Текст книги "Жуков. Портрет на фоне эпохи"

Жуков вылетел из Москвы 25 мая 1939 года. Через несколько часов его самолет приземлился в Чите, где находилось управление Забайкальского военного округа. Он ничего не рассказывает о том, что делал во время этой своей остановки, только упоминает, что японская авиация проникала в воздушное пространство Монголии на большую глубину. За два или три дня, проведенные в Чите, Жуков обязательно должен был во всех деталях ознакомиться с состоянием тылового снабжения 57-го особого корпуса, маршруты которого начинались как раз в этом городе – крупном транспортном центре Транссибирской железнодорожной магистрали. Этот вопрос имел первостепенное значение. Ведение боевых действий на Халхин-Голе, в 1200 км от баз снабжения, было невозможно без налаживания безупречной работы транспорта и тыловых служб. Странно, что Жуков совершенно не упоминает командарма Григория Штерна, командующего Забайкальским военным округом, чье имя всего один раз появляется на 35 страницах «Воспоминаний и размышлений», посвященных операции на Халхин-Голе. Маленького роста, коренастый, с квадратными усиками, как у Гитлера, Штерн на всех фотографиях, сделанных на Халхин-Голе, выглядит незаметным, замкнутым и как бы отсутствующим. Он был комиссаром, затем военным советником в Испании. Видимо, к тому времени Штерн чем-то навлек на себя подозрения партии в нелояльности, что, возможно, объясняет его поведение. В Чите Жуков не мог не представиться ему, и во многом именно Штерна он должен был благодарить за отличную организацию снабжения, на чем основана его победа на Халхин-Голе. Он признает свой долг перед старшим товарищем много лет спустя и только один раз, в беседе с Симоновым[258]258
  Маршал Жуков, каким мы его помним. С. 73.


[Закрыть].

27 мая 1939 года Жуков прибыл в Тамцак-Булак, монгольский городок, где находился штаб 57-го особого корпуса. Его там встретили командир корпуса комдив Н.В. Фекленко, комиссар корпуса М.С. Никишев и начальник штаба комбриг А.М. Кушев. В своих мемуарах Жуков переигрывает, описывая свою роль бульдозера:

«Из доклада [Кушева] было ясно, что командование корпуса истинной обстановки не знает. Я спросил Н.В. Фекленко, как он считает, можно ли за 120 километров от поля боя управлять войсками.

 –  Сидим мы здесь, конечно, далековато,  – ответил он,  – но у нас район событий не подготовлен в оперативном отношении. Впереди нет ни одного километра телефонно-телеграфных линий, нет подготовленного командного пункта, посадочных площадок.

 –  А что делается для того, чтобы все это было?

 –  Думаем послать за лесоматериалом и приступить к оборудованию КП.

Оказалось, что никто из командования корпусом, кроме полкового комиссара М.С. Никишева, в районе событий не был»[259]259
  Жуков Г.К. Указ. соч. 1-е изд. С. 153–154.


[Закрыть].

Эту сцену следует оценивать очень осторожно. Жуков не мог так грубо наброситься на Фекленко. С одной стороны, Фекленко – его прежний сослуживец по Белоруссии, с которым он был близко знаком; с другой стороны – он кандидат в члены ЦК партии. И это последнее обстоятельство требовало от Жукова особой осторожности, тем более что за ним самим присматривал командарм Кулик, желтолицый карлик – типичный комиссар, друг и заместитель Ворошилова, приехавший вместе с Жуковым из Москвы. Таким образом, во время своей инспекции сам инспектор находится под присмотром старшего по званию. Такая перестраховка была распространенным явлением в сталинской системе. Как бы то ни было, Жуков 28 мая отправился на передовую позицию, откуда наблюдал за боем. 30-го он отправил Ворошилову рапорт, продублированный 3 июня еще одним, мало отличающимся от первого по содержанию: «…В течение 28 мая шел исключительно неорганизованный бой, управляемый только командирами подразделений. В течение 29 мая противник занимал высоту 2–3 км восточнее Халхин-Гола. Части группы, усиленные двумя батальонами 9-й мотобригады, наступая в лоб, пытались овладеть высотами; к исходу 29 мая части закрепились на реке, имея главную группировку западнее реки Халхин-Гол. В результате исключительно неорганизованного боя части в течение 28 и 29 мая понесли ориентировочно потери: убитыми – 71, ранеными – 80, пропавшими – 33. Среди причин потерь и неудовлетворительного боя отмечались: 1. Тактически неграмотное решение и легкомысленное отношение командования и штаба 57-го стрелкового корпуса к организации боя, отсутствие учета маневренной возможности и тактики противника. 2. Передоверие организации и ведения боя полковнику Ивенкову (начальник оперативного отдела штаба корпуса), выброшенному на командный пункт в единственном числе и без средств связи. 3. Незнание фактической обстановки на поле боя командованием корпуса». В рапорте от 3 июня Жуков хотя и демонстрирует некоторую деликатность, но повторяет свое суждение: «Фекленко, как большевик и человек хороший, и, безусловно, предан делу партии, много старается, но в основном мало организован и недостаточно целеустремлен»[260]260
  Краснов В. Жуков, маршал великой империи. С. 102.


[Закрыть].

Нам неизвестна реакция Ворошилова на эти два рапорта. Похоже, что принять меры его побудил третий, направленный ему комкором Смушкевичем, заместителем командующего ВВС. Ввиду участия в действиях на Халхин-Голе значительных японских военно-воздушных сил, советское командование 29 мая направило в Монголию 48 пилотов и инженеров из числа самых заслуженных и награжденных. Половина из них даже имела уникальный опыт боевых действий против люфтваффе и региа аэронатика (франкистской авиации) в Испании и против японских ВВС (в Китае). Высокий, атлетически сложенный, отчаянный летчик-испытатель, Яков Смушкевич был тем самым легендарным «генералом Дугласом», который командовал советской авиационной бригадой на войне в Испании. Получивший звание Героя Советского Союза, невероятно популярный, Смушкевич, по возвращении в СССР, нашел ВВС обескровленными Большим террором: из 13 000 офицеров, служивших в них в 1937 году, были арестованы 4724, в том числе командующий ВВС Алкснис. В тюрьме сидели и знаменитые конструкторы Туполев и Поликарпов. Оценив за несколько дней ситуацию в Монголии, Смушкевич направил телеграмму Ворошилову: «Пришел к убеждению, что командование корпуса и лично Фекленко распустили части, совершенно не наладили тыл и очень низкая дисциплина. Бесспорно, что к войне командование корпуса не готовилось, или плохо готовилось. Поэтому при незначительных событиях командование растерялось, и это прямо сказалось и на авиации. Теперь тут наводит порядок Жуков. По-моему, целесообразно его хотя бы на время оставить командующим корпусом». Через несколько дней пришел ответ от Ворошилова: «Неподготовленность частей корпуса, в том числе авиации, недопустимую растерянность командования всех степеней, начиная с Фекленко, мы ежедневно чувствовали. Еще хуже выглядят авианачальники ЗабВО с Изотовым во главе. Обоих этих командиров на днях заменим»[261]261
  Дайнес В. Жуков. С. 95.


[Закрыть].

В дополнение ко всему, 9 июня шеф НКВД Берия переслал Ворошилову рапорт Панина, начальника Особого отдела 57-го корпуса: та же констатация полной дезорганизации. Через два дня Ворошилов обратился к Сталину с просьбой санкционировать отставку Фекленко. 12 июня 1939 года комдиву Жукову сообщили, что он назначен командиром 57-го особого корпуса.

