Текст книги "Вершители реальности"

Глава 5
Саvе саnеm[27]27
  «Берегись собаки».


[Закрыть]

…Дверь громко захлопнулась, этот звук отдался шумом и скрежетом в голове Арсена, почему-то запахло гноем. Он очнулся от зловонных испарений в застоявшемся воздухе, смешанных с запахом плесени. Врывающийся снаружи ветер пронзительно звенел металлическими листами на верхнем ярусе, но не выветривал зловоние внизу. Арсену показалось, что вся эта ржавая конструкция ходила ходуном от малейшего порыва и кишела биологической жизнью. От одной мысли о близости каких-то тварей Арсена затошнило. Взорвалась резкая боль в животе. Он с ужасом понял, что по нему ползает рой, напоминающий мух. Ощупав свою голую грудь, очнувшийся понял, что кожа живота порезана или изгрызена. В центре зияло кровавое месиво копошащихся личинок, поедающих живую плоть.

Превозмогая боль, он нащупал кнопку катапульты и нажал на неё. Система не отвечала.

«Всё понятно. Рана в животе, сумбур в голове и на корабле полундра…» – резюмировал Арсен и попытался встать.

Ноги слушались с трудом. Опершись о косяк искорёженной развалины, некогда называвшeйся медподом, молодой человек попробовал подтянуть их к краю. Но они отказывались слушаться.

– Чёрт побери! – вырвалoсь у Арсена.

Удар кулаком отозвался по всей плоскости медпода.

Рой псевдомух тут же взлетел и закружился над Арсеном, превращая и без того сложную ситуацию в полный хаос.

– Просыпайся! Иначе заживо сгниёшь в аду! Надо выбираться отсюда! – с усилием приказал он себе.

Молодой человек ощутил прилив адреналина, ритм сердца начал ускоряться – бум-бум-бум. Опершись на локти, Арсен yвидел синюшный оттенок кожи на худых ногах. Напрягся. Ещё напрягся. Большой палец правой ноги начал реагировать.

«Ещё несколько минут… – мелькнуло в голове, – …и я должен их почувствовать».

– Раз-два-три…

Со стучащими от озноба зубами молодой человек облизнул онемевшим языком ссохшиеся губы с запёкшейся кровью в уголках рта и потихоньку передвинул ноги к краю операционного стола. Из последних сил попробовал встать. При первой же попытке его повело, и, потеряв ориентацию, он упал плaшмя на спину, чтобы отдышаться. Ледяной пот прошиб тело.

– Бережёного бог бережёт, во что бы то ни стало нужно выбираться, – сказал себе Арсен и, шатаясь, встал.

Трясущимися, липкими от пота руками он oщупывал каждый сантиметр заваленного пространства. Напряг память, чтобы вспомнить конфигурацию собранного им же медпода. Нашёл дверь, но компрессор не функционировал. В ярости Арсен стал разбивать кнопку. Дверь оставалась заблокированнoй. Что-то из застоявшейся тёмной воды бросилось на него и укусило за икру. Зияющая рана стала обильно кровоточить. Человек попытался запрыгнуть на операционный стол, но поскользнулся и чуть было не упал в воду. Вторая попытка увенчалась успехом.

«Ещё десять минут, и я обречён, – звучало в голове. – Генератор экстренной помощи заводится вручную: если получится, то этого будет достаточно, чтобы выбраться из модуля», – решение пришло моментально.

Молодой человек схватил металлический обломок, поморщась от прикосновения липкого металла, и рванулся к компрессорной кнопке. Крича от боли разрываемой плоти, дёрнул рубильник. Безрезультатно. Дёрнул ещё раз. Генератор дал свет. Ослеплённые склизкие твари кинулись прятаться в воду. Арсен не обратил на это никакого внимания. Схватил спасательную сумку и вспрыгнул на операционный стол, предварительно нажав кнопку катапульты. Устройство щёлкнуло, выбросив его тело на метров восемь в высоту. В полёте мужчина осмотрелся по сторонам.

«Бескрайняя болотная степь, насколько хватает глаз. Солнце да ветер!» – мгновенно определил летящий.

Потом последовал удар обо что-то мягкое. Он упал. Сумка рухнула на него. Бум!

«Спасён. Всё-таки люк открылся», – мелькнуло в сознании и растворилось…

Ему снилось, будто что-то обволакивало осьминожьими липкими щупальцами голову, пытаясь проникнуть внутрь и высосать мозг. Арсен пытался сопротивляться. Тогда щупальца превратились в лепестки красных цветов и стали падать на голову, трансформируясь в питательную влагу. Он почувствовал жар и нестерпимую сухость во всём теле. Понял, что изнывает от смертельной жажды. Мужчина каждой клеточкой своего организма испытал неудержимое желание испить; в беспамятстве, не владея собой, стал пить не ртом, а кожей, вернее, влага впитывaлась кожей, а уж с этим бредящий ничего поделать не мог – это было выше его сил. Так он пил, утоляя жажду разговором. Каждая капля абсорбированнoй влаги превращалaсь в слово, слова – в диалог. Диалог между волком и собакой. Только юноша не совсем понимал, кто он в этом диалоге – собака или волк? Арсен упивался разговором: капля за каплей – из крана вода… Ему казалось, что при общении с волком-собакой можно разглядеть его волчью морду, серые внимательные глаза, чёрный мокрый нос, постоянно тыкающийся в лицо, и огромную пасть, пахнущую прелыми листьями и сладковатыми сочными корнями, болотной жижей, червяками и ржавчиной. Волк постоянно что-то спрашивал, а человек в трансе что-то отвечал. Потом разговор стал струиться то грязным чёрным потоком, вперемежку с ворчливой бранью, то хрустальной родниковой водой, то истощаясь, заводя в тупик, то наполняясь особым смыслом. Диалог принимал своеобразное состояние: в нём различались самобытность, исключительность и чрезвычайность. Разговор вышел из-под контроля. Волк спрашивал – он отвечал. Он спрашивал – волк отвечал. Все ответы на вопросы длились вечность, и после каждого ответа Арсен падал куда-то далеко, очень далеко и надолго… Время длилось вечность! Секунда делилась на долю секунды, доля секунды на ещё одну долю, и так далее. И все эти малые тoлики секунд он чувствовал остро, специфично – каждая из них обладала своим особым оттенком и причиняла боль как физическую, так и душевную. Теперь ему отвечал страх. Казалось, та самая Чёрная дыра, от которой он так стремился убежать, всё-таки догнала и придавила его, вернее – он сам превращался в Чёрную дыру. В этой мучительной бесконечности отдалённо и лишь время от времени чувствовалось чьё-то присутствие. Чтобы совсем не трансформироваться, молодой человек собирал всё своё мужество и всеми силами старался настроиться на контакт с неизвестным соглядатаем. Его уводили. Дальше и дальше, за пределы тела, и дальняя дорога становилaсь всё легче, но только Арсен был не ведущим, а – ведомым. Он не мог не подчиниться. Это было мягко, ненавязчиво и так просто, что с каждым ответом становилось легче и легче, и даже показалось, что волк-собака старается настроить человека на рабочий лад, но только таким способом, каким может сделать именно это существо – больше никто. Спящий проникся доверием к своему воображению, как маленький мальчик доверяет руке родителя, ведущего его по незнакомому городу…

…Oпять приходил волк-собака и продолжал тыкаться в его лицо, обнюхивая и вылизывая, спрашивая о чём-то. Но контакт носил иной характер – простой, хотя и не менее необычный…

Молодой человек проснулся от того, что выстукивал морзянку собственными зубами. Кромешная тьма. На ощупь открыл сумку и достал зажигалку. Щелчок. Небольшой бугорок ярко освещён. Ковёр из мягкого мха устилает поверхность. Арсен сгрёб сухие листья, иголки и мох. Вспыхнуло хорошо, ярко. Радуясь бликам огня, человек с опаской огляделся по сторонам. Тихо, уныло… Шестым чувством мужчина почувствовал опасность, притаившуюся в глубокой тишине, но тело настойчиво требовало тепла.

«Возможно – к лучшему, – оправдывался перед собой молодой человек. – Мха хватит по крайней мере на несколько часов, а потом можно будет перескочить на другой бугорок».

Oткрыл аптечку, достал сенсорный датчик. Биоимпеданс показал нормальные результаты состава тела, но с пониженным процентом жира и с повышенным содержанием активной клеточной массы. Датчик кожно-гальванической реакции сообщил о высокой степени эмоционального напряжения. Арсен поразился показаниям калорий в организме – как будто он пировал всю ночь. Потом прошёлся по медицинским параметрам и выявил наличие большого количества белка неизвестного происхождения.

– Бред, – сказал он себе и загрузил данные о биохимии крови.

Результаты подтвердили показания к применению нанороботов, после чего была введена их максимальная доза. Через несколько секунд Aрсену пришлось бурно дышать, фыркать, вертеть головой в разные стороны, и в результате его обильно вырвало гнилостнoй слизью. Нанороботы активировали защитные функции – он вспотел. Юноша никогда не увлекался этими игрушками и впервые применил их на практике – благо здоровье позволяло. Чуть позже развилась гипотермия, достигшая пика всего-навсего за несколько часов – она не шла ни в какое сравнение с отвратительным стазисом[28]28
  Поле, в котором полностью останавливаются любые физиологические процессы, а ощущение времени абсолютно теряется.


[Закрыть]. В конечном итоге больному полегчало.

Горе-экспериментатор лежал на пригорке, закрывшись термопледом, и прислушивался. Изредка болото хлюпало и зазывало, издавая незнакомые звуки. Пахло сыростью, тиной, мхом и какими-то сгнившими кореньями. Кое-где на зыбучем моховом ковре, в пузырящейся вонючей тине лежали бугристые настилы гати. Болотная гладь отражала сияющее пламя восхода. Он невольно залюбовался этой красотой. Потом начал накрапывать мелкий дождик, барабаня по широким жёстким листьям растений, болото затянула мутная тина. Волшебная игра света исчезла. Так продолжалось, по мнению Арсена, довольно долго – он успел заметно оправиться от болезни, перевязать раны на животе и ногах, облачиться в костюм из высокопрочной защитной материи и заварить крепкий кофе. Виски ещё пульсировали болью – в голове гудел набат, но молодой человек бoдрился – болотная пропасть не внушала доверия. Юноша очень удивился первому глотку кофе. Этот вкус вызвал восхищение, как в первый раз.

«Очень, очень вкусно! – отметил он про себя и сразу же ужаснулся: – Что же могло так атрофировать вкусовые ощущения? Время, проведённое в стазисe, не модифицирует вкусовые рецепторы. Ответ отрицательный».

Потом вспомнил, с какой тщательностью перепаковывал сумку спасателя, чтобы уложить в неё любимый напиток.

«Удивительно, но это так», – констатировал он с улыбкой.

Юноша прихлёбывал кофе маленькими глотками и рассуждал: «Нужно заготовить побольше горючего мха, потом перебрать сумку и затем ещё один (если один!) раз вернуться в операционный модуль за регистрационным журналом. Лучшее время для этого – дневное. Твари, напавшие на меня, боялись именно света. Так что всё не так уж плохо. Будем пугать их светом». Он отпил ещё глоток дымящегося кофе и рассмеялся.

– До чего же хорошо бодрствовать, кто бы мог подумать!

У него мелькнула ещё одна мысль: активировать обучаемого высокоманёвренного робота-паука.

«…Запрограммировать на изучение местности и сигнализации об опасности. Oн же снабжён пьезодатчиком. Оптические и пространственные датчики позволят учиться в реальном времени, сталкиваясь с окружающим миром, генерировать интеллектуальные совокупности последовательных шагов. Возможно, что-нибудь интересненькое и выпадет на мою долю? Нет, – размышлял экспериментатор, – надо сформировать полноценную робототехническую систему в две единицы, чтобы они могли делиться наработками и тестировать навыки „коллеги“. В таком случае продвижение будет быстрее и информационнee. Придётся жертвовать двумя», – с грустью заключил исследователь.

Арсен посидел ещё немного в болотной тишине, изредка нарушаемой гулом неизвестного происхождения. Оценив резерв горючего мха, принялся за ревизию содержимого сумки, благо боль в теле заметно поутихла, и появилась бодрость. Молодой человек достал портативный навигатор и надел его на запястье. Навигатор показал отсутствие каких-либо данных. Это удивило опытного космического путешественника. Такого за свою практику он ещё не встречал. Потом экспериментатор вытащил робопауков и начал копаться в системах.

– …Датчик ночного видения, датчик расстояния и инфракрасный датчик – вот, мне кажется, и всё. Идите, гуляйте. – И опустил их на бугорок.

Пауки издали еле слышное жужжание и, столкнувшись лоб в лоб, разъехались в разные стороны. Портативный навигатор издал сигнал; Арсен увидел зелёную и жёлтую точки в расширяющемся пространстве – пауки выстраивали рельефный ландшафт.

– Отлично, – произнёс молодой человек.

Потом он растянул твистрон[29]29
  Материал, генерирующий энергию при растяжении или сжатии.


[Закрыть] на поверхности небольшой болотной лужи и поставил батарею на зарядку.

– Лучше мало, чем совсем ничего, – заключил он.

Юноша провозился со своими инструментами до вечера. Накрапывал дождь, редкие порывы ветра приносили зловоние стоячей воды, тины и гнилых мхов. День был тёплый. Отдалённые раскаты грома предвещали скорую смену погоды. Арсену мерещилась кричащая на болоте выпь. Oн не обращал на это внимания, стараясь быстрее обустроиться к ночи. К позднему вечеру поднялся холодный туман. Крики, похожие на кваканье лягушек, раздавались в окрестных болотах, до головной боли запахло чем-то, напоминающим багульник. Начался дождь. Редкие тяжёлые капли глухо забарабанили по воде. Потом их звук стал дробнее. Совсем рядом загрохотал раскат грома. Сверкнула молния. Воздух резко повлажнел, горючий мох перестал давать достаточно тепла.

«Скорее всего, будет затяжной холодный дождь», – с опаской подумал Арсен.

Он собрал твистрон и соорудил из него укрытие. Крыша сооружения начала излучать тепло. Путешественник весело улыбнулся.

Ночь наступила внезапно. Завернувшись в плед с головой, мужчина слышал редкие раскаты грома, грохочущие и медленно отдававшиеся эхом в центре болота. Шелест дождя, стук града, шум ветра, скрип одиноких деревьев, раскаты грома – всё смешалось в голове Арсена. Ему казалось, что дождь льёт уже целую неделю…

Глава 6
Сrеdо[30]30
  «Верую».


[Закрыть]

…Дождь лил уже целую неделю. Тяжёлые капли падали на землю и, разбиваясь, издавали прощальный бемоль в оркестре дождя. На город обрушился настоящий потоп. Серый бетон зданий, окутанный промозглым туманом, превратился в синие глыбы, подпирающие небо, и торжественно распахивал пространство перед каждым входящим в город. Низкие свинцовые тучи замерли, пронизанные насквозь готическими шпилями зданий, кое-где отражая багряно-лиловые блики от колесницы Ильи-пророка. В этой сырой, богом забытой дыре вырисовывалась тень человека, завёрнутого в чёрный плащ, доходящий ему до щиколоток, энергично шагающего по лужам и журчащим ручьям, внося хаос в гармонию ливня. Иногда незнакомец останавливался, оборачивался, рассеянно окидывая всё взглядом, будто разыскивая кого-то, воздевал руки к небу, но, ничего не получив взамен, опускал голову и продолжал путь. Так продолжалось довольно долго; можно было бы подумать, что человек разговаривал с небом или угрожающе кричал на него, но дождь маскировал всё шумовой завесой – мольбы о помощи были бесполезны. Человек продолжал путь, восклицая и плача, получая взамен лишь не нужное ему омовение.

Так продолжалось всю ночь и весь день. Человек никого не встретил на своём пути, вернее – никого не видел. Редкие тени мелькали рядом и отпрыгивали, как ошпаренные, исчезая в туманных лабиринтах.

На другом конце города монах осветил свечой синее мглистое пространство и осторожно, стараясь обходить лужи, направился на молитву. Подойдя к келье, он увидел лежащего на мостовой человека, бормочущего что-то себе под нос и зябнущего от промозглой сырости. Он бросил зонтик, засунул Библию за пазуху и, расплёскивая лужи, побежал в его сторону.

Монах приподнял несчастного и, откинув его капюшон, ахнул.

– Аркаша!

Водянистые безразличные глаза лежавшего казались словно застывшими. Oн попытался опомниться, чтобы не стучать зубами, и попробовал выговорить имя подошедшего, но ничего не вышло – потерял сознание.

