Текст книги "Моя королева"

Глава 2

Месяц спустя…

Дорожная карета Сьюдли катилась, подпрыгивая, по ухабистой нортумбрианской дороге. Над развалинами Адрианова вала нависла темная мгла. Небо было затянуто облаками, не пропускавшими солнечного света, а ветер только слабо шевелил высокий болотный тростник, отчего казалось, будто карета плывет, подхваченная дыханием дремлющего дракона из старой сказки, который прячется среди пустынных, поросших вереском холмов.

В экипаже сидели Элизабет и Изабелла; снаружи их охраняли два самых надежных вооруженных телохранителя герцога – огромные горы мускулов и мяса, именуемые Тайтусом и Манфредом. Конечно, имелся еще и кучер Хиггинс, но в нем не было ничего угрожающего, поскольку росту в нем было всего лишь пять футов, а весу – десять стоунов[2]2
  Мера веса, равная 14 английским фунтам (прибл. 6, 34 кг).


[Закрыть] вместе с сапогами. В то утро они пустились в дорогу поздно и остановились только один раз, чтобы дать отдых лошадям, а сами с удовольствием позавтракали хлебом, ветчиной, сыром и терпкими яблоками из сада Дрейтонов, которыми снабдила их герцогиня. Уже смеркалось, когда они приблизились к северной границе Англии, где им предстояло провести ночь в придорожном постоялом дворе. Если все пойдет, как было задумано, завтра в этот же час они доберутся до цели своего путешествия – имения их вдовствующей тетки Идонии.

Там-то Элизабет и начнет отбывать наказание по-настоящему.

– Не могу поверить, что все это случилось, – пробормотала девушка. Она прислонилась головой к прохладной оконной раме, и когда заговорила, от ее дыхания оконце запотело.

– Можно было ожидать, что отец в конце концов узнает правду об этих письмах, Бесс, – сказала сидевшая напротив Изабелла. – Это было всего лишь делом времени.

Почти те же слова произнес их отец, когда несколькими днями ранее неожиданно вызвал к себе в кабинет Элизабет.

– Обманут! Осмеян! И кем! Собственной дочерью!

От кипевшего в нем негодования задрожали пузырьки с чернилами на письменном столе.

– Вы, Элизабет Реджина, и раньше позволяли себе разные выходки, но это?! И, что еще хуже, как могли вы подумать, что я ничего не узнаю?

Она сидела перед отцом, которого никогда не видела таким разгневанным, и в глубине души не могла не признаться, что ей самой даже немного хотелось, чтобы все раскрылось.

Конечно, можно было время от времени разжигать споры за завтраком, но в статьях для «Наблюдательницы» Элизабет выражала мысли, которые никогда не осмелилась бы высказать вслух. Она говорила себе, что беседует с каждой женщиной, когда-либо жившей на свете и вынужденной молча со всем соглашаться, и с каждой молодой девушкой, чей дух задыхался под гнетом невежества. Ей так хотелось что-то изменить, но теперь, оглядываясь назад, она понимала, что не это желание снедало ее. Элизабет видела выражение материнских глаз, когда в то утро герцогиня спокойно сидела в кресле в углу, а герцог рвал и метал. Этот взгляд словно говорил: «Вы не в силах изменить этот мир, дочь моя. И вам следовало бы это понимать».

В то утро герцог чуть ли не целый час бранил Элизабет, перечисляя все ее пороки, а потом наконец упал в кресло и окинул дочь сердитым разъяренным взглядом.

– Теперь я должен решить, что с вами делать, – сказал он, качая головой в парике. – Жаль, что вы слишком взрослая, чтобы отправить вас в монастырь.

Тут вмешалась герцогиня:

– Аларик, право же!

– Да так оно и есть, Маргарет. Мне следовало бы так поступить восемь лет назад, когда она впервые совершила тот подвиг в Кенсингтоне, опозорив нас перед королевой. Мне следовало тогда уже понять, что все плохо кончится.

Герцог вздохнул, покрутил свободный конец своего снежно-белого галстука, обдумывая приговор дочери. Потом наконец произнес:

– Ладно, сейчас уже поздно исправлять прошлые ошибки, но кое-что мне пришло в голову. – Тут он посмотрел на Элизабет: – Я придумал. Вы поедете к Идонии.

К тете Идонии, которая, не зная, чем бы себя занять, могла додуматься только до того, чтобы укладывать свои чулки по порядку их цветов, начиная от белого и пройдя через весь цветовой спектр до черного?!

Услышав это, Элизабет побледнела.

– Отец, прошу вас…

Но герцог только потряс головой.

– Даже не пытайтесь меня переубедить. Я так решил. Только надеюсь, что несколько недель – или месяцев, если потребуется, – проведенных на севере, помогут вам осознать всю глупость ваших поступков.

Элизабет открыла было рот, чтобы возразить, но герцог жестом остановил ее.

– Я делаю это во благо вам же, Бесс. По меньшей мере будем надеяться, что ваш визит к тетушке прогонит бунтарские мысли из вашей головы раз и навсегда. Но не нужно очень уж страшиться, я вовсе не такой зверь, чтобы отослать вас к моей сестрице одну. Несчастье раздели с другом, так говорят. Я позволю Изабелле поехать с вами. То есть, если вам удастся ее уговорить.

Элизабет перевела взгляд с окна кареты на свою сестру, сидевшую, изящно склонив голову, над сборником шекспировских сонетов.

Порой казалось удивительным, что они сестры. Достаточно было одного взгляда, чтобы убедиться, что Изабелла Анна Элинор Дрейтон принадлежит к совсем иному миру, где над морем колокольчиков резвятся феи и где царит вечная весна. Она была двумя годами младше Элизабет; волосы у нее цветом и мягкостью походили на черный шелк, они ниспадали волнами на изящные плечи девушки. Кожа у нее была бледная, как наилучшая слоновая кость, а глаза бездонные, цвета синеющих сумерек.

Полная противоположность пылкости и бунтарству Элизабет, Изабелла была воплощением кротости и спокойствия. У нее была душа художника – она не просто смотрела, она впитывала в себя окружающий мир. Двигалась она с грацией лебедя. Говорила мелодично, как будто пела. Изабелла никогда не бросала вызов авторитетам. Она полностью принимала существующий порядок вещей. Просто с ума сойти! Временами Элизабет завидовала этому свойству сестры в не меньшей степени, чем упрекала ее в этом. Но несмотря на их различия, Изабелла, едва родилась, стала ближайшим доверенным лицом Элизабет; она с самого начала знала о писаниях старшей сестры, но, хотя надежно хранила ее тайну, предостерегала ее.

– Он скоро сменит гнев на милость, – проговорила Элизабет без всякой надежды. – Отцу и раньше досаждали мои выходки, но он всегда меня прощал. Помнишь мой первый выезд в свет, когда я надела панталоны на бал-маскарад у королевы? Негодование отца в тот вечер было почище всякого шторма. Он рвал и метал, грохотал вне себя от гнева, но это продолжалось недолго.

Изабелла оторвалась от сонетов и недоуменно посмотрела на сестру.

– Что ты такое говоришь, Элизабет? Ведь это случилось восемь лет назад, а он до сих пор не разрешает тебе бывать в Лондоне!

Элизабет пожала плечами.

– Мне вовсе не хочется жеманничать с самцами в пудреных париках и с нарумяненными лицами. Все равно отец простил мне тот случай, простит и теперь. Я в этом уверена. Ах, придется мне пострадать недельки две у тети Идонии, – она, разумеется, не преминет попортить мне кровь, пока мы будем там жить, – но потом мне разрешат вернуться домой, преисполненной смирения и сожалений. Я даже закончу эту проклятую вышивку, если понадобится. Но в конце концов все будет хорошо, Белла. Вот увидишь.

И, убедив себя в этом, Элизабет снова уставилась в оконце кареты, за которым небо быстро темнело. «Хм, – подумала она, – уж не собирается ли дождь?»

– Боюсь, что на этот раз все не так просто, Бесс.

Элизабет посмотрела на сестру. Внезапно лицо у Изабеллы помрачнело.

– Ты должна узнать кое-что.

– Что такое? Что-нибудь случилось, Белла? Тебе нехорошо?

– Нет, все в порядке… – Изабелла посмотрела на нее глазами, полными слез. Элизабет заметила, что она с трудом сдерживается, явно не зная, стоит ли говорить.

Наконец Изабелла выпалила:

– Ах, Элизабет, мы едем вовсе не в гости к тете Идонии. Это был лишь предлог, чтобы заставить тебя согласиться уехать из Дрейтон-Холла добровольно. Отец знал, что, если тебе станет известен его замысел, ты никогда не согласишься на отъезд, и тебя придется тащить из дому силком, а ты станешь кричать и брыкаться.

Внезапно Элизабет вспомнила слова отца о монастыре. Но это, конечно, была шутка.

– Изабелла… если не к тете Идонии, то куда же мы направляемся?

Изабелла заморгала.

– Белла, ты должна мне сказать!

– Мы едем в поместье одного из приятелей отца, к лорду Перфойлу, в Шотландию.

В Шотландию?

Элизабет была ошеломлена.

– Чего это ради отцу понадобилось отослать нас в такую даль? И почему к лорду Перфойлу? Мы с ним едва знакомы – кажется, мы виделись всего один раз за чаем. Я даже не знала, что у него есть дочь нашего возраста…

– Нет у него дочери. То есть я хочу сказать, что, может, дочь у него и есть, но отец послал нас туда не поэтому. Тебя послал… – Изабелла была в нерешительности. – Господи, как же мне объяснить? Это такой ужас. Но все же придется сказать. Бесс, отец хочет выдать тебя за лорда Перфойла.

– Выдать за него? – Элизабет почувствовала, как все краски исчезли с ее лица. – Но он же совсем старый, как… как наш отец!

– Он такого же возраста, но папа знал, что ты отнесешься к этому именно так. Вот почему он хотел, чтобы ты думала, будто бы мы едем к тете Идонии. Отец очень уважает лорда Перфойла и считает, что такой зрелый мужчина…

– Ты хочешь сказать – такой старый, Белла!

– Такой опытный человек, – продолжала Изабелла, – будет тебе лучшим мужем, нежели молодой. Отец не вечно будет с нами. Подумай об этом. Кое-кто из его приятелей уже покинул этот мир. Он беспокоится о твоем будущем, о будущем всех нас, если с ним что-то случится. Тогда мы все потеряем – титул, поместья.

Слова Изабеллы ошарашили Элизабет. Отец всегда был полон жизни, он казался ей не подвластным времени. Он был ее героем. Ее защитником. Она никогда не думала, что он тоже смертен.

– Ах, Бесс, мне так жаль. Но папа сказал, что, если я расскажу тебе обо всем прежде, чем мы покинем Англию, он заставит меня выйти замуж за лорда Перфойла вместо тебя!

Сердце у Элизабет сжалось. Она почувствовала, что ее предали самым гнусным образом, и предал ее родной отец, которого она, несмотря на различия их мнений по некоторым вопросам, всегда обожала и уважала. И Белла тоже… что тут скажешь? Сестра все знала уже давно и ничего ей не сказала.

– Как ты могла скрыть это от меня, Белла? Пусть отец тебе пригрозил – все равно, почему ты мне до сих пор ничего не сказала?

Но прежде чем Изабелла успела ответить, послышался внезапный угрожающий треск. Изабелла ахнула. Карета дернулась вперед, потом опасно завалилась набок, отчего Элизабет полетела со своего сиденья головой вперед, путаясь в шелковых нижних юбках и кружевных оборках. Она стукнулась головой обо что-то твердое, потом попробовала выпрямиться. Тут кучер остановил карету так резко, что у девушек хрустнули все косточки.

Потом настала полная тишина.

С трудом выпрямившись, Элизабет протянула руку к бесформенной груде одежды, в которую превратилась ее сестра, и спросила, задыхаясь:

– Белла! Ты не покалечилась?

– Нет, – последовал приглушенный ответ из-под вороха нижних юбок. – Просто немного испугалась. Что там случилось?

– Не знаю. – Сдвинув на затылок помятую соломенную шляпку, Элизабет окликнула кучера: – Хиггинс, где вы? Почему мы свернули?

– Да тут овца стояла посреди дороги, миледи. Пришлось малость свернуть на обочину, чтобы не зашибить ее, но, похоже, мы завязли. Сдается мне, что и колесо сломалось.

– О Господи! – сказала Изабелла, поднимая голову и выглядывая в окно. – Она не ушиблась, Хиггинс?

– Кто?

– Эта бедная овечка…

– Нашла о чем беспокоиться, Изабелла! Мы все могли разбиться!

– Ах, Элизабет, но овца-то этого не понимает…

– Да с ней все в порядке, леди Изабелла. Стоит, где стояла.

Элизабет выглянула в окно. Посреди дороги и вправду стояла длинношерстная овца, уставившись на них. Заметив Элизабет, овца заблеяла.

Забавляясь мыслями о тушеной баранине и бараньей ноге, Элизабет открыла дверцу кареты. Выглянув наружу, она увидела, что задние колеса кареты безнадежно увязли в обширном болоте. Хиггинс уже стоял на земле немного в стороне и почесывал под шляпой лысеющую голову.

– Как думаете, вы сумеете починить колесо? – спросила Элизабет.

– Ага, сумею, то есть, если смогу до него добраться. Мы, сдается, здорово увязли.

Два телохранителя герцога, Манфред и Тайтус, выехали из-за лежащей на боку кареты.

– Давай поможем леди выбраться из экипажа, а там поглядим, сумеем ли мы вытащить его из грязи.

Но едва Манфред шагнул к карете, как тут же завяз в трясине по щиколотку. Он попытался высвободить ногу, но в результате сапог остался в грязи, и теперь его пальцы торчали сквозь дырку в чулке.

– Гляньте, да эта грязь прямо как патока, – сказал он, пытаясь сунуть ногу обратно в сапог. Он сначала нагнулся всем корпусом, потом неловко откинулся назад и, потеряв равновесие, взвыл, закачался, как дерево, и упал лицом в грязь. Когда ему наконец удалось встать, оказалось, что он с головы до ног заляпан болотной жижей.

Тайтус, стоявший позади него, засмеялся:

– Ты что же, не знаешь, что нужно было снять куртку и положить ее на землю, чтобы леди могли ступать по ней?

Манфред бросил на приятеля убийственный взгляд, вынул из кармана платок и вытер грязь с лица.

– Пожалуй, миледи, я буду держаться тверже, если понесу вас на закорках. Как считаете, вы сможете обхватить меня руками за шею?

– Попытаюсь.

Элизабет выбралась через дверцу кареты и протянула руки к нагнувшемуся слуге.

Когда она оказалась на спине у Манфреда и ее ноги болтались самым несуразным образом, сзади неожиданно раздался чей-то голос:

– Вот уж в самом деле, и любят же эти английские девчонки липнуть к парням!

Манфред повернулся – Элизабет все еще обнимала его за шею – и увидел незнакомца, который откуда ни возьмись появился на дороге.

Он был в одежде шотландского горца – в килте, закрепленном ремнем поверх свободно падающей полотняной рубахи, которую он даже не удосужился завязать у шеи. Ноги у него оставались открытыми ниже колен. Темные, как смоль, волосы были завязаны сзади хвостом, спускавшимся из-под синей шотландской шляпы, украшенной веточкой вереска. На боку у него висел палаш, на спине – странный, усеянный гвоздиками щит. Все это придавало ему совершенно первобытный вид. Но его самоуверенная усмешка и явное удовольствие, с которым он смотрел на их незавидное положение, задели Элизабет за живое.

– Полагаю, вы могли бы придумать что-нибудь получше? – осведомилась она, стараясь сохранить достоинство, насколько это было возможно в данном случае, и стараясь не думать о том, как смешно она выгладит, вися на боку у телохранителя.

– Это можно. – Он взглянул на Манфреда, не обращая внимания на Элизабет. – Неси девушку обратно в карету, дружище. И пойди к ручью, смой с себя грязь.

Манфред помог Элизабет вернуться в карету, а шотландец стал на колени и развязал кожаные ремни своих необычных башмаков. Потом снял их вместе с клетчатыми чулками и, не говоря ни слова, вошел поглубже в трясину и добрался до кареты, шлепая по грязи босыми ногами. Одним внезапным движением он обхватил Элизабет руками и поднял девушку со ступенек экипажа, без малейшего усилия держа ее на весу перед собой. На его губах играла задорная усмешка, а глубокие темно-синие глаза тоже смеялись.

– Барышне нужно помочь, а?

Элизабет нахмурилась.

– В Англии, сэр, принято, чтобы джентльмен сначала спросил у леди разрешения, а уже потом прикасался к ней.

– Да ведь вы уже не в Англии, барышня. А я-то уж в точности не джентльмен. Это земля скоттов, а скотты – люди вовсе не светские.

– Никогда еще не произносилось более верных слов, – заметила Элизабет, обращаясь к болотной жиже, которая сползала по волосатым ногам незнакомца.

Шотландец все еще смотрел на нее. Ей стало не по себе. Его синие глаза, казалось, проникали в самую ее душу. Его губы были крепко сжаты, но почему-то ей казалось, что он над ней посмеивается.

– Я бы не сказал, что найдется шотландец, который бы обнимал девушку против ее желания. – И он опять усмехнулся. – Даже если он вынимал ее из трясины. Стало быть, вам хочется, чтобы я поставил вас на ноги?

Элизабет глянула вниз, на окружающую их грязь, от которой под воздействием солнечных лучей поднимались зловонные испарения.

– Нет, прошу вас, не нужно.

– Я и не собирался.

И он повернулся и побрел по грязи туда, где было посуше, а там скорее бросил Элизабет, чем опустил на землю. Он отошел не сразу и стоял к ней вплотную, так что она могла видеть серые крапинки в его глазах, отчего синева их казалась такой темной. Было что-то необычное в этих глазах, нечто такое, отчего она никак не могла отвести от них взгляд.

А он сказал:

– Теперь я вытащу другую девушку.

И только когда он повернулся, чтобы вынести из кареты Изабеллу, Элизабет поняла, как гулко бьется у нее сердце. Приписав это дорожному происшествию, она глубоко вздохнула и принялась приводить в порядок свои юбки, а незнакомец вынес ее сестру из кареты и поставил рядом с Элизабет.

– Ты когда-нибудь видела таких силачей? – прошептала Изабелла, когда шотландец пошел помочь Манфреду и Тайтусу тащить экипаж из болота. – Он нес меня, как перышко.

Элизабет обхватила себя руками и потирала их, словно ее бил озноб. Но был ли виноват в этом озноб или незнакомец?

– Он слишком дерзок.

– Он просто хотел нам помочь.

– Скорее ему хотелось тебя облапить, Белла. Будь здесь отец, уж он бы…

И в это мгновение в голове у Элизабет молнией мелькнула некая мысль, такая изощренная и замечательная, что она даже не поверила, что способна придумать такое.

Спустя три четверти часа, когда карету наконец вытащили из грязи и починили колесо, Элизабет подошла к незнакомцу. Теперь девушка держалась совсем по-иному.

– Мне бы хотелось поблагодарить вас, сэр, за вашу любезную помощь. – И она протянула ему руку в перчатке. – Подумать страшно, что бы мы делали, если бы вы случайно здесь не оказались.

Горец с любопытством посмотрел на девушку, словно видел ее впервые.

– Рад, что сумел помочь, миледи.

Он не принял ее протянутую руку, а повернулся и подобрал свои башмаки и чулки, словно собирался уйти.

Уйти? Нет, он не может уйти. Пока не может.

Элизабет пошла за ним.

– Я э-э-э… запамятовала узнать ваше имя. Мне нужно знать, кому мы обязаны своей благодарностью. Незнакомец посмотрел на нее, но не остановился.

– Дуглас Даб Маккиннон с острова Скай.

Дуглас Даб? Господи, это что еще за имя?

Горец на минуту задержался у ручья, чтобы смыть болотную жижу с ног. Когда он наклонился, чтобы зачерпнуть своими громадными руками воды, а потом провел ими по икрам, Элизабет поймала себя на том, что не может отвести взгляда от бугристых мышц под подолом его килта. В его ногах была сила. Мужская сила. Как бы лондонские щеголи ни старались, надевая накладные икры, все равно их ногам далеко до этих.

Когда она подняла глаза, то заметила, что горец так же внимательно ее разглядывает.

Лицо ее вспыхнуло. «Господи, – подумала она, – ведь я красная как рак».

– Я – ле… – Но она тут же поправилась. – Я – Элизабет Дрейтон. Со мной моя сестра, Изабелла Дрейтон. Мы едем на север, в гости к нашей тетке, и свернули с дороги из-за овцы, кот…

Элизабет указала на дорогу, но проклятая животина уже исчезла.

– Во всяком случае, мы в долгу перед вами за вашу доброту, мистер Маккиннон.

И Элизабет протянула ему руку. Горец смотрел на нее какое-то время, потом поклонился, снова оставив без внимания протянутую руку.

– Очень рад, миледи. – Потом повернулся и направился прочь. – Всего хорошего вам и вашей сестрице. Счастливо доехать.

Он не прошел и двух шагов, как Элизабет окликнула его:

– Мистер Маккиннон, а вы не собираетесь надеть чулки и башмаки?

Он ответил, не останавливаясь:

– Собираюсь, как только ноги высохнут.

– Но… э-э-э… можно спросить, куда вы направляетесь?

– На постоялый двор, что неподалеку отсюда. Он называется «Привал разбойника».

Элизабет пошла за ним.

– «Привал разбойника», говорите? Но ведь мы направляемся туда же.

Это была замечательная ложь, умная и ловко преподнесенная. Хотя, судя по тому, с каким выражением горец посмотрел на нее, девушка усомнилась в том, поверил ли ей шотландец.

– Кажется, скоро пойдет дождь, – поспешно сказала она. – Во всяком случае, я совершенно уверена, что на нос мне упала капля. – Она взглянула на небо, а потом кивнула. – Да, в самом деле, вот и еще одна. Прошу вас, сэр, позвольте предложить подвезти вас до трактира. Это самое меньшее, что мы можем сделать в ответ на вашу любезность.

Горец посмотрел на небо в тучах, помешкал, словно обдумывая предложение.

– Это в общем-то ни к чему, миледи.

– Но я настаиваю. – И Элизабет наградила его своей самой милой улыбкой, которая неизменно помогала ей добиться желаемого.

На этот раз улыбка тоже помогла.

– Если вы уверены…

– Абсолютно, и вы сядете внутрь, с Изабеллой и со мной, так что по дороге мы поболтаем. Я в Шотландии впервые, и мне очень хочется узнать о ней буквально все.

Элизабет ждала.

Горец коротко кивнул и пошел к карете.

Когда Маккиннон уселся на противоположном сиденье, Изабелла схватила сестру за кружевной манжет и предостерегающе сжала его. Потом прошептала:

– Ради всего святого, что это ты делаешь?

Элизабет искоса взглянула на сестру.

– Пока еще ничего. Но если выйдет по-моему, этот горец очень пригодится мне в ближайшее время.