Текст книги "Безумный день профессора Канта"

Жан-Поль Монген
Безумный день профессора Канта

© Les petits Platons, 2016

© 2016 by Ad Marginem

© Александра Соколинская, перевод, 2016

© ООО «Ад Маргинем Пресс», 2016

© Фонд развития и поддержки искусства «АЙРИС»/IRIS Foundation, 2016

* * *

В конце XVIII века Кёнигсберг был тихим заштатным городком в Восточной Пруссии. В центре его громоздился старинный замок с башнями – пристанище сов и нескольких заключённых, скучающих в полутёмных камерах. Когда-то это поселение основали рыцари Тевтонского ордена, но былая слава его давно померкла, и теперь оно мало чем отличалось от других сонных провинциальных городов.

Закат в Кёнигсберге не привлёк бы нашего внимания, равно как и возвращающийся домой прохожий, за спиной которого раскинулась бескрайняя угрюмая польская равнина, если бы этот прохожий не был самим профессором Иммануилом Кантом.

Возможно, Бог сотворил Иммануила Канта в тот день, когда Ему не с кем было сыграть в шахматы.

Надо заметить, что Кант не был азартным человеком и не любил игры. Отчасти по этой причине он стал профессором философии в Кёнигсберге. Его молодой собрат Мартин Хайдеггер, тоже любитель польской равнины, так охарактеризовал жизнь философа: «Кант родился, работал и умер». «В Кёнигсберге», – добавим мы.

Едва за окном забрезжило ясное летнее утро, Лампе, слуга Канта, бесцеремонно вторгся в комнату, где профессор, закутавшись в одеяло, спал сном без сновидений.

– Подъём! – скомандовал Лампе своему хозяину.

Лампе, старый прусский солдат, был грубоват и прямолинеен. Зато каждое утро с завидной пунктуальностью он будил профессора ровно без пяти минут пять, и это главное! Иммануил Кант молча вставал с постели, давал себя побрить и покорно ждал, пока Лампе напудрит парик. Под панталонами у профессора скрывалась хитроумная система подвязок, позволявшая крови циркулировать без перебоев. Лента, охватывающая чулки, проходила через два снабжённых пружинами цилиндра, которые были укреплены на бёдрах. Одевшись, Кант заводил часы и с достоинством удалялся в кабинет: там он, покуривая трубку, разбирал корреспонденцию и писал письма.

Расположившись возле печки, напротив окна с видом на башню старинного замка, профессор Кант первым делом отвечал на новомодную чепуху. Надо сказать, что от чтения газет у профессора часто случались запоры, а в последнее время печатное слово нередко выводило его из себя. Но на сей раз прочитанное перешло все пределы! Какой-то шведский чудак уверял, что умеет предсказывать будущее и общается с мёртвыми.

Так называемый учёный Сведенборг рассказывал всем, кто был готов его слушать, как он беседует с призраками. Взять, например, вдову голландского посланника: ясновидящий помог ей найти затерявшуюся квитанцию о погашении долга ювелиру. Пройдоха требовал у несчастной женщины деньги, хотя покойный муж расплатился с ним ещё за семь месяцев до того, как отошёл в мир иной.

– Вот увидите, как я разделаюсь с этим призраком летающего голландца… – бормотал Кант.

– И всё ради науки, ради того, чтобы покончить с предрассудками и суевериями и распространить свет разума, – столько самоотречения и самопожертвования… и вдобавок приходится читать про всяких шарлатанов! – размышлял наш герой. – Как будто призрак способен воздействовать на предметы! Словно наш мир – это призрачный бред!

Одним росчерком пера профессор Кант свёл счёты со шведом Сведенборгом и его видениями.

«Такого рода явления бесполезны, – писал он, – они приводят к многочисленным затруднениям, и их часто разоблачают как заурядные надувательства, возникающие в силу чрезмерной доверчивости публики к ясновидцам. Я лично не считаю нужным и должным бояться кладбища. Единственные пророки, которые мне известны, созидают будущее», – заключил Кант не без ехидства.

История сделала из Иммануила Канта печального персонажа. В мрачных стенах его жилища ни разу не звучал задорный женский смех. Казалось, они охраняли суровое одиночество философа.

Жизнь профессора была неотделима от работы. В те минуты, когда Кант мастерски восстанавливал империю разума, как это было сегодня утром, он не мог сдержать пьянящего возбуждения.

Убедившись, что никто не намерен его беспокоить, Кант пустился в пляс, кружа вокруг астролябии. В сущности, ничто так не радовало профессора, как точность инструмента: подкручиванием стрелок приводились в движение малые планеты, и можно было вычислить будущее положение небесных тел.

– Вот что такое наука, – рассуждал Кант. – Каждый день мы наблюдаем восход и закат Солнца, и у нас создаётся впечатление, будто это светило вращается вокруг Земли. Но Николай Коперник доказал, что Земля делает обороты вокруг Солнца!

Его не обманул опыт пассивного созерцателя. Более того, он создал гелеоцентрическую систему мира и рассчитал движение звёзд. Своими исследованиями он учинил космосу допрос, как судья, вытягивающий показания из свидетелей.

Коперник сам придумал правила познания природы и определил предмет научного изучения!

В центре Вселенной помещается Солнце, а не Земля. В центре знания помещается мой разум, а не предмет изучения… Это настоящая революция!

Но безудержное веселье овладело профессором лишь на короткий миг. Посреди антраша Кант заметил на своём столе письмо, поначалу ускользнувшее от его внимания, – на конверте аккуратным почерком было выведено его имя. Предчувствуя, что все планы на день рискуют пойти прахом, Кант зашагал взад и вперёд по комнате, а затем погрузился в долгие размышления.

