Текст книги "Век моды"

Глава 2
Собственное дело

Когда мне было одиннадцать месяцев от роду, отец прекратил свои отношения с бывшими компаньонами. К такому повороту событий привели недальновидность и гордость его нанимателей. Если бы хозяева Дома Гажлена не были бы такими упрямыми, то пошли бы на какие-нибудь уступки, чтобы сохранить его. Отпустив моего отца, они потеряли самого ценного сотрудника или, как говорят американцы, свою главную ставку.

Мой отец был душой их дела. Каждая новая модель, каждая новая ткань, которые они запустили, возникли благодаря его таланту и прошли через его руки. Торговый отдел предприятия постоянно пользовался предложениями и советами Ворта, его опытом в области психологии. Даже примерки были под наблюдением отца.

При таком количестве обязанностей ему не оставалось ни минуты отдыха. Часто отец был не в состоянии выйти с работы для ланча раньше трех часов дня.

И моя бедная мама безропотно разделяла с ним такую жизнь. Хотя в то время она ждала ребенка, все равно вставала очень рано, чтобы одеться, позавтракать и прийти на работу к восьми часам. С восьми утра до восьми вечера мама работала, ее талия была перетянута, желудок страдал от подгорелого от разогревания мяса с недоваренными овощами. В конце концов, поняв, что ее здоровье ухудшается, она пошла к Гажлену и Опижу и попросила, чтобы ей и мужу разрешили устроить маленькую квартиру в здании, занимаемом магазином, дабы избежать утомительных поездок на работу и обратно и нерегулярного питания. Но господа из руководства компании и слышать не захотели об этом. Никакой сотрудник, неважно насколько ценный, не может жить в служебных помещениях.

Чарльз Фредерик Ворт, Париж, ок. 1864 года

Узнав об этом, Ворт решил, что настало время порвать с Домом Гажлена. Ему стало известно о планах некоего мистера Боберга, молодого человека из Швеции, занимавшего в другом магазине положение, сходное с тем, которое было у отца в Доме Гажлена. Я думаю, тот магазин назывался «La ville de Lyons». Отец разыскал этого человека. Оказалось, что мистер Боберг имел небольшие собственные средства и смог, к счастью, добиться помощи родственников и раздобыть еще больше.

Два молодых человека, обладавшие храбростью и дальновидностью, взяли эту небольшую сумму, оборвали связи со своими прежними работодателями и сняли квартиру на первом этаже дома № 7 на известной рю де ла Пэ.

Улица рю де ла Пэ, главная улица парижской моды, ок. 1900 года

Когда отец открыл это скромное заведение – первое на этой оживленной улице, – рю де ла Пэ была столь же пустынной, как авеню Мессен ныне. Это была улица частных домов, и казалось абсурдным селиться на ней с коммерческими целями. Опера́ еще не была построена, и все подобные портновские заведения были на улице Ришелье или на Шоссе-д’Антен, а ювелиры в то время располагались на Пале-Рояль. Но как только Ворт устроился там и добился успеха, появилось множество подражателей и соперников. Некий г. Пинга[20]20
  Пинга, Эмиль – главный конкурент Ворта в 1860 – 1880-е годы, копировал великого кутюрье, используя более дешевые материалы. – Прим. А. Васильева.


[Закрыть], также служащий большой фирмы, воспользовался примером отца и поступил точно так же. Затем была Орели, и даже бывшие коллеги отца последовали его примеру.

Успех Чарльза Фредерика Ворта имел огромное влияние на будущее всей индустрии. Доказательства можно найти в статистике. В 1850 году было всего 159 заведений по пошиву женской одежды, и ни одно из них не было крупным или значительным. В 1898 году их было уже 1932, а ныне (автор имеет в виду 20-е годы XX века) тысячи и тысячи фирм занимаются исключительно модой для женщин. Некто сказал однажды о моем отце, что рю де ла Пэ в неоплатном долгу перед Вортом и наверху Вандомской колонны вместо Наполеона должна стоять его статуя, отлитая из чистого золота. Одним из моих первых впечатлений как раз и была колонна и улица Мира. Это было, когда войска вернулись из Италии и прошли парадом перед императором и императрицей по улице, напоминающей теперь базар драгоценных камней и тканей, которые могут встретиться только в сказках. Мне было тогда три года, и это был 1859-й.