Прежде чем перейти к описанию действий Жукова летом 1939 года, необходимо хотя бы коротко изложить стратегическую ситуацию в регионе, приведшую к необъявленной войне на Халхин-Голе. После унизительного поражения в Русско-японской войне 1904–1905 годов, в результате которой она была вытеснена из Маньчжурии, Россия боялась, что в руки Японии попадет и вся Сибирь. В 1918 г. Токио направил свои войска в Сибирь в рамках интервенции стран Антанты и оккупировал значительную часть Транссибирской железнодорожной магистрали. Японские войска эвакуировались с советской территории только в 1922 году и с крайней неохотой. В 1919 году, на китайском полуострове Квантун (Гуаньдун), находившемся под властью Японии, была создана Квантунская армия, имевшая широкую автономию от Токио. Очень скоро она стала крупной силой в регионе. Во всех планах и Квантунской армии, и имперского Генерального штаба СССР указывался как главный противник Японии. В сентябре 1931 года Квантунской армией был спровоцирован инцидент, получивший название Мукденского, после чего, в результате молниеносно проведенной операции, Япония захватила огромную китайскую провинцию Маньчжурия. В следующем году на ее территории было создано государство Маньчжоу-Го, находившееся под японским протекторатом. Так японские и советские войска оказались друг напротив друга вдоль общей границы протяженностью в 5000 км. Москва предложила заключить договор о ненападении, но Токио в декабре 1931 года отверг это предложение. Почти тотчас после этого обе стороны зафиксировали первые пограничные инциденты.

Для Сталина и Ворошилова Япония стала врагом номер один, опередив даже Польшу. Ее вторжение в Маньчжурию привело к значительным корректировкам первого пятилетнего плана в области производства вооружений. 13 июня 1932 года Комитет обороны, только что учрежденный Советом народных комиссаров, принял решение усилить военную группировку в Сибири и создать Тихоокеанский флот с базой во Владивостоке. С конца этого года было отмечено движение на Дальний Восток первых эшелонов с войсками и строительство укреплений. Все это проходило под эгидой вновь созданной Дальневосточной армии, командующим которой был назначен Блюхер. В 1934 году Москва перебросила на Дальний Восток 500 самолетов, в том числе 170 дальних бомбардировщиков ТБ-5, способных от Владивостока достичь Токио, который в то время был городом из дерева и бумаги. В Токио встревожились и начали разрабатывать планы превентивной войны. В июле 1937 года Япония начала войну с целью завоевания Китая – огромное по масштабам предприятие с непредсказуемым исходом, которое должно было бы охладить ее воинственный пыл в отношении СССР. Но этого не произошло, поскольку Квантунская армия, начальником штаба которой тогда был известный «ястреб» генерал Тодзио, после пережитой Красной армией масштабной кровавой чистки не считала ее серьезным противником. Результатом такой оценки стало наращивание сил обоих противников. Численность советских войск на Дальнем Востоке возросла со 100 000 человек в 1931 году до 531 000 в 1939-м, численность Квантунской армии за тот же период с 65 000 до 270 000. Полковник Феймонвилл, американский военный атташе в Москве, совершил поездку по Транссибу до Владивостока. В своем донесении он написал: «Весь советский Дальний Восток производит впечатление укрепленного лагеря. Всюду, даже на самых маленьких станциях и между ними, видны подразделения Красной армии. Особенно заметны летчики и танкисты»[262]262
  Faymonville Ph. Report 913 on Trans-Siberian Railway. 1937. 16 августа. В: Herndon J.S. et Baylen J.O. Col. Philip R. Faymonville and the Red Army 1934 – 43 // Slavic Review. Vol. 34. September 1975. № 3. P. 483–505.


[Закрыть].