Чем бы вскрыть изящный конверт, от которого исходит тонкий аромат духов? Ясное дело, нож для бумаги, сотворённый его разумом, казался здесь неуместным. Вот в чём загвоздка!

Кант постарался изгнать из головы далёкий прекрасный образ со светлыми буклями и свежим лицом. В доме графини Кейсерлинг он когда-то служил воспитателем. Однажды – а с тех пор много воды утекло – графиня призналась ему в своём интересе к философии, и её любознательность, к удивлению молодого учёного, выходила за рамки обычного желания «блеснуть в светской беседе».

Изучая в зеркале свою внешность, он долго раздумывал над вопросом: неужели этот коротышка с впалой грудью, выпуклым, нависающим над глазами лбом и хмурым взглядом и есть настоящий Иммануил Кант? Неужели в таком виде его возможно узнать и даже полюбить?

– Надо сказать, это касается не только меня… – рассуждал Кант. – Я вижу себя совсем не таким, каким видят меня другие, поскольку знаком лишь со своим зеркальным отражением. Мир вокруг себя я воспринимаю тоже по-своему. Никто не может увидеть мир таким, каким он есть сам по себе!

Так размышлял профессор, при этом не забывая, что у него впереди занятия. Он сунул так и не вскрытое письмо в карман, подхватил треуголку и шпагу и отправился в Кёнигсбергский университет – через все семь городских мостов. Его маршрут так и остался в секрете.

По дороге Кант увидел своего товарища Жан-Жака Руссо – тот выкидывал коленца в саду.

– Приветствую тебя, Жан-Жак, Ньютон морали, – поздоровался Кант.

Раньше профессор Кант презирал невежд и ставил знание выше всего на свете, хотя никогда не отказывался от партии в бильярд или стаканчика вина. Жан-Жак доказал ему, что за различными расами и культурами стоит единая человеческая природа, и научил её уважать.

С некоторых пор Жан-Жак не вёл философские беседы: всё свободное время у него уходило на составление гербария. Порой поиск ботанических диковинок приводил его в Кёнигсберг. Канту не терпелось показать ему письмо, но затем он передумал: вдруг Жан-Жак ничего не смыслит в любви.

В университете Кант занял своё место за преподавательским столом. Он читал лекцию, точно кузнец, кующий железо и адресующий речь наковальне. Вся аудитория была забита студентами, и кое-кто даже теснился в коридоре.

– Человеческие знания, – чеканил он, – бывают двух видов. Одни мы приобретаем опытным путём, как, например, узнаём вкус ухи, другие – всеобщие и необходимые – получаем в процессе умственных упражнений, изучая математику либо философию. В математике я отталкиваюсь от общепринятых терминов, например равенства. В философии, наоборот, я стараюсь вывести собственные определения. Философия ставит множество вопросов… Каковы пределы познания? Что следует делать? Что даёт мне надежду?

По сути, главный вопрос философии – как использовать человеческий разум, с какой целью. Философия – это наука о смыслах, о конечном назначении человеческого разума; говоря другими словами, это стремление к идеальной мудрости. Вы сами увидите, что философия решает конкретные задачи. Учатся не философии, а философствовать.

– Разум – наш чудесный и суровый хозяин… Он терзает нас вопросами, которые нельзя просто отбросить за ненадобностью: существует ли Бог, действительно ли наша душа обладает бессмертием, являемся ли мы свободными… Вместе с другими философами мы оказываемся на арене сверхъестественного, где меряются силами гладиаторы и победитель не получает ни малейшей выгоды. Я могу заявить, что Бог существует, а могу доказать, что Его нет. Признайтесь, что такое положение вещей не может не смущать.

Следовательно, прежде чем подойти к решению нашей задачи, следует подвергнуть разум критике: наука должна предстать перед трибуналом, и тот определит её законные притязания и границы. И мы убедимся, что наука не в состоянии ответить на все вопросы: чтобы узнать нечто, необходимо соотнести это нечто с пространством и временем, условиями и сопутствующими обстоятельствами. Ведь именно так разум воспринимает опыт. Но изучать Бога в пространстве и времени невозможно! Вы понимаете, почему нельзя полагаться на свои верования, либо ничего не понимаете и говорите, что я великий китаец из Кёнигсберга…

Студенты хихикали, но Кант оставался невозмутим:

– Я веду речь не о вере, а о знаниях. Возьмём, например, свободу, свободный акт, – продолжил он. – Вы когда-нибудь что-либо делали совершенно свободно, без всякого умысла? Вряд ли. Это невозможно выяснить. Свободный акт не поддаётся объяснению, в противном случае он уже не свободный. Мы не способны понять того, что происходит само собой, на ровном месте. В природе не существует начала, есть только причинно-следственные связи.

Возьмём, например, лгуна. Если мы захотим объяснить его действия, мы скажем, что его заставляет лгать дурное окружение, что он с раннего детства вынужден творить зло и что такова его судьба… Где здесь свобода?

В этот день, по свидетельствам студентов, профессор Кант, вооружённый метафизикой, возвысился до самого неба, уложил гарнизон сверхъестественных сил, потопил Бога в собственной крови, выпотрошил брюхо свободе и довёл до агонии бессмертную душу.

Затем, учинив в мире знаний чудовищный разгром и вогнав аудиторию в ступор, профессор Кант сменил гнев на милость и одним взмахом волшебной палочки вывел нравственный закон, в котором нашлось место и Богу, и свободе, и бессмертной душе: