот дом за дешевую цену и смело переехал в него.

Наступил вечер. Офицер приказал развести в большом зале в камине огонь, приготовил пару добрых пистолетов, палаш и сел, ожидая появления своих неприятных и незваных жильцов.

Скоро послышалось ему, что кто-то ходит около него. Он обернулся, но никого не увидал. Через несколько минут он почувствовал, что его кто-то крепко схватил за ухо. Офицер рассердился, схватил пистолет, обернулся и увидел позади себя у софы приготовленный на одну персону прекрасный ужин.

– Ого! если меня схватили за ухо только для того, чтобы я сел поужинать, – громко сказал офицер, – то это можно было сделать и не так неучтиво.

Офицер встал и подошёл к софе, но как только он сел, стол сам собою отодвинулся на середину зала. Офицер пошёл за столом, но тот беспрестанно отходил от него то в ту, то в другую сторону.

Офицер начал бегать за столом в намерении схватить его, но ни тут-то было, стол бегал прытче его.

– Ну к чёрту! Право, так шутить с королевским офицером не годится! – вскричал уставший офицер и бросился на софу. Лишь только он сел, как стол сам собою подвинулся к нему и остановился в надлежащем положении. Вкусные по виду и запаху кушанья разрезывались сами собою и клались на тарелку; бутылка откупорилась также сама собою, и невидимые хлебосолы налили полный стакан вина.

– Так и быть, – сказал офицер, – надобно забыть произошедшее из благодарности за такое угощение!

Сказав это, офицер хотел было взятый им кусок хлеба и говядины поднести ко рту; уже кусок касался почти губ, как вдруг кусок выскочил у него из рук и очутился на середине залы.

По залу прокатился громкий хохот.

С досады и для большей смелости, офицер схватил стакан вина, приложил к губам, хотел отпить, но по усам потекло, а в рот не попало: вино лилось, но не в рот, а на пол. Как ни вертел офицер стакан и как ни старался он выпить, но никак не мог.

Опять по залу прокатился громкий хохот и топотня.

Можно вообразить, как рассердился офицер на такую шутку. Он схватил пистолет и обнажил палаш, но не видал перед собою никого; и так, не зная кого наказать за дерзость, положил пистолет на камин. В ту же минуту, как он это сделал, у обоих пистолетов сами собою выскочили кремни и пропали. Офицер присмирел немного, зазвонил в колокольчик и приказал вошедшему своему человеку подать свой ужин. Тотчас стол был накрыт; но каково было удивление офицера, когда все кушанья, которые вносил человек его и которые офицер ясно видел на блюдах, как скоро были поставлены на стол, то пропадали. Офицер сам наливал в стакан из бутылки вино; но налитый стакан пропадал со стола и снова являлся порожний.

По залу снова прошёсся шум и хохот; все люди, прислуживавшие барину, со страху разбежались.

Офицер струсил не на шутку и пошел к одному своему старинному приятелю ужинать и посоветоваться что ему делать. Этот его товарищ имел познания в тайной магии и, выслушав друга своего, накормил его ужином и дал ему какое-то заклинание, научив, как употребить его.

Обрадованный капитан тотчас возвратился домой и по-прежнему поместился в зале. Поправив в камине огонь, он приступил, по наставлению друга своего, к действию заклинаний: он поставил в одном углу стул, столик и свечку, очертил около всего этого мелом тройной круг, сел на стул и начал читать заклинание. Он прочел его в первый раз, по зале пронёсся шум, прочёл в другой раз, шум увеличился; но когда начал читать в третий раз, то всё утихло, и едва он закончил, как явился пред ним из полу дух в виде прекрасного какого-то существа; на голове его горели пять ярких звезд. Зал сам собою осветился.

– Что тебе угодно? – сказал дух. – Я готов служить тебе, ибо должен повиноваться повелениям того, кто вручил тебе это заклинание.

– Когда так, то скажи, пожалуйста, кто эти проклятые домовые, которые не допускают никого жить в этом моём доме?

– Смотри!

Офицер взглянула в ту сторону залы, на которую показал дух, и ясно увидел до полусотни разных мохнатых и уродливых, больших и малых привидений, которые прыгали, вертелись, кривлялись и делали друг над другом разные штуки. Они порывались подскакивать и к офицеру; но какая то невидимая сила удерживала их в той стороне залы; дух о пяти звездах стоял спокойно и сказал:

– Вот те, которые не позволяли никому жить в твоем доме; они присланы сюда душами тех, которые пронырством и крючкотворством умершего стряпчего лишились всего имущества и принуждены были умереть от горя и нужды. Никакая человеческая власть не в силах их изгнать отсюда; но я могу; ибо они повинуются мне, как я – мудрому Соломону.

– Изгони же их, и я буду тебе благодарен.

Дух обернулся, дунул на толпу домовых – и они исчезли. Офицер поблагодарил духа, который также вскоре исчез, и дом совершенно очистился от домовых.