Напротив Министерства юстиции на Вандомской площади был установлен большой помост, обтянутый красным бархатом, для императора и императрицы и их двора. Тем утром мама специально вернулась из Мон-Дора[21]21
  Бальнеологический курорт во Франции на склонах массива Мон-Дор, в верховьях реки Дордоне. Термальные радоновые минеральные воды.


[Закрыть], где лечилась, чтобы посмотреть на войска, и именно в этот день я в нее влюбился!

На ней было белое муслиновое платье, отделанное валансьенским кружевом[22]22
  Сплетенное на коклюшках, белое льняное кружево с цветочным рисунком. – Прим. А. Васильева.


[Закрыть]. Пояс был сделан из многоцветной дорогой ткани, подобной индийскому шарфу, и спадал длинными лентами сзади. Это многоцветие привело меня в восхищение, позже я снова его нашел среди ее вещей.

В назначенный час из собравшейся толпы раздались крики, возвещавшие появление героев, и все устремились в поисках лучших мест. Как сейчас вижу: солдаты с яркими пучками цветов на ружьях, моя взволнованная, милая мать в красивом платье и украшенный бархатом помост, где сидели император и императрица. Существует картина, запечатлевшая это событие, где-то в Люксембургской галерее или Версале, я не уверен точно.

Так как магазин и наша квартира на рю де ла Пэ находились на одном этаже, я бегал по мастерским взад и вперед каждый день, пока не достиг достаточного возраста и меня послали в школу-интернат. Таким образом, я впитал атмосферу, в которой создаются платья, столь же бессознательно, как научился ходить или говорить. На самом деле если существует внутриутробное влияние, то мне было предопределено стать кутюрье. Я не только был рожден в этом деле, но прежде чем появился, бодрствование и сон моей матери регулировались и управлялись требованиями ремесла.

Одним из самых захватывающих для меня занятий было наблюдать за примерками маскарадных костюмов для модных балов. Многие дамы заказывали их в последнюю минуту и приходили в магазин, чтобы одеться прямо перед балом. Много раз отец создавал изысканный костюм всего за двенадцать часов и заставлял заказчика приходить на примерку в любой час ночи. Платье дошивали прямо на даме, а затем делали прическу перед балом. Конечно, мне трудно было отказаться от присутствия на такой интересной процедуре. Даже в самом раннем возрасте маскарадные костюмы, особенно фантастические, или театральные очаровывали меня. И позже одной из основных радостей моей юности было посещение театра.

Мисс Ван Варт в образе Марии Антуанетты от Ворта, ок. 1880 года

Донна Франка Флорио в средневековом костюме, считалась в свое время самой красивой женщиной Италии, ок. 1890 года

Бальное платье из тюля от Чарльза Фредерика Ворта, 1850-е годы, рисунок Шарля Палетта. Фонд Александра Васильева

Герцогиня де Морни, урожденная княжна Трубецкая, разговаривающая сама с собой, ок. 1867 года

Как только Ворт открыл собственное дело, значительную часть своего времени он проводил в поисках способов улучшить качество производимых в то время материй, стремясь создавать новые и возродить старые. Сейчас трудно себе представить, что в 1858 году нельзя было найти атласа, за исключением одного вида люстрина, используемого при оформлении коробок для конфет и обтяжки пуговиц. Существовали ленты, но атласа не было. Единственными материалами, которые тогда повсеместно использовались, были фай, муар, грогрон, бархат[23]23
  Фай – разновидность репса, плотная шелковая или шерстяная ткань, с тонкими поперечными рубчиками; муар – плотная шелковая или полушелковая ткань с волнообразным отливом или разводами, переливающимися на свету разными оттенками; грогрон – одна из тканей из группы гро, самых плотных шелковых французских тканей в рубчик; ворсовый бархат отличался от простого бархата более высоким и редким ворсом. – Прим. пер.


[Закрыть]. Бальные платья обычно изготовлялись полностью из тюля. Все женщины, независимо от размера и типа, появлялись на балу в платьях из этой летучей «паутинной» ткани.