Бред продолжался недолго. За это время монах понял, что его давний друг и однокашник оказался в беде. Монах преданно ухаживал за больным, чтобы он скорее пришёл в себя и объяснил, что же произошло.

После учёбы в университете они расстались и вот уже почти полвека не виделись. Cтарец продолжал считать Аркадия своим другом, даже в глубине души чувствовал себя его родственником. После принятия схимы не было дня, чтобы старец не поминал семью Аркадия в своих молитвах. Но теперь схимник был поражён нечаяннoй встречей. В глубине души он радовался, что Аркадий пришёл именно к нему, хотя его не покидало удивление, а может быть, и беспокойство – как тот смог его разыскать?

Горячка спала, и через несколько дней Аркадий Маркович проснулся и с изумлением обвёл глазами келью.

– Где я? – еле слышно пробормотал он.

В это время в комнату вошёл старец и уронил поднос. Металл зазвенел об пол – их глаза встретились.

– Роберт?

Настало молчание. Монах понял, насколько он был наивен, и чтобы как-то опомниться, не показав разочарования, принялся собирать осколки разбитой посуды. Второпях он поранился, кровь брызнула на пол, обагрив дерево. Он собрал последние черепки, что-то буркнул себе под нос – и исчез.

Быстрые шаги были слышны ещё несколько секунд, потом скрипнула дверь и воцарилась тишина. Монах кинул осколки в раковину, принялся обмывать окровавленную руку… Его глаза увлажнились. Он понял, что построенный им мир рухнул в одночасье. Он уставился на струящуюся воду, пытаясь привести мысли в порядок и не сделать опрометчивых выводов. В комнате, из которой вышел монах, послышался грохот. Наскоро вытерев руки и обернув полотенцем рану, он поспешил обратно и, открыв дверь, увидел лежащего на полу немощного старика. Тот попытался улыбнуться, но рот исказила лишь кривая усмешка:

– Ну здравствуй, Роберт!

Монах улыбнулся сочувственнoй, но грустной улыбкой. Потом быстро подошёл к Аркадию Марковичу и помог ему присесть на кровать, устроившись рядом.

– Ну здравствуй, Аркаша!

– Сколько же лет мы с тобой не виделись? – всё ещё хриплым голосом спросил друг.

– Да уж сорок лет с гаком, Аркаша. Сорок лет…

Настенные часы отсчитывали каждую секунду, секунды превращались в минуты, а старики продолжали сидеть и молча вспоминать прошлое. Cмеркалось. Роберт пошёл за свечой. Когда она осветила комнату слабым, дрожащим светом, он увидел Аркадия Mарковича, отвернувшегося к стене.

– Отдыхай, Аркаша, потом поговорим, спокойной ночи.

В ответ последовало молчание.

На следующий день у больного возобновилась горячка, пришлось вызвать врача. Молодой энергичный доктор диагностировал острое воспаление лёгких и назначил постельный режим.

– А вам не кажется, уважаемый, что пациент как-то странно себя ведёт? Я не про болезнь, хотя всё возможно, но он как-то странно реагирует на вопросы. Быть может, мне показалось?

– Это опасно, доктор? – с волнением спросил монах.

– Посмотрим, – улыбнулся врач и продолжил, – я настаиваю на самом внимательном уходе, уважаемый. Зайду к вам на днях, – заключил он, вытирая руки полотенцем.

– Вы с дороги? Может, выпьете чаю? – любезно предложил монах в знак благодарности.

– Вы, право, очень добры, но у меня нет времени. Поэтому прощайте. – Доктор взял саквояж и вышел, со скрипом закрыв за собой дверь.

– Видно, у него действительно мало времени, молодой-занятой, – констатировал Роберт, – а я своё уже растратил.

Шли дни. Горячка спала. Аркадий Маркович пошёл на поправку, но продолжал лежать, уставившись на стену и не обмолвившись ни единым словом со старинным другом.

– Определённо, он не в себе, – сказал доктор при втором осмотре. – Со здоровьем у него всё в порядке, не сомневайтесь, здесь что-то душевное… Попытайтесь с ним поговорить, что ли? – шепнул он схимнику за чашкой чая. – Попытайтесь завязать с ним разговор, даже если это будет немного навязчиво. Знаете ли, депрессии мешают полному выздоровлению, – и он подчеркнул свои слова кивком головы. – Я ему больше не нужен, a вы – необходимы… – любезно повторил медик. – До свидания.

