Текст книги "Безлюди. Последний хартрум"

Глава 8
Связанный дом

Ризердайн

Свежий выпуск «Делмар-Информер» подали к завтраку, что окончательно испортило Ризердайну аппетит. Газету положили перед его тарелкой, между рыбным паштетом и бруском сливочного масла, словно вместо хлеба, и свернули так, чтобы главную новость можно было прочесть сразу. Старания не прошли даром, и Ризердайн, едва сев за стол, увидел перед собой весь текст.

Ризердайн Уолтон: нелюдь из безлюдя

Небезызвестный хроникам изобретатель, а ныне – амбициозный делец Ризердайн Уолтон уже не скрывает притязаний на власть в столице. Несколько недель назад он прекратил поставки продовольствия с безлюдских ферм, чем спровоцировал дефицит продуктов и рост цен на рынке. Из достоверных источников стало известно, что причина столь резкого решения кроется в желании Уолтона занять место градоначальника. И пока нынешний хранитель делмарского ключа у власти, жителям столицы придется затянуть ремни. О том, кто одержит победу – дерзкая молодость или благородная мудрость, читайте в предсказании Оракула на четвертой странице.

Его имя в статье повторили трижды, в то время как Лэрда упомянули косвенно, дабы не запятнать знаменитую фамилию «хранителя делмарского ключа». Газету напечатали и распространили позавчера, в рыночный день. Так горожане узнали о сплетнях быстрее: один прочитал, пересказал другому, обсудил с третьим. Значит, Лэрду недостаточно разрушить дело безлюдей, он хотел уничтожить имя Ризердайна. И что толку от выступлений Илайн, когда в газетах его выставили мелочным, алчным и жестоким дельцом, рвущимся к власти. Кто поверит, что фермы пострадали из-за самого Лэрда? Он избрал самый надежный вариант уничтожения: тихий, незримый и почти недоказуемый, точно яд, медленно отравляющий организм. Если бы он поджег фермы – все увидели бы дым; если бы вмешался в торговлю – это не осталось бы незамеченным. Но его план был выверенным, хладнокровным и точным, чтобы медленно избавиться от безлюдей, а потом и от самого Риза.

Нелюдь из безлюдя – вот кем его нарекли газетчики.

– Никакой прессы в моем доме! – выпалил Риз, сметая со стола все, до чего мог дотянуться. Грохот был такой, будто разом разбились все окна. Осколки посуды, разлитый чай, столовые приборы и газетные страницы перемешались с едой на полу.

Саймон прибежал на шум.

– Ни единой газеты! Ни единой новости! Знать об этом не хочу! Понял?!

– Как скажешь, Риз, – невозмутимо ответил он, утирая руки полотенцем, перекинутым через плечо. – Но ее принес не я.

Ризердайн сразу смолк и застыл в смятении.

– Это сделала я, сынок. – В столовой появилась Ма, как всегда в своей неподражаемой манере: со строгим лицом и гордой осанкой.

– Я не знал, что ты приехала.

Риз тут же почувствовал неловкость. Он повел себя как капризный мальчишка, не сумев совладать с собой и учинив беспорядок.

– Прости, дорогой. – На лице матери проступила примирительная улыбка. Она никогда не злилась на него. – Я приехала без предупреждения, но ситуация не оставляла времени на формальности.

Ма кивнула на газету, лежащую в луже разлитого чая, и тогда Риз понял, что заставило мать нагрянуть так внезапно. Он ни словом не обмолвился ей о неприятностях, в которых погряз, и запретил Саймону, ее верному доносчику, рассказывать что-то об этом.

– Подумать не могла, что буду узнавать о проблемах сына из газет.

– Да брось, – Риз запнулся и нервно почесал висок. – Просто небольшие сложности на работе.

– Если от небольших сложностей у тебя такая истерика, то это уже проблема.

Риз не нашел что ответить. Пока он молчал, Ма расположилась за опустевшим столом, чопорно поправила залом скатерти, как будто этого хватило, чтобы навести порядок, и проговорила:

– Как понимаешь, я бы не сорвалась к тебе из-за единственной заметки. – Ма бросила на него пронзительный взгляд. – О тебе и раньше говорили всякое. Приписывали романы, и будь правдой хотя бы один из них, я бы уже нянчила ораву внуков. – Она вдруг замолчала, ожидая реакции, но, так и не получив ее, продолжила: – Еще помню скептические статьи о реформе, сплетни о том, что ты запираешь женщин в безлюдях, язвительные заметки о твоих неудачах, остроумные, по мнению тупоголовых художников, карикатуры…

– В газетах пишут чушь. – Он постарался, чтобы его слабый аргумент прозвучал убедительно.

– Утром на рынке мне не продали овощи. – Кажется, Ма хотела добавить что-то еще, но деликатно промолчала. Риз не стал заставлять ее повторять то, что говорили о нем местные. – Люди верят газетам, даже если в них написана чушь.

Не подавая виду, что услышанное его встревожило, он предложил матери отдохнуть после дороги. Напрасно Риз пытался перевести тему. Ма всегда виртуозно справлялась с его уловками и возвращала разговор к тому, что хотела обсудить.

– Саймон сказал, что моя комната занята. И что там девушка.

– Надеюсь, он рассказал и то, что Флориана здесь по работе, учится на домографа.

Он бросил взгляд на Саймона, который уже орудовал метлой, убирая осколки. Но даже его пышные, лихо закрученные усы не смогли скрыть плутоватой ухмылки. Что же наплел этот старый лис?

– Я ни в коем разе не вмешиваюсь в твою жизнь. Но я не могу спокойно сидеть, зная, что ты в беде, – продолжала Ма. – Тебе угрожают, дорогой?

Он покачал головой – считай, не соврал. Ему ведь не поступало прямых угроз от Лэрда, хотя все происходящее кричало о том, что дальше будет только хуже. Он не хотел ничего объяснять.

– Значит, разговоры о той драке – лишь сплетни?

– Это была не драка, мама. Меня просто избили. – Она уже собралась задать следующий вопрос, но Риз ее опередил: – И про ключ тоже правда. Именно поэтому я прошу тебя уехать из города в безопасное место.

– Ты спятил? Как я оставлю тебя одного в этом кошмаре?

– Я не один.

– Маригольд, он прав, – внезапно в их разговор вступил Саймон.

То, что он назвал ее полное имя, удивило Риза. Внутри семьи к ней обращались не иначе как Ма: первый слог ее нескладного имени и ласковое сокращение слова «мама». В остальных случаях она была для всех госпожой Уолтон, дочерью зажиточного торговца, чьи деньги позволяли давать детям длинные имена, но чья фамилия изобличала их скромное происхождение. В обществе Уолтонов пренебрежительно звали «спекулянтами», что сделало их изгоями и среди богачей, и среди простого люда. Риз в очередной раз напомнил себе об этом, пока Ма и Саймон спорили.

– Как ты собираешься его защитить? – продолжал мажордом. – Нападешь на Лэрда с вязальными спицами?

– Спасибо за идею, Саймон. Так и сделаю! – фыркнула Ма.

– Так мы ничего не решим, – бросил Ризердайн, и оба тут же замолчали.

В доме стало так тихо, что были слышны шаги наверху. Риз подумал о Флориане, которая до сих пор не спустилась к завтраку. После той нелепой встречи в кабинете она старалась его избегать и, казалось, вообще не покидала комнату.

Преисполненная гордого протеста, Ма спросила:

– Как далеко мне нужно уехать? Хафн подойдет? Наведаюсь в гости к твоей тетке…

– Нет. Слишком близко.

– Может, тогда спрятаться в катакомбах? – Она нахмурилась. – Риззи, ты меня пугаешь.

– Поезжай туда, где нет родственников и знакомых. Куда-нибудь подальше.

– Святые жабры, ты что, в ссылку меня отправляешь? – Ма всплеснула руками. – Я чокнусь одна в незнакомом городе, да еще зная, что ты здесь, в опасности… Нет-нет. Если я и заберусь так далеко, то лишь с сопровождающим. Саймон, не составишь мне компанию?

От нежданного приглашения мажордом впал в ступор и стал похожим на часового на посту, только вместо ружья у него в руках была метла.

