Текст книги "Пучай-река да Калинов мост. Вторая книга цикла «Старая сказка на новый лад»"

В Тридесятое Государство, день первый в пути

Серко был молчалив, не хотелось говорить и мне.

Небо всё также было затянуто тучами и два сокола сопровождали меня, то стремительно улетая вперёд, то возвращаясь.

И лишь когда солнце, перед тем как скрыться за горизонтом, выглянуло через разрывы туч, они, взмыв выше облаков – исчезли.

Я спешился и отпустил Серко. Он подошёл к Маре и стал пить, шумно фыркая.

Я пошёл в лесок и стал собирать сушняк и, вдруг, снова неясное видение и невнятное бормотание призрачного духа.

Див!

Я застыл, скованный неведомой силой, напрасно пытаясь разглядеть его и понять, что он бормочет.

Видение исчезло, наваждение спало, и я вернулся к берегу Мары. Разжёг костерок, развернул самобранку и поужинал. Не стану утомлять вас, расписывая яства, но четушка Путинки была!

– Серко, не уходи далеко – я разбросал и затоптал угольки и, постелив скатёрку, улёгся на неё и…

И проснулся!

Солнце уже приподнялось над верхушками деревьев на другом берегу Мары. Есть не хотелось, только пить и, напившись из Мары, я оседлал Серко, и мы двинулись в путь.

В Тридесятое Государство, день второй в пути

Всё те же тучи, нависшие над головой, всё тот же ветер, упруго бьющий в лицо, только сегодня я один и нет соколов.

Мара почернела, и сильный ветер всё гнал и гнал волну против течения. Серко сам переходил с рыси на шаг и обратно и, за весь день, только раз и молвил – Пить хочу, принц!

Я соскочил и пошёл вперёд, а он, подойдя к воде, жадно и много пил, шумно отфыркиваясь. Догнав меня, шёл рядом. Так мы прошли в молчании версты две.

– Так и будем пешочком топать до морковкина заговенья? – Серко остановился

– Тебе же даю отдых

– Да я и не устал совсем

Я сел в седло, и он пустился галопом.

И опять, к вечеру, мы остановились на ночлег в том же месте, где останавливались и в первый раз.

Серко щипал траву, а я приканчивал четушку, закусывая «Докторской» и всматриваясь в весело трепыхающийся на ветру костерок.

Затоптав угли и дождавшись, когда они остыли и не обжигали приложенной к земле руки, я расстелил скатёрку.

– Ты, наверное, спрячься в лесочке – сказал я Серко, укладываясь спать.

Даже не знаю, почему я это сказал, но Серко, послушно и молча отошёл к берёзовому околку.

Принц спал, закутавшись в скатёрку.

Когда темень достигла состояния, о котором говорят – хоть глаз выколи – явились три волколака.

Ветерок тянул к лесочку и Серко насторожился, учуяв оборотней, но запах не нёс угрозы, и он успокоился.

Матёрый всматривался в принца, поблёскивая фосфоресцирующими зенками.

– Может полакомимся коником? – подал голос оборотень помоложе.

– Велено сторожить принца, дурень! – хрипло просипел Матёрый и улёгся.

Они ушли перед рассветом, бесшумно растаяв в тумане, плывущем от Мары.

В Тридесятое Государство, день третий в пути

Я проснулся от того, что продрог. Густой молочный туман окутывал всё вокруг и Мары не было видно, хотя до воды, всего лишь несколько шагов.

Я сел – Серко!

– Здеся я, принц – его морда высунулась из тумана словно из-под воды вынырнула.

– Как же мы поедем-то? – озадачился я – чего доброго в Мару забредём

– Сейчас ветер поднимется и разгонит туман. – Серко помолчал и добавил – Ночью оборотни приходили, сторожили тебя!

– Карла послал, наверное – я задумался, вглядываясь в туман, колыхавшийся и скрывающий, так казалось, то ли опасность, то ли … – но об этом думать не хотелось.

С противоположного берега Мары потянул ветер и разметал туман, разрывая его клочьями.

В горле пересохло и я, напившись воды и свернув скатёрку, подошёл к Серко.

– Ну что, в путь?

– Я готов!

Где-то через полчаса туман окончательно рассеялся и… небо над головой было без облачка, и над лесом, на противоположном берегу Мары, поднималось солнце.

На душе стало веселее и я даже начал припевать – Скажите, девушки, подружке вашей, что я ночей не сплю, о ней мечтая, что всех красавиц она милей и краше, я сам хотел признаться ей, но слов я не нашел…

Серко шёл крупной рысью, меня потрясывало, и я перестал петь.

Всадников мы увидели одновременно!

Серко сбавил бег, а потом и вовсе стал.

Всадники были ещё далеко и сосчитать их не было возможности.

Я соскочил на землю и тронул Серко – Давай-ка дружок, отойди на безопасное расстояние – но он медлил – Давай, давай! – похлопал я его и Серко, развернувшись, потрусил, удаляясь от меня.

Всадники приближались, и вот я уже смог сосчитать, и насчитал восемь.

Восемь всадников для меня не представляли опасности, я расслабился и пошёл навстречу.

Всадники были вооружены, но луки в налучьях притороченных к сёдлам.

Когда я уже мог разглядеть их лица, скакавший впереди, полуобернувшись, что-то бросил следовавшим за ним и они, перейдя на шаг, развернулись.

Он соскочил с коня, шагнул ко мне и протянул руку – Тугарин – я с удивлением на него смотрел – Младший – добавил он с усмешкой, и я пожал его руку.

Тугарин-Младший был статен и хорош собой: чуть раскосые карие глаза и кожа, цвета слоновой кости, выдавали азиата. Чёрные, вьющиеся волосы, стянутые чёрной повязкой, ниспадали на плечи.

– Карла Петрович выслал?

– Да! – и он свистнул, подзывая Серко.

Серко подошёл к жеребцу Тугарина, и они ткнулись мордами – поздоровались или познакомились?

– Отдохнёшь принц или в путь? – спросил Тугарин

– Потом отдохну, едем!

Мы ехали шагом, наши кони шли рядом.

Тугарин взглядывал на меня, словно собираясь о чём-то спросить.

– Спрашивай! – не утерпел я

– Дозволь, Роман свет Григорьевич, просить руки твоей дочери? – Тугарин-Младший внимательно на меня смотрел.

Он меня ошарашил?! Не то слово! Я, наверное, впал в состояние ступора, даже Серко прянул ушами и, поворотив морду, косил на меня глазом.

– Ты коноплю нюхал, Тугарин?

– Так тебе разве не сказали в Тридевятом?

Я лихорадочно соображал, вспоминая кого и куда трахал в Тридесятом.

– Царевна-Лягушка родила тебе дочь. Ты разве не знал, принц?

– Так, аа… как же Иван-Царевич? Он же вроде стрелу пускал? – спросил я совершенно невпопад, на что Серко уже откровенно фыркнул!

Тугарин-Младший тоже заулыбался.

– Я сватался к Забаве, но она только тобою бредила, принц.

Я встрепенулся – А давно Забаву похитили?

– Полная луна и шесть дён прошло, как – ответил он

– Так что ответишь, принц? – видя, что я молчу, снова обратился он ко мне

– Тугарин, дружище, дай хоть на дочь взглянуть сначала, что ж ты насел то на меня?

Тугарин улыбнулся и больше мы не говорили.

Тридесятое возникло перед моим взором, будто из-под земли выросло.

Без колдовства тут, явно, не обошлось!

Глава двенадцатая. Псих

На сей раз, нас, или меня, и ждали, и встречали.

Встречал лично Карла!

Когда я спешился, подъехав к воротам, он пошёл ко мне, улыбаясь и протягивая для приветствия обе руки.

Я с удивлением смотрел на Карлу: бороду он сбрил и подрос на пару вершков, ибо был теперь одного со мной роста!

Мы обнялись, похлопывая друг друга по плечам.

И я не удержался – Карла Петрович, а борода то как же?

– Эээх принц! – Карла закручинился – Что толку с неё, если Забаву я не уберёг – его глаза потускнели и весь он как-то сник и ужался.

– Но ты вырос, Карла Петрович?!

– Да принц, и сам удивлён немало. Ну, с дороги в баньку? Тугарин, возьми коня у принца, да отведи в денник, пусть отдохнёт.

Тугарин уводил Серко под уздцы и тут я вспомнил – Карла Петрович, а не сделаешь ли доброе дело для моего коника? Не найдётся ли в твоём табуне кобылка для Серко? А то казус у нас приключился: поимел я его кобылку в Тридевятом, а она и обратись девушкой…

– Ох и охотник ты до девушек, принц! – Карла качал головой и улыбался – Найдётся кобылка для Серко, не переживай. А вот скажи-ка мне – он приблизил лицо к моему и произнёс вполголоса – трахнешь мою Шемаханскую? – его глаза хитро блеснули – Дашь на дашь, так сказать.

