Текст книги "Без поцелуя на прощание"

Глава одиннадцатая

Я долго сижу одна в холодном коридоре возле основного банкетного зала. Я нуждаюсь в личном пространстве. Я так привыкла к изоляции, что одиночество стало для меня сродни покою. Я наслаждаюсь тишиной. Мне нужно оказаться подальше от счастливых парочек, обнимающихся на танцполе, двигающихся по кругу и пытающихся убедить себя, что они танцуют. Мне нужно оказаться подальше от шумных компаний холостяков, в понимании которых хорошо провести время – значит предложить своему и без того насинячившемуся товарищу выпить следующую пинту залпом. Но в основном мне просто не хотелось находиться в одной комнате с Николь. Несмотря на то что танцевальный зал огромен, при мысли о том, что нас окружают одни и те же четыре стены, меня начинает тошнить сильнее, чем опрокидывающего пинты холостяка.

Никто не замечает, что я покинула столик. Или, возможно, они заметили, просто слишком заняты, чтобы пойти искать меня. Эйве хватает своих проблем с идиотом, в которого она умудрилась влюбиться. Сомневаюсь, что Марку есть какое-то дело до того, что я исчезла. Он наверняка наслаждается возможностью свободно поболтать с Николь без старой благоверной, которая пилит его. Я внезапно начинаю чувствовать себя не в своей тарелке. Я знала, что мне не стоило приходить. Я больше не вписываюсь.

Если бы я знала, в каком номере мы остановились, то укрылась бы в уюте пышных подушек. Я так злюсь на Марка, что мне на самом деле хотелось бы иметь еще одну комнату про запас, чтобы можно было умчаться туда в бешенстве. Я обнаруживаю в себе эгоистичное желание, чтобы разлад между Эйвой и Адамом немного усилился, и тогда мы с ней могли бы ночевать в одной комнате, как в старые добрые времена. Мы можем не спать всю ночь и поливать грязью Николь. Интересно, Эйва взяла с собой эти дорогущие маски для лица, которые заказывает из Нью-Йорка? Я начинаю воображать себе веселый девичник, на котором мы бы расслабились.

Из моих фантазий меня вырывает Адам, пьяно вываливающийся из вращающихся дверей в конце коридора. Он несется в сторону туалета. Проходя мимо, он не обращает на меня внимания. Я задаюсь вопросом, не присоединился ли он к играм на выпивание и не страдает ли теперь от последствий. Мне жаль каждого, кто будет иметь несчастье воспользоваться туалетом после Адама. Судя по выражению лица, он не способен долее удерживать внутри содержимое желудка.

За ним по пятам следует высокая брюнетка, пошатываясь, шагающая по коридору на высоченных шпильках. Она убыстряет шаг, когда Адам скрывается за дверью туалета. Проходит меньше секунды, прежде чем она следует за ним внутрь, не беспокоясь о том, что направляется в мужской туалет.

У меня отвисает челюсть от возникших подозрений. Это слишком низко даже для Адама. Брюнетка мне знакома, потому что она весь вечер просидела за нашим столиком. Именно с ней Марк общался чуть ранее. «Слава богу, она идет не за Марком», – думаю я. Уверена, Эйва должна была заметить, что Адам и его длинноногая подружка ушли вместе. Я снова быстро бросаю взгляд на дверь в банкетный зал в ожидании, что в любой момент появится Эйва, чтобы все разузнать. Я борюсь с совестью, так как не уверена, как должна в подобных ситуациях поступать лучшая подруга. Стоит ли мне указать Эйве, в каком направлении они ушли, чтобы она наконец узнала правду о выходках Адама, или же промолчать, потому что я знаю, что это разобьет ей сердце?

Я все жду и жду, а Эйва не появляется. Адам с девушкой не выходят из туалета целую вечность. У меня нет часов, но по ощущениям прошло уже минут пятнадцать точно, может, даже все двадцать. Это достаточно долго, чтобы почти завершить множество приятных дел.

