Текст книги "Похищенный рай"

«Вот уж нет, черт возьми!»

Дант глубоко вздохнул и медленно выпустил из себя воздух. Не сделай он этого сейчас, то через секунду уже засадил бы кулаком в стену.

«Нет, задушить ее мало. Ей самое место в аду за то, что она вбила в голову ребенка весь этот бред!»

– А теперь, Феба, послушай меня, пожалуйста, очень внимательно. Тебе нечего стыдиться себя и своей матери, потому что она, как и ты, была очень хорошим человеком.

– Мама рассказывала мне по ночам сказки.

Дант вдруг представил себе Элизу, сидящую у кроватки Фебы, как вот он сейчас сидит, и рассказывающую засыпающей дочери сказки. Элиза всегда любила их, верила в рыцарей. Поразительно, как ей удалось сохранить все это в своем сердце, живя рядом с таким мужем…

– А мисс Стаутвел говорила, что сказки – это творение дьявола, – сказала Феба, выведя его из состояния задумчивости.

– Мисс Стаутвел – сама творение… – Он вовремя спохватился. – Феба, мисс Стаутвел – плохая женщина, раз говорила тебе такое. Все это неправда. Мисс Стаутвел совсем не такая, какой была твоя мама, поэтому и врала тебе. Она тебя когда-нибудь наказывала?

– Однажды она ударила меня по руке тростью. За то, что я взяла на кухне сладкий пирожок. Я заплакала. А мисс Стаутвел еще лишила меня ужина.

– Ты любила свою маму, Феба?

– Да, сэр, очень. Она была совсем не такая, как мисс Стаутвел. Она говорила, что мисс Стаутвел – сухарик…

– Как? – недоуменно переспросил Дант. Феба встряхнула кудряшками и поправилась:

– То есть сухарь. А как это?

– Когда человека называют сухарем, Феба, это значит, что он не обращает внимания на то, что своими словами или поступками причиняет ближним боль.

– Прямо как мисс Стаутвел.

– Именно. И поскольку она сухарь, ты не должна придавать значения всему тому, что она тебе наговорила. Она плохая женщина, и поэтому я выгнал ее.

– Я рада, что вы ее выгнали. Мама тоже хотела это сделать, но он не дал ей.

– Маркиз? Феба кивнула.

– Ты должна всегда так думать о своей маме, девочка, как сейчас думаешь.

– Она играла со мной и с моими куклами. И еще пела.

– Всегда помни об этом. Но забудь все, что тебе говорили про нее мисс Стаутвел и маркиз, ибо они ее не знали, как мы с тобой знаем.

Феба нахмурилась, потом тоненько проговорила:

– Я скучаю по маме.

С этими словами она вытянула перед собой руку и разжала кулачок. Дант увидел маленький медальон на тонкой золотой цепочке. С медальончика смотрел портрет Элизы.

Он грустно взглянул на ее лицо.

– Я знаю, что ты скучаешь по ней, Феба. Держи медальон при себе, и мама всегда будет рядом. Всегда. – Он сделал паузу. – Хочешь еще что-нибудь спросить у меня?

Он готовился к вопросам о своих отношениях с Элизой. Почему не забрал ее от плохого мужа? Почему отпустил ее от себя тогда, в Лондоне? Почему с тех пор больше не пытался увидеться с ней? Дант сам сейчас задавал себе эти вопросы. Феба подняла на него глаза и спросила:

– А как вы называли своих солдатиков? Дант улыбнулся:

– Роялистами.

– Роя-лис-тами?

– Да, потому что они сражались за короля Карла I.

– Которому отрубили голову?

– Да. Его солдаты носили длинные волосы и красивые плащи. Они искусно владели шпагой. Я всегда хотел быть одним из них.

В глазах Фебы появился живой интерес.

– А вы сражались со шпагой, как они?

– Нет, я был слишком молод. Впрочем, обращаться со шпагой я научился.

– А вы покажете мне?

– Но девочкам разве… – Он запнулся. В самом деле, почему бы не показать дочери, как обращаться со шпагой? Элиза была бы не против. – Конечно, Феба, я покажу тебе… но сейчас уже поздно. Ты устала. Тебе пора спать.