Хоть и были свежи воспоминания о прошлых моих похождениях, но я всё же опешил.

– Прииинц! – Карла тронул мою руку – Уважь, дружище! Ну заводит меня до исступления, когда Шемаханская трахается на моих глазах с незнакомцем!

– Да какой же я незнакомец, Карла Петрович? Ведь все во дворце у тебя помнят меня!

– Что ты, что ты! – Карла всплеснул руками – Тебя помнят только Людмила да Царевна-Лягушка, да и то потому, что понесла от тебя и родила дочь.

– Вот кааак. А ты, значит, будешь смотреть, как я… как мы…

– Вот и славно! Отдохнёшь с дороги или сразу в баньку?

– В баньку, конечно

– Ну, ступай принц. Людмила принесёт чистое бельё, а твою одёжку выстирает. Если захочешь её, не стесняйся, банник проказничать не станет. Пойду Людмиле скажу, то-то рада будет бабёнка.

Он пошёл к домику Людмилы и Руслана, а я в баньку.

Банник не забыл меня и даже очень обрадовался

– Большая тебе благодарность принц! – он высунул свою бородёнку из-под полка – За братца моего непутёвого

– Каак? – удивился я – Откуда ж ты знаешь то об этом? Ведь и трёх дён не прошло ещё!

– Ээээ, принц! – он прятал улыбку в бороду – Да мы уж с братцем и встретились, и всплакнули, и поговорили, и тебя перед Родом славили.

Скрипнула дверь в предбаннике

– Кого это там принесло? – банник выскочил из-под полка и к двери

Мне почему-то стало неловко перед ним

В дверь стукнули три раза

– Людмила! – похоже банник видел сквозь стены – А ты чего здеся забыла, жена мужняя?

Дверь приоткрылась, и я увидел Людмилу.

Она нисколько не изменилась: всё та же красота зрелой женщины, сочные губы и пышная грудь.

Увидев меня, она замерла и побледнела, и мне показалось, что сейчас лишится чувств.

– Людмила! – она пала в мои объятия…

– Ты уж извини, банник, она меня помоет

Банник без лишних слов спрятался под полок.

Людмила тёрла меня мочалкой, ополаскивала, хлестала веником, ластилась и мы не удержались, забыв про банника!

Я лежал на полке, раздвинув ноги, она стояла надо мной на коленях, попой к моему лицу: я сосал её возбудившийся клитор, а она сосала мой возбудившийся член. В этой позе мы оба и кончили…

– Отдохни Роман Григорьевич, я постираю твою одёжку

Я распахнул дверь и лёг на лавочку в предбаннике.

Смеркалось.

И опять я заметил странное, похожее на электрическое, свечение окон дворца.

Вышла Людмила и присела на лавку у меня в ногах

– Принц, уж не за Забавой ли посылает тебя Карла в Тридесятое?

Мне показалось, что в голосе Людмилы таится страх.

– Пока ничего не говорил, только Шемаханскую попросил отъебать!

– Нууу, это само-собой! Она тогда всё хотела тебя попробовать, всё выспрашивала у меня. Даже – Людмила невесело усмехнулась – даже просила Карлу пустить к тебе в темницу

– она помолчала – Ты будь с нею грубым, как со мной тогда, даже пуще! Она тогда подчинится тебе и будет, как шёлковая. А ежели не смогёшь её переломить – Людмила покачала головой – очарует она тебя, и будет являться каждую ночь и мучать, и выматывать, так, что станешь ты тенью ходячей…

Она гладила и целовала мои ноги – Но ты ведь справишься с нею, милый…

Столько нежности было в голосе, что я чуть не расплакался

– Ну хватит! – я сел и стал облачаться в одёжку, принесённую Людмилой

Мы вышли из баньки.

– Пойдёшь ли к нам отужинаешь? – она приклонилась к моему плечу – Или Карла звал?

Я не успел ответить: Карла уже шёл к нам

– Ну, принц! – он подхватил меня под руку – Идём ужинать! Уж всё приготовлено.

– Людмила! – позвал он, оглянувшись

И снова он знакомил меня с Несмеяной и Шемаханской и было понятно, что видели они меня впервые.

Но Руслана и Царевны-Лягушки с дочерью не было

– С Русланом, Царевной-Лягушкой и дочкой, завтра свидишься – сказал мне Карла, подводя к своему шведскому столу.

И Несмеяна, и Шемаханская, лишь скользнули взглядами, и я не заметил никакого интереса к моей персоне.

Мы выпили мёду, и я наконец спросил у Карлы, чем освещается его дворец

Он подвёл меня к стене, и я смог рассмотреть светильник под потолком

Удивлению моему не было предела: дворец освещался шаровыми молниями!!

Я обвёл взглядом зал и насчитал шесть светящихся шаров.

– Карла Петрович, такого чуда я и в своём то мире не видал, а у тебя это откуда?

Карла аж засветился!

– Есть у меня чудак один из крепостных. Ну я ему уж давно вольную дал. Имени его я не помню, да по имени его никто и не называл ни разу. Кличут все Куляба-Мастер. Вот он и приручил эти шары, Правда сжёг два сарая, где опыты свои производил… Да что тебе этот мужик, принц? Ты глянь, как Шемаханская на тебя смотрит

А я и правда ощущал её взгляд, но сдерживался, чтобы не поддаться наваждению этой таинственной женщины.

– Друзья мои! – Карла хлопнул в ладони – Давайте наполним чарки и выпьем за успех новой Мисси принца!

Я поёжился под их взглядами и только Людмила смотрела на меня с любовью.

– Друзья мои, Роман свет Григорьевич взялся выручить Забаву из плена Тридесятого Царства

Зависла гнетущая тишина…

Я увидел, как отвернулась Людмила и дрогнули её плечи, как сверкнули жёлтым пламенем глазищи Шемаханской и удивлённо распахнулись глаза Несмеяны.

В молчании осушили мы чарки и каждый взял по куску пирога с рыбой.

– Друзья, Роман Григорьевич устал с дороги и ему надо отдохнуть. Людмила, принц мой гость и почивать будет во дворце

Людмила и Несмеяна ушли.

Шемаханская смотрела на меня уже не скрывая своего желания.

– Веди его в опочивальню, Зюльхира – Карла потирал руки – я скоро буду

Дворец был в два этажа и опочивальня на втором. Шемаханская шла молча и также молча следовал за нею я.

Её бёдра плавно покачивались, шла она легко и в такт шагам сжимала и разжимала кулачок левой руки.

Опочивальня освещалась теми же шарами, но, как бы притушенными, создавая красноватый полумрак.

Кровать была ещё больше, чем в спальне у Наташки и постель разобрана.

Она обернулась – Ложись принц, я сама раздену тебя

Я сел, а потом и лёг на кровать

Женщина встала на колени в моих ногах и потянула с меня штаны. Её руки едва касались моей кожи и эти прикосновения расслабляли и возбуждали одновременно.

Я оттолкнул Зюльхиру ногой и пока она падала на ковёр, спрыгнул с кровати, сорвал с неё одежду и оседлал, сжимая горло. Когда мы опустились на ковёр, я рывком перевернул Шемаханскую на живот и, намотав на кулак волосы, потянул к себе, задирая голову. Она резко выгнулась подо мною, пытаясь сбросить с себя, но я крепко сжимал ногами упругое тело. Мы боролись молча: я выкрутил её руки назад и, прижав их коленями к ковру, стиснул в мёртвой хватке шею царицы! Когда она пыталась вырваться, я включал замедление, а когда затихала – душил её!

Её тело обмякло и не сопротивлялось, но я не ослабил хватку и душил Зюльхиру ещё целую минуту.

Бездыханная царица Шемаханская лежала подо мной, и я немного испугался – «А вдруг совсем задушил?»

Левой рукой я держал её голову, прижимая к ковру, а указательный и средний пальцы правой, вдавил в ложбинку ключицы и замер: пульс был!

Член стоял как палка и я грубо изнасиловал Шемаханскую в жопу, резко и глубоко засаживая! То ли из-за выброса адреналина, то ли из-за того, что тремя часами раньше кончил в рот Людмилы, на Зюльхире я задержался. Уже весь покрытый потом, я всё ебал и ебал царицу и никак не мог кончить! Уже член легко скользил, не встречая сопротивления сфинктера, уже воздух с характерными звуками вырывался из ануса женщины, уже ощущал я дрожание тела, приходящей в сознание Шемаханской, когда, наконец, запульсировала уретра и я долго изливался, содрогаясь и не сдерживая стонов!

Я вытащил, ещё торчащий, член из жопы Зюльхиры и свалился на ковёр рядом с нею.

– Ты псих, принц! Ты псих!

Только сейчас я увидел Карлу, застывшего в дверях опочивальни.

Глава тринадцатая. Дочь!

Я проснулся на кровати и, приподняв голову, осмотрелся: Шемаханская спала рядом. Карлы не было.

Я вспомнил, что сделал с нею вчера и мне стало стыдно.

Зюльхира спала, и я осторожно сдвинул волосы: на шее темнели синие полосы от моих пальцев.

Теперь мне стало ещё и жалко её и я, приклонившись, поцеловал волосы.

Она шевельнулась, легла на спину и открыла глаза.

В её улыбке не было и тени обиды или испуга.

Есть тип женщин, которые после насилия, совершённого над ними, не озлобляются, а становятся рабами, того, кто совершил над ними насилие. Шемаханская, принадлежала, видимо, к этому типу женщин. Была ли таковой Людмила, не знаю. Но, судя по её поведению, наверное, да.

– Выспался?

Я молча, глядя в её глаза, качнул головой.

Она откинула одеяло и, увидев торчащий член, спросила – Ты хочешь писать?

Я почему-то застеснялся, а царица, легко соскочив с кровати и, встав на колени, достала горшок.

– Ну что ты, Роман Григорьевич, ты меня стесняешься? Аааа! Карла Петрович пошёл за Царевной-Лягушкой и твоей дочерью. Нуу!

Я встал и, отклоняя упрямо торчащий вверх член, стал ссать. Брызги летели на её личико, а она морщила носик и улыбалась. Закончив, я постучал обмякшим членом о горшок и сел на кровать.

Она поставила горшок на пол и, присев над ним, тоже пописала.

Задвинув горшок под кровать, Шемаханская подала мне одежду, и сама стала одеваться.

– Если хочешь ополоснуть лицо и руки, и подмыться, можно в баньку

– Да, надо бы

– Тогда идём! – и она пошла, плавно покачивая бёдрами

Солнце уже поднялось над горизонтом, ворота были распахнуты и Емеля, зажав под мышкой щуку, смешил стражников очередной байкой.

За воротами гарцевал на своём жеребце Тугарин, поджидая кого-то, а в сторонке стоял Серко под седлом.

Увидев меня и Шемаханскую, соскочил с коня и, отдав повод стражнику, направился к нам.

– Подожди, Тугарин! – царица вытянула в его сторону ладонь, словно останавливая – Роман Григорьевич лицо ополоснёт.

Я кивнул Тугарину и зашёл в баньку. На лавочке, аккуратно свёрнутые, лежали шорты и тельник, чистые и сухие.

Я прикрыл дверь предбанника, разделся и зашёл в баньку.

Из-под полка слышалось посапывание банника. Стараясь не шуметь, подмылся, ополоснул лицо и руки, и вышел в предбанник.

На улице меня уже ждали: Карла Петрович, Царевна-Лягушка, её я сразу узнал; молоденькая, лет двадцати, девушка, Тугарин, Несмеяна, Людмила с Русланом и Зюльхира.

– Принц, дорогой мой, ты уж прости, что не дал тебе увидеться с дочерью вчера – Карла шагнул ко мне и мы обменялись рукопожатием.

– Ну, что же ты милая – Карла смотрел на девушку – подойди, обними отца

Я заметил с какой нежностью смотрел на девушку Тугарин-Младший. Не ускользнуло от моего внимания и ещё кое-что: Царевна-Лягушка потянулась было ко мне, но под взглядом Карлы замерла и опустила глаза.

Я обнял и гладил голову Софии. Она прижималась ко мне, и я чувствовал, как расслабляется моё сердце. Я взял её голову в свои руки и поцеловал.

– Тугарин! – он подошёл к нам. Я взял его руку и вложил в неё руку Софии – Да благословит вас Род, любите друг друга и будьте счастливы!

– Ты уж прости меня принц, но надо вам поспешать. Скатерть-самобранка в суме. Сума приторочена к седлу. Тугарин проводит тебя до трёх сосен на Муромской дороге, а дальше придётся одному и пешим – Карла вздохнул – У Одихмантьева сына, что залёг дорогу в Киев, есть дочь богатырша – перевозница, вот она то и знает, как попасть в Тридесятое Царство.

Карла замолчал. Молчали и все остальные.

– Ну что ж, коли время не терпит … – я не успел закончить, Зюльхира обняла меня и поцеловала в губы, отстранилась – Да хранит тебя Род – и поцеловала ещё раз.

Принц и Тугарин уехали.

Руслан и Людмила ушли в свой терем. Царевна-Лягушка и София ушли в свои покои во дворце, Несмеяна пошла в кабак, а Карла повёл Шемаханскую в спальню.

Он сидел на кровати и потирал руки – Ну вот и славно. Только бы Тугарин не проболтался. Иди ко мне дорогая, он вчера тебя так оттрахал, что я даже не смог возбудиться. Ну что же ты, Шемаханская – Карла встал

Шемаханская вперила в него взгляд – Ты не сказал принцу??

– Как я мог ему сказать, а если б он отказался?

– Принц не смог бы отказаться, раз дал слово. Ты обманул его – она повернулась и отошла к окну

– Так ты не хочешь трахнуться?! – Карла мял, возбуждающийся член

Зюльхира не ответила и не обернулась.

Карла встал, вышел из опочивальни и направился в покои Царевны-Лягушки.

Глава четырнадцатая. Одихмантьев сын

Тугарин, от радости, что я благословил его с Софией, ускакал вперёд, вернулся, снова ускакал.

– Тугарин, да успокойся ты уже

– Ох принц, ох принц…

У Тугарина не хватало слов

– Тугарин, долго ли нам ехать?

– Полдня, принц

– Может хочешь перекусить? У меня есть скатерть-самобранка

– Нет, принц. Нет, не хочу

И он снова умчался вперёд.

– Выделит тебе Карла кобылку – я похлопал Серко по гриве

– Обманет! – Серко тряхнул гривой

Вернулся Тугарин – Принц, мне жаль, не хочется с тобой расставаться, но дальше на конях нельзя: Разбойник балует, когда слишком близко к его логову подъезжают.

Серко остановился.

Смотри, принц! – Тугарин привстал, опираясь на стремена и повернулся в сторону темнеющего леса.

Я тоже привстал и обратил свой взор в ту сторону

– Видишь ли три сосны, стоящие отдельно?

Три сосны я видел – Да!

– Там начинается Муромский тракт…

«По Муромской дороге стояли три сосны…» – вспомнилось мне

– Вот по этой дороге, от этих трёх сосен и пойдешь к лесу дремучему, к девяти дубам вековым. На этих девяти дубах логово Сына Одихмантьева, прозываемого в народе Соловьём-Разбойником. Он то тебя увидит ещё от трёх сосен, но проказничать не станет, коли ты пешим будешь…

– А если б на коне? – перебил я Тугарина

– А ежели б на конеээ? Тогда он надует свои щёки, как тучи, да как задует, коня то из-под всадника и вырвет, и унесёт прочь! Да так это всё быстро, что всадник и опомнится не успеет, а уж на дороге сидит!

Тугарин замолчал

Я соскочил на землю, отвязал суму от седла и потрепал Серко – Свидимся ли?

– Что ты принц?! Конечно свидимся – Тугарин соскочил с коня, шагнул ко мне, и мы обнялись.

– Ну братцы, пойду! – Я закинул котомку на плечо и направился к трём соснам, верхушки которых маячили впереди.

Всадников, Одихмантьев сын, заметил уже давно. Озирая округу из своего логова на девяти дубах, разглядел две движущиеся точки на горизонте. Зрение у Разбойника было соколиное! Он ждал, пока точки не обрели очертания всадников и потёр руки – Славно! Хоть сегодня позабавлюсь!

– Акулина!

Из терема, на седьмом дубе, выглянула девка – Ты звал, тятя?

– Акулинушка, а поди-ка сюда, душенька.

Акулина, аки птичка резвая, вспорхнула к папаше на пятый, самый высокий, дуб.

– Присмотрись милая, не узнаешь ли кого из тех двоих, что подъезжают к Муромской со стороны Тридесятого?

Акулина всмотрелась – Тугарина-младшего знаю, а второй не знаком мне. Да он – она прищурилась – он, тятя, не наших будет!

Разбойник скривился – Тугарин? – и вздохнул – Тугарин знает мои шутки. Значит пешими пойдут.

– Нет тятя, не пойдут!

– Каак! – встрепенулся Разбойник.

– Тугарин возвертается, а к соснам идёт, энтот, пришлый.

До сосен я дошёл минут за сорок. Постоял в тени и двинулся дальше.

Девять дубов уже маячили вдали, увеличиваясь с каждой сотней шагов.

Ещё сорок минут ходьбы, и я отчётливо вижу терема на дубах.

Не знаю, из каких глубин памяти всплыла эта песня, она прямо рвалась наружу, и я затянул во сё горло!

 
Пошла девка жито жать,
Солдат снопики вязать,
Соловей, соловей, пташечка…
Канареечка жалобно поет.
Эй, раз! Эй, два! Горе-не беда,
Канареечка жалобно поет.
Девка полснопа нажала
Солдат холодок нашел.
соловей, соловей, пташечка…
Канареечка жалобно поет
Эй, раз! Эй, два! Горе-не беда,
Канареечка жалобно поет.
Бросай, девка, жито жать,
Пойдем в холодок лежать
Соловей, соловей, пташечка…
Канареечка жалобно поет.
Эй, раз! Эй, два! Горе-не беда,
Канареечка жалобно поет.
Мне мамашенька сказала,
Чтобы я копну нажала,
Соловей, соловей, пташечка…
Канареечка жалобно поет.
Эй, раз! Эй, два! Горе-не беда,
Канареечка жалобно поет.
Пока копну не нажну
Я с тобою не пойду.
Соловей, соловей, пташечка…
Канарее…
 

Земля вздрогнула под ногами. Передо мной стоял мужичонка, с виду неказист и простоват, а где-то мелькнуло, и «глуповат!».

«Ни хуясе сиганул!» – до дубов было с полсотни шагов, а верхушка самого высокого скрывалась за облаками.

Мужичонка щурился и плутовато улыбался в всклокоченную бороду – Кто таков? Как звать-величать? Из каких заморских стран? Куда путь держим?

– Принц я. Зовут меня Роман сын Григорьев. Родом из стран заморских. Иду из Тридевятого Царства, а путь мой в Тридесятое Царство.

– Путь в Тридесятое Царство лежит через Пучай-Реку да Калинов мост. Как же ты хочешь перейти через Калинов мост? Как же ты будешь биться со Змеем Семиглавым огнедышащим, да с Кощеем Бессмертным, да с Мораной?

– А и хотел я попросити у тебя, Одихмантьев Сын, дать мне в проводники перевозницу, дочь твою богатырскую.

– Акулинка! – позвал Разбойник

Земля дрогнула ещё раз, а рядом с Разбойником, будто из-под земли выросла, стояла девка, богатырского роста и телосложения. Если я добавлю, что личиком Акулинка была просто красавица писаная, то вы поймёте моё восхищение!

– Мил человек, – обратился ко мне Разбойник – что за песню ты распевал? Никогда раньше такой не слыхивал.

– Песня эта называется «Соловей, соловей, пташечка».

– Приинц, напой песенку ещё раз, не откажи. Акулинка моя поможет тебе перебратися в Тридесятое. Я с первого разу не запомнил, токмо слушал. Уважь приинц!

Я затянул песню, а Разбойник, закрыв глаза и шевеля губами, слушал.

Я допел.

Соловей открыл глаза – Уважил, приинц! Отдохни в моём тереме от пути дальнего, отведай моих угощений, а потом Акулинка спровадит тебя в Тридесятое.

Я задрал голову: верхушки дубов едва просматривались в вышине. Теремов я теперь не видел.

– Да ты не беспокойся принц. Акулинка поможет. Акулинка!

Девка шагнула ко мне, взяла за руку и взвилась. Точнее, мы взвились! Я не ощутил, ни перегрузок, ни самого полёта не почувствовал. Успел лишь моргнуть и, когда открыл глаза, мы уже были наверху, на крыльце расписного терема. В следующее мгновение рядом стал и Разбойник.

– Проходи принц! – повёл рукой хозяин, и я вошёл в терем.

Не стану утомлять вас описанием яств со стола Соловья-Разбойника, но «Путинка», хлебосольному хозяину, понравилась! А девка, слопав плитку шоколада «Алёнка», смотрела на меня маслеными глазами, как и Забава.

Соловей попросил ещё четушку «Путинки». Открыл, хлебнул из горла (у меня научился!) и затянул «Соловья». Не напрасно, в имени Разбойника, Соловей, на первом месте: пел он камерным оперным голосом, да так, что даже я заслушался!

– Приинц! Приинц!

Я стряхнул наваждение.

Акулина подёргивала меня за руку.

– Что тебе Акулинушка? – будто я не знал, чего она попросит.

– Приинц! Угости ещё «Алёнкой».

– Акулина, его, много, за раз, не надо бы есть

– Приинц! – глаза девки-красавицы-богатырши-перевозницы умаслились до блеска.

Песня оборвалась на полуслове и терем содрогнулся от богатырского храпа. Водочка то и на Разбойника подействовала.

– Теперича тятя долго спать будет. Принц! – Акулина смотрела на меня, как будто приценивалась!

– Принц, дай мне три «Алёнки» и я отведу тебя к себе в терем.

– Мне и здесь хорошо, Акулинушка – прикинулся я дурачком

– Принц. Ты ляжешь со мной за три «Алёнки» – открытым текстом заговорила девка – Я заметила, как понравилась тебе!

– Идём в твой терем! – я взял свою котомку со скатёркой.

Терем Акулины был на третьем (или на седьмом?) дубе.

Мы вошли и Акулина провела меня в спальную комнату. Кровать была широкой, но убрана небогато.

Предупреждая Акулину, я сказал – «Алёнку», Акулинка, получишь после!

– Приинц! – глаза девки снова умаслились – Ужель ты подумал, что я тебя обману?

– Знаешь ли ты Забаву, моя хорошая?

– Да как не знать?

– Я, Забаву, шоколадом потчевал, а меня, за неё, чуть головы не лишили!

Акулина смолчала.

– Поэтому, дорогуша, сначала секс! Раздевайся и ложись кверху жопой, у нас будет анал!

– Поняла Акулина про секс и анал или нет, но послушно разделась и легла, как я сказал.

Богатырша была хороша! Я гладил бёдра и ягодицы, щупал муньку, лаская пальцем клитор. Я мял её титьки, сидя на ней верхом. Я катал по её упругой жопе яйца. Я смазал слюной её анус и, без предварительной ласки пальцами, запихал член в жопу! Пока я ласкал её, она лежала спокойно, а когда засунул, девка вздрогнула и застонала. У меня сладко заныло сердце и томление от яиц, жаркой волной растеклось по всему телу.

Акулину возбуждал анальный секс!

Я совал и совал член в жопу девке, а она, со стонами и всхлипами, повторяла – Ещё! Ещё! Ещё! Ещё! И когда я, истекая спермой, содрогался, Акулина, с протяжным стоном, кончила вместе со мной!

За любовь её сладкую, попросил я у скатёрки коробку «Алёнки». В коробке двадцать плиток.

– Акулинушка, душечка! – я протянул девке коробку – Пообещай мне, моя хорошая, что в день будешь съедать по одной плитке.

– Обещаю, принц! – облизнулась Акулина, и я понял: жопа у девки слипнется!

Мы вышли из терема.

Храп сотрясал дубы и всю округу.

– Долго ещё ждать Хозяина?

– Тятенька не надобен для переправы. Перевозница, я!

– Забаву, ты, переправляла в Тридесятое?

– Неэт! – насторожилась Акулина – А давно она там?

– Тугарин сказал, полная луна и шесть дён. Теперь уже семь.

Акулина сошла с лица – Плохо дело, принц!

Мне не понравилось, как Акулина это сказала. Что-то было не то. Чего-то мне, Карла, не договорил!

– Что плохо?

– Сорок дён! Больше, в Тридесятом Царстве, пребывать нельзя! Если не вернуться в эти сорок, значит, не вернуться никогда! На то, чтобы отыскать Забаву, у тебя остаётся не больше четырёх дён!

– Что ж мы стоим тут, коли каждая минутка дорога?

Акулина метнулась, куда-то за терем, и вернулась с метлой. Оседлала её – Садись! – похлопала она по древку, за своей спиной.

Я сел и обхватил Акулину, сомкнув руки под титьками! Акулина вздрогнула и её красивые маленькие ушки покраснели: не прошло и пяти минут, как я кончил её попку.

– Готов, принц?

– Готов, сладкая!

Акулина хихикнула и стиснула древко.

Мы ввинчивались в облака, взлетая по спирали.

Тиская, между делом, титьки Акулины, я спросил – Через Калинов мост?

– Неа! Тебе там нельзя!

– Разве есть другой путь?

– Есть! Радуга!

И тут я увидел Радугу!

Мы неслись к ней со скоростью… со скоростью… с огромной, короче, скоростью!

Когда дуга Радуги приблизилась настолько, что стали различимы границы между спектральными полосами, мы, развернувшись и двигаясь вдоль тора, стали нарезать спиральные витки вокруг него, наращивая скорость вращения.

Движение, к моему величайшему удивлению, было – безынерционным! А нарастание скорости вращения по спирали, вокруг тора Радуги, я отмечал по тому, что сначала, размылись и исчезли границы между спектральными полосами, а потом цветные полосы спектра слились в сплошной белый тор!

В это мгновение, вильнув на очередном витке, мы пронзили монохромный тор!