Широкая, удовлетворенная ухмылка на лице Адама, когда он выходит из туалета, вызывает у меня тошноту. Бедная Эйва! Она заслуживает намного большего, чем этот говнюк, который ей изменяет. Я не могу быть той, кто все ей расскажет: это убьет ее, ведь она молится на этого ублюдка. Я и правда не знаю, как быть, а потому решаю вернуться внутрь и посоветоваться с Марком.

Наш столик пуст. Адам шагает прямиком к бару. Какой сюрприз! Пальто брюнетки исчезло с ее стула, как и пальто ее спутника. Бедный дурачок наверняка обыскался эту разрушающую браки шлюху.

Я замечаю, что Эйва сидит в углу и разговаривает со старыми друзьями, и уже собираюсь направиться к ним и присоединиться к разговору, когда замечаю в компании Марка и Николь. Николь сидит, подавшись вперед. Они с Эйвой смеются. Марк опирается рукой о спинку стула Николь, и кончики его пальцев едва касаются обнаженной кожи на ее плечах. Быть может, для стороннего наблюдателя все выглядит безобидно – трое друзей просто разговаривают, но мне знакомо это мягкое прикосновение Марка. Такое нежное, что ты практически не осознаешь, что его рука там. Но это и есть самое прекрасное: тебе все время хочется большего.

Я смотрю на них, пока у меня не начинает мутнеть в глазах. Они выглядят как три старушки, собравшиеся вместе с вязанием. Они искренне наслаждаются обществом друг друга, и их смех даже заглушает музыку. Есть только одна проблема: это я должна сидеть там – не Николь. Как могли Марк и Эйва позволить Николь так легко проникнуть в их жизни? Скоро она совсем заменит меня.

Чем дольше я сижу в одиночестве за нашим столиком, тем более подавленной себя чувствую. Некоторые знакомые берут на себя смелость подойти ко мне, чтобы сообщить о местоположении остальных, как будто у меня нет собственных глаз. Есть даже те, кто тыкает пальцем в нужном направлении. Я чувствую себя решительно некомфортно каждый раз, когда так очевидно подчеркивают мое одиночество. Я хочу присоединиться к ним, но мое упрямство не позволяет. С другой стороны, они так погружены в беседу, что я наверняка помешаю им.

Мой стакан пуст, причем уже некоторое время, но я все еще смотрю в него невидящим взглядом. Я едва замечаю, что Марк снова появляется у нашего столика и ставит передо мной водку и диетическую колу. Я жадно глотаю содержимое стакана, чуть не поперхнувшись слегка сморщенной долькой лимона, плававшей на поверхности. Эйва тоже вернулась к столику, а вот Николь не видно.

– Ты нигде не видела Адама? – спрашивает Эйва, похлопывая меня по плечу.

– Нет.

– Интересно, куда он запропастился? – Эйва так обеспокоена тем, куда подевался этот идиот, который ей изменяет, что меня это даже расстраивает. Кто-то должен вывести ее из заблуждения. О боже, как мне не хочется быть этим человеком. Я делаю глубокий вдох и вываливаю на нее информацию.

Громадные колонки вибрируют, разнося по танцполу звуки быстрой барабанной дроби, но непрерывный стук бледнеет на фоне разъяренной тирады Эйвы. Ее лицо приобретает очень неприятный оттенок свеклы, а тушь растекается вокруг глаз, пока она трясущимися руками не растирает ее в грязную, черную массу.

– Ты превратилась в настоящую стерву, – кричит Эйва так громко, что ее горячее дыхание ударяет мне в лицо. – Мне жаль, что все это приключилось с тобой, правда жаль. Но я уже не знаю, что ты за человек.

Эйва резко замолкает. Может, она поспешно возьмет назад те слова, что у нее вырвались, а может, ждет, что я отплачу ей не меньшей грубостью.

Я молчу. Мне нечего сказать.

Эйва резко склоняет голову набок и продолжает атаку:

– Я понимаю, что ты сейчас проходишь через ад, но ты решительно настроена утащить нас всех за собой. Это нечестно, Лаура. О боже, сколько дерьма мне пришлось вытерпеть. Я глупо мирилась со всеми теми ужасными вещами, которые ты говоришь, а на следующий день клянешься, что не помнишь. Чертова выборочная амнезия!

Она аккуратно задирает свое платье-карандаш чуть выше загорелых колен и опускается на корточки возле меня. Злые слова, которые вовсе не в ее характере, без труда срываются со вспененных губ. Ее рука нежно покоится на подлокотнике коляски, а другая лежит у меня на бедре. Она наклоняется поближе и мягко тянется губами к моему уху. Она говорит медленно и отчетливо, и я понимаю, что она не хочет, чтобы я пропустила хоть слово.

– Меняться – это одно. Так происходит с каждым время от времени, но старая Лаура испытала бы отвращение к той эгоистичной стерве, в которую ты превратилась.

Я крепко прижимаю руки к лицу, и сквозь мои трясущиеся пальцы обильно льются слезы. Эйва игнорирует мои подрагивающие плечи.

– Посмотри на него, – говорит Эйва. Она со злостью хватает меня за голову и заставляет посмотреть на Марка. – От того, кем он был, осталась лишь пустая оболочка, и то, как ты упиваешься своим горем, убивает его. Разве он не имеет права испытывать ту же боль, что и ты? Не одна ты страдаешь. Как ты этого не поймешь? Ты слишком поглощена переживаниями о том, что тебя все покинут. Лаура, ты сама нас отталкиваешь. Я всего лишь твоя подруга – я это переживу, но ты вбиваешь клин между собой и Марком.

Эйва встает, подрагивая, и поправляет платье. Проводит пальцами под глазами и вытирает последние слезинки. Она поворачивается на каблуках и медленно уходит. Не оборачиваясь.

Николь, которая, я подозреваю, наблюдала за нами уже некоторое время, наконец перестает помешивать коктейльной палочкой несколько одиноких кубиков льда на дне своего бокала. Она преследует меня, как булимичная борзая убегающую сосиску. Я бы закатила глаза, но у меня все еще кружится голова после срыва Эйвы.

– Все в порядке? – спрашивает Николь.

Я инстинктивно качаю головой, но понимаю, почему все так ее любят. Она стереотипная голливудская золотая девушка: блондинка, красивая, приятная и все время улыбается. Ей даже удается изобразить искреннее беспокойство в голосе прямо сейчас.

– Все просто чудно, – саркастично огрызаюсь я.

– Просто… мне показалось, что ты плачешь, – говорит она, роясь в крошечной сумочке, из которой достает платок.

– Ну конечно, ты не могла не заметить. Ты явно наблюдала достаточно пристально, – я выхватываю платок из ее рук.

Мне плевать, насколько я груба. Эта женщина настолько боится меня, что для защиты ей понадобились мой муж и мой врач. Но стоило лишь почувствовать запах сплетен, как она внезапно находит в себе смелость притвориться моей подругой.

– Отвали, – рычу я, раздраженная тем, как она складывает губки бантиком и фальшиво беспокоится, мне с трудом удается подавить сильнейшее желание дать ей пощечину.

– Хорошо, Лаура, я вижу, сегодня вечером ты, как всегда, приятна в общении, – говорит Николь, высокомерно ухмыляясь.

Я не отвечаю. Очевидно, что она пыталась вызвать у меня ответную реакцию. Я не поведусь на это. На этот раз она не выиграет. Я не стану устраивать сцену.

– Мне лучше пойти поискать Адама. Ему сейчас наверняка нужен друг, – сообщает Николь обыденным тоном, поворачиваясь, чтобы уйти.

Ну, все! Николь зашла слишком далеко, и я больше не могу сдерживать свой гнев. Я беру почти полный стакан водки и со всей силы выплескиваю содержимое на нее. Меня впечатляет, что, несмотря на мой ужасный глазомер, большая часть жидкости оказывается у нее на волосах. Она визжит, как сосиска, скворчащая на сковородке.

Эйва выходит из туалета и спешит разведать обстановку. Марк, разумеется, идет на зов девы в беде и возникает рядом в мгновение ока. Даже Адам отрывается от новой рыжеватой блондинки, которую обнаружил у бара, и приходит, чтобы проверить, что здесь за истерика.

– Какого черта здесь произошло? – спрашивает Марк, злобно уставившись на меня. Я ясно вижу, что в его глазах я злодейка.

Эйва быстро хватает со стола несколько смятых салфеток и промакивает лишнюю жидкость, которая стекает с волос Николь прямо на платье.

Я резко обхватываю руками свою уставшую голову. Я ожидаю, что руки окажутся липкими, но по щекам размазывается зернистая консистенция. Я пытаюсь отгородиться от суматохи вокруг и медленно изучаю свои ладони. На кончиках пальцев, там, где алкоголь контактировал с моей кожей, видны пятна белого порошка. Какого черта?! Я подношу пальцы к носу. Запаха нет. Я облизываю языком кончик указательного пальца, и порошок медленно рассасывается без какого-либо вкуса. Фу! Очевидно, мне попался грязный стакан. Я вдвойне благодарна за то, что водка оказалась на Николь, а не в моем желудке. Порошок для посудомоечной машины – возможно.

У меня в голове внезапно всплывает ужасное воспоминание о телефонном разговоре Марка на прошлой неделе. Нет. Он бы этого не сделал. Я мотаю головой в попытках отбросить эту нелепую навязчивую идею. Николь плачет, и я наблюдаю за тем, как Марк носится вокруг нее словно маленький растерянный щенок. Я злодейка. Нет никакого смысла пытаться защититься, ведь все уже вынесли свой вердикт.

Николь – всего лишь гостья в наших жизнях, незваная гостья. Я не хочу, чтобы она была рядом со мной, моими друзьями и самое главное – детьми. Марк навязал ее всем нам, даже не спросив, согласны ли мы на это. По всей видимости, она хорошо ладит с детьми, но, кажется, проводит все меньше и меньше времени с ними и все больше и больше – с моим мужем и моими друзьями. Она потихоньку пытается занять мое место, и, похоже, все с радостью ей это позволяют. Когда она появилась, все поменялось. Раньше все было в порядке. Я начинаю задаваться вопросом, как далеко готова была зайти Николь… Достаточно ли для того, чтобы спровоцировать ужасную автокатастрофу?

Глава двенадцатая

Холодный ночной воздух покалывает мои влажные щеки. Я отчаянно нуждаюсь в том, чтобы прилечь на постель, ждущую меня внутри, но я отказываюсь находиться даже в одном отеле с Марком, что уж говорить о комнате.

Сомневаюсь, что кто-то будет по мне скучать. Все так и продолжат крутиться вокруг бедной беззащитной оскароносной Николь.

Я не оглядываюсь назад ни разу, прокладывая себе путь вдоль дороги. Мне не нужны лишние напоминания о том, какой катастрофой обернулся сегодняшний вечер. Внезапно я замираю в конце переулка, ведущего к обычно оживленной основной дороге. Но сейчас все окутывает тишина, зловещая тишина. Шум исходит только от компании буйных подростков, сидящих на невысокой стене возле заправки в нескольких шагах от меня. Они пьют дешевый сидр из старой бутылки из-под лимонада и кричат друг на друга из-за того, что кто-то сделал слишком большой глоток. Им явно знакома концепция патрулирования, потому что они по очереди стоят на шухере на углу. Интересно, кого они высматривают? Наверное, банду соперников или, что более реалистично, они не хотят, чтобы чей-то обеспокоенный родитель застал их врасплох. Они заставляют меня чувствовать себя ужасно некомфортно.

– Эй, миссус, – кричит один из парней, щелкая пальцами в мою сторону. – Что такая нарядная телочка делает здесь совсем одна?

Я притворяюсь, что не слышу их, но мальчишеский смех и саркастичный волчий вой жутко пугают меня.

– Сегодня тебе не придется скучать. Пойдем ко мне, ты хорошо проведешь время! – глумится другой парень, значительно старше первого.

– Да. Че ты! Че ты! – раздаются согласные возгласы его товарищей.

– Отвалите, придурки! – кричит позади меня знакомый голос. – Валите домой и трахайтесь с подушкой, как и вчера вечером.

Я оборачиваюсь и вижу позади себя Эйву. Я начинаю плакать, к вящему удовольствию компании молодняка. Эйва берется за ручки моей коляски и толкает через дорогу, туда, где подростки нас не услышат. Она везет мое кресло впервые, и хотя я думала, что это будет странно, на самом деле это оказалось не так.

– Что ты здесь делаешь? – дрожа, спрашиваю я.

– Кто-то же должен научить тебя отвечать грубостью на грубость, – шутит Эйва.

– Но я ужасно с тобой поступила. Почему ты пришла за мной?

– Потому что так поступают лучшие друзья. К тому же ты была права. Адам – полная задница, и я заслуживаю лучшего.

– Ох, Эйва, мне жаль. Вы расстались?

Эйва не отвечает.

– Он не смог оторвать взгляда от юбки Николь достаточно надолго, чтобы выслушать, что я хочу ему сказать. В любом случае он не стоит того, чтобы тратить на него воздух в легких.

У Эйвы срывается голос, и становится очевидно, что ей гораздо больнее, чем выдает ее убедительная маскировка.

– Ты права. Мы, одиночки, должны держаться вместе, – говорю я.

– Что? Ты перебрала вина, женщина? Похоже, ты забыла, что этот кусочек золота вокруг пальца означает, что ты замужем, – говорит Эйва, крутя обручальное кольцо у меня на пальце.

– Кто-то должен сообщить об этом Николь. Ей, очевидно, нравится делать вид, что у Марка нет жены.

– Пока Марк помнит об этом, волноваться не о чем, – пытается убедить меня Эйва, но я отмечаю про себя замешательство в ее голосе.

– Ты же не думаешь, что между ними что-то есть, правда? – спрашиваю я, шокированная внезапностью того, что кто-то еще разделяет мои подозрения. Подозрения, в которых я не признавалась вслух до этого момента.

– Нет, нет, конечно, нет, – говорит Эйва, мотая головой.

Она лжет, я в этом уверена. Она нервно открывает и закрывает застежку на сумочке со скоростью десять раз в секунду.

– Эйва, прошу, не лги мне. Если тебе что-то известно, ты обязана мне сообщить.

– Лаура, я ничего не знаю. Здесь нечего знать. Марк любит тебя – это единственное, что я знаю наверняка.

– Единственное, что ты знаешь наверняка? Ладно, теперь я еще больше беспокоюсь о том, что тебе может быть известно не наверняка.

Эйва замолкает.

Подростки через дорогу снова начинают отпускать комментарии в наш адрес, и из-за их грубости у меня лопается терпение.

– Отвалите! – рычу я низким голосом, сама удивившись, что вообще на такое способна.

Они бросают еще более неприличные замечания и ругательства в ответ. Наконец, не дождавшись от нас особой реакции, они начинают демонстрировать загадочные жесты, обозначающие секс.

Мы с Эйвой обе качаем головами, их глупости даже несколько развлекают нас.

– Что, маленькая инвалидка не в себе? – кричит один из младших на галерке. – Нет ножек – нет мультиков.

И они все истерично смеются. Эйва собирается прокричать в ответ нечто удивительно колоритное и, без сомнений, слишком умное, чтобы они сумели постичь это своими крошечными мозгами, но прежде чем ей это удается, я бросаюсь через дорогу в приступе ярости.

Я замечаю одинокую маленькую кучку цементной крошки, лежащей на земле. Должно быть, осыпалась, когда ребята залезали на стену. Я наклоняюсь и подбираю несколько камушков. Эйва несется вслед за мной.

– Лаура, нет! – кричит она.

– Фрик! – орет один из них, когда я начинаю злобно швырять в них маленькие осколки камушков.

Я совершенно не контролирую свой гнев и осознаю, насколько безответственно веду себя. Я осознаю это так же четко, как если бы была посторонним человеком, стоящим на улице и наблюдающим за тем, как разворачиваются мои действия. Я понимаю, как много во мне ненужной агрессии, но я не в силах обуздать свой гнев.

– Я нормальная! – визжу я снова и снова. – Слышите? Нормальная!

– Лаура, перестань! Господи Иисусе, Лаура, просто прекрати! – кричит Эйва так громко, что у меня звенит в ушах.

Я гляжу на камушки в руках. И чувствую, как сила, которую придавал мне гнев, покидает тело. Я внезапно испытываю изнеможение. И позволяю рукам безжизненно повиснуть по бокам. Эйва быстро хватает меня за руки и вытряхивает из них камушки.

Я смотрю в упор на шокированную группу подростков, рядком сидящих передо мной. Никто из них не спустился со стены. Очевидно, что маленькие камушки не причинили им физического вреда. Они смотрят на меня, но это не гневные взгляды. В их глазах застыло странное выражение. Я видела этот взгляд у Марка и Николь. Они меня боятся. Я и впрямь фрик, и всем это известно. Мои веки наливаются свинцом, и, как и каждый раз, когда ситуация становится слишком напряженной, я отключаюсь.

В полубессознательном состоянии я вижу, как девочка из группы подростков помогает Эйве поднять меня и снова усадить ровно. Эйва извиняется перед ребятами за мой срыв. Я беспокоюсь, что она скоро устанет подчищать за мной, как это произошло с Марком.

– Купите себе выпить, – говорит Эйва, протягивая девочке десятифунтовую банкноту, но та не берет деньги.

– Она фрик, пойми, – говорит самый старший из ребят. – Держись от нее подальше, – он наклоняется и оттаскивает от меня девчонку, как будто я больна чем-то заразным.

– Мне кажется, ей нехорошо, – защищает меня девочка.

– Она долбаный фрик, – протестует он.

Девочка не отвечает. Она встает на ноги и возвращается к группе. Эйва берется за ручки коляски и толкает меня прочь. Я подаюсь вперед, мои руки неловко пытаются сжать колеса, чтобы помочь ей втащить мое тяжелое тело вверх по склону. Эйва идет так быстро, что у нее почти отваливаются икры, и я понимаю, что вскоре ей придется остановиться в изнеможении.

Мы умудряемся удалиться на достаточно большое расстояние, прежде чем мои руки наконец соскальзывают с колес. Мы останавливаемся.

– Что это было? – спрашивает Эйва, выходя из-за коляски, чтобы посмотреть мне в глаза.

– Я рассчитывала, что ты мне объяснишь, – искренне отзываюсь я.

– Ты хотела, чтобы нас прикончили? Что, если бы у кого-то из них был нож, или пистолет, или что-то еще?

Не знаю, что напугало Эйву больше: перспектива того, как ужасно могла бы обернуться эта сцена, или то, как я внезапно превратилась в сумасшедшую. Ее все еще неудержимо трясет, даже несмотря на то что мы уже давно потеряли компанию из виду, так что я знаю – по-настоящему ее привело в ужас последнее.

– Прости, – извиняюсь я, прерывая чересчур затянувшуюся паузу.

– Все в порядке, – говорит Эйва. – Ты не виновата.

– Не знаю, что на меня нашло.

– Мне кажется, я знаю.

– Вино? – спрашиваю я, и моя попытка скрыть смущение проваливается.

– Не думаю, что проблема в вине. Скорее, в том, что было в нем.

Я заглядываю Эйве в глаза. Она не смотрит на меня: невидящим взглядом уставилась на дорогу, ведущую вперед. Мы уже далеко ушли и теперь остались совершенно одни. Эйва этого, кажется, не замечает. Она выглядит так, будто ее придавливает вес небольшого рестлера, сидящего у нее на спине.

– Эйва! – зову я.

– М-м-м?

– Ты думаешь, что, возможно, с вином было что-то не так?

– Я думаю, что Марк сегодня подлил тебе что-то в вино, – она обрушивает на меня эти слова, как будто они приносят ей такую боль, что она не в силах долго держать их в себе.

Я фыркаю и качаю головой, но тут снова вспоминаю о телефонном звонке Марка.

– Марк бы этого не сделал.

– Знаю, я так и подумала, когда Адам рассказал мне, но…

– Подожди, – перебиваю я. – Адам видел, как Марк это делал?

– Ага, Адам стоял в углу бара. Марк не знал, что он там. Лаура, я была шокирована не меньше твоего, когда узнала.

– Я не в шоке, – убеждаю я свою оторванную от реальности подругу. – Я просто не могу поверить, что ты купилась на то дерьмо, которое вырывается изо рта Адама. Этот парень – патологический лжец. Он мог бы увидеть правду, только если бы она была вытатуирована на загорелой заднице какой-нибудь сексуальной блондинки. Но даже тогда он не сумел бы ее распознать. Наверняка бы подумал, что это просто родинка. На секунду я искренне забеспокоилась. Но если Адам – твой единственный источник, тогда я уверена, что мне не о чем переживать. О боже!

– Лаура, думаешь, я не понимаю, как нелепо это звучит? Но ведь именно ты убеждена, что Николь пытается убрать тебя с пути. Неужели так трудно поверить в то, что у нее может быть сообщник?

– Марк меня любит, – огрызаюсь я.

– Ладно, Марк тебя любит, но как тогда на волосах Николь оказался нерастворенный порошок, когда ты вылила на нее свой напиток?

Я не заметила порошка на Николь – я подумала лишь, что небольшая его часть попала мне на руки. Я была так поглощена тем, чтобы выскочить вон, что все мое внимание было сосредоточено на двери.

– Я подумала, что порошок оказался у меня на руках из-за грязного стакана или, может, я смахнула его с колес коляски, – объясняю я.

– Извини, Лаура. Но я думаю, в итоге ты можешь оказаться права. Может, между Марком и Николь и впрямь что-то есть?

Эйва наклоняется и обнимает меня так крепко, что становится трудно дышать. А ведь она действительно верит Адаму.

Крупные соленые слезинки обильно катятся по моим щекам.

Макияж, такой безукоризненный в начале вечера, теперь испещрен полосами и смазан – возникает ощущение, что лицо измазано гудроном. Я бы справилась со своими сомнениями по поводу Марка, если бы это были всего лишь навязчивые теории на задворках моего разума, но оказаться ударенной под дых доказательствами, подтверждающими эти теории, больнее, чем если бы один из тех подростков пустил в меня пулю.

– Я всегда рядом, ты ведь это знаешь, да? – убеждает меня Эйва.

– Да, знаю, – шепчу я.

– Хочешь сегодня остаться у нас? – предлагает Эйва.

– Нет, все в порядке. Вам с Адамом хватает своих проблем.

– О, об этом не беспокойся, – отмахивается Эйва, как будто они просто слегка поругались из-за того, что кто-то съел последнюю печеньку.

– Вы ведь не расстаетесь, правда? – в недоумении спрашиваю я.

– Нет. Нет, не расстаемся, – почти извиняющимся тоном отвечает Эйва. – Мне просто нужно было с тобой поговорить, и я знала, что ты не стала бы слушать, если бы Адам был здесь.

– Ну так где он сейчас? Тебя нет уже больше часа, а он не ищет тебя и даже ни разу не позвонил. Не думаю, что он вообще обратил внимание на то, что ты пропала, – я издаю стон. – Типично.

– Он все это время ехал примерно в пятидесяти метрах от нас. Прости. Здесь правда очень темно и страшно. Я побоялась искать тебя в одиночку. Пожалуйста, не злись на меня, – молит Эйва.

Я смотрю в землю, Эйва нервно теребит одежду в ожидании моего ответа.

Я крепко вцепляюсь в Эйву и обнимаю ее до хруста в костях. Мне повезло, что у меня есть кто-то, кто может врать так убедительно, только чтобы помочь мне выяснить правду.

– Ну тогда, может, остановимся и подождем, пока он нас догонит? – наконец предлагаю я. – Я превращаюсь в ледышку.

Адам газует, остановив свое винтажное спортивное авто с откидным верхом на обочине около нас. Капот начищен до блеска, так что даже тончайшие лучики лунного света, проникающие из-за облака, ярко отражаются от него. Мне всегда интересно, не компенсирует ли он что-то своей новенькой крутой тачкой, но мне никогда не хватает грубости спросить.

Я с облегчением усаживаюсь на заднее сиденье.

– Может, тебе не стоило садиться за руль? – спрашиваю я, вспоминая, что Адам провел большую часть вечера, отдыхая у барной стойки.

– Если предпочитаешь добираться до дома своим ходом, то ни в чем себе не отказывай, – рычит Адам.

– Адам, перестань, – предупреждает Эйва, нежно похлопывая его ладонью по бедру.

– Прошу прощения! – визжу я, испытывая отвращение к Адаму.

– Брось, Лаура. Это была всего лишь шутка, – говорит Эйва, бросаясь на защиту Адама.

Я не нахожу эту шутку смешной. Но ничего не говорю. Ранее я уже доставила этим двоим немало проблем, так что в этот раз просто буду держать рот на замке. К тому же у меня в голове вертятся куда более насущные проблемы.

– Нужно сразу ехать в полицию, – предлагаю я.

– Ха! – ощеривается Адам. – Можно подумать, я повезу тебя в полицию, чтобы ты смогла продемонстрировать им мое бухое вождение.

– Не из-за тебя, идиот. А из-за того, что Николь пытается меня убить.

– Стоп, стоп, стоп! Разве кто-то говорил что-то о попытке убийства? – орет Адам, нелепо высоко поднимая брови.

– Ты говорил! – настаиваю я. – Ты сказал, что Марк и Николь добавили что-то в мой напиток.

– Ага, наверное, лекарства, которые тебе прописали. Это вполне мог быть вообще порошок для шипучки, – Адам останавливается. – Я уж точно не говорил, что кто-то собирается кого-то убить.

– Эйва, но ты-то согласна, что нам нужно обратиться в полицию, да? – спрашиваю я.

– Не знаю. То есть все это немного поспешно. Думаю, может, это просто паранойя, – говорит Эйва, ерзая на сиденье.

Я так разочарована, что мне хочется кричать. Почему она идет на попятную сейчас? Неужели обязательно абсолютно во всем соглашаться с Адамом?

– Боже святый, да что с тобой? – ору я слишком громко для столь небольшого салона. – Она хочет убрать меня с пути. Как ты не понимаешь? Николь побеждает. Она хочет все у меня забрать. Она уже заполучила моих детей и моего мужа, а теперь хочет забрать и мою жизнь.

– Я понимаю, что ты напугана недавними переменами, но мне кажется, тебе стоит начать мыслить более рационально, – объясняет Адам. – Поехали домой. Можешь отоспаться у меня.

– Отоспаться? – хнычу я. – Ты имеешь в виду таблетки, которые меня заставили принять, два глотка алкоголя, которые я сделала, или паранойю, которая тебя явно бесит? Я думала, ты на моей стороне.

– Я и так на твоей стороне, – говорит Адам, и в его голосе слышна искренняя поддержка. – Но ты не можешь пытаться разрушить жизнь невинной женщины только потому, что она тебе не нравится.

– Я ненавижу ее, – поправляю я. – И не пытаюсь разрушить ее жизнь. Я пытаюсь не дать ей разрушить мою. Но никто не хочет мне помочь.

Этой ночью я выплакала все глаза, пока не заснула. В последнее время мы со слезами на короткой ноге, но на этот раз меня охватило новое ощущение. Самобичевание сменилось кошмарным, неукротимым ужасом.