Текст книги "Безупречный друг"

Глава 7. Поездка

К вечеру мне заметно полегчало, и я даже с удовольствием осилил несколько плотных блюд.

– У тебя неплохие оценки. – Сказал отец, после того, как поздравительная речь на теплом семейном ужине была уже сказана. – Ты мог бы стать неплохим врачом.

Я кивнул, подливая себе фанту. Не собирался я становиться врачом, но и уходить в армию было не время.

– На второе образование отсрочку не дадут. – Сообщила мне мама, которая, как и я, хотела, чтоб я стал музыкантом. – Ты просто потеряешь время.

Отец схватился за голову обеими руками, непроизвольно затыкая уши большими пальцами, словно все его естество отказывалось слушать подобную околесицу.

– Пора перестать гнаться за синей птицей, ничего хорошего из этого не выйдет. Посмотри, хотя бы на своего дядю Витю: ни жены, ни детей, ни приличной работы. – Сказал отец.

– Ваня, не говори так. Витя последние два года едва не содержит нас. Оплачивает все обучение Сережи, репетиторов, одежду, ремонт комнаты, выпускной. – Возразила мама.

– Ну, теперь он – герой! До седин дожил с голым задом, а теперь – пример для подражания! Отлично! – Сказал отец.

Противоречия на этом закончились – отличительной чертой нашей семьи был уход от конфликтов независимо от бури эмоций в сердцах оппонентов. Однако этот разговор напомнил мне о намеченной поездке к дяде Вите. Я собирался выяснить, так ли беспочвенны мои подозрения на счет Витьки, нагрянув без предупреждения. Претворение в жизнь моего плана нуждалось в немалых деньгах, поэтому я решился подключить к поездке маму.

К тому времени, когда меня разбудил доносившийся из кухни запах блинов, отец уже ушел на работу.

– Доброе утро! – Поприветствовала меня мама.

– Доброе. Папа на работе? – Спросил я.

– Да, уже давно ушел.

– Я хочу попробовать поступить в музыкальное. – Сказал я.

Мама вздохнула и присела за стол напротив меня.

– Но ты же не получил аттестат в музыкальной школе, и получишь его очень не скоро.

– Мам, я все это знаю лучше тебя. Ну, вспомни, кто тебе об этом рассказывал? Я не столетний склеротик. – Сказал я.

– А что, в училище можно поступить без окончания музыкальной школы? – Спросила она.

– Теоретически нет, но что мешает мне поговорить с директором и постараться убедить его в своей одаренности? – Спросил я.

– Если ты так ставишь вопрос, то, конечно, поехали. Надо использовать все шансы, прежде чем отказаться от мечты. – Сказала мама.

– Не отказаться от мечты, а лишь отсрочить осуществление плана. Я стану музыкантом, даже если мне придется пройти войну во время службы в армии. Главное, чтоб мои голова и руки остались на месте. – Сказал я. – Да, и ноги, кстати, тоже. Короче, я должен остаться более-менее цел.

Мама попросила, чтоб я больше не говорил о войне, и сказала, что свяжется с дядей Витей, чтоб мы могли у него остановиться. Я категорически запретил ей ставить дядю в известность, сославшись на плохую примету, коей считаю выбалтывание планов до их осуществления. Мама согласилась промолчать, если так я буду уверенней чувствовать себя на собеседовании с директором. Вопрос был закрыт. Я сходил на заброшку, чтобы оживить свою память, и уже через полчаса мы с мамой шли покупать билеты на четверг. Мама настаивала на поездке с утра по холодку, но я выбрал дневное время, потому что боялся не увидеть Ивара до четверга. Поездка без него не имела смысла. Отправив маму за мороженным, я на свои скромные сбережения, сложившиеся из пропущенных походов в школьный буфет в течение двух месяцев, приобрел билет для Ивара. Первая часть плана была готова.

Возвращаясь домой, я заметил Варьку, дежурящую на моей улице. Мгновенно всплыли все наши облизывания и обещания если не вечной, то, по крайней мере, весьма продолжительной взаимной любви, а также встречи на следующий день после выпускного. Заметив мою маму, безотказный щит, способный отвратить любые нападения, Варя направилась мимо нас, глазами и слабыми пантомимами давая понять, что будет ждать меня здесь. Я кивнул еле заметно, мысленно хватаясь за голову обеими руками. Она снова, уже второй раз с тех пор, как отменили школьную форму, была в платье, и это был ужас…. Спорю на миллион, Ивар выглядел бы на много изящнее в платье, чем Варька, тем более с той копной волос, которой он не так давно лишился по моему настоянию. Мысль о колючем ежике Ивара заставила меня улыбнуться, по ужасному стечению обстоятельств, как раз в тот момент, когда Варька поравнялась со мной и слегка коснулась моей руки. В последний момент, уловив мою счастливую улыбку, она скрылась за моей спиной, чтоб остаться дожидаться меня на улице. Я знал, что придется выйти к ней, но, Господи, как же я этого не хотел! Я задержался дома больше чем на час, но все-таки, мне пришлось выйти.

Варька кинулась ко мне. Я грозным, озирающимся по сторонам взглядом, заранее дал ей понять, что бросаться мне на шею посреди людной улицы – не самое лучшее решение.

– Пошли, пройдемся. – Предложил я.

Полтора часа размышлений дома не прошли даром, я принял хитроумное решение, позволяющее мне и с Варькой объясниться с минимальными потерями и повидать своего лучшего школьного друга Дениса. Она пошла рядом со мной.

– Я хочу навестить Дэна. – Сообщил я.

– Хорошо, пойдем! – Сказала тяжеловесная Варька, топоча походкой, безусловно задуманной ей как воздушная поступь.

Мы позвали Дениса гулять. Он за секунду оделся и вынес три стаканчика мороженного, что было очень кстати, поскольку я взмок не столько от солнечного давления, сколько от предстоящего разговора с Варькой.

– Я уезжаю завтра в Томск. – Сообщил Денис.

– Поступать будешь? – Спросил я.

– Да, это дело уже решенное. С хорошими аттестатами музыкальной и общеобразовательной школ, экзамены это чистая формальность. – Сказал он.

– Ясно.

– Жалко, что у тебя с музыкалкой так получилось, я до последнего надеялся, что они пойдут на уступки. – Сказал Денис.

– Да они бы, может, и пошли, но над ними тоже есть начальство, так что, как сказала директор, у них связаны руки. – Сказал я.

– И что ты будешь делать?

– В армию пойду. – Ответил я.

Толстый мешок зависти водрузился мне на грудь. Я тяжело задышал и замотал головой, пытаясь избавиться от неприятного чувства.

«Почему ему все, а мне ничего? Разве это справедливо? Да я играю в тысячу тысяч раз лучше, чем он!» – Думал я. – «Денис достоин этого драного училища, а я – звезда школы, да и всего Колпашево – не достаточно хорош!»

Мне вспомнилось, как я был счастлив на выпускном, когда первая волна танцев прошла, и кто-то раздобыл гитару. Как я играл! А как пел! Все! Все без исключения подпевали мне! А как пищали девчонки, когда я заканчивал очередной хит!

«Почему-то Денис сидел в сторонке, как обосранный! А все потому, что на гитаре-то он играть не может. Его скромный репертуар ограничивается игрой произведений из школьной программы на пианино и фортепиано. А я виртуозно играю на пианино, гитаре и барабанной установке, подбираю любую мелодию на любом из вышеперечисленных инструментов, а также, превосходно пою! Да что там инструмент, я даже на фанерной клавиатуре сыграю лучше, чем Дэн. Но, благодаря нашему прекрасному СССРу, и его бюрократии, Денис в шоколаде, а я в полном дерьме» – Думал я, распаляя себя все больше и больше. В тот момент, когда негативный настрой уже начал проявляться на моем лице, я решил, что перед своим призывом в армию, просто обязан раскрыть глаза на мир этим «прекрасным», трущимся сейчас возле меня, людям. Толстухе я поведаю, что она напоминает женщину не больше, чем Арнольд Шварценеггер. Что же касается Дэна, то ему я сообщу, что, хотя он и был превосходным другом мне в течение двух последних лет, а также научил меня всему, что знал и умел в музыке, тем не менее, он – посредственность, наделенная незаслуженным везеньем, и на его месте должен был быть я!

– Может, по пивку? – Прервала ход моих мыслей Варя.

– А почему бы и нет? – Отозвался Денис.

Я послушно проследовал за ними, решив, что перед моим монологом не повредит кружка пива для храбрости. Мы взяли по бутылке «Жигулевского», расходы на которое с радостью понесла Варька.

После часовой прогулки одинокая желтая лавочка с облупившейся краской стала отличным пристанищем для нашей троицы, успевшей осушить уже по три бутылки пива, которое искусно утоляло жажду, не требуя никакой закуски.

– Варя, а ты меня, правда, дождешься? – Спросил я, водрузив руку на плечи, сидящей рядом подруги.

– Конечно, непременно. – Ответила она.

– А ты, Дэн, будешь учиться лучше всех, и играть лучше всех, чтобы знали, что мой друг самый классный?

– Да, Серега! Я не подведу. – Ответил он.

– Я, когда отслужу, вернусь, доучусь в музыкалке и тоже поступлю в училище. – Сказал я.

– Правильно! – Поддержал Денис.

– А потом на тебе женюсь. – Сказал я Варе.

Она с готовностью закивала головой и перебазировалась на мои колени, крепко вцепившись в мою шею. Я поцеловал ее.

– Фу! – Заорал Дэн.

– Ладно, не завидуй, хочешь и тебя поцелую? – Спросил я.

– Ну, уж нет!

Начинали опускаться первые сумерки. Впервые за свою восемнадцатилетнюю жизнь в Колпашево, я обратил внимание на то, какой у нас уютный милый город, а еще здесь очень красивые закаты. Если бы вы нарисовали такое небо, критики потребовали бы от вас писать натуралистичнее. Эти волшебные переливы, каждый вечер рисующие на небе радугу красно-голубых оттенков, только сегодня вполне раскрылись моему, доселе незаинтересованному такими явлениями, глазу. Наверное, с таким живым взглядом из меня вышел бы неплохой художник…

Когда мы шли домой, я поймал себя на мысли, что уже безумно скучаю по этим двум птенцам, которые вскоре, как и я, упорхнут из родительского гнезда.

– Варя, а ты, куда поступать будешь? – Спросил я.

– В Томский мединститут. – Ответила она.

– Хирургом будешь? – Спросил Денис.

– Нет, она будет педиатром. – Сказал я.

– Не угадали психиатром. Буду лечить таких психов, как вы. – Сказала Варя.

На это я сгреб ее в свои объятия, поднял над землей и закружился с ней вокруг своей оси.

– Отпусти! – Визжала она, но было поздно: потеряв равновесие, я рухнул вместе с ней.

Хвала небесам, что загремели мы не на асфальт, а в мягкий, травой поросший грунт. Совсем замечательно было бы, если б моя рука угодила в клумбу и, поднимаясь, я бы преподнес своей прекрасной даме охапку полевых цветов, но я вляпался в кое-что другое. Слабым утешением может служить мне тот факт, что экскременты, радушно принявшие мою ладонь, не принадлежали крупной собаке, однако, знающие люди поймут, что аромат кошачьего дерьма может конкурировать с собачьим и оставить его далеко позади.

Не знаю, как я и мои друзья не умерли от смеха в те последующие полчаса, но если бы этого падения не случилось, лучшие моменты этого вечера растаяли бы безвозвратно. Я об траву очистил свою руку. Варя купила бутылку минералки и еще по бутылке «Жигулевского». Отмывшись окончательно, а также, осушив свою бутылку пива, я заключил, что этот вечер по праву может сравниться с вечером выпускного. Я неоднократно заверил своих друзей в своей искренней любви и взял с них торжественное обещание встретиться завтра. Мы с Дэном проводили Варю, потом домой пошел Дэн, и я остался один. Мне очень хотелось разделить свое радостное настроение с Иваром. Я шел мимо заброшки, надеясь в просветах проемов под окна заметить огонек от его сигареты, но этого не произошло. Я зашел в недостроенное здание, два года служившее нам с Иваром штаб-квартирой. Там было пусто. Немного расстроившись, я взял доску и стал играть. На полу лежала пачка сигарет Ивара. Я поднял ее. В пачке «Явы» нашлись две сигареты и коробок спичек. Прикурив, я оглядел свое нехитрое пристанище и поймал себя на мысли, что буду скучать.

Дома все было по-обычному мило. Мама с чаем, папа с газетой и моя комната с пианино. Я прошагал к величественному инструменту и громко сыграл что-то агрессивно счастливое, вырывающееся у меня изнутри.

– Это я сам сочинил! – Поведал я, зашедшей в комнату маме.

– Очень интересная музыка. – Сказала мама. – Пойдем, чайку попьем?

– Да, сейчас, пять минут. – Ответил я.

– А ты запиши свою музыку, а завтра послушай ее еще раз. – Предложил папа.

Я так и сделал. За чаем мы сообщили папе, что в четверг едем в музыкальное училище.

– Сереж, если не возьмут, поступишь в медицинский? – Спросил отец.

– В армию пойду. – Ответил я.

Не могу сказать точно разочарование, печаль или злость завладели в тот миг лицом и мыслями моего отца, поскольку я, не поднимая на него глаз, отправился спать. Он свою жизнь построил так, как велело ему сердце, так с какой стати я не могу последовать этому его примеру? Довольный сегодняшним днем и особенно вечером, не мучаясь постылым чувством вины и избыточными мыслями, я отправился спать.

Наутро некоторая скованность в мыслях и кишках давала о себе знать, но эти симптомы были поверхностными и не доставили мне таких неприятностей, как похмелье после выпускного. Едва я успел позавтракать, на пороге появился Денис.

– Я уезжаю в полвторого. – Сказал он.

– Жалко расставаться. – Развел руками я.

– Это тебе. – Он протянул мне большой пакет, в котором лежали сборники нот, хрестоматии, новые и его рабочие нотные тетради, тетради по сольфеджио, несколько магнитофонных кассет с классической музыкой и мечта всех музыкантов – антикварная книга "Биографии композиторов с IV–XX века с портретами", изданная 1904 году. В трёх частях в одной книге. С портретами композиторов на отдельных листах.

Эта книга уже одной своей древностью представляла интерес для любого коллекционера, но для меня, музыканта, пианиста, который волею судьбы прощается со своей мечтой и с музыкой в целом на два долгих года, она означала материальное доказательство моей причастности к миру музыки, заявляла о том, что я не потерян как пианист.

Я обнял Дениса, едва не прослезившись.

– Мы с тобой не слепые, и я понимаю, что твой талант сравним с огромным айсбергом, основная часть которого до этого дня покоится под водой, в то время как мои успехи связаны с моим титаническим упорством. Но, каким бы непреклонным ни был «Титаник», несясь на попутных волнах, все мы знаем, что произойдет, когда корабль и айсберг встретятся. Я заранее признаю свое поражение, перед тобой, которое непременно произойдет в ближайшем будущем и, поверь мне, делаю это с великой радостью. – Сказал Денис.

На это раз я не сдержался и залил плечо друга слезами.

– Открой книгу. – Сказал он.

Я открыл. На титульном листе этой дорогой, тисненной золотом книги, красивым ровным почерком было написано следующее: «Сергею Ивановичу Понамареву, великому композитору, от его преданного друга Дениса Крестова. И пусть эта книга, даже по прошествии многих лет, является свидетелем того, что этот одаренный музыкант, был талантлив с самых юных своих лет. 18.06.1990 г.»

Это был удар под дых, от которого я не мог оправиться несколько дней. Как можно быть таким хорошим другом? Как можно пережить долгую разлуку с таким другом? Мне было тяжело. Можно сказать, что еще несколько часов после величественного подарка я был счастлив, гуляя с Денисом. За это время мы с ним выпили по паре бутылок пива и вытащили Варю на прогулку. Но потом Дэн уехал. Мы проводили его до автобуса, и он поехал в Томск в сопровождении своего отца, а я, заливаясь слезами, как девчонка, проводившая парня в армию, остался на вокзале в компании моей верной подруги Варвары.

– Может по пиву? – Предложила Варя.

– Отличная идея! – Сказал я.

Эта девчонка начинала мне нравиться. Я быстро осушил свои слезы и порадовался, что, по крайней мере, я остаюсь не один, а с Варей. Она платила по счетам, заглядывала мне в глаза и не ставила ни под малейшее сомнение мою гениальность.

В приятном хмельном настрое я провел несколько прекрасных дней. Каждый день Варя заходила за мной, угощала «Жигулевским» и выслушивала мои планы на великое будущее, в которых ей неизменно отводилась роль моей верной спутницы. Пару раз она также за свой счет приобретала для нас сигареты «Союз Аполлон». Пачки хватало на несколько дней, благо мы еще не пристрастились, как следует, и заядлыми курильщиками нас вряд ли можно было назвать. Учитывая вкус вышеназванных сигарет, тяжело представить, что кто-то мог к ним пристраститься, но под пиво они шли неплохо.

В ту неделю я впервые за последние полгода сделал запись в «Дело о пропаже Понамарева Виктора». Я подробно изложил мой план по выведению дяди Вити на чистую воду, если конечно, он действительно замешан в исчезновении моего брата. Кроме того, я поведал этой тетрадке, постепенно ставшей моим личным дневником, что никогда в жизни не был счастлив, так, как в две недели после выпускного. Что, скорее всего, заключал я, было связано с получением полной свободы, до тех пор, пока меня не загребут в армию, а также с удачным завершением одиннадцатилетнего проекта под названием «Школа».

В ночь на четверг я не сомкнул глаз. В дорогу я собрал некоторые свои вещи и Витькину записную книжку с контактами музыкального училища. «Дело» я спрятал в подпол своей комнаты, отодрав одну из досок под кроватью. Выпив чаю, я пошел на заброшку. Около часа я курил, играл на воображаемом пианино и слонялся по разрушенным палатам. А когда я, взглянув на часы, увидел, что назначенный час наступил, в парадный дверной проем вошел Ивар.

– Ну, наконец-то!

– Я опоздал? – Спросил он.

– Нет. Но разве можно быть таким точным? Я уже час здесь торчу. – Сказал я.

– Поди, все мои сигареты скурил. – Засмеялся Ивар.

– Уже новыми разжился. Бери. – Я протянул белую почти полную пачку.

– Я думал, ты экономишь. В Томске не исключены расходы. – Сказал Ивар.

– Ну конечно, расходы на размещение одного непутевого тела в гостинце. – Сказал я.

– Я могу переночевать на вокзале. За пару ночей со мной ничего не случится, ты же знаешь, я не испорчен комфортом. Деньги могут понадобиться для других целей.

– Это исключено. Будешь размещен, как король. – Сказал я. – А на сигареты я не тратился, это мне Варька покупает. Она не жадная и всегда при деньгах. Хочешь сегодня прогуляться с нами? Пивка попьем.

– Нет спасибо, я не пью.

Ивар вздохнул.

– Да ладно, можно подумать от банки пива ты станешь непробудным алкашом. Ты ведь не пьешь из-за своих предков? – Спросил я.

– Нет. Просто хорошему агенту нельзя пьянеть, чтоб не терять контроль и всегда держать язык за зубами. – Ответил он.

– Брось, ты же шутишь? Мне кажется, что мы уже вышли из возраста шпионских игр.

Но Ивар не шутил. Он строго смотрел на меня, и я отказался от мысли прочистить ему мозги, едва она появилась в моей голове.

– Сегодня в 13.30 выезжаем. Вот твой билет, ты будешь сидеть в конце автобуса, а я вначале. Пока маму из вокзала спровадил, не осталось свободных мест рядом с нами.

– Да все отлично, подремлю в тишине. – Сказал Ивар.

– Вот, возьми. – Я протянул ему целлофановый пакет с бумажными деньгами и монетами. – Я, конечно, постараюсь вырваться из дядюшкиного дома, но не уверен, что получится. Мы приедем уже вечером, мама может не отпустить, и тебе придется в одиночку искать ночлег. Я узнал у папы, там недалеко от вокзала есть гостиница «Томск», пойдешь туда. Только паспорт обязательно с собой возьми, без него не заселят, понял?

– Да, хорошо. А мне хватит денег? – Спросил Ивар.

– Да. Снимай одиночный номер сразу на два дня, потому что нам придется задержаться. На оставшиеся деньги можешь покупать все, что угодно, но надеюсь, это будут продукты, а не шмотки, ты ж у нас вон какой франт! – Я кивнул на его беленькую наглаженную рубашку, с которой не расставался с выпускного, точнее расставался только для того, чтобы постирать и погладить ее.

– Зря вырядился? Надо было попроще что-нибудь одеть? – Спросил он.

– Нет, нормально, нам же по училищам ходить. – Ответил я. – Ты домой заходить будешь?

– Нет, пока дойду, уже обратно пилить надо будет.

– Хорошо, я принесу чего-нибудь перекусить. – Сказал я. – В Томске встречаемся каждое утро в десять часов на автовокзале. Если меня нет – жди, понял? Не так-то просто в чужом городе оторваться от мамы.

– Я понял, Серега.

Я вернулся домой, убедился, что готов к поездке, собрал несколько котлет, переложив их ломтями хлеба, завернул в газету и, под благовидным предлогом встретиться с Варей, вернулся к Ивару. Он полусидел на кирпичной перегородке и курил, качая в такт головой, по-видимому, что-то напевая про себя. Как ему подходили эти короткие русые волосы, белая рубашка, строгие брюки и начищенные до блеска мои старые туфли.

– Ты, прямо, аристократ какой-то! – Не удержался я.

– Ладно, не издевайся, больше никогда так не оденусь. – Ответил Ивар.

– Да я же в хорошем смысле. – Сказал я, протягивая ему газетный сверток с пайком.

Он ловко разделил три котлетных бутерброда на двоих по полторы штуки.

– Я дома пообедаю, ешь все, до вечера больше ничего не будет, и то, если тебе удастся вечером что-нибудь купить. – Сказал я.

– Без тебя есть не буду!

Худой и высокий своей статью он был очень похож на почти двухметрового Витьку. Когда я говорю, что снабжал Ивара одеждой, надо уточнить, что от меня ему перепадали в основном вещи, покрывающие верхнюю часть человеческого тела, проще говоря, футболки, свитера, рубашки и куртки. Одежда, которая была с коротким, рукавом смотрелась на нем как влитая. Все остальное он дизайнерски обыгрывал: рукава на куртках и свитерах подтягивал, с помощью манжет, на три четверти, а на рубашках, закатывал их до той же длины. Брюки же Ивар носил только Витькины, или намеренно купленные мной на его рост. А вот с обувью нам повезло: у нас обоих был сорок третий размер, для моего роста в метр восемьдесят два – нормальный, для его двух метров – маленький, но, как есть.

Я заметил, что он меня начинает подбешивать. Я кормлю и одеваю его последние два года, даже на стрижку в парикмахерскую денег выделил, в то время как сам удостоился лишь маминых ножниц, а он….

«А, что он?» – Раздался в голове «оправдательный голос» – так я всегда называл добренькие мысли, не дающие ходу здравому смыслу.

«А ничего! Вот именно: он мне ничего! Кроме черно-белой фанеры – заменителя пианино» – Также мысленно ответил я сам себе.

«Тебя так взбесило, то, что он хочет поделиться с тобой своим обедом?» – Оппонент обвинителя в моей голове не собирался так просто сдаваться.

«Да, именно так, только не своим обедом, а моим же обедом. Это я ему его принес! Хочет таким добреньким казаться. А за чей счет? За мой!» – Разъярился я еще больше.

– Знаешь, что? – Вдруг во весь голос заорал я. – Да пошел ты! Не будешь жрать без меня, так и не надо!

Я вырвал у Ивара котлеты с хлебом, швырнул их на бетонный, разбитый временем пол и яростно растоптал их.

– Вот так! – Сказал я.

Надо было видеть его в тот момент: сидит на этом сраном парапете и смотрит на меня таким удивленным кротким взглядом, как будто сочувствует мне. Такого оскорбления я стерпеть не мог. Одним точным ударом ноги я свалил его в обратную сторону. Он перекувыркнулся и ударился головой об бетон. Я испугался, что убил его, однако бетон был таким мягким, что напоминал скорее серый песок. Я подлетел и продолжил избиение. Он не сопротивлялся, чем побудил меня яростно выкрикивать в его адрес проклятия. Выбившись из сил, я сел на стенку, которую еще недавно занимал Ивар, и закурил. Он лежал неподвижно. Кровь текла у него из носа и из рассеченной брови. Кроме синяков и крови не было ничего, указывающего на столь ожесточенное избиение, видимо, полное отсутствие жировой прослойки, не дало его лицу опухнуть, а может это и произойдет позже.

Ивар молча поднялся, сплюнул кровь изо рта и, присев на корточки недалеко от меня, как ни в чем не бывало, достал из пачки сигарету и закурил. Его рубашка почти полностью залилась кровью из носа. Полагаясь на первое впечатление, я сделал вывод, что нос Ивара не сломан, слишком гордо развивался этот грозный флагман над гладью его лица. Он уже не выглядел таким крутым красавчиком, в наглаженной рубашечке и начищенных туфлях, каким предстал передо мной полчаса назад. «Что я наделал?»

Я раскаивался. РАСКАИВАЛСЯ!!! Клял себя за каждый ни чем незаслуженный удар, нанесенный другу, но, что теперь я мог поделать? По моему разумению был только один выход – выдержать роль до конца. И я сделал это. Из запачканного кровью кармана я вырвал свой пакетик с деньгами, звучно плюнул и вышел. Потом я подумал, что нехорошо будет Ивару идти домой в такой рубашке, вернулся, снял свою футболку и кинул в сторону все еще сидящего на корточках, бывшего лучшего друга, и ушел домой.

– Сережа, где ты ходишь? Уже пора выдвигаться на вокзал. – Сказала мама, и, взглянув на мои окровавленные руки с распухшими костяшками, округлила глаза от ужаса. – Ты, что, подрался?

– Мам, да где подрался? Посмотри на мое лицо и тело.

Я стоял перед ней с голым торсом.

– А что с руками? И где, ради всего святого, твоя майка?

– Майку подарил Варьке на память, а руки – это я боксировал по книжке, у нее в сарае, к армии готовлюсь. – Сказал я.

– Ты меня доконаешь. – Вздохнула мама. – Оденься и быстро обедать, уже выходить, а ты голодный!

Думаю, любому, не растерявшему до конца остатки человечности, понятно, что есть в тот момент я не мог. Я много раз закрывал лицо руками, чтоб не заплакать и зажимал рот, чтоб не заорать. Что произошло? Почему я так неистово набросился на Ивара? Откуда во мне было столько злости в тот момент? Как непонятно с чего взявшийся гнев настолько завладел моим сознанием и телом? И, почему я, идиот сраный, придя в себя, не кинулся вымаливать у него прощения, а выдержал свою трагикомедию до конца?

Ехать теперь я никуда не хотел. Поездка, которая обещала быть нашим с Иваром приключением, обернулась тяжелой бессмысленной повинностью. Я не хотел добираться до дяди Вити, не хотел искать Витьку, и впервые за эти два года почувствовал, что брат давно мертв. Вся эта затея имела смысл лишь, когда Ивар был рядом, а теперь я потерял его навсегда. Безусловно, была мысль, сказаться больным и отменить поездку, но это в купе с моим голым торсом и разбитыми руками, могло вызвать ненужные подозрения, чего я категорически не хотел. И мы поехали. Сели в автобус, я закрыл глаза и сделал вид, что сплю. Мама всю дорогу тактично молчала.

Дядю мы застали дома одного. Естественно, никаких признаков его сосуществования с кем-либо не наблюдалось. Проще говоря, Витька здесь никогда не появлялся. Да мне уже было все равно. Я потерял Ивара, а он мне был больше, чем брат. «Интересно, что сказал бы Денис о своем великом друге Сереже, если бы узнал об этом вопиющем избиении лежачего?» От этих мыслей не хотелось жить. Всю ночь я не спал, бесконечно перебирая сюжеты моего внезапного выпрыгивания под поезд или падения на асфальт с высоты музыкального училища, после того, как они откажут мне в поступлении к ним. И все вокруг будут плакать, не зная, какой я жестокий подлец! Мама и папа потеряют последнего оставшегося сына. Династия купцов, священников и поэтов прервется, а Варя так и останется старой девой до конца своих древних дней, поливая мою могилу слезами.

– А что с Витькиной квартирой? Ну, которую ему дед купил? – Зарядил я с порога кухни, едва продрав глаза.

Удивительно, как много можно позволить себе, оказавшись подлецом. Я заклеймен, и мне теперь ни к чему сантименты. Я в праве прямо и грубо выражаться, не оглядываясь на то, что скажут люди. А что им, собственно, говорить? Мерзавец – он и есть мерзавец.

– Я ее сдаю. Вот откуда и деньги. – Сказал дядя.

«Тошнит от их доброжелательности» – Подумал я, сжав губы.

– Пойду, пройдусь.

– Куда ты, мы же вместе в училище собирались. – Сказала мама.

– Нет, мам, шансы один на миллион, что меня возьмут, не хочу публичного позора. Ты пообщайся с дядь Витей, а я сам схожу. – Сказал я.

Мама больше не настаивала, и я улизнул из дядиной квартиры. Одолеваемый печальными мыслями, я побрел в сторону автовокзала. Что я там искал увидеть? Не знаю. Но увидел – Ивара. Он сидел в зале ожидания в моей футболке, с умытым лицом, на котором не было крови. Прямые слегка расставленные ноги, чуть сгорбленная ровная спина, руки, сложенные в замок, положенные на колени и опущенная голова, не то рассматривает свои кисти рук, не то спит. Как он был прекрасен в этот миг! Ни тени злобы или мелочности. Идеальный торс. На мне эта футболка смотрелась не так! Мои руки похолодели, ноги подкосились и, бьюсь об заклад, я грохнулся бы в обморок, как мешок с картошкой, если бы ни желание искупления. Я подошел и сел рядом.

– Привет. – Сказал он, повернувшись ко мне, под обоими его глазами красовались два больших синяка, выдававшие недавнее избиение.

– Привет. – Ответил я.

Мы помолчали минуты три.

– Извини. – Сказал я.

– Ладно. – Ответил он.

– Я не знаю, что на меня нашло. Не знаю! Может нервы сдали, а ты под руку попал.

– Ничего. – Сказал он.

– Почему ты не остановил меня?

– Не знаю. Не хотел с тобой драться, наверное.

– Где ночевал? – Спросил я.

– Прямо на этом самом месте. – Ответил он.

– На, снимешь гостиницу. – Я протянул Ивару пакетик с деньгами.

– Хорошо.

Мы пошли в сторону музыкального училища. На пороге Ивар объявил, что подождет меня на улице, поскольку его внешний вид оставляет желать лучшего. Перед глазами воскресла утренняя картина, где Ивар еще красивый в беленькой Витькиной рубашке, тщательно выстиранной и наглаженной им самим, ведь мать его пьет, не просыхая, и внешним видом сына не интересуется. Ржавый гвоздь вины продолжал ковырять мое сердце.

– Прости, я идиот. – Сказал я и вошел в здание.

К моему глубокому удивлению, в приемной комиссии не исключили возможности моего поступления.

– Походите недельку на консультации, сдадите специальность, грамоту, сольфеджио, фортепиано, музыкальную литературу, и учитесь себе на здоровье. А музыкальную школу и по выходным посещать можно.

К таким словам председателя комиссии я был не готов. Молча я взял перечень документов, необходимый для поступления и побрел на выход. На ступеньках ждал меня мой верный друг – Ивар.

– Ну как? – Спросил он.

– Приняли! – Крикнул я и, обнявшись, мы запрыгали прямо на ступеньках.

– За Витьку узнавал?

– Блин, забыл! Жди здесь. – Сказал я и понесся обратно.

– Как вы говорите, Виктор Понамарев? – Переспросила председатель комиссии, посмотрев на меня поверх сдвинутых на нос очков.

– Да, именно так. Он на третий курс должен уже перейти. – Пояснил я.

– И как же так получилось, скажите мне, что вы не знаете, обучается ваш родной брат у нас или нет?

Я не нашелся, что ответить и промолчал, едва заметно пожав плечами.

– Нет. Такой студент у нас не обучается ни на третьем, ни на каком еще курсе. – Сказала председатель, оглядев меня с ног до головы.