Текст книги "Безупречный друг"

– Не скажу. Ради твоей же безопасности. Знаешь, какой это уровень? Думать надо! И больше ни звука. – Прошептал Ивар, а затем добавил: – письма я сжег.

«Как будто я пойду в Тогур с проверкой» – Подумал я, но промолчал. Правда эти письма или вымысел, но для Ивара это было важно, и я уважал его чувства. Он был не от мира сего, говорил такие вещи, что я через день сомневался в его вменяемости, но зато рядом с ним я чувствовал себя нормальным. Кому еще можно рассказать, что прямо сейчас в правом ухе у тебя играет скрипка, а в левом виолончель? А Ивару я рассказывал все, и он понимал, не делал вид, что это нормально, в глубине души приписывая тебя к конченым психам, а действительно понимал.

– Хватай тетрадь! – Орал в таких случаях он.

– Что? – Удивлялся я.

– Хватай тетрадь и две ручки! Бегом записывай: левой рукой – виолончель, а правой рукой – скрипку!

Я на него смотрел опешившим взглядом, а он, заметив мое удивление, пояснял:

– Ну, ноты записывай, ноты! Ты же можешь готовую музыку на ноты разложить, правда?

– Могу. Не уверен.

– Вот и записывай двумя руками одновременно, вдруг этой музыки еще не было, вдруг это ты придумал симфонию для оркестра? Музыка-то хорошая? – Спрашивал он.

– Самая лучшая! – Отвечал я и почти плакал от счастья.

Конечно не ахти какой совет, но он мне верил, он меня понимал – и это было главным в нашем общении. Ему я мог рассказать все, что угодно, не боясь быть непонятым, осмеянным или принятым за безумца. Это отличало его от моего хорошего друга Дениса, находящегося в трезвом уме и здравом рассудке, и именно это заставляло меня признавать Ивара моим лучшим другом, лучшим из всех, кто когда-либо удостаивался носить это гордое звание.

Я любил Ивара. Он спас мне жизнь. Он появился в самый тяжелый момент моей жизни и поддержал меня. Он не обиделся за то, что я выболтал отцу его имя. Он понимал меня и смотрел на меня, как на состоявшегося величайшего музыканта, хотя ни разу не слышал моей игры (на стройке пианино не было). Да, он был со странностями, и не обладал высоким уровнем интеллекта, но он не был тупым. Скорее это можно было назвать модной сейчас педагогической запущенностью. Да и где ему было быть вундеркиндом, если в его доме кроме пьянок и гулянок ничего не происходило?

Надо сказать, что именно в эти дни я начал свою миссионерскую деятельность: собрал забытую всеми Витькину одежду, и отдал ее Ивару. Не всю, конечно, а выборочно, чтоб родители не заметили пропажи. Забегая наперед, скажу, что и в дальнейшем постоянно спонсировал Ивара, но уже своими вещами. Кроме того, я таскал ему из дома печенье, конфеты и пирожки с картошкой. Дома я практически не ел, был занят своими репетициями и чтением библиотечных книг о великих музыкантах, а вот на морозной стройке с Иваром мой аппетит не страдал. Обычно мы съедали целый пакет пирожков за раз. Ивар благодарил и просил передать привет моей искусной маме, а потом неизменно добавлял:

– Ну, ты понял…. Обо мне ни звука. Мне нельзя светиться. Болтуны долго не живут.

Кого он имел в виду в последнем предложении меня или себя – я не знал, но на всякий случай каждый раз кивал и закрывал свой рот, ладонью правой руки, показывая, что я нем, как рыба.

Между тем книга «Дело об исчезновении Понамарева Виктора» росла и пополнялась новыми записями, все чаще они касались больше меня, чем брата, но я старался этого не замечать. За эти месяцы я вклеил в тетрадь пару фотографий Витьки, которые мне подарили его друзья, и вписал несколько фактов, два из которых были архиважными. Во-первых: я перерыл все Витькины вещи и в его записной книжке нашел контакты музыкального училища Томска. Это значило, что брат не собирался следовать отцовскому настоянию и поступать в мединститут, а готовился к экзаменам в музыкальное училище. А во-вторых: нигде не было ни его паспорта, ни его аттестата….

Это все было странно, но что это могло означать? Что Витька жив и уехал поступать в Томск? Что прямо в одних трусах поехал? И где был его паспорт с аттестатом? Такой побег делало возможным только наличие сообщника, но где взять такого надежного человека? А потом, Витька мог просто потерять паспорт и аттестат еще по пути домой, кто-то подобрал его и спрятал. А когда дело приобрело криминальный подтекст, нашедший испугался, и избавился от документов покойника. Эта версия казалась мне более правдоподобной, ведь уже прошло полгода, и если бы Витька был жив, то он обязательно бы показался и сообщил о себе.

Родителям сообщать об этих находках, точнее наоборот, о том, чего я не нашел в комнате, я не стал. То ли оттого, что не хотел их расстраивать или подавать пустую надежду, то ли, чтобы не отвлекать всеобщего внимания от моего невероятного восхождения из грязи в князи. Я все-таки надеюсь, что тогда мной двигала человечность, нежели тщеславие, но наверняка сказать не могу.

Итак, в тот чудный вечер пятнадцатого декабря 1988 года, я сидел и упивался музыкой, звучащей в моей голове, когда за спиной возник отец. Я не мог слышать, как он подкрался, ведь мой внутренний оркестр громко исполнял волшебную вещь. Поэтому, когда отец положил руку мне на плечо, я вздрогнул и даже слегка вскрикнул.

– Мама сообщила мне, что ты поступил в музыкальную школу. – Сказал он мягко.

– Ты не против? – Спросил я.

– Я горжусь тобой! – Ответил он и обнял меня. – Вить….

Он осекся и отпрянул от меня, как будто испугавшись того, что сорвалось с его губ.

– Сереж, – откашлявшись, исправился он, – больше не прекращай игру с моим приходом. Репетируй столько, сколько захочешь, мне это, наоборот, нравится.

Он улыбнулся. Я улыбнулся в ответ. Однако прекрасный момент был испорчен – он назвал меня именем брата….

– Перепутал, с кем не бывает. – Небрежно прокомментировал Ивар при встрече. – Молодец, поверил в тебя, играть разрешил!

Обида на отца сразу же испарилась. «Почему я все усложняю? – Подумал я. – Горе от ума! Вот Ивар – недалекий парень, живет себе в своем мирке, в свое удовольствие горя не знает. Надо как-нибудь поучиться у него этой простоте».

Я начал неистово заниматься. Иногда с пяти до одиннадцати часов вечера играя без перерывов на еду и туалет. Музыка в моей голове играла все громче и жажда движения пальцев по клавишам накрывала меня все сильнее. Я похудел еще сильнее и, будучи итак смуглым, почернел, по словам матери. Теперь я однозначно видел в зеркале орла и мне это нравилось. Я все меньше проводил времени у Дениса, теперь мои занятия проходили в музыкалке. Даже общение с Иваром становилось мне в тягость.

– Не могу я здесь с тобой сидеть, когда там мой рояль! – Закричал я в один из дней. – У меня музыка в голове! Пальцы деревенеют! У меня такая боль, как у артритного старика! Стоять не могу, писать не могу! Ложку, стакан держать не могу! Трясутся они, понимаешь, трясутся и болят! У меня воспален каждый сустав каждой фаланги!

Ивар кивал так, как будто я рассказываю больному с раком прямой кишки про геморрой.

– Я спать не могу, пачками жру обезболивающее! – Орал я. – И только когда я играю, только когда я ухожу в прекрасный мир музыки, у меня ничего не болит.

Волна спокойствия разлилась по моему сердцу. Даже произнося слово «музыка» я уже был счастлив. Я улыбался, прикрыв глаза.

– Что там по расследованию? – Спросил Ивар, едва я закончил свой монолог.

– Ничего. Он мог сбежать, но я не уверен. Ну, вот куда делся его паспорт? А аттестат?

– А куда он мог сбежать? – Вдруг задал правильный вопрос Ивар.

Возможно, это первое о чем бы подумал взрослый человек, но я был шестнадцатилетним ребенком, намертво увлеченным музыкой. Кроме оркестра в моей голове к тому времени места не осталось ни для чего.

– Может, к дяде? В Томск, он искал там училище. – Предположил я.

– И дядя промолчал, когда Витьку посчитали мертвым? – Удивился Ивар.

– Да он у меня вообще с прибабахом, такой мог промолчать, но Витька…. На него это не похоже, разыграть свое утопление, чтоб сбежать – это жестоко.

Мы еще немного посидели, и я пошел. За последний месяц время наших встреч сократилось с трех часов до тридцати минут в лучшем случае.

Глава 5. Сюрприз

Восьмого марта мама опять получила от дяди Вити перевод в пятьсот рублей, что было очень необычно. За все то время, сколько я себя помню, ни мама, ни кто-либо из нашей семьи никогда не получал от дяди никакого подарка. А тут два раза подряд, и такие внушительные суммы. Версия о том, что Витька мог быть у дяди, получала косвенное подтверждение. Возможно, дяде было стыдно за то, что он скрывает племянника, когда все думают, что тот утонул, и он, таким образом, откупается от угрызений своей совести. Надо было проверить эту версию, но я не мог сосредоточиться, чувствовал себя как в беспамятстве, весь день играл или думал о карьере музыканта, даже не ходил на стройку.

Когда я, наконец, решился заглянуть на заброшку, увидеть Ивара я не рассчитывал, но он был там.

– Смотри, что я тебе сделал.

Он протянул мне аккуратно выпиленный продолговатый кусок фанеры, на котором черной ручкой были нарисованы клавиши пианино. Как на странно, рисунок был довольно просчитанным: размеры клавиш соответствовали прототипу, расположение и количество октав также радовало своей точностью. Я расположил рисованное пианино на остатки разрушенной стены и протарабанил по имитации клавиш какое-то из любимых произведений. Оно тут же отозвалось нежными переливами в моей голове. Это было ненастоящее пианино, порождающее настоящий звук, естественно, слышный только мне.

– Спасибо. – Сказал я.

А ведь Ивар даже не знал, что этот подарок пришелся как раз к моему дню рождения. А я не знал, когда день рождения у него. Может он был в один из тех дней, когда я решил не тратить время на общение с ним. Уколы совести были более жестокими, чем я мог заслуживать. Я просидел с Иваром до глубокого вечера. С тех пор наши встречи не просто возобновились, но и стали более растянутыми во времени. Школа, музыкалка и Ивар – вот все на что меня хватало той весной.

А потом наступило лето, экзамены, и следующий год в том же духе.

Глава 6. Еще один выпускной

Я закончил десятый класс с хорошими результатами. Однако, вопреки моим стараниям и всеобщим ожиданиям, директор музыкальной школы сообщила, что сокращенная программа моего обучения должна занять не менее половины стандартного срока и составит три с половиной года. Соответственно, мне придется проучиться у них еще полтора года.

Я встал перед дилеммой. Если я никуда не поступлю – меня призовут в армию, что само по себе не плохо, но за два года я могу позабыть все то, чему научился. Опять-таки в музыкальное училище без оконченной музыкальной школы можно было не соваться. Однако поступить в любое другое учебное заведение означало навсегда отказаться от своей мечты стать музыкантом.

Выпускников принял в свои объятия стабильно поддерживающий свою репутацию, уютный ресторанчик «Марс». Девчонки с моего класса были словно принцессы на балу, многих из них я видел в платье впервые. Даже Варя Петрова – настоящий друг всех футболистов, пришла в шикарном вечернем платье. Одноклассники тоже были на высоте шика. Кое-кто был в рубашке и классических брюках, но большинство пришло в классических костюмах. Денис единственный пришел во фраке. На наши выпады, он поведал, что фрак остался с выпускного в музыкальной школе, где эта часть одежды считалась необходимостью. Так как Денис не носит в повседневной жизни классические брюки, а тем более пиджаки, он решил не тратить скромный бюджет своей семьи на приобретение очередного бессмысленного предмета гардероба, и прийти в чем есть. Такой ответ удовлетворил присутствующих, и Дениса оставили в покое.

– Будешь поступать в музыкальное? – Спросил я.

– Да. У меня уже все готово. Через пару недель поеду. – Ответил Денис.

– А я не могу поступить в этом году.

– Почему? – Спросил он.

– Музыкальную школу оказывается надо посещать не менее трех с половиной лет, чтобы получить аттестат.

– Сочувствую.

– Да не стоит. Если бы мне сразу сообщили, что двух лет не хватит, я бы вряд ли стал там обучаться, а теперь уже нет выбора, придется доучиваться. – Сказал я.

– Пошли ко всем. – Сказал Денис, вставая с каменного невысокого забора, минуту назад служившего нам скамейкой.

– Сейчас приду.

Я остался сидеть на месте, погружаясь в свои тяжелые думы. Не знаю почему, но ни о чем я не мог думать в тот вечер, кроме прошлого своего выпускного, оставившего меня без брата. Больше всего в тот момент мне хотелось увидеть Ивара. Он поддерживал меня в предположении, что Витька мог уехать учиться к дяде Вите. Больше ни с кем на такие темы я говорить не решался, а Ивар соглашался с каждым моим доводом, а их было не мало. Во-первых: Витька собирался поступать в музыкальное училище Томска, созванивался с приемной комиссией и готовился к вступительным экзаменам, в этом не было сомнений. Но Витька никому об этом не говорил, и отец твердо верил, что его старший сын станет врачом, а тот, в свою очередь, ни разу не предпринял попытки разубедить в этом отца. Во-вторых: в день Витькиного исчезновения, исчезли также все его документы. А в-третьих, есть еще один интересный факт: со дня пропажи брата в реке, дядя Витя стал очень ощутимо нас поддерживать финансово. Я решил, что так он заглаживает свою вину перед нами, потому что знает, что Витька жив и молчит. А Ивар вообще предположил, что эти деньги может, зарабатывает сам Витька своей игрой на улице или выступлениями в какой-нибудь группе.

Как бы то ни было, я просидел там, где меня оставил Денис еще полчаса, пока меня силой не затащила в ресторанчик Варька. Сопротивляться этой машине не было смысла: ростом она была чуть выше меня, зато силы в ней было как в трех таких хлюпиках, как я.

Два бокала пива подняли мое настроение так быстро, что я сам не понял, как оказался на танцполе. Десятый «А» образовал замкнутый круг, где каждый выпускник обхватил талию впередистоящего и, энергично тряся бедрами, исполнил ламбаду. Потом еще и еще на бис. Я крутил задом, громко подпевал, смеялся, как ненормальный. Наконец мы без сил вернулись по своим местам и налили еще по одному бокальчику.

– Если пойдешь в армию, я могу тебе написать. – Подойдя и нагнувшись ко мне, заявила Варька.

– О, да это же прекрасно! – Перекрикивая музыку, ответил я и поцеловал ее, сам не понимая, зачем.

Она тяжело плюхнулась ко мне на колени и обвила мою шею длинными мускулистыми руками. Я исказился в глупой улыбке, размышляя, как долго еще выдержит кресло под нами, но заиграл спасительный медлячок Наутилуса «Я хочу быть с тобой», и Варя, освободив мои расплюснутые ноги, потянула меня в центр зала. Как она не раздавила меня своими страстными прижиманиями до сих пор для меня остается загадкой, но мне это понравилось. Когда в одиннадцать часов добрые официантки сообщили нам о закрытии «Марса», Варя вызвалась проводить меня, поскольку к тому времени я едва стоял на ногах.

Я шел вприпрыжку, поминутно останавливаясь, чтобы поцеловать прекрасную спутницу, она с удовольствием откликалась на мою ласку. До моего дома оставалось немного, когда в заброшке я заметил мелькнувший оранжевый огонек зажженной сигареты. Откуда взялись такие силы, я не знаю, но я подхватил увесистую подружку на руки и потащил ее в обратном направлении.

– Сережа, что ты делаешь? – Спросила она, крепко вцепившись в мою шею.

– Провожаю тебя. Твой дом там, если не ошибаюсь? – Спросил я, показав в ту сторону, откуда мы пришли.

– Да, я возле «Марса» живу.

– Ну вот. – Сказал я, ставя ее на ноги, поскольку запасы силы покидали меня с пугающей быстротой.

Она взяла меня за руку и заглянула мне в глаза с такой нежностью, что бьюсь об заклад, я в тот момент был самым счастливым выпускником на Земле.

Мы поравнялись с зеленым деревянным забором, напоминающим частокол.

– Мы пришли. – Сказала Варя.

– Ты здесь живешь? – Спросил я.

– Да.

– Мы завтра увидимся?

– Ну, конечно.

– Где твои окна?

– Вон. – Варя показала на левую сторону маленького, но очень симпатичного дома.

Она жила в нем со своей матерью. Отец Вари умер, несколько лет назад от рака легких, что интересно, не выкурив при этом за свою жизнь ни единой сигареты. Окно с правой стороны дома приоткрылось, и оттуда донесся приятный женский голос:

– Варя, это ты?

– Я, мама. Сейчас зайду.

Окошко также тихонько прикрылось.

– Мне пора. – Сказала Варя и поцеловала меня.

– Я завтра приду. – Сказал я.

Уходя от ее дома, я несколько раз останавливался, решая, не лучше ли мне вернуться и постучать в милое окошко левой части дома, но потом все же продолжал свой путь домой. От столь желанного безрассудства меня останавливал оранжевый огонек, замеченный мной в заброшке. Я не ошибся! Ивар сидел на обломках разрушенной стены, не раз служивших нам скамейкой. Он выглядел просто офигенно! Коротко стриженный, в темно-синих строгих брюках и наглаженной белой рубашке навыпуск, Ивар походил на какого-нибудь известного актера или молодого бизнесмена. Я не без удовольствия отметил про себя, что в его стильном виде есть и мой вклад, ведь брюки и рубашку подарил ему я. И нельзя забывать, что на кроткой стрижке настоял тоже я, и даже денег ему дал на парикмахерскую. Ивар оправдал все самые смелые мои ожидания.

– Я тебя не узнал! – Развел руками я.

– Как выпускной? – Спросил Ивар.

– Отлично! Просто супер!

– Кто это с тобой был?

– Варя. Классная девчонка! – Ответил я.

– Да! Красавица! Тебе повезло. – Сказал Ивар, и, подмигнув, поднял вверх большой палец правой руки, подтверждая свои слова знаком «класс».

– А как твой выпускной? Наверное, все девчонки твои были? – Спросил я.

– А то! Проходу не давали, пока я со всеми не перетанцевал. А у нас их в классе десять! Устал, короче, но оно того стоило. Лучший день в моей жизни. – Сказал Ивар.

– В моей тоже.

– Будешь? – Он протянул пачку «Явы».

Гадость редкостная, но на нашем безденежном рынке отлично котировалась. Я закурил, и меня развезло еще больше. Я зажал сигарету в зубах, поднял свое портативное пианино с пола и установил его на остатках стены. Пальцы забарабанили по фанере, и в голове зазвучала лучшая в мире музыка.

– Влюбленный выпускник! – Сообщил я название мелодии, предвосхищая вопрос Ивара. – Собственного сочинения!

– Круто! – Сказал он.

– А ты, куда поступать будешь? – Спросил я, не прерывая бега пальцев.

– В армию. Меня призвали. – Ответил Ивар.

– А как же отсрочка?

– Не хочу. Представь: отучился, ушел в армию, через два года приходишь на работу, а уже ничего не помнишь. Это не по мне. – Сказал он.

– Я, наверное, также поступлю. – Сказал я.

– Ты поедешь? – Спросил он.

Я прекрасно знал, о чем он говорит, и он знал, что я знаю.

– Поеду.

– Хочешь, я с тобой?

– Конечно, ты ж мне как брат. – Сказал я и потрепал его по лишившейся волос голове.

– На автобусе? – Спросил он.

– Да. Может через недельку? Давай сразу договоримся. – Сказал я.

– В следующую среду часов в девять устроит?

– Отлично, как бы не забыть. – Сказал я.

Ивар куском известняка нацарапал на стене «Чт 9.00».

– Только, ты ж в курсе, что я вряд ли наскребу на проезд. – Сказал Ивар.

– Не парься. Деньги я найду, главное, чтоб ты был здесь в наше время. – Сказал я.

Сигарета погасла. Я закурил новую, и еще полчаса тарабанил по нарисованным Иваром клавишам. Он слушал так внимательно, что порой мне приходила в голову мысль, что он тоже слышит в своей голове мою музыку.

Я проводил Ивара до железнодорожного переезда, откуда уже были видны огни Тогура, и мы разошлись в разные стороны.

Дома мама налила мне горячего чая и долго разговаривала со мной. Папа все время улыбался. Помню, в тот вечер, даже правильнее будет сказать в ту ночь, я поймал себя на мысли, что у меня самые лучшие родители в мире. Более того, я много раз сообщил им об этом.

С большим трудом мама уговорила меня улечься в кровать, но как только ее цель была достигнута, и моя голова коснулась подушки, я уснул. Проснулся я с невкусным ощущением того, что организм отомстит мне за все выпитое, съеденное и выкуренное вчера. И, следует отдать должное моей проницательности, я не ошибся. Едва я принял вертикальное положение, голову прошибло изнутри резким ударом, а содержимое желудка устремилось вверх, вызывая неудержимые рвотные позывы. Не знаю, каким чудом я додержал всю эту дрянь в себе до туалета, но как только я склонился над дырой в уличном туалете, она вылетела наружу вся без остатка. В оставшиеся двенадцать часов ее ежечасно догоняли желчь и вода.

Излишне говорить, что в тот день на свидание с Варей я не попал, но все же следует заметить, что, во-первых: я о нем и не вспомнил, а во-вторых: если бы вспомнил, то блевал бы еще чаще.