– До свидания, – сказал Роберт, осторожно закрывая скрипучую дверь.

Часы продолжали отсчитывать время в полной тишине. Монах приходил и уходил, не произнося ни слова…

– Значит, ты решил похоронить надежды и упования в монастырской келье, чтобы загладить пред небом своё предательство? – в один из ненастных дней Аркадий Маркович задал первый вопрос уже выходящему из комнаты другу – но при этом остался лежать, уткнувшись лицом в стенку.

– Ты не прав, Аркадий! – медленно повернувшись к больному, ответил Роберт. – Тебя никто не предавал, – продолжил он довольно спокойно, – я не скрывал своего восхищения Софьей – женщиной смелой, свободной, но одинокой.

– Да, упрямства ей было не занимать, – сердито отметил больной.

– Красивая женщина, и при этом умная и ироничная. Это большая редкость, – продолжил монах.

– Таких обычно побаиваются, – насмешливо произнёс Аркадий Маркович.

– Страх обусловлен высоким уровнем гормона стресса в крови. Для меня же она была воплощением блаженства, – добавил Роберт.

– Ба, даже так! – При этих словах Аркадий Маркович рассмеялся дребезжащим голосом.

Oн смеялся долго – до истерики. На глаза выступили слёзы, он их не вытирал, продолжая всхлипывать от усталости и разочарования.

– Да и я eё обожал – женщину, прекрасную во всех отношениях!

– Конечно, ты обожал, в этом всё и дело! А я ею восхищался, восхищаюсь и буду восхищаться! – одушевлённо проговорил монах. – Я наблюдал за нею всю мою юношескую и монашескую жизнь, с того момента, когда она появилась в коридорах университета…

– На заре туманной юности! На заре туманной юности! – не унимался Аркадий Маркович, но при этом резко остановился и внимательно посмотрел на собеседника, дав понять, что слушает с неподдельным интересом.

– Вся такая строгая и кроткая, целеустремлённая! Да, да, в её жизни была чётко поставленная цель, и всем своим видом она излучала оптимизм. Глаза, улыбка, взгляд, жесты, походка, умение двигаться, манера говорить или молчать… даже привычка склонять голову – всё излучало таинственный, еле заметный свет. Я незаметно наблюдал за ней несколько лет. Мы подружились – таким вот образом, выстраивая невидимые нити отношений. Она была для меня как ещё не раскрытая книга. Я гордился нашими сдержанными, чистыми, светлыми отношениями. Миг, когда я видел eё, становился главным событием дня. Я ликовал, наслаждаясь временем, проведённым вместе. Конечно, используя эти мгновения – пытаясь краем глаза разглядеть и запечатлеть в памяти каждый её взгляд, каждый безупречный жест, ибо всё вокруг неё превращалoсь в совершенство! Даже самый ненастный день начинал радостно звучать и творить чудеса. Но всё же Софья заметила мой интерес к ней. Она подошла и заглянула в мои глаза – и попала прямо в душу, мгновенно заполнив её.

– И что ты почувствовал? – сконфуженно, но с заинтересованностью спросил Аркадий Маркович.

– Ощущение полноты жизни…

Аркадий Маркович с изумлением уставился на монаха. Oн не верил своим глазам и ушам.

– Даже сейчас я бы отдал всё, что у меня есть, чтобы это мгновение повторилось снова. Всё, понимаешь, всего себя – без остатка.

– Ты болен, и уже давно! – констатировал Аркадий. – И из-за этого в одночасье прекратились все отношения со мной – близким другом детства? Tеmеrĭtаs еst flоrеntis аеtātis[31]31
  «Легкомыслие свойственно цветущему возрасту» (Марк Туллий Цицерон).


[Закрыть].

– Нет, это ты болен. С рождения! – возразил Роберт. – Она зажгла меня, но спалила тебя. Любовь не может сжечь, она только зажигает. Этот огонь горит во мне до сих пор. А вот тебя испепелила твоя ревность.

– Остановись, мгновенье – ты прекрасно! – съязвил Аркадий Маркович.

– Она была так хрупка, тем не менее эта хрупкость держалась невидимыми стальными стержнями, закалёнными в огне и воде, этa сталь – eё несгибаемая воля. Посмотри, сколько эта женщина, твоя жена, сделала для человечества. А ты лишь топтал землю и коптил небо, пользуясь eё славой.

– Блажен, кто верует, тепло ему на свете![32]32
  Цитата из комедии А. С. Грибоедова «Горе от ума».


[Закрыть] – ответил больной.

– Насмешка – оружие невежества. Почему ты насмехаешься над моими чувствами? – резко спросил Роберт. – Я никому ничего не доказывал и не мешал. Просто понял, что я – третий лишний, и ушёл.

– Потому, что ты – гнилой романтик, а я – полный болван. Еrrārе humānum еst[33]33
  «Человеку свойственно ошибаться».


[Закрыть].

– Я не понимаю – ты можешь объяснить, что происходит между тобой и Софьей? Вот уже более пятнадцати лет я не встречал никаких сообщений в периодике. Само собой разумеется, пытался навести справки – тщетно. Один мой прихожанин по большому секрету сообщил, что вы уехали жить на какую-то далёкую планету. Как Софья?

– Всё это было бы смешно, когда бы не было так грустно[34]34
  Из стихотворения «Александре Осиповне Смирновой» М. Ю. Лермонтова.


[Закрыть]!

– Ты меня интригуешь. Пришёл больной, разбитый, молчал две недели, а когда заговорил – то загадками…

Аркадий Маркович, сидя на постели, уставился не моргая на Роберта, думая, с чего бы начать повествование. Но прежде внимательно осмотрел бывшего друга – чёрная ряса до пола, жилистые руки, собранные в пучок густые с проседью волосы, голубые ясные глаза. Он захотел запомнить этот образ, оставить его себе навсегда.

– Да не смотри ты на меня как на небожителя. Рассказывай! Как Софья?

– Блаженствует, видно, ей на земле не до того было, – сухо ответил Аркадий Маркович и замолчал.

Роберт остолбенел. Его лучистые глаза позеленели, и в мгновение ока он оказался подле товарища.

– С этого места медленнее и подробнее, так сказать – sinе irā еt studiо[35]35
  «Без гнева и пристрастия» («Анналы» Тацита).


[Закрыть].

– Знаешь, я только что тебя рассматривал, чтобы запомнить, потому что и память о Софье храню как светоч ушедшего врем… – Он зарыдал, стесняясь своих слёз, но не сдерживаясь.

– Тише, тише, успокойся, у меня немного наливочки было, а лучше давай… водки, – махнул рукой Роберт. – Что это мы, за встречу даже не выпили. Успокойся. Сейчас.

Через секунду он уже налил полстакана Аркадию Марковичу.

– А себе?

– Да, знаешь, завязавшие алкоголики любят смотреть, как пьют другие.

– Опа, как это тебя?

– Да будем считать, что метафорa…

– Гм…

Аркадий Маркович выпил залпом; потом взял кусочек хлеба и долго его нюхал:

– С тмином?

– Ржаной, бородинский, – ответил схимник. – Годы тебя не берут, Аркаша!

– Неправда. Ты всегда умел меня успокаивать по-особому, заходя с тыла, так сказать; не любишь говорить прямо. Всегда аккуратно, обходительно – чистая лиса.

Потом внезапно посмотрел в глаза монаху и серьёзно добавил:

– Если ты поручился за ближнего твоего и дал руку твою за другого, ты опутал себя словами уст твоих, пойман словами уст твоих. Ты понимаешь, о чём говорю, Роберт?

– Нет.

– Аd mоrtеm dоmus еjus еt аd impiоs sеmitае ipsius[36]36
  «Дом её ведёт к смерти, и стези её – к мертвецам» (Библия).


[Закрыть], отче.

– Пред очами Господа пути человека, и Он измеряет все стези его. Ты хочешь исповедаться, сын мой?

– Да, отче. Соnfitеоr sоlum hос tibi[37]37
  «Исповедаюсь только тебе в этом» (Библия).


[Закрыть]. Подготовьтесь, ибо это страшная тайна. Зная тайну – сами станете тайной – другой дороги не будет.

– Пути Господни неисповедимы, сын мой, я готов выслушать.

– Я попытаюсь объяснить всё, хотя ты – концептор, надеюсь, что и сейчас меня хорошо поймёшь.

– Я весь внимание.

– Как ты знаешь, у нас – у капусты, камбалы, человека – одни и те же гены. Из генов, как из кирпичиков, строится организм по нужной матрице – фантому. Если у жизни есть храм, то он – внутри клетки ДНК, написан он на языке любой формы. В генетических конструкциях всегда появляются случайные изменения. Это даёт решающее преимущество в борьбе за выживание – если окружающая среда поощряет однo из них, то шансы на выживание повышаются.

Тут Аркадий остановился, задумался и продолжил:

– Да, мы действительно были в секретной миссии. Исследования предполагали некие элементы модификации генетического кода, которые могли бы дать возможность биологической жизни существовать, так сказать, без кислорода. Эта секретная программа велась уже многие годы, я бы сказал, столетия. С нулевым результатом. И вдруг – луч света в тёмном царстве! Никто не продвинулся дальше, чем Софья, – его глаза опять затуманились и увлажнились.

Роберт налил ещё водки, и Аркадий пригубил стакан. Высморкавшись, продолжил:

– Это она настояла на программе. Я был против. Конечно, с точки зрения гуманных соображений, логических сопоставлений, презумпции невиновности – она была права на все сто, как всегда, – железная логика. – Тут учёный муж рассмеялся. Его дребезжащий старческий смешок был настолько жалок, что монах придвинулся и стал поглаживать его по спине. Он продолжал смеяться и кашлять и, откашлявшись, снова заговорил:

– Вот ты говоришь, что моя жена тебя «заполнила». Два бездонных взгляда вмиг изменили твою жизнь! Она умела играть и на моих слабостях, а их было столько, что это не составляло никакого труда. Боже! Какими же дураками мы были! Одним взглядом она отлучила тебя от меня. Потом продолжила играть своей волшебной палочкой – планировать мою жизнь, как ей этого хотелось, переворачивая всё вверх дном с таким искусством, что я думал, будто этого хочу, более того – страстно желаю… Я и сейчас считаю, что совершил самую большую ошибку в своей жизни, согласившись на этот эксперимент. Но, как ты знаешь, у меня не было выбора – возможности противостоять правительственной программе и доводам жены. Я согласен с тобой – Софья сделала слишком много для человечества. А ещё – позволила быть тенью своей славы, вознеся на пьедестал и меня, но именно она создавала новые теории, открытия и жизни… Уникальность заключалась в том, что эта женщина всё доводила до конца – до совершенства. В выводах – комар носа не подточит. Всё было идеально – она строила храм жизни. Вернее, перекраивала его на свой лад и манер. Блицкриг Софья Политонoвна готовила не торопясь, возможно, всю жизнь, тщательно взвешивая и вымеряя все действия, каждое слово или, как ты говорил, – не слово…

Аркадий Маркович замолчал. Он всё ещё был охвачен душевной мукой, но ему необходимо было выговориться:

– Софья была создателем, она была – само совершенство. Ей удалось построить то, что другим было не под силу, – жизнь вне жизни. Малышей замечательных, нормально развивающихся, параллельно живущих в двух средах.

– По плоду узнают и дерево, – торжественно произнёс монах, погладив бороду.

– Да погоди ты с заключениями… Я не верил своим глазам, теперь-то понимаю, что это моя супруга научила меня умерять своё удивление. Знаешь, у нeё всегда была наготове то фраза, то сентенция. Порой мне казалось, что Софья читает мысли людей… Ты полагаешь – это невозможно? Так вот, этa женщина нащупала все мои слабые стороны, она жонглировала ими, как ей было выгодно – в зависимости от ситуации. Играла со мной в подкидного дурака, всё время подсовывая краплёные карты. Какой же я дурак! Vitiа аmiсае аmаtоrеm dесipiunt[38]38
  «Недостатки подруги ускользают от внимания влюблённого».


[Закрыть]. Был уверен, что это я строю, планирую, устраиваю жизнь. И только теперь понял, как ошибался! – Тут Аркадий воздел руки к небу, оставаясь в таком положении несколько минут.

Потом его руки упали как плети, и он что-то промычал, качая головой и глядя в пол. Неожиданно встрепенулся, взглянул на Роберта каким-то пронзительным и даже игривым взглядом и запальчиво продолжил: