Текст книги "Идеология меча. Предистория рыцарства"

Этот беглый обзор почти десяти веков истории позволяет нам выделить некоторые главные черты, касающиеся отношения церкви к войне и к milites.

Поначалу решительно враждебная любым формам насилия, церковь мало-помалу меняет свою позицию на сдержанное приятие войны, потом определяет понятие справедливой войны, в которой солдаты христиане могли бы, а после и должны участвовать. Эта эволюция к приятию войны христианами-мирянами сопровождается постепенным усилением запрета на участие в ней духовенства. В результате христианское общество разделяется по этому критерию на две категории: миряне, которым разрешают и даже рекомендуют вступать в militia, особенно когда она защищает христианство или интересы церкви, и духовенство, для которого акт убийства запрещен и именно на которое отныне возложена миссия, которую первоначально предлагалось выполнять всем христианам. Разделив, таким образом, общество на два сословия, церковь должна была разработать для каждого свою идеологию. Одна из них и породила ту, что назовут «рыцарской».

Глава вторая
К обществу Ordines
(Первые шаги)

Общее отношение церковных авторов к войне за период с первых веков христианства до X века – эпохи, когда источники обращают больше внимания на militia – испытывает значительные изменения. Разрабатывается доктрина справедливой, а потом – священной войны, и более высокую оценку получают ее участники – milites. Под давлением обстоятельств, побуждающих церковных писателей подправлять свою концепцию общества и роли, которую должна играть в нем каждая из составляющих его категорий, модифицируется и идеология, относящаяся к militia. В настоящей главе мы намереваемся изучить формирование и эволюцию этой общественной идеологии до конца IX века, чтобы определить, какое место занимают в ней «воюющие» вообще и milites в частности.

Идеология церкви по отношению к «воюющим» – это результат сложения двух компонентов, на первый взгляд несовместимых. С одной стороны, это настороженность с налетом враждебности к militia, существующая еще и в каролингскую эпоху; с другой – беспокойный интерес церковных авторов к воинам, защита со стороны которых становится все более необходимой перед лицом лангобардских, сарацинских, норманнских, венгерских вторжений, часто угрожающих монастырям или богатствам церкви.

При этом понемногу тает мечта о христианском обществе, мирно организованном в форме двух сословий: первое, миряне, обычные христиане, обеспечивает нормальное протекание дел мира сего: сельского хозяйства, торговли, ремесел – под руководством или с ведома второго сословия, клириков. Последние ближе к Богу, потому что заняты только службой ему. Кроме того, благодаря отсутствию преград между ними и небесным владыкой они различают все оттенки божественной воли. Особенно это относится к монахам, хранителям старинного христианского идеала, не запятнанным скверной, в которой они обличают толпу, как некогда христиане обличали язычников – скверной кровопролития, сластолюбия и мирских утех, игр и особенно блуда и похоти, даже брака и секса как таковых. Концентрация сакрального сменила форму приложения. Некогда относящееся ко всем, но ограниченное во времени, «табу» теперь расширилось на всю протяженность времени, но концентрируется лишь на немногих смертных, составляющих militia Dei[111]111
  Любопытно отметить, что здесь монашество становится наследником и продолжателем самых ригористичных традиций христианства (например, монтанизма), но при этом искажает смысл их предписаний. Посты и периодическое сексуальное воздержание, рассматриваемые как методы аскезы и овладения собой, подменяются полным аскетизмом. Уже Тертуллиан сопоставлял с этими тенденциями те, что в его время существовали у еретиков, особенно у маркионитов. См. Tertullian. De Monogamia I, P. L. 2, col. 979: haeretici nuptias auferunt, psychici augerunt (Еретики избегают брака, психики его признают). Ibid., XV, col. 1000: nos vero поп magis nuptias auferimus, si secundas recusamus, quam cibos reprobamus, si saepius ieiunamus. Aliud est aufere, aliud temperate (но мы не в большей мере избегаем браков, отвергая второй брак, чем осуждаем пищу, если часто постимся. Одно дело – отвергать, Другое – знать меру).


[Закрыть]. Поэтому авторы наших источников, почти без исключения принадлежащие к ней, с удовольствием развивают идеологию, рисующую общество в дуалистичной форме. Как каждый человек поделен между Добром и Злом, так и общество колеблется между службой миру и службой Богу. Лишь те, кто решился бежать от мира и его лживых соблазнов, удалившись в монастыри, дабы вести истинную борьбу со Злом посредством поста, воздержаний и молитвы, входят в состав militia Dei. Это «совершенные», соответствующие тем, кого святой Павел и вслед за ним Тертуллиан несколько в ином смысле называли людьми духа, «духовными», pneumcitikoi. Святой Павел различал еще два типа людей: душевные, psuchikoi – у них чувства берут верх над духовной стороной, но они все-таки владеют своими инстинктами. Третью категорию составляют плотские, неразвитые – над ними властвует инстинкт, они в рабстве у греха. Он называет их sarkiko[112]112
  Ср. святого Павла, 1 Кор. 2: 14-3: 3, 15: 44. См. также Тертуллиана: Tertullian. De Monogamia I, P. L. 2, col. 979 et De Ieiunio I, P. L. 2, col. 1003,1019.