Другим твердо установленным правилом моды 1850-х годов было то, что замужние женщины обязаны были носить чепец (капор). Считалось неприличным, если замужняя женщина появлялась в головном уборе, приличествующем девушке. Подобные чепцы носили и дома, и на балу. На некоторых картинах, например Энгра[24]24
  Энгр, Жан Огюст Доминик (1780–1867) – французский художник, общепризнанный лидер европейского академизма XIX века.


[Закрыть], женщины того десятилетия изображены в бальных платьях с маленькой скромной шапочкой на голове. После замужества моя мать безропотно подчинилась этому правилу, но отец, ненавидящий ее покорность правилам, вскоре освободил ее от этого, создав новую моду на шляпы.

Миссис Хартман в очень популярном в то время платье от Ворта, 1866

После тканей наиважнейшим занятием Ворта было развитие новых отделок – бисером, позументом, шнуром галуном – и возрождение старых рисунков кружева и вышивки. Его ум никогда не уставал что-то создавать.

Все материалы и отделки, которые он использовал, исполняя свои замыслы, были французского производства. Отец следил за тем, чтобы изготовители французских шерстяных тканей совершенствовали свою продукцию, чтобы он мог покупать их во Франции, а не в Англии, всегда считавшейся родиной шерстяных тканей. Единственный материал, для которого он когда-либо делал исключение, был ирландский поплин[25]25
  Хлопчатобумажная ткань, образованная сочетанием тонкой плотной основы с более грубым и редким поперечным утком, образующим рубчик.


[Закрыть]. Ворт никак не мог добиться, чтобы его удовлетворительно делали во Франции. Он отстаивал французские товары из благодарности Франции, которой, как он говорил, обязан всем, потому что она предоставила ему возможность выразить свой особый талант.

Герцогиня де Морни, урожденная княжна Трубецкая, в платье от Ворта, 1863

Герцогиня де Морни в платье от Ворта дома

Мой отец в первый раз начал заниматься позументами[26]26
  Золотая, серебряная или мишурная (медная, оловянная) тесьма, золототканая лента, повязка, обшивка, оторочка.


[Закрыть], басонами[27]27
  Плетеные изделия – шнур, бахрома, кисть и т. п. для украшения одежды, мебели.


[Закрыть], галунами[28]28
  Нашивка из тесьмы, шитой золотом или серебром.


[Закрыть], когда создавал фестонные и складчатые оборки, рюши, ролики для разнообразия своих первых моделей у Гажлена. Одной из первых отделок, которую использовал Ворт, был гагат[29]29
  Полированный черный камень, разновидность каменного угля, из которого в XIX веке изготовлялись женские украшения. – Прим. А. Васильева.


[Закрыть]. Когда отец ввел его около 1855 года, он был объявлен слишком тяжелым и броским и встречен с большой враждебностью. Однако два года спустя, благодаря осторожности, с которой он его использовал, гагат стал главным украшением пальто и платьев и занимал важное место в украшениях в течение пятидесяти лет, что в особенности способствовало развитию этой специфической отрасли промышленности.

Позументы, басоны, галуны были только началом, когда отец впервые делал свои модели у Гажлена. И хотя их цена не превышала четырех франков за метр, это считалось чрезмерным, и отец был вынужден обратиться к кружеву и вышивке. Кружево, которое вскоре стало одним из самых сильных конкурентов гагата, вначале встретило такой же холодный прием, который был оказан его блестящему сопернику, но совсем по другим причинам. Настоящее кружево тогда столь редко встречалось и так ревностно хранилось владельцами, что было очень трудно убедить их использовать его в качестве отделки. Была сделана робкая попытка изготавливать кружева фабричным способом, поскольку метод Жаккарда[30]30
  Жаккар, Жозеф Мари (иногда Жаккард) (1752–1834) – французский изобретатель ткацкого станка для узорчатых материй (машина Жаккарда).


[Закрыть] вошел в употребление около 1840 года. Но поскольку не было спроса на эту прозрачную ткань, почти ничего не делалось для усовершенствования процесса. Однако Ворт убедил некоторых из своих клиентов, ловко задрапировав и разместив кружево, разрешить ему использовать бесценное наследство. Результат был настолько неотразимым, что он победил их сопротивление.

Когда запасы настоящего кружева были исчерпаны, а это произошло весьма быстро, отец привез имитацию старинного кружева, настолько искусно изготовленную, что распознать подделку можно было, только обладая опытным взглядом. И снова, благодаря усилиям Ворта, появилось новое производство – изготовление кружева, которое стало процветать. Не следует думать, что первое десятилетие самостоятельной деятельности отца было простым или безоблачным. Как и во многих других делах, возрождение искусства изготовления платья было медленным и болезненным. Публика принимала его нововведения с упрямой неохотой. Клиенты требовали, например, изготовить пальто, использовав четыре метра бархата стоимостью в среднем сто тридцать один франк, которое «проживет» по большей мере три или четыре года. Любое нововведение рассматривалось с подозрением и вызывало неодобрение даже у торговцев, которые могли бы от этого получить прибыль. Один из членов жюри на выставке 1851 года однажды сказал моему брату Гастону, что его коллеги по жюри критиковали модели, представленные нашим отцом на показ, с особой резкостью и суровостью, потому что они так сильно отличались от общепринятой моды.

Но со временем Чарльз Фредерик Ворт склонил на свою сторону и оптовую, и розничную торговлю, и критиков, и экономных клиентов. Когда наконец женщины поняли, что могут больше не носить сделанные дома некрасивые платья, а кутюрье сошьет модель, специально подобранную для их типа фигуры и лица, его борьба закончилась полной победой. Он завоевал успех уже в 1851 году, когда, несмотря на суровую критику жюри на выставке, выставленные модели Дома Гажлена получили такое одобрение, что покупатели из домов Лондона приехали в Париж для более подробного знакомства и увеличили число своих заказов. Если за год до этого заказ включал в себя дюжину моделей, то после выставки заказ размером в сотни моделей стал обычным. Все это означало, что для находившихся в бедственном положении кутюрье началась новая, славная жизнь. Другая польза от выставки заключалась в том, что, вернувшись домой, энтузиасты открывали магазины в своих странах, где копировали парижские модели.

Бальное платье от Чарльза Фредерика Ворта, 1860. Рисунок Шарля Палетта. Фонд Александра Васильева

Еще один стимул получили наше ремесло и связанные с ним отрасли промышленности во время Реставрации Империи к концу 1852 года, поскольку она принесла с собой множество официальных приемов, где были допустимы только самые великолепные туалеты.

Костюм для путешествий от Ворта, Париж, ок. 1865 года

Дама в амазонке от Ворта и в шляпе для верховой езды, Париж, ок. 1865 года

Платье от Чарльза Фредерика Ворта, 1860. Рисунок Шарля Палетта. Фонд Александра Васильева

Основа современного огромного экспорта была заложена в то десятилетие выдающимися и честолюбивыми людьми из других стран, кто, предполагая, что их будут допускать в Тюильри и принимать при дворе, приезжал, смотрел и покупал одежду в Париже. Среди них были и американцы. Их покупки были вынужденно расточительными, потому что кроме приемов, устраиваемых в императорских дворцах в Париже, Компьене и Фонтенбло, проходило множество мероприятий силами самих парижан.

Когда путешественники возвращались домой, парижская одежда возбуждала их соперников и друзей подражать, это автоматически создавало новых клиентов. И они стали такими же преданными нашими клиентами, как те, которым подражали, потому что в основном не существовало другого рынка, столь успешно специализирующегося на продаже одежды. Это было начало золотого века для кутюрье и изготовителей шелка, кружева и всех других предметов, вносящих свой вклад в туалет дамы. В это время парижанке дали возможность проявить свой врожденный вкус, в наши дни называемый шиком – главная ее характеристика, и вскоре она уже устанавливала стандарт элегантности во всем мире. Со временем парижанка стала столь известной в силу своего чутья в портновской красоте, что платье, прибывшее не из Парижа, не принималось во внимание. Женщины хотели иметь только французскую модель, придававшую им чувство самоуважения. Город света стал основным поставщиком дамского платья во все страны цивилизованного мира.

Но новую моду порой называют изобретением дьявола. Моя мама никогда не забывала резонанс, который вызвала одна из таких моделей – революционное новшество в дамских шляпах. В 1850-е годы женщины носили шляпы, называемые «капорами», «кабриолетами» или «биби». Название происходило от широких полей в форме складного верха конного экипажа, которые обрамляли лицо и завязывались под подбородком широкой лентой и бантом. Семейный альбом хранит много снимков с подобными шляпами. Внутри этих полей располагался узкий рюш из белого или цветного тюля – «бажу» (щечки). Сзади шляпа почти доходила до шеи и образовывала круглый маленький шиньон, всегда сделанный из настоящих волос, ни в коем случае из фальшивых. К задней части капора пришивалась широкая оборка из материи, подходящей по цвету к шляпе, – «баволе»[31]31
  Оборка из ткани, закрывающая затылок. – Прим. А. Васильева.


[Закрыть]. Он свисал на плечи и полностью закрывал сзади шею и волосы. «Кабриолет» вошел в моду во время Империи, да и при Реставрации и царствовании Луи Филиппа все еще был в моде.

Мой отец никогда не любил такую моду и считал, что очень жалко прятать под шляпой на три четверти волосы женщины, ведь именно они часто бывают ее главным предметом красоты. (Что бы сказал он сейчас!) Желая воскресить моду периода Людовика XVI и Марии Антуанетты, он решил начать с «кабриолета» и убедил мать отправиться на скачки в шляпе, с которой он убрал «баволе». Это был настоящий «государственный переворот». Ничто не может в наши дни вызвать сенсацию, сравнимую с той, какую произвела мама, появившись без «баволе», явив шиньон и шею на всеобщее обозрение.

Лошади и скачки ушли на второй план. Все взгляды были направлены на мадам Ворт с ее скандальной шляпой. Но, возвращаясь со скачек, ее карета поравнялась с экипажем княгини Меттерних[32]32
  Меттерних, Полина (урожд. Де Сандор) (1838–1921) – жена австрийского посла, принцесса, очаровательная и элегантная, задавала тон в парижской моде.


[Закрыть], и новый головной убор собрал свою первую дань. Принцесса выглянула наружу и воскликнула: «Моя дорогая мадам Ворт, что за очаровательная шляпа?» Это было начало. В течение недели княгиня и ее современницы появились в шляпах без «баволе».

Миссис Генри де Пейн в знаменитом платье с морковками от Ворта, Париж, ок. 1860 года

Русская клиентка Ворта, госпожа Нарышкина, Париж, ок. 1860 года

Дамские шляпы, 1850-е годы. Фонд Александра Васильева

Принцесса Полина фон Меттерних в платье от Ворта, Париж. Фото Надара

Однако одна из маминых подруг, проводившая бо́льшую часть года в деревне, не знала об этой новинке, пока не появилась моя мать в шляпе без «баволе». Если бы мама вошла в комнату без головы, подруга была бы менее оскорблена. Она выразила неодобрение, сжав губы – и во все время визита ни разу не улыбнулась! – и бросала на шляпу возмущенные взгляды. Но, наконец, она уже не могла терпеть и сухо заявила: «Но, моя дорогая, у вашей шляпы нет баволе!» Мадам Ворт спокойно ответила: «Ах да! Баволе больше не носят. Вы разве не знаете?» После чего приятельница сказала: «Никогда не видела ничего более отвратительного. Это просто неприлично». Вернувшись домой, мама рассказала отцу о такой реакции. И до самой смерти он не переставал со смехом вспоминать эту женщину, которая считала неприличным показывать шею сзади.

Хотя Чарльз Фредерик Ворт относился к своей работе чрезвычайно серьезно, он никогда не возражал, чтобы мы с братом путались у него под ногами, когда были маленькими. И, отвлекаясь от работы, он с большим восторгом принимал наши шалости. Одна из них доставила ему большое удовольствие: некоторые вольности в поведении с некоей леди Х…, женщиной, чья доброта могла сравниться только с обширностью ее размеров. Я увидел платье, которое она принесла для переделки, и мне пришла в голову мысль поместить внутрь него двух девушек, державших друг друга за талию. Я так и сделал, и когда пояс был завязан, а у каждой девушки оказалось по рукаву, платье все еще было просторно для смеющихся «обитательниц». Я торжествовал и поставил это чудовище за дверью приемной отца. Я вошел и торжественно спросил, может ли он принять леди Х…, которая пришла за своим платьем. Он встал, готовый принять эту титулованную леди со своим обычным легким шармом, а я ввел созданное мною чудовище. Несколько секунд отец стоял неподвижно, а затем откинул назад голову и захохотал. Этот смех был ярким доказательством восхитительных отношений между ним и его сыновьями. Не было нотаций по поводу знатных клиентов, выговоров за испорченное дорогое платье, а просто громовой смех над глупой шалостью. Весь вечер домашние веселились по этому поводу. Моя мать, для меня самая восхитительная женщина, относилась к своему материнству более серьезно. Подобно всем молодым девушкам своего времени – особенно в провинции, – она получила довольно поверхностное образование. Ее учили грациозности, умению красиво держаться при ходьбе и танцам. К этому можно добавить некоторые сведения по правописанию, орфографии, сложению, вычитанию, делению и умножению, немножко географии, шитье и, что всего важнее, вышивание и ручное ткачество. В результате подобного обучения получилось очаровательное существо, которое могло бы возникнуть как плод любви бабочки и розы, но лишенное каких бы то ни было знаний практической жизни. Ей никогда не приходило в голову побеспокоиться о наших зубах, или гландах, или желудках. Такие скучные проблемы она предоставляла школьным надзирателям. Но мама обожала нас и едва не падала в обморок каждый раз, когда мы падали, поскользнувшись на полу или споткнувшись о камень. Мать начинала ухаживать за нами, как только мы возвращались из школы. Она встречала нас поцелуями, а затем сажала на стул и начинала расчесывать нам волосы. Каждый раз, когда частый гребень выдергивал клок волос и мы вскрикивали, она очаровательно хмурилась и грозила суровым наказанием. Затем она укладывала наши волосы завитками на папильотки, которые она сдавливала горячим утюгом. После этого мы оставались в «папильотках» около двух часов, пока волосы не укладывались волнами. После этой повинности мы снова были расчесаны и сглажены щеткой, а затем смазаны жиром. На нас любовались и яростно целовали, а потом нам разрешалось идти играть, при условии, что мы воздержимся от шумных игр и сохраним наши кудри нетронутыми до конца дня.

Мадам Ворт с детьми, Париж, 1863

Жан-Чарльз, внук Ч. Ф. Ворта,1891. Фонд Александра Васильева

Другим предметом ее особой заботы была одежда, которую мы носили во время наших «завитых» каникул. Чувствуя, что длинные брюки не очень красивы на детях – нам было тогда восемь и десять лет, – она заказала портному сшить два костюма, они были для нас просто пыткой. Нижние части этих ужасных костюмов были очень короткими узкими штанами, в придачу к ним полагались гетры, застегивающиеся примерно на сорок пуговиц, они были выше колена на пятнадцать сантиметров. Эти гетры были более чем узкими. Когда мы их надевали, то, садясь, не могли согнуть ноги. Этот странный костюм дополнялся короткой маленькой блузой с кожаным поясом. Но самое главное, эти костюмы были светло-табачного цвета, и одна из близких подруг матери, обожавшая ее подразнивать, воскликнула, увидев нас: «О, посмотрите на этих двух мартышек».

Это вызвало гнев у бедной мамы, но не помешало ей демонстрировать нас на прогулке в Булонском лесу. В тесных гетрах на откидных сиденьях экипажа, ни одна пытка инквизиции не могла сравниться с мучениями подобных прогулок. Незадолго до этого времени отец удостоился наивысшей похвалы за свои успехи и покровительство двора. И в 1860 году я впервые увидел известную во всем мире восхитительную красавицу, императрицу Евгению[33]33
  Евгения де Монтихо (1826–1920) – последняя императрица Франции, супруга Наполеона III. Славилась красотой, была законодательницей мод для всей Европы, клиентка Чарльза Фредерика Ворта.


[Закрыть].