Дальний Восток

На фоне наращивания обеими сторонами в регионе живой силы и техники пограничные инциденты становились все чаще и жестче. В июне 1937 года японцы внезапно захватили два островка на реке Амур. После десятидневной перестрелки Блюхер отвел свои войска. Военный обозреватель «Нью-Йорк таймс» после этого счел возможным озаглавить свою статью от 3 июля: «Обнажилась слабость Советов». В этой ситуации Сталин проявил решительность и не позволил себя запугать. Дальневосточный военный округ был преобразован в Дальневосточный фронт, что означало перевод его в режим военного времени. В июле 1938 года, на границе между Кореей (японской колонией), Маньчжурией и СССР разразилась настоящая маленькая война, и на этот раз советская сторона ввела в дело крупные силы. В «инциденте у высоты Чжангуфэн», как называют этот конфликт японцы, или в «боях у озера Хасан», по советской терминологии, под командованием Блюхера, а позднее Штерна приблизительно 23 000 красноармейцев из 39-го корпуса сражались против 7000 японцев. После двух недель ожесточенных боев, в которых японская сторона потеряла убитыми 1500 человек, а советская – в два раза больше, Токио приказал отвести свои войска со спорной территории. Агентство ТАСС трубило о победе, Штерн получил звание командарма и звание Героя Советского Союза, но говорить о безоговорочной победе СССР нельзя. Имея трехкратное превосходство в живой силе, с поддержкой 200 самолетов (при отсутствии авиации у японцев) и мощной артиллерии, 39-й корпус так и не сумел выбить японцев с жалкого холма. Из 200 советских танков, бездарно введенных в бой, две трети были уничтожены. Подобные результаты пограничного столкновения, усиленные огромной яростью Сталина, вызванной делом Люшкова[263]263
  Генрих Самойлович Люшков, комиссар ГБ 3-го ранга, полномочный представитель НКВД по Дальнему Востоку. 13 июня 1938 г. перебежал в Маньчжурии к японцам. Самый высокопоставленный советский перебежчик из числа сотрудников спецслужб. Перевезенный в Токио, Люшков активно сотрудничал с японской разведкой и пропагандистскими службами вплоть до 1945 г. Сообщил важные сведения о Большом терроре, в частности об ослаблении Красной армии в результате чисток, что побудило японское командование к новым военным авантюрам против СССР.


[Закрыть], решили судьбу маршала Блюхера: 18 августа он был вызван в Москву и 22 октября арестован со всей своей семьей. В начале ноябре он умер в тюрьме от побоев. Старшие офицеры, служившие под его началом, были уничтожены за «троцкистский заговор и шпионаж в пользу Японии»[264]264
  В Москве, где страх перед бонапартизмом не ослабевал, опасались мятежа Дальневосточной армии, в командовании которой оказалось столько предателей и шпионов; поэтому Сталин приказал разделить ее на три части: Забайкальский военный округ (командованию которого подчинялся Жуков), 1-ю и 2-ю особые краснознаменные армии.


[Закрыть]. Комиссар Лев Мехлис, бывший главный редактор «Правды», а теперь начальник ПУРа, без устали прочесывал штабы разных уровней в поисках платных шпионов микадо.

Поскольку японцам удалось взломать секретный советский шифр, они читали обо всех этих событиях, словно по книге. Их уверенность в том, что РККА не способна оказать сколько-нибудь серьезное сопротивление, еще более укрепилась. Когда в марте 1939 года в речи на XVIII съезде партии Сталин предупредил о том, что на любую попытку нарушить неприкосновенность советских границ СССР готов ответить двойным ударом по поджигателям войны, в Токио посчитали его слова обычным блефом и увидели в них дополнительный аргумент в пользу того, чтобы предпринять некую военную акцию против Советского Союза.

Конфликт на Халхин-Голе начался с ничтожного инцидента. 4 мая 1939 года возле реки Халхин-Гол (японцы называют ее Халха) возникла перестрелка между монгольскими кавалеристами и японским патрулем. На этом участке граница между Монголией и Маньчжоу-Го была спорной. По мнению японцев, она проходила по самой реке; советская сторона считала, что граница отстоит на 30 км от реки и проходит через городок Номонган. Район этот пустынный, без дорог, одна голая равнина – идеальное место для применения танков. Бывают здесь только монгольские пастухи, перегоняющие через пустыню свои стада и табуны, невзирая на сильные жару и холод, засуху, песчаные бури и мошкару. Единственной преградой является река, шириной от 100 до 150 метров, с обрывистым западным берегом. Столкновение 4 мая было мелкой стычкой, но оно разбудило опасения Сталина относительно того, что Япония может захватить Внешнюю Монголию, находившуюся с середины 1920-х годов под властью коммунистов, вследствие чего Центральная Сибирь и ее становой хребет – Транссибирская магистраль – окажутся в пределах досягаемости внезапной атаки японских войск. В сложившихся условиях Москва начала действовать и силой, и дипломатией. 12 марта 1936 года был подписан договор о военной помощи с Улан-Батором, по условиям которого советские войска могли участвовать в обороне Монголии. В сентябре 1937 года, после еще нескольких мелких пограничных инцидентов, на территорию Монголии были введены мобильные соединения Красной армии – моторизованная дивизия, танковая бригада, три мотокавалерийские дивизии – общей численностью 35 000 человек при 82 самолетах. Скоро они были объединены в 57-й особый корпус.

Начиная с 1938 года монгольский диктатор Чойбалсан испытывал внутренние трудности, вызванные его жесткой политикой, повторявшей советскую. Сталин был вынужден демонстрировать свою поддержку ему и помогать положить конец «японским провокациям». Поэтому он позволил Ворошилову военными методами ответить на инцидент 4 мая, который, как можно предположить, был сильно раздут Чойбалсаном, нуждавшимся в поддержке себе лично и своему режиму. По иронии судьбы, вызов принял генерал Комацубара, бывший военный атташе японского посольства в Москве, а в тот момент – командир 23-й дивизии, дислоцированной в Номонгане[265]265
  В недавно опубликованной в Journal of Slavic Military Studies статье Хироаки Куромия из Индианского университета утверждает, что в период между 1927 и 1930 гг. Комацубара был завербован в Москве советскими органами госбезопасности. Указывая на странности в действиях генерала в ходе боев на Халхин-Голе, Куромия объясняет его поведение предательством. Но приводимые им примеры странностей не убедительны. Автор больше опирается на свои предположения и догадки, нежели на точные факты.


[Закрыть]. Он получил поддержку в штабе Квантунской армии, где рассчитывали, что победа над Монголией приведет ее к союзу с Токио, в результате чего будут перерезаны пути, по которым Сталин направлял помощь гоминьдановскому Китаю. 15 мая японские самолеты подвергли бомбардировке военный лагерь противника, и 1000 японских военнослужащих углубились на 20 километров на монгольскую территорию. На следующий день Фекленко направил туда один пехотный и один артиллерийский полки, а также механизированную бригаду. 20 мая возле реки были отмечены первые боестолкновения между советскими и японскими солдатами. С 28 мая по 2 июня японский отряд в 2000 человек изрядно потрепал моторизованный полк 57-го корпуса, когда тот выдвигался к реке, не потрудившись взять с собой противотанковое вооружение. Эти бои и наблюдал Жуков, у кого они создали весьма мрачное представление о перспективах успеха в конфликте.

12 июня, в день своего назначения командиром 57-го корпуса, Жуков перенес свой командный пункт из Тамцак-Булака на гору Хамар-Даба, в 4 км от переднего края. Одним из первых его действий в новом качестве стала организация системы сбора разведданных путем ведения аэрофотосъемки, заброски за линию фронта разведгрупп и опроса пленных. Свои действия он объясняет Ворошилову «отсутствием точных и полных сведений о расположении противника». Эта любовь и эта забота о ведении разведки станут одной из отличительных черт полководческого почерка Жукова. В течение следующей недели стали вырисовываться контуры войсковой операции, которая соответствовала модели «глубокого боя», теоретически разработанной Триандафилловым в 1929 году и которая, в более широком толковании, станет одним из удачных примеров советского военного искусства. Прежде чем приступить к ее описанию, важно понять, почему Сталин дал Жукову зеленый свет на ее проведение, отказав в том его предшественнику Фекленко. Сегодня известно[266]266
  РГВА. Ф. 32113. Оп. 1. Д. 2. Л. 2, 3, 9.


[Закрыть], что Фекленко неоднократно просил у Ворошилова разрешения перенести свой КП ближе к линии фронта и запрашивал дополнительные силы и средства. На обе свои просьбы он получил отказ[267]267
  В просьбе Фекленко, датированной 22 мая, на которую в тот же день Ворошилов ответил отказом, говорится, в частности, о переводе штаба корпуса из Улан-Батора в Тамцак-Булак. То есть Фекленко намеревался придать операции еще больший размах, чем предполагал Жуков.


[Закрыть]. Так почему же Жукову в середине июня разрешили то, в чем Фекленко отказали в середине мая? Потому что за прошедшее время Сталин убедился в том, что быстро приближается новая мировая война. Он видел, что немцы обхаживают его, чтобы заключить договор, который развязал бы им руки в отношении Польши, а англо-французы, неуклюже и нарочно затягивая время, уворачиваются от создания военного союза с СССР. В этих условиях, когда на западных границах Советского Союза назревал крупный конфликт, не могло быть и речи о затягивании военных действий на востоке. Показательная и, главное, быстрая победа над японцами должна была значительно усилить позиции Сталина на переговорах, ведшихся параллельно с Германией и англо-французами, и окончательно развеять сложившееся после 1937 года мнение о его армии как о слабой и неспособной победить. Поэтому Жуков получит просьбу «преподать японцам урок». Как вспоминал Молотов в беседе с Феликсом Чуевым: «Сталин сказал наркому обороны С.К. Тимошенко: „Мне нужен такой командир, чтоб он не просто разгромил японцев, а свирепо порвал их на куски, чтоб у них вообще отпала охота идти на Север. Пусть устремятся в Океанию!“»[268]268
  Чуев Ф. Указ. соч. С. 298.


[Закрыть]

Мысли Сталина известны нам благодаря свидетельству маршала Захарова, обнародованному через тридцать лет после событий. Разговор происходил в Кремле, темой его был размах, который следовало придать операции на Халхин-Голе. Один из присутствовавших военных предложил игнорировать границу между Монголией и Маньчжоу-Го, чтобы расширить кольцо окружения. «Эти предложения И.В. Сталин не поддержал, он ответил примерно следующее: „Вы хотите развязать большую войну в Монголии. Противник в ответ на наши обходы бросит дополнительные силы. Очаг борьбы неминуемо расширится и примет затяжной характер, а мы будем втянуты в продолжительную войну. Надо сломить японцам хребет на реке Цаган [одно из названий Халхин-Гола]“»[269]269
  Захаров М.В. Генеральный штаб в предвоенные годы. М.: Воениздат, 1989. С. 156.


[Закрыть]. Захаров не сообщает дату этого разговора, но наверняка происходил он во время обсуждения оперативного плана Жукова в конце июня 1939 года.

Эти слова Сталина ограничивают с политической точки зрения размах и цели операции на Халхин-Голе. Речь шла не о вторжении на маньчжурскую территорию и не о вытеснении японцев, как на озере Хасан, а о том, чтобы преподать им такой жестокий урок, чтобы отбить охоту повторять нападение. Военным были указаны рамки: границу не переходить. Однако Жуков попросил Ворошилова под свою личную ответственность продолжать сбор разведданных на глубину 8 – 10 км от линии советских застав[270]270
  Телеграмма от 16 июня 1939 г., цитируемая в: Краснов В. Жуков, маршал великой империи. С. 104.


[Закрыть].

Жукову была ясна суть приказа Сталина: план операции должен привести к разгрому противника, то есть к его окружению в районе между рекой Халхин-Гол и линией границы, признаваемой СССР, то есть на фронте длиной в 70 км и глубиной от 20 до 30 км. Жуков понимал, что не имеет права на неудачу и даже на полууспех: победа должна быть чистой, чтобы стать убедительным уроком. Еще одним доказательством решимости Сталина разбить японцев – и полностью использовать политические дивиденды, которые принесет победа,  – служит развернутая в прессе кампания, сопровождающая вооруженный конфликт. С 27 июня агентство ТАСС начало ежедневно публиковать информационные сводки с места боев. Мехлис направил на место событий звезду тогдашней военной журналистики Давида Ортенберга, заместителя главного редактора «Красной звезды», ежедневной газеты Наркомата обороны, которому поручено написать книгу и выпускать фронтовую газету. К Жукову были направлены и другие писатели, в том числе Захар Хацревин, Борис Лапин, Лев Славин и Константин Симонов, который прибудет на Халхин-Гол только в августе. В группу входили и два фотографа. Такая реклама еще больше давила на Жукова, но он охотно давал интервью. Очевидно, сыграло свою роль его огромное самолюбие, граничившее с чванством. Ортенберг рассказывал, что его двери были всегда открыты. Удивительно, добавляет он, что Жуков, даже вопреки мнению японской стороны, пустил прессу на переговоры о прекращении огня в сентябре.