– Я бы с радостью, но Ризу нужно помочь…

– Решено! – перебил тот, согласный избавиться от двоих «помощников» разом. – Поезжайте вместе. Саймон, без тебя дом не развалится. Я управлюсь здесь за пару недель и тоже укачу куда-нибудь на время, пока все не уладится.

– Ты уверен? – спросил Саймон. По одному его взгляду стало понятно, что он не разделяет оптимистичный настрой Риза. Да он и сам в них не верил, молол чушь, лишь бы успокоить Ма.

– Уверен, – солгал Риз. Он понимал, что если Лэрд прознает о безлюдях, которых вывозят в Пьер-э-Металь, то перейдет к более жестким мерам.

– Что ж, тогда я предпочту Лим, – сказала Ма. – Слышала, улицы там имеют цветочные названия, а каждой семье положено выбирать растение-оберег для дома. А еще там есть чудный театр с легендарной постановкой. Все костюмы выполнены из цветов. Представляете?

Она все говорила и говорила, совсем не заметив, как в столовую вошла Флориана.

– Слышала, вы собираетесь в Лим? – спросила она, усаживаясь за стол. Ма замолкла и взглянула на нее, будто на диковинку: не предвзято, не оценивающе, а почти восхищенно, как будто одно появление девушки рядом с ее сыном заставляло материнское сердце трепетать от восторга. Флориана не смутилась и продолжила: – Если позволите, я могу подсказать самые уютные места в городе.

– Вы, что же, бывали в Лиме?

– Я там выросла.

Настала очередь Риза удивляться. До этого момента он полагал, что Флориана – уроженка Пьер-э-Металя, которая прожила в суровом городе, чудом не утратив кротости и мягкости. Теперь же все встало на свои места. Она была настоящим воплощением Лима: его изящной архитектуры, светлых, благоухающих цветами улиц, мягкого нрава местных жителей и теплого климата. В какой-то момент Риз поймал себя на том, что наблюдает за Флорианой с безмятежной улыбкой, словно, наконец, нашел решение сложной головоломки.

Из-за визита Ма и ее поспешных сборов в Лим пришлось отложить дела до обеда. Проволочки всегда нервировали Риза, а сейчас и вовсе вызывали тихую панику. Он чувствовал, как время стремительно утекает, приближая его к неизбежному финалу, и пытался уберечь от него хотя бы своих безлюдей.

За пару недель им удалось подготовить к перевозке несколько домов. Рассчитывать на спасение могли лишь те, что расположены на возвышенности, неподалеку от железнодорожных рельс или вблизи песчаного берега, по которому поедут полозья. На каждое перемещение у них была одна ночь, чтобы проскользнуть незамеченными. В прошлый раз им это удалось: безлюдя спрятали под полосатым шатром и провезли на паровом грузовике, размалеванном как цирковой фургон. Даже если бы и нашелся очевидец этому, он загляделся бы на яркие вывески и никогда не догадался, что за груз прячется под куполом передвижного цирка. Эту смелую идею предложила Илайн – по части притворства ей не было равных. Она могла скрыть что угодно, конечно, если того хотела. Жаль, что воплощать задумку пришлось уже без нее.

Цирковые артисты частенько заявлялись в столицу, однако провернуть такое во второй раз казалось рискованным. Используя то, что безлюдь стоял на побережье, они решили поставить его на полозья и протянуть по песчаной дороге к самой кромке воды, а потом загнать на борт баржи.

Дом накрыли парусиной, для надежности обвязав канатами, и превратили в некое подобие корабельной конструкции, чье появление на берегу не вызвало бы вопросов. В документах груз предназначался для Эверрайна-старшего с тем расчетом, что его влиятельное имя упростит процедуру проверки. Они тщательно подготовились и все продумали, оставалось лишь закрепить веревки и дождаться баржу под управлением шкипера Диллона. Они условились встретиться у заброшенного пирса сразу после полуночи, и, хотя времени оставалось предостаточно, Ризердайн нервничал. С первым безлюдем ему помогали Илайн и Рин, а теперь осталась одна Флориана – она не могла управлять безлюдем, как Илайн, и плести крепкие узлы из канатов, как это делал Рин.

Карабкаясь на крышу, Ризердайн старался не смотреть вниз и молился о том, чтобы не грохнуться в обморок. Смешно подумать, но страх высоты тянулся за ним с самого детства. Возможно, все из-за его неумения расставаться со старыми вещами.

Флориана осталась внизу, скрепляя веревки чугунными крюками. Работа требовала усилий, однако ничего легче Риз предложить не мог. Она справлялась с задачей не хуже техников и ни разу не подала виду, что ей тяжело.

Когда с обвязкой дома было покончено, они позволили себе отдых и, выбравшись за пределы ограждающего щита, переместились на берег – высматривать баржу. Солнце медленно клонилось к горизонту, обещая еще пару часов томительного ожидания. Возвращаться домой Риз не хотел. Здесь, у заброшенного пирса, рядом со своим безлюдем, ему было гораздо спокойнее.

– Извините, что нагружаю вас сложными заданиями, – сказал Риз, усаживаясь рядом с Флорианой, которая возилась с кожаными перчатками, пытаясь снять их. – Обычно работа домографа спокойнее…

– Я не ожидала, что будет легко, – коротко ответила она, пожав плечами, и отправилась к воде, чтобы ополоснуть руки.

Риз больше не совершал попыток заговорить, пока Флориана не сделала первый шаг.

– Что умеет этот безлюдь?

– Выращивает золото.

– Выращивает? – переспросила она, смешно изогнув брови. Наверняка думала, что он смеется над ней.

Прежде чем пуститься в объяснения, Риз достал из кармана портсигар – нечищеный, изъеденный заскорузлой ржавчиной, покрытый вмятинами и царапинами. Внутри он бы пуст и казался почти невесомым.

– Дедушкин портсигар, – гордо представил Риз. Флориана неуверенно кивнула, как при неловком знакомстве. – Достался мне по наследству.

Она покосилась на невзрачную жестянку в его руках, уже утвердившись во мнении, что ей рассказывают небылицы.

– Любой безлюдь начинается с ресурса в его основании, так определяется сила дома. Пять лет назад я зарыл золотой портсигар в землю и построил над ним безлюдя. Когда в его стенах образовались золотые жилы, я смог приумножить истраченный ресурс.

– Значит, безлюдь выкачал из портсигара все золото?

Риз кивнул, подтвердив догадку. Флориана быстро схватывала, достаточно было подтолкнуть, выдать простейшую подсказку, полунамек – и ее глаза вспыхивали, озаренные идеями. В академии она бы наверняка оказалась в списках любимчиков у профессоров.

– Давно следовало перестроить безлюдя и подбросить ему новую золотую вещицу, да времени никак не находил. Теперь не отвертеться, – с горькой усмешкой сказал Риз.

Они снова замолчали, будто их голоса мешали наблюдать за закатом. Небо менялось каждую минуту, напоминая калейдоскоп. В детстве Риз подолгу изучал причудливые узоры, воображая их витражами круглых окон, куда он заглядывал.

– Как ваши безлюди обходятся без лютенов?

На сей раз он оказался не готов к вопросу и помедлил с ответом. Объяснить бы все, да так, чтобы не сболтнуть лишнего, – задача не из простых.

– Дома должны за кого-то держаться. Лютены – это своего рода якорь, который помогает им устоять на месте, не поддавшись течению времени. Большинство моих безлюдей созданы и выращены искусственно. Те, что образовались естественным образом, по-прежнему связаны с лютенами. Но они больше не слуги, не рабы и не заключенные. Просто смотрители.

– И у каждого безлюдя свой лютен?

– Зависит от характера дома. Кому-то из лютенов и с одним приходится сложно, а кто-то управляется с целым десятком. – Он осекся от укола тревожной мысли. – Почему вы спрашиваете?

Флориана невинно захлопала ресницами.

– Стремлюсь изучить как можно глубже природу лютенов и безлюдей. Это плохо?

– Скорее странно. – Говорить с ней строго и нравоучительно было испытанием. Чтобы не видеть, как на ее лице проступает разочарование и обида, Риз отвел взгляд. – Судьбы лютенов в наших городах слишком разные, чтобы применять такие знания в Пьер-э-Метале. Я бы на вашем месте спросил что-то о работе домографа.

– Ладно, – фыркнула Флориана, даже не пытаясь скрыть, что оскорблена. Извиняться Риз не стал. Иначе в качестве примирительного жеста ему пришлось бы провести целую лекцию, а он слишком устал. К тому же у нее были припасены и другие вопросы: – Тогда расскажите, как определяете, что дом – безлюдь. По словам Рина, домограф должен… – Тут она запнулась, пытаясь подобрать изящную формулировку.

– Быть счастлив в любви? – подсказал Риз, с удовольствием наблюдая, как она смущается. – О да, безлюди такое сразу чуют. Безодиночество для них как лакмусовая бумажка. Стоит какому-нибудь счастливчику появиться на пороге – и безлюдь выдает себя, даже если хотел притвориться обычным домом.

– Но вы определяете безлюдей как-то иначе? – напористо продолжила она.

Риз усмехнулся. Это был бы оригинальный способ вывести его на откровения о личной жизни, но Флориана явно не питала к нему того интереса, чтобы ее заботило, одинок ли он. Так что вопросы проявляли дотошность старательной ученицы – только и всего.

– Я убежден, что профессиональные способности не должны зависеть от чувств.

Риз прервался, не желая объяснять, как пришел к таким выводам. Слишком длинной и сумбурной получилась бы речь.

Он привык, что жизнь меняется непредсказуемым образом. В шестнадцать казалось, что его чувства долговечнее, чем море Делмара. Но не прошло и года, как его иллюзии потерпели крушение и затонули на дне. Девушка, которую он любил, предпочла выйти замуж за успешного мужчину, едва выпал такой шанс. Долгое время Риза преследовала мысль, что он смог бы удержать ее, если бы хоть что-то собой представлял.

В академии он усердно учился, дабы стать кем-то более важным и значимым. Там он познакомился с Элен. Дисциплины давались ей нелегко, но с поддержкой Риза она благополучно преодолевала трудности, а взамен таскала ему книги из библиотеки, где подрабатывала. Эти отношения, выросшие из дружбы и поддержки, казались непоколебимыми и крепкими, как делмарские горы. Но они разрушились, едва учеба закончилась. Элен исчезла. По слухам, она вернулась в родной город, где для нее придержали место архитектора. Для взлета к вершинам карьеры ей не требовался балласт в виде дотошного всезнайки, в которого Риз превратился.

Следующий год он провел, постигая тайны безлюдей. В округе ему попадались только рассказчики местных поверий и легенд, поэтому Риз расширил географию поисков и исследовал весь материк, путешествуя на грузовых баржах. Денег с него не брали, поддерживая тягу к знаниям. Чужая добродетель привела Риза в дом судовладельца, где он встретил его дочь, Мари. Она не разделяла одержимости безлюдями и презрительно кривила губы при одном упоминании о них. Когда Риз увлекался и заводил речь о своих изысканиях, она зевала от скуки. А говорить о другом он не мог – все мысли тогда занимала идея изменить отношение к безлюдям и лютенам. Однажды он вернулся из затяжной поездки, а Мари попросту не пустила его на порог, заявив, что не намерена терпеть это и дальше. «И еще, – сказала она напоследок, по обыкновению поморщившись, – от твоей одежды несет старьем и плесенью». Так, вероятно, пахли заброшенные дома, где он проводил исследования. Больше Риз к Мари не приближался, даже когда его костюмы пропитались запахом изысканных парфюмов, которые он смог позволить себе с первых заработков.

Мельничные безлюди на побережье были началом его дела. Так он распорядился дедушкиным наследством. Утрата близкого человека что-то надломила в нем, разрушила ощущение семьи, и Риз отчаянно нуждался хотя бы в иллюзии, что она есть. Мельницы дали работу первым освобожденным лютенам.

Благодаря смелым идеям, отчаянности и безрассудству Риз за короткое время достиг успеха, закрепив его строительством Механического дома. Фамилия спекулянта не помешала ему войти в круг знатных богатеев, удостоенных приглашения на благотворительные вечера. На одном из них Риз встретил Патрицию – дочь господина Армеля, больше известного в кругах как «мраморный человек». Она жила в Марбре, но расстояние не стало помехой чувствам. Романтические письма, редкие встречи и тайная связь, так и оставшаяся неразглашенной. Если бы господин Армель узнал, что его дочь состоит в отношениях с инженером без имени и рода, Ризердайн не избежал бы проблем. Но, видимо, они искусно скрывали влюбленность. В редкие встречи на благотворительных вечерах они разыгрывали на публике холодное безразличие друг к другу, а потом незаметно ускользали с ужина, чтобы уже не притворяться. Риз знал Механический дом наизусть, каждую комнату и каждый тайный уголок, где они могли побыть наедине. Но и эта безумная история закончилась внезапно – одним письмом, в котором Патриция сообщила, что помолвлена с другим. Он был каким-то крупным промышленником с громким именем, звучащим для ее отца куда убедительнее, чем фамилия Уолтон. И Патриция, сколько бы признаний в любви она ни отправила почтой, сколько бы пылких слов ни слетело с ее уст в минуты близости, подчинилась воле господина Армеля.

Так происходило всегда: стоило Ризу решить, будто жизнь, наконец, обрела прочный фундамент и крепкую форму, как неукротимый смерч настигал его, оставляя после себя лишь руины и обломки. Постепенно он свыкся с мыслью, что стремление к постоянству и определенности влечет за собой новые болезненные разрушения. Он построил крепость внутри себя, и одиночество сделало его другом для безлюдей, пока остальные домографы играли роль раздражителей и строгих управленцев, призывающих живые дома к порядку. Риз не нуждался в таких дешевых уловках.

Конечно, он не стал рассказывать душещипательные истории, а ограничился лишь короткой фразой, объяснявшей все: «Личной жизни свойственно меняться». Это был ненадежный помощник. Нельзя полагаться на одни лишь чувства. Вот и все, что ей нужно усвоить.

Размытый ответ Флориану явно не устроил. Не выдержав пытливого взгляда, Риз устало вздохнул и уступил. Настал его черед задавать вопросы.

– Что вы чувствуете, когда оказываетесь в безлюде?

– Кажется, ничего, – помедлив, сказала она. – Я полгода прожила в безлюде, даже не подозревая об этом.

– Занятно, – Риз присвистнул. Он не стал говорить, как опасно находиться в неизведанных пространствах. Наверняка столь очевидная истина была ей известна. – Моего безлюдя вы тоже не услышали.

Она кивнула, да так и оставила голову склоненной, будто стыдясь собственного невежества.

– Пойдемте-ка со мной.

У них был не один час в запасе. И поскольку бесцельно просиживать на берегу порядком утомило обоих, следовало подыскать более интересное и полезное занятие.

Они прошли вдоль кромки воды, перебрались через заброшенный пирс, стараясь заранее вычислить прогнившие доски, и спустя пару минут набрели на небольшое строение. Оно стояло в отдалении от воды и все равно покрылось налетом соли и плесени.

Лет десять назад здесь задумали сделать сторожку береговой охраны. Здание кое-как соорудили, посадили туда ворчливого следящего в отставке, и пару лет он исправно гонял местную детвору, собирающую на берегу коралловый известняк. Когда промышленники прибрали к рукам здесь все до последнего камня, надобность в охране исчезла, и здание опустело. Теперь оно просто торчало посреди песчаного берега.

Риз рассказывал об этом, пока Флориана медленно обходила помещение. Руками она ничего не трогала, предусмотрительно спрятав их в карманы брюк. Похвальная привычка для будущего домографа.

– Что чувствуете? – спросил Риз, когда решил, что осмотр затянулся.

Даже в сумерках было видно, как Флориана напряглась. Она застыла посреди комнаты и прикрыла глаза – вылитая прорицательница, обратившая внутренний взор в само будущее. Какое-то время он позволил ей действовать самой, с интересом наблюдая, что еще она выкинет, однако ничего, кроме задумчивой статуи, так и не дождался.

– Вы должны изучать пространство, а не свой внутренний мир, – не сдержался Риз. – Ну же, Флориана, где ваш холодный ум?

– Минутку, только сбегаю за своей головой. Кажется, оставила ее остывать в воде, – огрызнулась она. Поразительно, как одной фразой он смог обратить робкую тихоню в раздражительное создание.

– Открою вам секрет. Мы познаем пространство через органы чувств. Слышали о таких?

– Слух, зрение, обоняние, осязание, вкус, – пробормотала она, а потом возмущенно фыркнула. – Мне что, надо потрогать стены и лизнуть пол?

– Если вам того захочется, удержать я вас не смогу, – все так же насмешливо продолжал Риз. – Но на всякий случай предупреждаю, что полы здесь из неотесанных досок. Можно загнать занозу.

Флориана метнула в него уничижительный взгляд. До сего момента она никогда не позволяла себе такой дерзости.

– Вы нарочно меня сбиваете.

Она не просто слушала, а цепко хваталась за каждое слово, выискивая скрытый смысл или очередную остроту.

– Что ж, приступим. – Риз прислонился к дверному косяку, чувствуя, как под его плечом трухлявое дерево проседает, будто губка. – Любой безлюдь всегда дышит. И это становится очевидным, если слушать внимательно. Визуальный осмотр помогает зацепиться за детали: трещины на стенах могут быть нервными окончаниями, окна – видящими глазами, плесень – защитным слоем, подобным коже. Кроме того, у каждого безлюдя есть запах. Стоит уловить его хотя бы раз – и вы его ни с чем не спутаете. То же самое справедливо сказать и о вкусе, воздух в безлюдях совершенно определенно имеет особый привкус. Любое прикосновение для безлюдя – это раздражитель. Ваши ноги, стоящие на полу, руки, что касаются стен, вызывают у дома реакцию. Чуткое восприятие домографа способно ощущать вибрацию, дрожь или покачивание безлюдя. Когда вы осмотрите сотню домов, у вас разовьется интуитивное чувство. Это вопрос практики и опыта.

– Слишком сложно, вы не находите?

– Полагаете, найти взаимную любовь проще? – с вызовом спросил он, будто считал ее виноватой в сердечных трудностях. – А сохранить ее на долгие годы, чтобы не терять профессиональные навыки в моменты расставаний?

Здесь Флориана явно растерялась, не зная, что ответить.

– Предлагаю вам исследовать здание и вынести вердикт: безлюдь это или нет. Можете использовать любые инструменты и уловки. А я пока побуду на улице, чтобы вас не сбивать.

Он вышел из сторожки, сел на песок и приготовился ждать. У них в запасе было много времени, но Флориана освободилась довольно быстро.

– Вы пропустили красивый закат, – сказал Риз, когда она показалась на пороге. – Что узнали?

– Полагаю, вы привели меня к безлюдю, – голос ее звучал неуверенно, выдавая, что ничего она так и не узнала, а просто выбрала наугад один из вариантов.

– Как вы это поняли?

– Воздух соленый и едкий. Полы движутся, – загибая пальцы, перечислила она и на этом затихла, как будто считала, что назвала достаточно аргументов.

– Соленый привкус от морского воздуха. Полы проседают, потому что доски сгнили. Что-нибудь еще? – Флориана покачала головой. – Неудивительно, потому что это не безлюдь.

Он объявил это с таким торжеством, будто только что выиграл спор и сорвал куш. А Флориана выглядела точь-в-точь как человек, который одним неверным решением лишился целого состояния. Столько драмы – и все из-за какой-то заброшенной сторожки на берегу.

– Вы забыли одну важную вещь, – назидательно продолжил Риз. – История. Обстоятельства. Говорил же, нельзя полагаться на одни чувства.

Флориана демонстративно сложила руки на груди, словно бы замкнулась от его нравоучений. Несмотря на воинственный настрой, спорить она не стала, позволив ему договорить.

– Безлюдями становятся заброшенные дома, а здесь никто не жил. Надеюсь, урок удался, и вы вспомните о нем в следующий раз.

– Благодарю, – пробурчала Флориана, подразумевая явно что-то иное.

Они двинулись обратно в тишине и темноте. Сумерки стали густыми и черными, как смола. Только вдалеке, прячась за горой, мерцал сигнальный прожектор маяка, и казалось, будто над вершиной сияет золотой венец. Риз видел эту картину не впервой, но всякий раз испытывал благоговейный трепет. Он исколесил материк вдоль и поперек и теперь мог утверждать, что Делмар по праву считался столицей, даже после того, как утратил официальный статус. Некогда существовавшая страна превратилась в суверенные города, но Делмар сохранил свое величие. В этот момент Риз зацепился ногой о трухлявую доску пирса и едва не упал. «Вот тебе и величие».

Когда они вернулись на прежнее место, Флориана решилась задать очередной вопрос. Видимо, все никак не могла смириться, что ошиблась.

– И какой же у безлюдя запах? И вкус воздуха?

– Сложно описать.

– Ну, вы уж попытайтесь. Профессионалам и не такое под силу, – едко сказала Флориана. Он был и рад прекратить обмен язвительными фразами, но процесс оказался необратим. Она поймала его на слове, поразила тем же оружием, и теперь ждала, что он скажет.

Ризу никогда не приходилось обсуждать работу в таких деталях. Ощущения, позволявшие ему вычислять безлюдей, не поддавались точному описанию. Он не задумывался о том, что они значат для других. В его понимании безлюди вызывали в нем те же чувства, что и дом отца. Но как объяснить это тому, кто там не был? Все равно что слепцу рассказывать о цвете. Риз попытался отыскать образы, знакомые каждому. В доме отца пахло пылью, миндальной мукой, старым пергаментом и жженым деревом. Он вдыхал смесь ароматов, и воздух, опускаясь в горло, приобретал отчетливый привкус – сухой и сладкий, будто ему набили рот корицей. Это можно было считать признаком ветхости дома или особенной чертой запертых пространств, но даже в изъеденных плесенью безлюдях вместо кислого запаха сырости стоял тот самый, сухой и сладковатый.

Удовлетворив любознательность, Флориана надолго замолкла. Теперь ничто не отвлекало Риза от мрачных мыслей. Чем ближе время подходило к назначенному часу, тем сильнее он нервничал, тем больше сомнений и страхов всплывало со дна той бездны, что поглотила его. Уж лучше было отвечать на вопросы, нежели мучиться тревожным ожиданием. Дважды он возвращался к безлюдю: дергал за веревки, проверяя прочность узлов и креплений, водил рукой по просмоленной парусине, убеждаясь, что нет зазоров и прорех. Увлекшись, чуть не свалился в яму – его спасло лишь то, что он схватился за веревку.

Ризу казалось, что прошла вечность, прежде чем на горизонте вспыхнули огни баржи. Вскоре до берега донесся ее глухой рокот, нарастая с каждой минутой и став оглушительным, когда баржа пристала к старому пирсу. На фоне судоходной громадины причал выглядел хлипким, как щепка. Такой бы не выдержал вес дома, поэтому служил не грузовой площадкой, а лишь ориентиром для шкипера. Тот остановил баржу у самого мелководья, рискуя брюхом зацепить дно. В их плане было столько сложностей и допущений, что в любой момент все могло пойти наперекосяк. Ризу оставалось лишь надеяться на успех и молиться Хранителю, в благосклонности которого он уже успел усомниться.

В предрассветный час грузовой порт оказался на удивление многолюден, что заставило Риза спрятаться в ближайшей прокуренной забегаловке, еще не закрывшей двери с ночи. Он выбрал место у окна, откуда мог наблюдать за причалом и баржей. Флориана осталась там, чтобы помочь с документами и встретиться с доверенным лицом, сопровождающим Золотой дом до Пьер-э-Металя. Риз полагался на ценовщика Лоурелла, который умело обращался с безлюдями и имел надежные связи среди портовых следящих. И пока другие решали его дела, сам Риз ждал, забившись в угол, точно крыса. Многие в городе знали его в лицо, а после статьи в «Делмар-Информер» и имя было на слуху. В порту наверняка нашлись бы те, кто вычислил его в толпе, попытался заговорить или окликнуть. Одна случайная встреча – и о присутствии Риза судачил бы весь порт. Чтобы не рисковать, он спрятался среди пьянчуг, успокаивая себя тем, что поступает осмотрительно, но мысли возвращались к словам Илайн, считавшей, что его осторожность – признак слабости.