[Закрыть]. Это деление на три экзистенциальных уровня (которое можно распространить на три категории людей: духовные, душевные, плотские) соответствует трехчастному представлению о человеческом существе у апостолов и первых христиан[113]113
  См., например, 1 Фес. 5: 23. Впрочем, точнее было бы сказать: глобальное и монистическое воззрение на человека, проявляющегося в трех ипостасях – физической, психической и духовной. См. на эту тему последние исследования по библейской антропологии, в частности Тремонтана: Tresmontant С. Essai sur la pensee hebraique. Paris, 1953;Tresmontant С. РгоЫете de Vame. Paris, 1971; Ziircher J. L'ame, sa nature et sa destinee. Neuchatel, 1956.


[Закрыть]. Но, как известно, в церковь не замедлило проникнуть, чтобы воцариться там, платоновское мышление, которое принесло с собой свои концептуальные категории. А это мышление имеет отчетливо дуалистический характер. Библейская схема единого, но трехмерного существа уступает место дуалистической концепции человеческого существа, дихотомии, противопоставляющей чистую и возвышенную (но пленную) душу низменному и презренному телу, в котором она заключена.[114]114
  Отметим мимоходом, что в этой упрощенной форме душа включила в себя античную псюхе и античную пневму и что отношение к телу приобрело уничижительную окраску, которой у сомы не было.


[Закрыть]

Эта пара противоположностей душа-тело находит соответствие в идеологической концепции всего общества как целого, также разделенного надвое; церковь или, точнее, христианский мир (тогда эти понятия были слиты) могли сравнивать с человеческим существом, душа которого – клир, а тело образовано мирянами[115]115
  Как мы увидим позже, этот образ христианского общества как человеческого существа очень распространен и очень показателен для нашей темы. Библия, напротив, рассматривала церковь в целом как тело Христово, то есть тело, которое надлежит содержать в чистоте и заботиться о нем, не пренебрегать им и не уничижать его. См. 1 Кор. 6: 15, 18, 7: 34, 12: 27,15: 45, Кол. 1:18—23, Еф. 5: 23 и т. д.


[Закрыть]. Конечно, в такой концепции душа не всегда чиста, но она призвана к этому свыше. Достаточно, чтобы она была бдительна. Что до тела, то оно не всегда низменно и порочно, но у него есть склонность к этому. Душу влечет Бог; тело барахтается в миру.[116]116
  Эта дуалистическая концепция, которая встречается в течение всего средневековья, во всяком случае у авторов-монахов, не мешала церкви враждебно относиться к системам гностиков, противопоставлявших душу, произошедшую от Бога, телу, сотканному демиургом и даже дьяволом.


[Закрыть]

То же происходит на уровне сословий: как душа по рангу выше тела, точно так же воинство Бога, клирики и монахи, стоит над мирским воинством, мирянами. Мы уже отмечали, что это разделение появилось у св. Августина[117]117
  Augustin. Epistola 189, P. L. 33, col. 855: Majoris quidem loci sunt apud Deum, qui omnibus istis saecularibus actionibus derelictis, etiam summa continentia castitatis ei serviunt <…> Alii ergo pro vobis orando pugnant contra invisibiles inimicos; vos pro eis pugnando laboratis contra visibiles barbaros (Есть и более важные виды служения Богу – когда, оставив все мирские заботы, служат ему при полном целомудренном воздержании <…> Итак, одни, молясь за вас, борются с невидимыми врагами, а вы, сражаясь за них, ведете борьбу с видимыми варварами).


[Закрыть]. Оно не совсем ново для того времени. Конечно, Иисус, судя по всему, не делал никакого различия между клириками и мирянами, приберегал для священников и жрецов свои упреки и представлял всех членов церкви как «царственное священство, народ святый»[118]118
  Ср. 1 Пет. 2: 9.


[Закрыть]. Но церковь не замедлила установить различие между ее пастырями и паствой[119]119
  Некоторые следы этих воззрений можно найти в 1 Тим. 3:1, 5: 17, Деян. 20: 28 и т. д. Но речь идет еще только о различии функций, никак не природы.


[Закрыть]. Еще в некоторых сочинениях II века подчеркиваются эти элементы[120]120
  Представление о церковной иерархии вытекает из посланий Игнатия Антиохийского, из «Дидахе» и «Пастыря» Гермы. См. Audet J.-P. La «Didache» ou instruction des Apotres. Paris, 1958; Giet S. Hermas et les Pasteurs. Paris, 1963. См. также Colson J. Les functions ecdesiales aux deux premiers siecles. Paris, 1956; L'episcopat catholique. Collegialite et primaute dans les trois premiers siecles de I'Eglise. Paris, 1963.


[Закрыть]. В западном, латинском христианстве, которое далее только и будет нас интересовать, различие подчеркивалось использованием слова ordo, первоначально означавшего только духовное сословие. Именно это говорил Тертуллиан, делая акцент одновременно на высоком достоинстве священнического ordo и на его обязанностях в противоположность остальному plebs[121]121
  Tertullien. De exortatione castitatis, VII, 3, P. L. 2, col. 922: Differentiam inter ordinem et plebem constituit Ecclesiae auctoritas, et honor per ordinis concessum sanctificatus (Различие между духовным сословием и плебсом установлено властью церкви, и почтение к духовенству священно). См. также противопоставление ecclesiastici ordines и plebs в его трактате De monogamia XII, 1-2, ed. Dekkers, corpus christianorum II, 1247. Используя слово ordo, Тертуллиан уподобляет роль клира в церкви роли сословия сенаторов в римском обществе.


[Закрыть]. Вслед за ним Иероним, категорически отрицая, что хочет забыть о подлинном достоинстве мирян, семейных людей и вдовцов, тем не менее очень настойчиво утверждает превосходство целомудренных, девственниц и монахов, предающихся непрерывной молитве, выполняя завет апостола Павла – молиться не переставая. Иероним толкует это так: воздерживаясь от всякого полового контакта[122]122
  Hieronimus. De perpetua virginitate B. Mariae, P. L. 23, col. 213—214 et Adversus Jovinianum I, 7 P. L. 23, col. 220 ss. Известен текст, используемый до него Тертуллианом и монтанистами для оправдания полового воздержания «pneumatikoi»: Quotidie, omni momento oratio hominibus necessaria est, utique et continentia, posquam oratio necessaria est (Молитва, равно как и воздержание, необходимы людям ежедневно, в любой момент). De exortatione castitatis, X, P. L. 2, col. 974.


[Закрыть]. Упор, сделанный на главенстве души над телом, а в расширительном смысле – духовного над светским, естественным образом вел к признанию безусловного превосходства за церковным сословием. Это же вызывало подозрения по отношению к плотской любви и презрение к телу, что и побудило церковь, в частности Иеронима, разработать иерархию сословий на основе сексуальной чистоты. Половой акт уже сам по себе запятнан грехом, и те, кто его практикует, тем самым в какой-то мере оскверняют себя[123]123
  Иероним заходит в этой сфере очень далеко, договариваясь до того, что муж, слишком горячо любящий жену, совершает проступок худший, нежели прелюбодеяние, ибо превращает свою жену в куртизанку! См. Hieronimus. Adversus Jovinianum, I, 7 et I, 49, P. L. 23, col. 220 et 281 ss. В воззрениях на этот предмет церковная и рыцарская идеология, как мы увидим, решительно расходятся, хотя в равной мере недолюбливают брак.


[Закрыть]. Отсюда, в связи с этим грехом, следует естественное неравенство людей, ведущее к разделению на общественные классы.

Образ двух воинств, мирского и Божьего, уже очень явный у Иеронима и Августина, с лаконичной четкостью сформулированный Максимом Туринским, вновь возникает в середине VI века в ответе графу Регинону, приписываемом одному ученику Фульгенция Руспийского[124]124
  Fulgence de Ruspe. Epistola VII, Ad Reginum comitem, P. L. 67, col. 928. Фульгенций умер в 533 г.; он был сначала аббатом одного монастыря, а потом – епископом Руспийским. Автором «Послания» был, видимо, Ферранд Руспийский, панегирист Фульгенция.


[Закрыть]. Но здесь есть некоторые нюансы, вызывающие интерес.

В этом письме сначала перечисляются функции обеих групп, духовенства и мирян, притом те и другие квалифицируются как milites, причем используются выражения из послания Павла к Тимофею, в котором апостол увещевает своего ученика страдать, как и он, не связывая себя делами житейскими, как и подобает доброму miles y Иисуса Христа. Ясно, говорит автор, что воинство Божье стремится угодить Богу, в то время как мирское занято мирскими делами. Однако он не осуждает последнее, а лишь подчеркивает, что у него есть дурные наклонности. На вопрос Регинона, который интересуется, как поступать, чтобы жить «духовно», ведя мирскую деятельность (ведь именно так в эту эпоху следует понимать слово militare), Фульгенций отвечает, что этого можно достичь. Не без труда. Для этого надо следовать семи добродетелям (семь, плерома мудрости). Он перечисляет их:

1) Имей твердую веру в Божью благодать.

2) Пусть твоя жизнь будет образцом, зерцалом (speculum), где твои milites (здесь речь идет о солдатах, подчиненных Регинону) видели бы, как должно себя вести им самим.

3) Не ищи почетных постов, но стремись быть полезным.

4) Служи своему отечеству, как самому себе.

5) Пусть божественное будет для тебя важнее человеческого.

6) Не будь чрезмерно справедлив.

7) Помни, что ты христианин.

Выполняя эти семь правил, можно заниматься житейскими делами и при этом угождать Богу. Автор настаивает: «Si vis ergo perfectus esse miles Dei inter milites saeculi, tene firmiter quod diximus breviter» (Итак, если ты желаешь быть совершенным воином Бога среди мирских воинов, твердо придерживайся того, что мы вкратце изложили).[125]125
  Ibid., col. 930.


[Закрыть]

Здесь хорошо видно, что milites saeculi – это миряне, ведущие какую-то деятельность в обществе, в частности, те, кто управляет, руководит, несет государственную службу. Но у этих milites saeculi, в число которых входит и dux Регинон, могут быть подчиненные, здесь – солдаты (milites). Именно этот частный аспект нас теперь интересует.

Действительно, Фульгенций возвращается к каждому правилу, давая ему развернутое толкование, и несколько раз обыгрывает слово miles, в частности, при формулировании двух первых правил.

– Правило первое: полностью воздавай должное Богу, который дарует благодать. В этом Фульгенций проявляет себя как истинный ученик Августина. Следовательно, miles Dei, которым хочет быть miles saeculi Регинон, вождь milites, должен будет избегать всякого тщеславия и приписывать победу не собственному мечу, но Богу. После победы ему следует избегать такой опасности, как грабеж.[126]126
  Ibid., col. 932—933.


[Закрыть]

– Правило второе: да будет жизнь твоя зерцалом[127]127
  Vita tua sit militum speculum. Ibid., col. 932, 5.


[Закрыть], чтобы все milites могли тебе подражать. Будь верным, справедливым, милосердным вождем, следуя христианским добродетелям начальствующего.[128]128
  <…> Proberis et cognoscaris diligere pauperes, gubernare subjectos, indigentibusministrare <…> (<…> Стремись и учись любить бедных, управлять подданными, помогать нуждающимся <…>) Ibid., col. 933.


[Закрыть]

Пусть Регинон не смущается: христианская жизнь действительно сходна с жизнью служащего государству и даже с жизнью солдата. Иоанн Креститель, напоминает Фульгенций, не сказал milites: «ite, arma deponite, bellorum fugite certamina, solis orationibus vacantes, imperatoris contemnite» (идите, отложите оружие, бегите сражений воинских, предаваясь лишь молитвам, презрите приказы императора)[129]129
  Ibid., col. 933, 6.


[Закрыть], но рекомендовал только довольствоваться своим жалованием и не заниматься вымогательством. И Фульгенций вдруг добавляет в сильнейших выражениях, какие только применялись к milites, если бы словарь VI века был словарем ХII-го: «beatierunt milites, sihaecpraecepta custodiant» (счастливы будут воины, если блюсти будут эти предписания). Но тут же он прибавляет: «beata respublica, si tales meruaris habere milites; beatus dux, in cujus exercitu tales esse contigerit plurimos» (счастливо государство, если заслужило таковыми воинами располагать; счастлив вождь, в чьем войске таковых (воинов) оказалось большинство).[130]130
  Ibid., col. 934. Таким образом, здесь надо переводить «счастливые», а не «блаженные» или «святые», в противоположность тому, что скажет намного позже Иоанн Солсберийс-кий о milites. См. Johannes Saliberienses. Policratus, VI, 9. На эту тему см. Flori J. La Chevalerie chez Jean de Salisbury / / Revue d'Histoire Ecclesiastique, 77, 1982, p. 35—77. Впрочем, отметим, что Иоанн Солсберийский использует слово sanctus. Для его времени beatus было бы слишком сильным. Во времена же Фульгенция, напротив, это прилагательное еще не обладало своим религиозным значением в полной мере, как хорошо видно здесь


[Закрыть]

