Текст книги "Реквием по тонтон-макутам"

– Да. Мужчины меня не интересуют. Но я надеюсь, что смогу найти вам девушку. Я понимаю, вы ведь мужчина.

Устав, оркестр кончил играть, и они вернулись за столик. Макуты молча пили пиво «Хейнекен». Малко почувствовал, что его спутница снова напряглась. Он нежно погладил ей руку.

– Я ничего не могу поделать, – тихо сказала она. – Я видела слишком много ужасов. Иногда люди исчезают, и ты никогда больше не слышишь о них. Или макуты забивают их до смерти в Форт-Диманше.

Они долго молчали.

– Вернемся домой, – неожиданно сказала Симона Энш.

Выходя; Малко показалось, что пять макутов провожают их взглядом. Снаружи было темно, хоть глаза выколи. Малко с трудом нашел «мазду». Опершись на подголовник, Симона, казалось, спала, не обращая внимания на то, что у нее задралось платье.

* * *

Он затормозил. Симона Энш вздрогнула: пока они добирались до «Ла Буль», она не произнесла ни слова.

– Я мечтала, – извиняющимся тоном сказала она. Она повернула к нему голову. Несколько секунд они так сидели. Затем Малко, повинуясь внезапно возникшему порыву, обнял ее за плечи, привлек к себе и прильнул к губам молодой женщины. Та не сопротивлялась. Он хотел языком раздвинуть ее сжатые зубы. На долю секунды ему это удалось, но затем она закрыла рот, не отталкивая его от себя. Инстинктивно он положил руку ей на ногу. Она сразу же отпрянула от него, как будто ее кто-то укусил.

Он снова захотел поцеловать ее, но на этот раз Симона сразу же отодвинулась. Малко не настаивал.

– Кто же этот человек, который должен сбросить дювальеристов? – внезапно спросила она.

Малко колебался. Трудно не ответить на такой прямой вопрос. Если молодая гаитянка догадается, что он не доверяет ей, это может повредить их сотрудничеству.

– Это Габриель Жакмель.

Лицо Симоны сразу же изменилось. Как будто ее ударили кулаком. Ее губы задрожали. Несколько секунд она молчала, затем разразилась неожиданными рыданиями. И резко открыла дверь.

– Уходите, – сдавленным голосом сказала она, – уходите и не возвращайтесь никогда.

Рыдание скомкало конец фразы. Одним прыжком она выскочила из «мазды», ударившись головой. Малко тоже вышел из машины, но она уже бежала по внешней лестнице виллы. Когда он добрался до двери, она была уже заперта. Он постучал.

Никакого ответа. Он не мог ничего понять. Рекс Стоун говорил ему о «столкновениях», но никак не о ненависти между Жакмелем и Симоной Энш.

Внезапно дверь резко открылась. Симона навела на Малко автоматический пистолет со взведенным курком. Ее лицо было в слезах, но глаза сверкали ненавистью.

– Я хотела бы пустить вам пулю в живот, – прошипела она, – и я сделаю это, если вы сразу же не уедете. Никогда не возвращайтесь. Никогда.

Малко колебался. Пистолет дрожал в руках молодой женщины. Она могла выстрелить. Злясь на самого себя, он отступил.

– Я вернусь, – сказал он. – Не знаю, почему причинил вам боль, но я прошу прощения...

Не ответив, она смотрела, как он садился в «мазду».

Глава 4

– Завтра вечером, около одиннадцати часов, начнется церемония Вуду. Там будет человек по имени Финьоле. Он отведет вас к Габриелю Жакмелю. Не подходите к нему сами. Я описал вас, он сам вас узнает.

Жюльен Лало говорил, почти не разжимая губ, как будто за каждой пластмассовой травинкой у бассейна в Эль-Ранчо пряталось по тонтон-макуту. Выйдя из номера, Малко нашел старого негра сидящим в кресле у бассейна. Это ночное фольклорное свидание не вдохновляло его ни в малейшей степени. Удар мачете может быть быстро нанесен...

– Почему вы не пойдете со мной?

Змеиные веки негра еще более опустились:

– Не стоит, чтобы меня видели там. Вы – это совсем другое дело. Никого не удивит, если вы придете посмотреть церемонию Вуду. Закари, умган, согласен. Он надежный друг моего знахаря. Ничего не бойтесь, ничего...

Вот уж в чем Малко не был уверен.

Жюльен Лало еще больше наклонился к Малко, хотя ни одной души не было рядом с бассейном.

– Найти легко: пойдете по улице Авраама Линкольна до масонского храма «Истина». Третий дом после храма. Вас пустят, они предупреждены.

Да, но о чем предупреждены? Старому негру почти что удалось придать своему лицу чистосердечное выражение. Это настораживало.

Была и другая проблема.

– Габриель Жакмель знает, кто я? Лало покачал головой с более невинным видом, чем ангелочек.

– Как я мог предупредить его? Я ведь и сам не знаю этого. Вы друг моего друга, вот и все.

Старая каналья. Малко оставалось принять предосторожности.

– Наш друг Рекс Стоун будет огорчен, если со мной что-нибудь случится, – бросил он.

Внезапно Жюльен Лало уставился, увидев что-то сзади Малко. Тот обернулся. Худой негр, которого он заметил в аэропорту, стоял на верху лестницы, ведущей к бассейну. На нем были летняя клетчатая куртка и сверхузкие брюки, доходящие до щиколоток. Увидев Лало, он весело поднял тросточку и танцующим шагом направился к двум мужчинам.

Лало выругался сквозь зубы. Чудом в его правой руке появился маленький флакончик. Он передал его Малко в тот момент, когда незнакомец приблизился к ним.

Выказывая все признаки живейшей радости, пришелец запрыгал вокруг Жюльена Лало, пожимая ему руку. Они обменялись несколькими фразами на креольском, и человек с тросточкой склонился перед Малко.

– Туссен Букан, – представился он. – К вашим услугам. Если у вас возникнет какая-нибудь проблема... Я занимаюсь туристами. По вечерам вы можете найти меня в отеле «Олефсон».

От его английского у королевы Виктории пошли бы прыщи. Малко вежливо поблагодарил.

Туссен Букан завертелся еще больше.

– Мой друг Жюльен дал вам «буа-кошон». Это великолепно...

Он засмеялся безумным смехом, сделал пируэт, отсалютовал тросточкой и исчез в коридоре.

Как только он исчез, Малко спросил:

– Кто это?

Лицо Лало выразило отвращение:

– Шпион макутов. Он повсюду. Поэтому я дал вам «буа-кошон».

– Почему же вы рискнули прийти сюда?

Негр обреченно махнул рукой.

– Половина моих служащих стучит тонтон-макутам. Ну и... Впрочем, я часто бываю в Эль-Ранчо.

Он поднялся и протянул Малко руку.

– Может быть, я вас больше не увижу...

У него чуть было не выступили на глазах слезы. Слезы игуаны. Малко провожал глазами высокую фигуру:

Жюльен Лало слегка волочил ногу.

Лишь бы ему удалось подольше сохранить «прикрытие» невинного туриста. Поэтому большую часть дня он лежал у бассейна.

Думал о Симоне Энш.

Если бы он больше доверял Лало, он бы расспросил его об отношениях между ней и Жакмелем. Ему теперь оставалось задать этот вопрос самому Жакмелю. Если встреча, организованная Лало, состоится. Зевнув, он отправился в бар. Кроме рома, там практически ничего не было.

* * *

Над стойкой администратора гостиницы Эль-Ранчо трепетало пламя свечи. Ежедневная поломка электросети. Вместо того чтобы по-честному отдать Богу душу, электростанция Порт-о-Пренса прибегала к ежедневному отключению электричества. Открыв ключом дверь своего номера, Малко вошел. Воздух в комнате был горячим, так как кондиционер тоже не работал. Не видно было ни зги.

Вдруг он почувствовал чье-то присутствие и замер. Его сверхплоский пистолет был в чемодане. Иначе говоря, на расстоянии нескольких километров. Он медленно направился к двери. Когда он достиг ее, его остановил голос:

– Не бойтесь.

Ему потребовалось несколько секунд, чтобы узнать голос Симоны Энш. В тот же момент в номере зажглись лампы и заработал кондиционер. Было восемь часов, поломка была устранена. Молодая женщина в коротком красном платье сидела в кресле.

Она слишком пристально смотрела на него, в ее глазах было что-то настораживающее. Или она выпила, или пользовалась наркотиками. Ее приоткрытая сумочка лежала на коленях, правая рука – на замке. У Малко участилось сердцебиение.

Ее приход можно было объяснить лишь одним: она пришла убить его, как и обещала.

– Подойдите, – сухо сказала Симона Энш.

* * *

Томный ритм меренги «Папа Док на всю жизнь» просачивался через тонкие стенки. Музыка доносилась из гостиничного кафе «Фламбуайян». В течение нескольких секунд это был единственный звук в комнате.

– Подойдите сюда, – сказала Симона. – Никто не видел, как я вошла сюда. Я прошла через сад, к вилле Креоль.

Малко сел на сдвоенную кровать. Явно чувствовался запах рома. Симона Энш была мертвецки пьяна.

– Я хотел снова увидеть вас, – сказал Малко. – В Вашингтоне я узнал, что у вас были столкновения с Габриелем Жакмелем. Но...

Молодая метиска пронзительно засмеялась и внезапно замолчала. Неверным жестом она открыла сумочку, достала пачку сигарет и закурила.

– Я передумала. Я буду работать вместе с вами и Габриелем. Ради моего отца. Уже много лет он мечтает вернуться в страну. Это – его единственный шанс. Я не имею права отказывать ему в этом.

Малко колебался:

– Не знаю...

– Замолчите, – резко оборвала его Симона. – Я сделаю все, что захочу.

Она двусмысленно посмотрела на него.

– Сегодня вечером вы слишком скромны, – неожиданно сказала она. – Почему вы еще не поцеловали меня?

Без всякого стыда она спустила ногу с колена, вызывающе глядя на него. Малко не мог не взглянуть на ее мускулистые ноги. И испытал внезапное желание. Что означала эта странная сцена? В Симоне чувствовались одновременно вызов и отчаяние.

– Почему я должен поцеловать вас?

Молодая метиска улыбнулась горько и иронично.

– Последний раз при расставании мы поцеловались. Я чувствовала ваш язык у своих зубов, он был похож на теплого слизняка. Мне было противно. Теперь я изменила мнение.

Поскольку он не отвечал, она, глядя ему прямо в глаза, добавила несколько грубых слов, которые неестественно звучали в ее устах. Затем она встала и, слегка спотыкаясь, приблизилась к Малко. Ее живот был на уровне его лица. Она спокойно спустила с плеч бретельки. На ней были простые белые лифчик и трусики, резко выделяющиеся на ее коже. Ее перегар мог убить муху на расстоянии в двадцать метров. Наверное, она выпила не меньше бутылки рома. Ее глаза были как в галлюцинации, черты лица напряжены, без всякого выражения.

Она обошла кровать и легла рядом с Малко.

Она грубо поцеловала его. Ее рот, прежде инертный, как будто отталкивал его. Она яростно работала языком, сплетаясь с его языком. Малко почувствовал желание и примкнул к ней. Сначала она резко дернулась, как будто хотела вырваться. Затем снова прижалась к нему. Одной рукой она сорвала с него рубашку. Она судорожно дышала и не отнимала свой рот от Малко.

Симона на ощупь молча раздела его. Ее жесты были грубы и неловки. Ее живот судорожно двигался рядом с Малко. Но когда она схватила его обеими руками, он чуть не закричал от боли, настолько ей не хватало нежности.

Несмотря на это, фурия возбуждала его. То ее живот прижимался к нему, то она скрючивалась, как бы желая ускользнуть. И все это молча, с закрытыми глазами. Не сдерживаясь больше, он овладел ею самым нежным образом, как только мог. Это было как удар волшебной палочкой. Тело Симоны Энш напряглось, стало каменным. Малко почувствовал, как в нем растет желание. Живот Симоны был инертен, мертв. Она ничего не почувствовала. Она лежала на спине с закрытыми глазами, как будто Малко и не существовало.

Никогда еще он не занимался любовью таким странным образом. Он старался собраться с мыслями. Сквозь стену слабо проникали звуки из «Фламбуайяна». Повернув голову к Симоне, он взял ее за руку: она не реагировала. По ее мерному дыханию он понял, что она заснула!

Он лежал рядом с ней в темноте, ища разгадку ее странного поведения. Она сделала все, чтобы соблазнить его, и тем не менее это не доставило ей никакого удовольствия. Понемногу воздух становился более прохладным, благодаря кондиционеру. Он пошел принять душ. Когда он вернулся, Симона не пошевелилась. Он вытянулся на соседней кровати.

* * *

Малко резко вскочил. С другой кровати слышался странный звук. Через несколько секунд он понял, что это громкие прерывистые рыдания. Встав, он на ощупь нашел молодую женщину. Рука Симоны с необычайной силой привлекла его к себе. Дрожа от рыданий, она прижалась к нему. Он обескураженно погладил ее по волосам.

– Извините меня, – прошептала Симона Энш.

Она заплакала еще сильнее, затем ее рыдания потихоньку стихли. Малко включил настольную лампу. Молодая женщина вскрикнула.

– Нет, нет!

Он поспешно выключил. Она еще крепче прижалась к нему.

– Я хочу поговорить с вами, – совсем тихо объяснила Симона. – Я расскажу вам то, что до сих пор никому не рассказывала. Но если будет свет, мне станет стыдно.

Она прижалась губами к его груди.

– Вы так нежно целовали меня! Извините меня за то, что я наговорила вам вчера вечером. Я много выпила, прежде чем прийти к вам. Я надеялась, что что-нибудь произойдет. А потом я не смогла...

Она снова заплакала.

– Почему? – нежно спросил Малко.

Она сразу не ответила. Затем он услышал ее почти беззвучный голос у своего уха:

– Я расскажу, что произошло между мной и Жакмелем. Но только ни о чем не спрашивайте меня, не перебивайте. Иначе мне не хватит смелости... Во время большой чистки врагов дювальеризма Габриель Жакмель, в ту пору шеф тонтон-макутов, пришел арестовать меня, моего мужа, брата и моего трехмесячного сына. Мать пыталась спастись вместе с малышом. Они убили ее палкой на моих глазах. Затем Жакмель увез моего мужа, меня и сынишку.

Жакмель расположил свой штаб в конце улицы Карефур, в борделе. Сначала он зарубил при мне мачете мужа и сына. Я надеялась, что он убьет и меня.

Но он отвел меня в маленькую комнату. Там он схватил меня за волосы и бросил на колени перед собой. Затем он расстегнул молнию на брюках и сказал мне, хихикая:

«Если ты будешь хорошей девочкой, я дам тебе десять гурдов, и ты сможешь вернуться домой».

Я обезумела. Наклонившись над ним, я вцепилась в него зубами так сильно, как только могла. Я хотела убить его. Он кричал, бил меня кулаками. Я чувствовала во рту живую плоть, хотела и выплюнуть ее, и разорвать на кусочки. Но не успела. Жакмель ударил меня пистолетом, и я потеряла сознание.

Она замолчала, и Малко подумал, что она не может продолжать. Из-за стены по-прежнему доносились звуки меренги.

Но Симона продолжала бесцветным голосом:

– Придя в себя, я обнаружила, что меня привязали к чему-то, похожему на плетеное решето, стоящее на подставках в метре от пола. Мои руки и ноги были раздвинуты. Совершенно пьяная доминиканская шлюха лила мне в рот ром.

Передо мной встал Габриель Жакмель. Он с трудом передвигался. Я никогда не видела столько ненависти во взгляде. Я была уверена, что он изнасилует меня, но не хотела дать ему радость почувствовать, что мне страшно и отвратительно.

Но Габриель Жакмель, иронично улыбаясь, нагнулся надо мной: «Скоро ты будешь умолять, чтобы я взял тебя, – сказал он. – Но я не опущусь до тебя. Ты останешься в живых, но всю жизнь будешь вспоминать Габриеля Жакмеля... Сегодня вечером ты выступаешь в шоу. К сожалению, на этот раз не будет иностранцев...»

Я сразу же поняла и принялась кричать как безумная. Как и все в Порт-о-Пренсе, я знала о гвозде программы этого борделя, что особенно нравилось иностранным туристам: одну из доминиканских шлюх трахал осел... Я должна была заменять ее.

Потом... Это было ужасно. У доминиканок не было жалости. Они привели животное, поставили его ноги на решете по обеим сторонам от меня, чтобы, казалось, он мог покрасоваться. Затем его продвинули между моих ног. Как только я почувствовала его жесткую шерсть, у меня случился нервный приступ... Он касался моего живота. В эту минуту, действительно, я умоляла бы Жакмеля овладеть мной.

Злая, мертвецки пьяная, потасканная доминиканка подошла ко мне и дернула за волосы: «Чего ты жалуешься? – бросила она. – Я работаю так каждый вечер... Скоро тебе понравится».

Две другие девки держали животное. Габриель Жакмель ткнул его сигаретой в бок, и зверь вошел в меня. Мне показалось, что меня разрывают пополам. Я потеряла сознание.

Голос Симоны. Энш был монотонным, как будто она говорила под гипнозом. Она заговорила еще тише:

– Я оставалась там две недели. Пять или шесть раз меня отдавали ослу. Я думала, что умру от страха и отвращения. Жакмель не осмелился рассказать об этом Президенту, это сделали другие. Он испугался. Меня выбросили на улицу и пригрозили, что убьют, если я проговорюсь.

Вот. С тех пор я ни с кем не занималась любовью.

Малко кипел от ярости. Вот что в ЦРУ называли «столкновениями». Золотая медаль за недомолвки. Симона сильно сжала его руку.

– Это вылечило меня, – сказала она. – Даже если я ничего не почувствовала. Теперь я могу смотреть Габриелю Жакмелю в лицо. Даже стать его союзницей. Я уже сказала вам, что отец – единственный близкий мне человек на свете. Я хочу, чтобы сбылась его мечта. Чего бы мне это ни стоило. И я уверена, что вы защитите меня...

– Я восхищаюсь вами, – сказал Малко.

– Когда-нибудь они заплатят по счетам, – сказала Симона, – после победы. Я помню, что Жакмель был лишь игрушкой в руках Папы Дока.

ЦРУ умело выбирать себе союзников. Теперь он должен был идти до конца.

– Надеюсь, мы победим, – сказал он.

– Я тоже.

Они молчали. Через несколько минут но ее мерному дыханию он понял, что Симона Энш заснула.

Он не мог последовать ее примеру. Это погружение в жестокий, первобытный, кошмарный и кровавый мир было настоящим испытанием для нервов. Союзом Симона Энш – Габриель Жакмель надо было управлять со всей предосторожностью, он был непрочен, как нитроглицерин... Что сделает молодая женщина, встретившись с человеком, так жестоко мучившим ее?

Глава 5

На напряженном лице Габриеля Жакмеля застыли сосредоточенность и подозрительность, что придавало ему сходство с калебасом[2]2
  Бутылочная тыква.


[Закрыть]. Спрятавшись за деревом, одетый в свой традиционный пуленепробиваемый жилет, с автоматом «томпсон» в руках, он следил за тропинкой.

Его левая рука была постоянно в движении и напоминала большого черного паука. Когда он открывал ладонь, был виден блеск пули калибра 11.43, с которой он постоянно играл, чтобы вернуть гибкость суставам. Год тому назад он был ранен дювальеристом в руку.

Он нервничал. Спрятавшись в зелени, окружающей бассейн отеля «Иболеле», он ждал человека, который должен был передать ему две важнейшие вещи. Во-первых, «уенга»[3]3
  Фильтр (креол.)


[Закрыть], сделанный из сердца Франсуа Дювалье, что позволит ему не бояться порчи. Затем подтверждение о встрече с американским агентом. Это могло изменить всю его судьбу.

На тропинке послышался легкий шум. Жакмель напрягся. В его громадных руках «томпсон» казался игрушкой. Появилась немного согнутая фигура Финьоле, его связника. Он шел очень медленно, не зная, где точно прячется Жакмель. Тот легонько свистнул. Связник остановился, затем пошел на свист. Жакмель держал палец на гашетке.

Финьоле приблизился и уселся перед Жакмелем.

Он боялся Жакмеля. Нервничая, он достал из кармана куртки флакон и подал его Жакмелю: «уенга».

– Умган сказал, чтобы ты держал это при себе всегда, – объяснил он.

Смутьян взял флакон, спрятал его в карман рубашки под пуленепробиваемым жилетом.

– А американец?

Финьоле беззубо улыбнулся.

– Если хочешь, я приведу его вечером.

Габриель Жакмель чуть не закричал от радости. Эта помощь извне, совершенно неожиданная, была даром со стороны Огум-ферая, божества войны Вуду.

Если только это не подвох. Габриель научился быть дьявольски осторожным. Без этой осторожности его голова давно бы уже лежала на столе у Франсуа Дювалье.

Он знал, что американцы ненавидят Дювалье почти так же, как и его.

Он тоже не очень их жаловал. Он вырос в Ла Салин, самом бедном квартале Порт-о-Пренса, в зловонии болот. Первый кусок мяса, который он попробовал, был крысой. Чтобы купить ее, его мать вынуждена была сэкономить на чем-то. Когда доктор Франсуа Дювалье начал свою избирательную кампанию, ему было двадцать два года, и он зарабатывал себе на жизнь, воруя сахарный тростник и манго.

У него только раз была работа. В течение трех месяцев он работал поваренком у богатых метисов. Они кормили его объедками и платили двадцать гурдов в месяц. Однажды хозяйка объяснила ему, что негры и собаки – одно и то же. Поэтому когда Франсуа Дювалье объявил, что владычеству метисов приходит конец, он примкнул к нему. Габриель был именно тем доверенным лицом для избирательной кампании, которого искал Папа Док: сила Геркулеса, безграничная природная жестокость и храбрость, напоминающая иногда безрассудство.

Его сразу же оценили. Надо было избавиться от трех доверенных лиц соперника по выборам. Метисов. Однажды вечером Габриель пробрался к ним. Он по очереди задушил их, глядя, как глаза его жертв вылезают из орбит. Затем его специализацией стало превращение любой оппозиции в тепло и свет. Благодаря умелому использованию динамита, украденного на стройках.

Тронутый такой преданностью, Папа Док самолично пригласил его в свой кабинет, где и вручил первый в его жизни пистолет, старый, ржавый девятимиллиметровый «Стар», у которого был сломан предохранитель.

Благодаря этому оружию, она стал настоящим мужчиной. Он был уверен, что больше не придется голодать. Пока жив Дювалье, он может пользоваться услугами торговцев, убирая несговорчивых.

Позже он устроил кровавую бойню в тюрьме Форт-Диманш. Габриель Жакмель забил палкой до смерти шесть политических заключенных, убивших охранника, чтобы сбежать. Все они были метисами. До самого рассвета их крики не давали заснуть всей тюрьме. Под конец они превратились в кровавое месиво, на которое он машинально наступил.

В тот день его испугались даже друзья. Президент мягко пожурил его за отсутствие чувства меры.

Но он уже не мог обходиться без Габриеля Жакмеля. Именно он набрал большинство тонтон-макутов в Порт-о-Пренсе среди бедноты Ла Салин. Те восхищались им и считали своим.

Все шло отлично до того дня, когда Габриель осознал свою власть.

То, как он обошелся с Симоной Энш, дало ему возможность почувствовать свое могущество. Для него, это было чем-то нереальным. Раньше она могла отхлестать его, даже убить, ничем не рискуя. Когда, по его приказу, ее изнасиловал осел, он наблюдал за этим зрелищем, не веря в свою власть. Даже не из садизма, а чтобы окончательно уверовать в установившийся порядок вещей, что происшедшее не было случайностью, он заставил повторить эту процедуру несколько раз.

Затем он начал хорохориться.

Месяцем позже он прикарманил сорок тысяч долларов, принадлежащих табачной компании, владению Дювалье, источнику его нелегальных доходов. Конечно, Папа Док узнал правду. Габриель Жакмель ожидал упреков, взрыва негодования. Но президент был еще более любезен, чем прежде. Он даже подарил ему новенькую машину «воксолл»!

Но через некоторое время Габриель Жакмель получил новое задание. Надо было тайно захватить в глухой деревушке несколько агитаторов кастровского толка.

Он должен был отправиться туда с двумя лучшими друзьями. Его остановило предчувствие. Он взял с собой двух других тонтон-макутов, которых недолюбливал. Когда те приблизились к дому, где скрывались «кастристы», их обстреляли из пулемета... Жакмель спрятался в доме, тут же окруженном солдатами Дювалье. Ему удалось сбежать через заднюю дверь, и когда дювальеристы взорвали дом, то обнаружили только черную собаку, моментально исчезнувшую.

Чтобы успокоить неслыханную ярость Папы Дока, солдаты поклялись ему, что Жакмель смог превратиться в черную собаку...

С тех пор Габриель знал, что такое ненависть. Он не хотел покидать Гаити. Заграницы он боялся. Надо было или умереть, или бороться с Дювалье, чтобы потом убить его. Эта игра в прятки продолжалась до смерти пожизненного Президента. А сейчас, казалось, ему несут победу на серебряном блюдечке.

С помощью американцев он, конечно, сможет ликвидировать семейство Дювалье.

Не обращая внимания на Финьоле, он поднялся и отправился к краю скалы. Вид был превосходный. Отель, расположенный с краю холма, нависал над Петионвилем, аэропортом и морем. Если дельце выгорит, все это будет отныне в его власти, во власти Габриеля Жакмеля.

Он повернулся к сидящему на корточках Финьоле.

– Приведи его сегодня вечером. Его будут ждать. Я ухожу.

Широким шагом он скрылся в зарослях, держа под мышкой автомат.

Взволнованный, Финьоле вернулся на тропинку. Один только вид Габриеля Жакмеля смущал его. Не проходило и недели, чтобы газета «Нуве Монд» не сообщала о его смерти или взятии в плен. Это было смертельно опасно. Для семьи Дювалье Габриель Жакмель был врагом №1.

Взяв свои велосипед, спрятанный на тропинке. Финьоле постарался забыть, что в ярости, когда Габриель Жакмель ускользнул, Папа Док приказал убить много гаитян. Только потому, что их звали Габриелями.