Феба легла, и Дант укрыл ее одеялом. Девочка сжимала в маленькой руке медальон на тонкой цепочке. Когда они в последний раз встретились взглядами, Дант готов был поклясться, что глазами ребенка на него взглянула Элиза. Он улыбнулся.

– Спокойной ночи, малышка.

– Спокойной ночи, сэр. Дант пошел к двери.

– Сэр?

– Да, Феба?

– А вы завтра поищете своих солдатиков на чердаке?

– Пойдемте, – проговорил Дант, поднимая Беатрис с кресла. Книга, которую читала девушка, упала на пол.

– Что случилось? – встревожено воскликнула она. – Феба убежала? Может, ее выкрала эта ужасная мисс Стаутвел? Что с Фебой?

– Все в порядке. Мы мило поговорили, и она сейчас спит.

– Тогда в чем дело?

– Беатрис, нам предстоит кое-что сделать. Дант взял со стола у двери подсвечник и направился к лестнице. Поднявшись на третий этаж, он провел Беатрис по коридору и остановился около узкого пролета, шедшего наверх, к маленькой дверке в потолке.

– Куда это вы идете?

– Мы, Беатрис, идем на чердак. Мы! Только сейчас вспомнил, что во время нашей экскурсии совсем запамятовал познакомить вас с этой частью дома.

Беатрис недоуменно посмотрела на него. Может, он сошел с ума?

– Но это не обязательно.

– Пойдемте, пойдемте, бояться нечего. Привидения все давно повывелись, если не считать, правда, герцогини.

– Герцогини?

– Да, говорят, она была здесь в качестве гостьи на балу, который давал мой дед, первый граф Морган. По крайней мере, так считается, что она была здесь. Так вот, обнаружили ее на чердаке с отрубленной топором головой. Причем голову так и не нашли. С тех пор она время от времени появлялась там. Искала свою голову, как утверждают. Впрочем, наверняка никто не знает.

Беатрис посмотрела на Данта:

– Так почему бы вам просто не спросить у нее самой?

– Значит, вы все-таки не верите, Беатрис? Очень хорошо. Только не говорите потом, что я вас не предупреждал. – Он передал ей подсвечник. – Подержите, а я пока открою дверцу.

Они вместе поднялись по узкой лесенке. Дант снял железный засов, и дверка распахнулась, стукнувшись о потолок. Дант пролез в образовавшееся темное отверстие в потолке, затем забрал у девушки подсвечник.

– Давайте руку, – проговорил он, усмехнувшись. – Обещаю, что верну ее. Он помог ей взобраться наверх.

Потолок был низкий, и Данту временами приходилось нагибаться. Беатрис из-за своего небольшого роста не испытывала подобных неудобств. Неверный огонь свечей отбрасывал на стены танцующие тени. Чердак был завален старыми дорожными сундуками и всевозможной мебелью.

– Что мы, собственно, ищем? – спросила Беатрис и всмотрелась в темный угол, где как будто закопошились крысы.

– Игрушечных солдатиков. Я обещал Фебе достать их, но завтра утром у меня свидание в поселке с одним из местных землевладельцев, так что времени не будет.

Беатрис улыбнулась. Дант мог бы послать на чердак за солдатиками слугу, но он предпочел сделать это сам, что Беатрис очень понравилось.

– Где мы начнем искать? Дант огляделся по сторонам.

– Я пойду вон туда, а вы посмотрите где-нибудь здесь. Далеко от выхода не отходите. – Он усмехнулся. – На тот случай, если вдруг герцогиня все же решит нанести сюда визит.

– В таком случае, может быть стоит сразу послать за чаем? – тем же тоном ответила Беатрис. – Впрочем, прошу прощения, у нее же нет головы и принять наше угощение ей будет несколько затруднительно.

Дант фыркнул.

Беатрис тем временем подняла крышку сундука, стоявшего рядом. В нем оказались пачки писем, все аккуратно перевязанные тесемкой. Она увидела, что все послания адресованы графине, матери Данта. Сложив их обратно, она закрыла крышку и перешла к соседнему сундуку. В темноте что-то упало с громким стуком, и Беатрис невольно вздрогнула.

– Ага, – донесся до нее голос Данта. – Может быть, это герцогиня? Явилась за своей головой?

Беатрис нахмурилась. Она не собиралась признаваться ему в том, что у нее душа едва не ушла в пятки от этого звука.

– Не говорите глупостей. Никаких привидений здесь нет. Просто темно… и эти тени…

Ухмыляющийся Дант выглянул из-за большого шкафа. Он, конечно, догадался, что эти слова Беатрис адресовала не столько ему, сколько себе самой.

– Ищите, ищите, – сказала она ему и подняла крышку второго сундука.

Он был доверху набит одеждой, причем детской. Беатрис достала оттуда маленький камзольчик. В темноте трудно было определить его цвет, но она заметила, что один рукав был порван у самого плеча. Под камзолом была пара таких же миниатюрных штанишек с протертыми коленями. – Это ваше? Дант вновь выглянул из-за шкафа:

– Если рваное и протертое, то мое. Мой братец был весьма щепетилен в вопросах своего внешнего вида. Он всегда гулял по хоженым тропинкам, никуда с них не сворачивая. В то время как я предпочитал бродить по грязным лужам и забираться в ручьи.

– А, ну да, так, конечно, гораздо интереснее, – усмехнувшись, сказала Беатрис, аккуратно сложила камзольчик и положила его обратно. Опустив крышку сундука, она продолжила поиски. К низкому шкафчику с выдвижными ящиками был прислонен какой-то плоский квадратный предмет, прикрытый материей. Беатрис сняла ее и обнаружила, что это картина, на которой были изображены два мальчика и огромный волкодав. Беатрис поднесла свечу поближе, чтобы лучше рассмотреть.

Один мальчик стоял около собаки, небрежно положив руку ей на голову. У него были песочного цвета волосы и мягкие голубые глаза. Другой мальчик сидел перед псом на земле, скрестив ноги. Волосы его были черны как смоль, а в глазах поигрывали золотистые искорки.

– По-моему, несложно догадаться, кто из этих двоих я, верно? – вновь подал голос Дант, который совершенно неслышно подошел к Беатрис сзади.

– А это ваш брат Уильям?

– Точно. Уже тогда он выглядел как будущий граф. Смотрите, какая у него осанка, какой уверенный вид. Не то что у меня, правда? Сорвиголова, как говаривала всегда миссис Лидс.

– Между прочим, мне известно, что миссис Лидс вас очень любит. Она рассказала мне о вашем благородном поступке. Я имею в виду отправку запасов провизии в тот поселок, где свирепствует чума.

Внезапно снаружи донесся порыв ветра, и стропила потолка протяжно застонали.

– Похоже, герцогиня не очень-то разделяет мнение миссис Лидс обо мне, – проговорил Дант тихо. Беатрис вновь прикрыла картину тканью.

– Зачем вы меня дразните, милорд? – Она зашла за высокий гардероб. – Разве так поступают настоящие джентльмены…

Беатрис застыла на месте, открыв рот. Впереди, у чердачного окошка, освещенная бледным светом луны стояла чья-то безголовая фигура.

Глава 11

Дант немедленно подбежал к Беатрис, привлеченный ее сдавленным возгласом.

– Что такое? Вы поранились? Что случилось? Беатрис не ответила. Она лишилась дара речи. И не могла даже пошевелиться. Просто неподвижно смотрела на тот страшный силуэт, а ветер пел за окном, словно заблудшая душа.

Или, может, это пела потерянная голова?.. Дант фыркнул, но не остановился на этом, а разразился в следующую секунду поистине гомерическим хохотом. Его веселье наконец вывело Беатрис из состояния немого оцепенения. Она резко обернулась и с подозрением посмотрела на него, будучи не в силах поверить, что он смеется над ней.

– Да это всего лишь муляж белошвейки, – проговорил Дант, поднося свечу ближе к страшной фигуре.

При свете вся картина мгновенно преобразилась и перестала быть пугающей. Беатрис почувствовала, что попала в глупое положение.

– Это принадлежало моей матери, – сказал Дант, все еще не оправившись от смеха. – А вы, Беатрис, конечно, подумали, что герцогиня явилась за своей головой?

Беатрис захотелось ударить его. И она даже толкнула его рукой, когда он повернулся обратно к ней, но промахнулась.

– Чепуха! Просто я вздрогнула от неожиданности. И потом, чего вы ждали от меня, после того что наболтали тут про всякие привидения? – Сердце все еще гулко билось в ее груди. Она вздернула подбородок и обошла вокруг Данта. – Вы все еще не оставили надежды отыскать своих солдатиков, милорд?

Он направился от нее в противоположную сторону.

– Нет, я знаю, что они где-то здесь. Мать никогда ничего не выбрасывала. А раз Феба попросила найти их, я их найду. Между прочим, может, они здесь?..

Он не договорил. Раздался ужасающий треск ломающегося дерева. В следующее мгновение Дант исчез из виду. А еще через секунду внизу раздался звук шумного падения. После этого наступила тишина.

Беатрис схватила подсвечник.

– Дант? Где вы? Ответа не было.

– Если это очередная из ваших шуточек, я просто не знаю, что сделаю с вами…

Она вглядывалась в то место, где он только что стоял. Подойдя поближе, девушка увидела, что пол чердака был проломлен и в нем зияла большая дыра.

– О Господи!..

Беатрис бросилась к выходу и торопливо спустилась по лесенке вниз. Там, на лестничной площадке, заваленный кусками сломанных деревянных досок, в облаке пыли растянулся на спине Дант. Он был неподвижен. Беатрис испугалась. «Только бы он был жив!» – промелькнула в голове отчаянная мысль.

– Дант? Вы меня слышите? Он застонал.

– О, слава Богу! – приближаясь к нему, выдохнула Беатрис.

– За что это вы, интересно, благодарите Бога? За то, что я свалился с чердака? – проговорил Дант, потирая затылок. Он попытался сесть. – Наверное, это мне наказание за то, что я посмеялся над вами.

– Не двигайтесь! – обеспокоено вскрикнула Беатрис и, навалившись на него сверху, заставила вновь лечь. Дант не ожидал подобного нападения, и голова его гулко ударилась о деревянный пол. Он застонал громче. – Дайте я посмотрю, может, вы что-нибудь сломали себе!

– Теперь точно сломал.

Беатрис стала торопливо ощупывать руками тело Данта. Его руки, плечи, грудь, живот и дальше, к ногам. Когда ее руки коснулись его бедер, Дант вновь простонал.

– Что, больно? – спросила Беатрис, осторожно пытаясь нащупать своими тонкими пальцами поврежденное место. – Перелом?

Дант схватил ее за руку.

– Больно, да? О Боже, подождите, я сейчас сбегаю за помощью! Я…

Она осеклась, натолкнувшись на его пронзительный взгляд. Дант не двигался и не стонал больше. Он прожигал ее глазами насквозь.

– Нет, Беатрис, нога у меня не сломана, но если вы и дальше будете так дотрагиваться до меня, боюсь, нам потребуется нечто большее, чем просто помощь.

Только сейчас она поняла, о чем он. Тут же вспыхнула и отвернулась.

– О…

– В том-то и дело.

Наступила неловкая пауза, которая продолжалась несколько минут. Рука Беатрис по-прежнему лежала у Данта на бедре.

– По-моему, будет лучше, если вы подниметесь с меня, Беатрис.

– Да, вы правы, милорд.

Но она не двинулась с места и руку не убрала.

– И отпустите, ради Бога, мою ногу. Уверяю вас, с ней все в порядке.

Беатрис только сейчас осознала, что до сих пор не убрала свою руку с его бедра. Она немедленно отдернула ее и поднялась с пола. Девушка ждала, пока Дант последует ее примеру, смущенно глядя себе под ноги.

Дант поднялся и встряхнул головой.

– Вы в порядке? – спросила Беатрис.

– Да, шишку на голове набил, а так все нормально. – Он забрал из ее рук подсвечник и посветил им в потолок на зияющую черную дыру. – По-моему, будет лучше, если я все-таки пошлю завтра утром на чердак слугу, как вы считаете?

Беатрис молча кивнула.

Дант сидел в библиотеке. Огонь камина согревал теплом ноги, коньяк согревал тело. Было поздно. Половину первого ночи часы пробили уже давно. После этого Дант перестал обращать на них внимание. Он не чувствовал усталости, к тому же голова была переполнена разными мыслями, которые не давали заснуть. Дант нередко засиживался в библиотеке по ночам. В такие часы ему думалось лучше всего. В доме тихо, слуги спят – и никаких дел…

Данту все еще трудно было до конца проникнуться мыслью о своем отцовстве. Никогда, даже в самых кошмарных сновидениях, он не видел себя несущим полную ответственность за другого человека. А ведь это был не просто человек, а очаровательная куколка, которая настолько сильно походила на него самого, что Данту становилось страшно. Он хотел иметь детей, но все время размышлял об этом как о чем-то относящемся к отдаленному будущему. В такие моменты он всегда говорил себе и другим: «Когда-нибудь, в один прекрасный день». Или: «Когда я стану старше». Но жизнь распорядилась по-своему, и эта ответственность свалилась на него неожиданно и раньше, чем он предполагал.

Кстати, в те редкие моменты своей жизни, когда он задумывался о детях, ему всегда представлялись сыновья.

Дант вспомнил, как Феба сама себя назвала незаконнорожденной, точнее, с детской невинностью повторила слова другого человека, сказанные в ее адрес, не понимая, в сущности, что они означают.

Но Дант то понимал хорошо. У него не было сомнений в том, что Феба станет в глазах общественного мнения незаконнорожденной дочерью Повесы. Ее подвергнут остракизму, над ней будут смеяться, и она станет расплачиваться за прегрешения своего отца, совершенные задолго до того, как она появилась на свет. Дант все это знал и чувствовал, что не может этого допустить. И не допустит.

Даже король не позволял, чтобы на его внебрачных детях всю жизнь висело клеймо незаконнорожденности. Он просто жаловал их дворянством. У Данта не было этой власти, но он знал, что сделает все от него зависящее, чтобы Феба не страдала из-за своего рождения.

– О, простите. Я и не думала застать здесь кого-нибудь в столь поздний час.

Дант поднял глаза. В дверях стояла Беатрис. Увидев, что она в одной ночной сорочке, он мгновенно почувствовал внутреннее напряжение.

Господи, ну что такого в этой девчонке? Она совершенно не походила на тех женщин, которые всегда ему нравились – темноволосые, как и он сам, высокие, величавые, элегантные и уверенные в себе. Беатрис была полной противоположностью им: невысокого роста, на целую голову ниже его, а волосы трудноопределимого оттенка, белокурые с рыжинкой. Цвет их был непостоянен и менялся с каждым поворотом ее головы.

Она стояла перед ним. Волосы рассыпались по плечам, отливая при свете камина медью. Скромная девичья ночная рубашка с пуговками, доходящими до самой шеи. Он опустил глаза и увидел, что она босая. «Боже мой!» Ему еще никогда не приходилось видеть столь соблазнительной женщины. Дант растерялся.

– Привет, Беатрис, – сказал он, пытаясь не думать о том, что ему хочется, чтобы она сбросила с себя эту рубашку и осталась нагой.

– Я была неискренна, когда говорила, что не думала кого-то увидеть здесь. Я заметила свет под дверью, когда шла сюда. И поняла, что это вы. Я надеялась на то, что это вы.

Дант обязательно поинтересовался бы, что она имела в виду. И он спросил бы, если бы не был занят другим: взгляд его был прикован к ее ногам.

– Вам тоже не спится? – спросила она. Он кивнул.

– Вы думали о Фебе сейчас, когда я вошла, правда? – Не дожидаясь его ответа, она продолжила: – Я поняла это по выражению вашего лица.

Беатрис обошла вокруг него и опустилась в стоящее рядом кресло, поджав под себя ноги. Она уперла локоть в подлокотник и положила на раскрытую ладонь подбородок.

– Вы хотите поговорить со мной об этом?

– А что тут говорить? Просто я размышлял о тех неприятностях, которые появятся в жизни Фебы только из-за того, что ей не повезло родиться моей дочерью.

– Как вы можете так говорить: не повезло?! Мне совершенно ясно, что вы относитесь к ней гораздо лучше, чем тот человек, который до сих пор считался ее отцом. Ведь вы бы никогда не выгнали ее из своего дома, правда?

Дант покачал головой:

– Вы про меня многого не знаете, Беатрис. В прошлом я совершал некоторые вещи, которыми трудно гордиться.

Беатрис посмотрела на него:

– Да, я многого не знаю про вас, Дант. Особенно про ваше прошлое. Но я знаю, какой вы теперь. Вы добрый, благородный и великодушный человек. У вас хватило честности признать, что вы не любили мать Фебы, но вы очень тепло к ней относились и искренне переживали, когда узнали о ее смерти. И к Фебе у вас есть теплое чувство. Я поняла это, когда узнала о том, что вы выгнали из дома эту ужасную мисс Стаутвел. И вот теперь переживаете за будущее девочки.

– Еще бы мне не переживать, ведь именно из-за меня у нее будет такое будущее. Ведь если бы не я….

– Если бы не вы, – перебила его Беатрис, – Фебы вообще не было бы на этом свете, а ее мать не узнала бы счастья, пусть и мимолетного.

– Но что же я могу предложить Фебе? Я не в силах дать ей то, чего она заслуживает. Разве я способен заменить ей мать, которая была ей предана беззаветно и любила больше всего на свете? Больше того, из-за меня у нее могут быть большие неприятности. Ее станут попрекать тем, что она родилась вне брака… – Дант замолчал, потом проговорил: – А какая она красивая, правда, Беатрис? Чудное создание. Такой ребенок, как она, должен быть окружен любовью и заботой, его нужно нежить и баловать. Она заслуживает того, чтобы стать такой, как все девочки: вырасти, выйти в свет. Она заслуживает того, чтобы за ней волочились многочисленные поклонники, чтобы в ее честь сочиняли стихи. Но я могу предложить ей лишь кров и материальную поддержку. Если бы она понимала, что ее ожидает после переезда к настоящему отцу, она, наверное, предпочла бы остаться у маркиза.

– Вы, Дант, можете предложить ей одну бесценную вещь, которой она никогда не дождалась бы ни от мисс Стаутвел, ни от мужа Элизы. Я имею в виду любовь.

Дант покачал головой:

– Нет, все-таки надо было мне слушать…

– Слушать? Что?

– Меня все предупреждали о том, что рано или поздно подобное случится. А я всегда считал себя выше всех этих дружеских намеков. Полагал, что ко мне это не относится. Думал, что уж со мной-то ничего такого не будет. И ошибался. В результате невинное дитя угодило в трясину. В мою собственную трясину.

Дант угрюмо смотрел в огонь камина и ненавидел себя.

Вдруг он почувствовал, что Беатрис встала со своего места. Он поднял на нее глаза и увидел, что она приблизилась и опустилась перед ним на корточки. Ему не хотелось заглядывать в ее глаза, ибо он боялся увидеть в них жалость к себе. В следующую секунду она нежно коснулась рукой его щеки.

– Мне ничего не известно о вашей прошлой жизни, Дант, но я знаю кое-что другое. Вы спасли мне жизнь и, если уж на то пошло, спасли жизнь и Фебе. Только в другом смысле. Не знаю, как для вас, а для меня это многое значит.

С этими словами Беатрис наклонилась к нему и коснулась его губ легким поцелуем. Дант невольно воспринял это как руководство к действию. Он ни о чем не подумал в то мгновение, ибо не хотел ни о чем думать. Просто ответил на ее поцелуй. Желание, которое за последние дни перешло в нем все границы и пределы, дало себя знать сейчас с еще большей силой. Сердце билось в груди, словно кельтский молот, гулкими толчками разгоняя горячую кровь по всему телу.

Дант притянул Беатрис к себе и поцеловал ее в раскрытые губы. Его язык коснулся ее языка, вкусил его нежность. Поцелуй не прекращался до тех пор, пока Беатрис не обняла Данта руками за плечи.

– О Дант… – прошептала она, задыхаясь.

– Боже, Беатрис… – простонал он. – У меня сейчас такое ощущение, что я способен покорить все на свете.

– И способен, – ответила она. Глаза ее блестели, и в них отражался огонь камина.

Дант обнял ее и опустил на ковер перед камином. Беатрис закинула руки ему на шею и принялась нежно гладить волосы. Она поцеловала его в щеку, в ухо, в лоб, а губы Данта в это время блуждали по ее тонкой шее. Он чувствовал своим ртом ее пульс. Боже, какая у нее ароматная кожа. Он на мгновение поднял голову и взглянул ей в лицо.

Беатрис улыбнулась и с поистине неземной невинностью пробежала кончиком языка по пересохшим от поцелуя губам. Грудь ее вздымалась, натягивая ткань ночной рубашки. Верхние пуговицы на воротничке расстегнулись. Девушка словно приглашала его расстегнуть и остальные.

В ту минуту Дант хотел ее больше всего на свете. До звона в ушах. Но при этом он сознавал, что не может, не должен. Он чувствовал, что познает с ней рай на земле, и вместе с тем понимал, что не имеет сейчас на это права.

– Боже, что я делаю? – прошептал он хрипло, уронив голову ей на плечо. Беатрис замерла под ним.

– Что?

Дант поднял голову.

– Я не могу, Беатрис. Не должен. Ведь мне даже неизвестно твое настоящее имя.

– Ну и что?

– А то, что когда память вернется к тебе и ты узнаешь про меня всю правду до конца, то посмотришь на все это иначе. И не простишь меня. Я хочу тебя больше жизни, ты сама видишь, но, если я уступлю своим желаниям сейчас, потом тоже не смогу простить это самому себе.

С этими словами он разомкнул свои объятия и поднялся с пола. Опустив взгляд на ее лицо, он заметил на нем выражение разочарования, тем более что Беатрис не понимала, в чем дело. Дант знал, что, если останется здесь еще хоть на минуту, он пропал.

Поэтому, преодолевая сильнейшее сопротивление своего тела, он повернулся и быстро вышел из комнаты.

Наутро Беатрис проснулась с рассветом. Солнце за окном как раз поднималось над вершинами затянутых туманной дымкой холмов. Данта уже не было дома. Он оставил для нее у Ренни записку, в которой напоминал о своем деловом свидании в Каслтоне и писал, что вернется лишь к вечеру. Он просил также Беатрис показать Фебе дом.

Что она и сделала после роскошного завтрака из яичницы с ветчиной и булочек, которые Беатрис запила чаем, а Феба подслащенным молоком.

Когда они вдвоем отправились на экскурсию по дому, Беатрис сама себе удивилась: оказалось, что она запомнила названия почти всех комнат. Даже Peu de Chose.

– Пю-дэ-Шоуз? – попыталась повторить за ней Феба, когда они подошли к двери. – Что это значит?

– Это значит, что в этой комнате никогда ничего не происходило, Феба. Peu de Chose с французского можно перевести как «что-то незначительное, никчемное».

– Как я, например?

Беатрис остановилась и внимательно посмотрела на девочку.

– С чего это ты взяла, Феба?

– Потому что у меня нет дома. Мисс Стаутвел говорила, что я что-то вроде лишнего и никому не нужного багажа. Меня никто не хочет, но вынуждены терпеть. – Она застенчиво улыбнулась. – Но лорд Морган, мой отец, сказал, что мисс Стаутвел глупая и плохая и что я не должна верить в то, что она мне говорила.

Беатрис опустилась перед Фебой на колени.

– И лорд Морган совершенно прав, дорогая. Не верь ничему из того, что тебе в свое время наговорила эта мисс Стаутвел. Она очень нехороший человек.

Можно задать тебе один вопрос? Как ты думаешь, я плохая?

Феба покачала головой:

– Нет, вы хорошая. Когда я с вами, мне не кажется, что я глупая.

– Потому что это не так. На самом деле ты очень смышленая. Спасибо твоей матери, которая столь многому научила тебя. Если бы она сейчас была здесь, то, я уверена, она сказала бы то же самое. Никчемных людей не бывает, Феба. Вот я, например. Все забыла. Не помню даже, как меня зовут. Но даже в таком состоянии я ощущаю свое предназначение. Как и все люди.

– А что это такое?

– Предназначение – это цель. Скажем, у солнца предназначение – светить людям днем, у дождя – способствовать тому, чтобы в природе все росло. Понимаешь?

– Да, – сказала Феба. – А у меня есть предназначение?

– Конечно. – Беатрис выпрямилась, взяла девочку за руку, и они пошли по коридору дальше. – В последнее время я много думала над этим, Феба. И пришла, наконец, к выводу. У нас с тобой предназначение одно на двоих. Мы оказались здесь каждая сама по себе, но ради одной и той же цели. Дело в том, Феба, что мы с тобой должны спасти твоего отца.