Итак, долг dux – являть образец христианских добродетелей в качестве miles. Каков вождь, таков и miles – так можно было бы передать следующие слова Фульгенция: «Vult itaque dux sapiens ut sit miles quietus, pacificus et subditus? Sit ipse Justus, misericors, temperatus, et in sua administratione поп praesse diligat, sed prodesse» (Итак, мудрый вождь желает, чтобы воин был спокойным, миролюбивым и послушным? Пусть сам будет справедливым, милосердным, умеренным и в управлении, стремится не первенствовать, но помогать).[131]131
  Ibid, col 934


[Закрыть]

Таким образом, Фульгенций Руспийский, не переставая подчеркивать заслуги militia Dei (миссия которой тем более высока, что враг, с которым она борется, невидим и хитер), тем не менее признает реальное достоинство тех, кто служит в миру, и даже оружием, как milites, ответственность которых особо высока, если они имеют высокий ранг и служат примером, «центром внимания», так сказать. Можно быть miles Dei и не покидая рядов militia saeculi ради вступления в milites Dei.Таким кажется нам в сжатой и парадоксальной форме смысл послания к Регинону. Однако, как можно видеть, слова становятся все двусмысленней, и автору приходится слегка ими жонглировать, чтобы выражение militia Dei (клир) не поглотило полностью понятие miles Dei (слуга или солдат Бога, т. е. христианин).

Дело идет к разделению общества по ordines (сословиям) в зависимости от достоинства, где milites saeculi в смысле «миряне» и, в частности, milites в смысле «солдаты» займут подчиненное по своей природе место.

В начале VII века испанский епископ Исидор Севильский пишет свои знаменитые книги «Сентенции» и «Этимологии». Эти два произведения оказали глубокое влияние на всех церковных писателей средневековья, очень часто цитировавших их[132]132
  Исидор Севильский – несомненно, один из авторов, которые через посредство компиляций оказали глубочайшее влияние на средневековый Запад


[Закрыть]. А ведь они излагали идеологию откровенного неравенства, закрепляя за каждой категорией определенные функции, обязанности, свойственные только ей. Исидор видит в христианском обществе иерархию, угодную Богу, даже если она не исключает возможности для раба иметь в глазах Бога большую ценность по сравнению со свободным человеком. На вершине этой земной иерархии стоит король, играющий очень значительную роль в самом функционировании церкви: ведь на него возложена задача не только защищать, но и устанавливать церковную дисциплину и христианскую мораль. В этом и состоит, по мнению испанского епископа, главное оправдание светских властей, которые сами по себе не имеют права на существование. «Эти власти, – говорит он, – не были бы необходимы, если бы не принуждали к повиновению страхом, когда священники бессильны добиться этого словом… когда члены церкви посягают на веру и на дисциплину, на них обрушивается суровость государей»[133]133
  Isidore de Seville Ibid, col 723—724 Мы цитируем перевод Аркийера Arquiller Н X L Augusttmsme pohtique Pans, 1955 (2eed),p 142


[Закрыть]. Таким образом, король несет величайшую ответственность перед Богом. Священники его наставляют, а его обязанность – заставлять выполнять их указания. Он обладает силой, но не властью. Здесь можно узнать геласианское учение, различающее в мире две власти: священную власть прелатов и королевскую власть[134]134
  <> Auctontas sacra ponttficum et regalts potestas Gelase, P L 59, col 42


[Закрыть], причем первая выше второй – ведь на Страшном суде прелаты будут нести ответ и за самих королей. Таким образом, Исидор берет геласианскую доктрину и пользуется ею, чтобы переложить на королей ответственность, которая по Геласию лежала на прелатах: «Пусть же светские государи знают, что Бог потребует от них отчета в отношении церкви, доверенной Богом их покровительству»[135]135
  Isidore de Seville Sententme III, 51, P L 83, col 723—724, перевод Аркийера, op at, p 93 О союзе церкви и вестготских королей во времена Исидора см Dom Sejourne Saint Isidore de Seville Pans, 1929, p 258-261


[Закрыть]. Здесь явственно выражена функция клира как руководителя общества через посредство карающей – как бы мы сказали сегодня, полицейской – власти королей. Тем самым Исидор Севильский становится проводником идей, уже очень отчетливо развитых несколькими годами раньше папой Григорием Великим. Последний имел немало случаев уточнить, как церковь может осуществлять свою миссию руководства обществом: в самом деле, для него задача императора – служить церкви. При этом он сравнивает императора с носорогом: надменный и суровый, когда был безбожником, теперь он зрит себя укрощенным, взнузданным уздой веры. Это на его власть возложена забота оберегать мир и веру с превеликим тщанием[136]136
  Gregoire le Grand Moralia 31, 46 P L 76, col 613


[Закрыть]. Поэтому выполнение своих функций может побуждать королей применять вооруженные санкции к осквернителям веры: насильникам, прелюбодеям, ворам и ко всем, чье поведение идет вразрез с христианской моралью.[137]137
  Gregoire le Grand Lettre a Brunehaut, Registrum VIII, 4, цит по Pacaut M La tlteocratte, VEghse et le Pouvoir аи Моуеп Age Pans, 1957, p 230


[Закрыть]

Власть, исходящая от Бога, была вверена монархам, чтобы «помогать тем, кто желает делать добро, чтобы расширить путь, ведущий на небо, чтобы царствие земное служило царствию небесному».[138]138
  Gregoire le Grand Registrum III, 61 Ibid, p 230


[Закрыть]

Стало быть, иерархия такова: царствие небесное выше земного, а значит, и служители первого стоят над служителями второго. Именно поэтому Григорий порицает декрет императора Маврикия, запрещающий milites saeculi (здесь: солдатам, в которых тогда была большая необходимость) становиться milites Dei (монахами): ведь служба Богу важнее мирской службы[139]139
  Ibid, p 230 См также р 29


[Закрыть]. Григорий часто говорит о необходимости для людей подчиняться иерархии, угодной Богу. Subditi в основании пирамиды должны повиноваться королям, которых, в свою очередь, направляет, просвещает, наставляет и даже поправляет духовенство. Ибо все люди, – напоминает он, – не равны, как по положению в обществе, так и по заслугам. В своей проповеди об Иезекииле Григорий оказывается продолжателем Иеронима, деля человечество на три категории, предсказанные еще в Ветхом Завете в виде образов, или типов, а именно: Ноя, Даниила и Иова. Этот образ заслуживает внимания: ведь эти три персонажа используются в Библии как образцы Справедливости[140]140
  См Иез 14 14, 28 13, Иак 5 11, Евр 11 7, 2 Пет 2 5


[Закрыть]. Все трое справедливы, говорит Григорий, но на разном уровне и по-разному. Комментируя Писание, он устанавливает иерархию заслуг. Ной вел ковчег в бурю; он олицетворяет ordo проповедников, правящих ладьей церкви. Даниил при вавилонском дворе отказывался от мяса и нечистой пищи; он предвосхищает ordo воздержных. Что касается Иова, то его терпение в физических страданиях, которые усугублялись нападками его жены, делает его представителем ordo boni conjugati (добрых супругов).

Можно не уточнять, что для Григория три сословия не находятся на одном уровне: ведь boni conjugati, даже если они стараются жить согласно велениям Бога, все-таки слишком заняты мирскими делами, и дух их раздираем противоречиями. Воздержные, держась в стороне от плотских наслаждений, не отвлекаются в своем духовном поиске. Что касается проповедников, то они не просто сами далеки от порока, но еще и показывают другим, где обретается грех, и ведут их к спасительной вере.[141]141
  Gregoire le Grand Homelie sur Ezechiel II, 5 6, P L 76 col 976– 977 Впрочем, Григорий лишь повторяет разделение, установленное еще святым Августином См прежде всего Enarrahones in Psalmos, 132, 4 et 5, Corpus chnstianorum 40, p 1928—1930, и Quaestwnes Evangehorum, II, 44, P L 35, col 1357—1358 В начале V века Евхерий Лионский отмечает это почти в тех же словах, подчеркивая общественную иерархию In Noe enim gubernatores Ecclesiae praefigurantur, in Daniele continenttamque sectantes, in Job conjugah et jushttam dihgentes (Ведь в Ное предвосхищены управители церкви, в Данииле – те, кто практикует воздержание, в Иове – те, кто женится и почитает справедливость) Eucher de Lyon Instructtones ad Salomum, P L 50, col 785


[Закрыть]

В своих «Moralia in Job» Григорий обращается к тому же предмету, вновь настаивая на существовании трех сословий верных: пастыри – воздержные – семейные люди[142]142
  Gregoire le Grand Moralm in Job, I, 14, P L 75 col 535


[Закрыть]. Здесь речь идет не столько о трех сословиях, сколько о трех уровнях чистоты. Но это неравенство в отношении греха, по Григорию, с необходимостью ведет к неравенству, которое мы бы назвали социальным. В чем оно выражается, мы уже отметили. Это следствие греха, проникшего в мир и утвердившегося в нем, из-за чего состояния людей сделались неравными. Все люди рождаются равными, но сословия имеют разные заслуги, так что одни из них правят, а другие подчиняются[143]143
  Nam, ut praefah sumus, omnes homines natura aequales genutt, sed variantes meritorum ordine, altos alus dtspentatio occulta postpomt (Ведь всех людей, как мы уже сказали, природа породила равными, но в силу различных заслуг сокрытый порядок возвысил одних над другими) Р L 76, col 203


[Закрыть]. С тех пор существуют правители и подданные. Поэтому необходимо, чтобы правители внушали страх. Тем самым оправдывается принуждение.[144]144
  < > Et tamen necesse est ut rectores a subditis ttmeantur (< > И однако необходимо, чтобы подданные боялись правителей) Regula pastorahs, VI, Р L 77, col 34


[Закрыть]

В богословские рассуждения незаметно вкрадываются элементы идеологии. Ordines meritorum (иерархия заслуг) кладется в основу ordines как таковых. Рядом с пирамидой заслуг в учении Григория возводится пирамида социальных категорий.

Небесные воинства – militiae – представляют для него еще один пример иерархии: в послании всем епископам королевства Хильдеберта II он напоминает, что в мире есть разные чины, разные сословия, угодные Богу[145]145
  Ad hoc dispensations dtvtnae provisio gradus diversos et ordines constttuit esse dtsttnctos < > (Для этого волей божественного провидения установлено, чтобы чины и сословия разнились меж собой) Epistola 54, Р L 77, col 785—786 О социальном разделении у Григория Великого см Batany J Tayon de Saragosbe et la nomenclature sociale de Gregoire le Grand // Archtvtum latinitatts medn aevi, 37, 1970, p 173-192


[Закрыть]. Исидор Севильский тоже это подчеркивает: обязательно есть servi (рабы) и domini (господа), вследствие греха.[146]146
  Isidore de Seville Sententtae III, 47 Propter peccatum < > tamen aequus Deus dtscrevit homtnibus vitam, altos servos constituens, altos dominos < > (Однако вследствие греха < > справедливый Господь ввел различие между жизнями людей, сделав одних рабами, а других господами)


[Закрыть]

От небесных воинств как раз можно было перейти к militia saecularis. Григорий не помышляет об этом. В предлагаемой им иерархии milites не фигурируют нигде, кроме как непосредственно при упоминании ангельских когорт. И, тем не менее, лексикон Григория очень богат военными метафорами: в частности, в «Moralia in Job», где он описывает всю духовную борьбу в выражениях, связанных с воинами и войной, как и его предшественники, хотя в самой книге Иова подобные выражения почти не используются. Есть ощущение меньшего интереса к milites, по крайней мере, на лексическом уровне.

Откуда это небрежение, в то время как церковь нуждалась в milites, а уже произошедшая переоценка воинского ремесла должна была бы, напротив, привлечь к ним внимание?

Ответ на этот вопрос, наверно, заключается в том, что в ту эпоху слово miles приобрело оттенок приниженности. Исчезновение понятия гражданской службы после падения Западной Римской империи не сопровождалось немедленным выходом из употребления терминов, обозначавших должности. Но трансформация военного сословия была глубокой: на смену солдатам Римской империи, обязанным всю жизнь служить государству, пришли вооруженные шайки на службе варварских вождей и королей, а после – королевское войско, собиравшееся ежегодно для весенних походов. Эти походы требовали дорогостоящей экипировки, которую не все свободные были в состоянии оплатить. Следовательно, мы наблюдаем раскол в недрах аграрного общества: с одной стороны – те, кто отправляется в войско со своей дорогой экипировкой, с другой – те, кто участвует в военных действиях лишь косвенно, например, поставляя провиант для армии. На местном уровне король чаще всего уступает свое право поддержания порядка, свой «бан», хозяевам крупных вилл, которые с помощью своих вооруженных слуг осуществляют там власть[147]147
  Ср DubyG Guerriers et paysans, VII—XII' siecle Pans, 1973, p 54, Contamine Ph La guerre аи Моуеп Age Paris, 1980, p 90-100


[Закрыть]. Власть, которая утверждает господство местной аристократии и мало-помалу стирает представление о государственной службе, о службе обществу.

В начале V века Максим Туринский еще мог проводить идею, что milites выполняют некую общественную функцию. Функцию опасную, конечно, ведь их militia может подтолкнуть их к актам, осуждаемых христианской моралью, но за это несут ответственность только они: пусть не ищут оправдания своему дурному поведению, прикрываясь своей militia, она вовсе не вынуждает их делать зло. Христианская мораль обязательна для всех христиан, пусть даже клирики и монахи благодаря положенной им деятельности стоят ближе к тому, чего требуют божественные предписания. Ведь все призваны нести militia honestatis (почетную службу). Максим Туринский упоминает при этом мытарей, показывая, что Евангелие вовсе не отстраняет их от церкви – лишь бы они воздерживались от беззаконий; то же относится и к milites. И далее он делает общий вывод, касающийся всех, кто выполняет какую-то общественную службу и некоторым образом может быть назван miles: Non enim tantum de his militantibus scriptura loquitur, qui armata militia detinentur, sed quisque militiae suae cingulo utitur, dignitatis suae miles adscribitur. Atque ideo haec sententia potest did verbi gratia militibus, protectoribus, cunctisque rectoribus (Ведь писание говорит не только о тех, кто несет военную службу: всякий, препоясанный поясом своей службы, именуется служащим своего ведомства. И потому это определение может быть отнесено, например, к воинам, стражникам и всем управителям)[148]148
  Maxime de Turin Homeha 114, P L 57, col 519


[Закрыть]. Лексические нюансы здесь очень интересны: в одной фразе объединены коннотации военные, служебные, связанные с общественной службой и с новой оценкой функции вооруженных людей, которая уточняется с помощью прилагательного armata.

Речь здесь идет о службе, но аспект зависимости в этой функции смягчается довольно хвалебными оттенками слов и приравниванием milites по положению (во всяком случае, моральному) к положению высших общественных категорий.[149]149
  См глубокий анализ этой темы у Ж Батани в III главе его диссертации Batany J Les engines et la formation du theme des etats du monde, еще не опубликованной, которую автор нам любезно предоставил


[Закрыть]

С приближением каролингской эпохи, где слово miles будет приобретать все в большей и большей мере оттенок подчиненности, ситуация изменится. Проследить за эволюцией общего отношения клириков к milites мы можем с помощью некоторых характерных вех, например, лексического состава метафор, относящихся к церкви, в глоссах к первому посланию святого Павла к коринфянам. Апостол развивает здесь образ тела, которое одно, несмотря на множество его органов и различие их функций[150]150
  1 Кор 12 12-30


[Закрыть]. В IV веке эту метафору сопровождает глосса (у «Амброзиастера») о полезности низших функций, без которых высшие – ничто. Так обстоит дело в римской императорской армии: император, сколь бы велик он ни был, должен иметь армию, которая есть тело, образованное высшими членами – трибунами, comiti, magistri – и низшими – milites[151]151
  Ambrosiaster (Pseudo Ambroise) Commentana in Eptst ad Conntluos la, XII, 22, P L 17, col 248


[Закрыть]. В 750-х гг. Бонифаций Майнцский модифицирует этот образ в духе необходимости приятия неравенства: одни – богатые, другие – бедные, одни командуют, другие подчиняются, и все это по Божьей воле. Он даже называет эти разные функции или социальные уровни словом ordo[152]152
  Nam alms ordo praepositorum est, alms subdttorum, alms dtvitum, alms pauperum, alms senum, alms juvenum (Ибо одно сословие – начальствующих, другое – подчиненных, одно – богатых, другое – бедных, одно – старых, другое – молодых) Boniface Sermo 9, Р L 89, col 860


[Закрыть]. To есть видно, что метафора используется совсем в другом смысле и удаляется от первоначального прообраза. Бонифаций переводит ее в план противопоставления неравных положений. В социальном плане речь идет о potentes и judices. Milites еще не появляются.

Рабан Мавр в 840-х гг. слово в слово использует толкование «Амброзиастера», но явно в ином контексте. То есть в его классификации нет ни социального смысла, ни военной иерархии[153]153
  Raban Maur Enarrationes in Epist I Ad Cor P L 112, col 114 Это относится как к milites, так и к tnbum, comites и magistn mihtum


[Закрыть]. Веком позже образ тела принимает новый смысл у Аттона Верчеллийского, который вводит в свое толкование иерархию более откровенно социального толка, вдохновляясь тем, что видит вокруг себя: речь идет уже не об армии, а об обществе от короля до высших членов – duces, comites, tribuni – и низших – milites[154]154
  Atton de Verceil Expostto in Epist la Ad Cor, P L 112, col 384 Verbt gratia, habet rex corpus, duces videlicet, comites atque tribunes, inter haec membra habet et pedes, milites (Например, тело короля – это герцоги, графы и трибуны, в числе прочих членов есть и ноги – воины) Слово tnbunus, как показал П Тубер для Лация Toubert P Ор ей, р 979, сохранилось только как титул, уже не связанный ни с какой организацией В ходе IX века оно полностью заменяется словами dux и consul. Имеется в виду местная аристократия


[Закрыть]. Возникают первые зачатки признания за milites общественного значения. Но в рассматриваемый нами период до этого дело еще не дойдет. До конца IX века milites не представляют собой ни общественного класса, ни даже социопрофессиональной категории. Того менее это настоящий ordo. Однако в текстах до X века иногда встречается выражении ordo militaris. Так не следует ли изучить эти тексты и попытаться понять, какая этика предлагалась в то время воинам и кто эти воины?