Текст книги "Сын Авроры"

– Уже иду, уже иду, дорогая моя! Вы ведь знаете, что я…

Однако своенравная любовница уже повернулась к Авроре, чье присутствие ей явно претило:

– Это еще кто? – презрительно кивнула она в сторону Авроры, так что той захотелось немедленно расцарапать ей лицо.

Фридрих Август поспешил ответить:

– Одна моя хорошая знакомая! Правда, вам еще не доводилось с ней встретиться. Моя дорогая Аврора, позвольте представить вам графиню Марию фон Эстерле, с которой я имел счастье познакомиться в Вене. Мария, это графиня Аврора фон Кенигсмарк, канонисса Кведлинбурга!

– А, так это монашка? По ней не скажешь…

– Ваша светлость, – резко произнесла Аврора, – если вы позволите, мне надо идти! Теперь я еще лучше понимаю вашу супругу!

Не дожидаясь ответа и решив, что одного реверанса с него будет вполне достаточно, Аврора проследовала мимо Фридриха Августа к двери и захлопнула ее за собой, нисколько не заботясь о том, что подумают Его курфюрстская светлость и эта расфуфыренная дуреха!

Спускаясь по лестнице, она пыталась успокоиться или хотя бы скрыть свою ярость под маской высокомерия, однако ее больная лодыжка только подливала масла в огонь. Аврора уже почти достигла подножия лестницы, когда вдруг за ее спиной послышался негромкий смешок. Она обернулась и увидела Флеминга.

– Не кипятитесь! – поспешно выпалил он, съежившись под ее гневным взором. – Я смеюсь не над вами, графиня!

– Над кем же тогда?

– Да над этой ситуацией. Ведь вы только что изволили познакомиться с прелестницей Эстерле, милой игрушкой Его светлости…

– Игрушкой? Если кто-то кому-то и приходится игрушкой, то уж точно не она! Что за манеры у этой выскочки! И он это терпит?!

– Он… гм, скажем так, его это забавляет. Правда, никто не может сказать наверняка, когда эта игрушка ему наскучит…

– Не может? Ну, так я скажу вам: она будет забавлять его до первых симптомов беременности! И тогда эта, как вы изволили выразиться, кукла, сядет ему на шею, а князь, насколько я его знаю, не потерпит…

– О, я тщательно слежу за тем, чтобы она знала свое место! Власть любовницы не должна распространяться дальше спальни. И поэтому, графиня…

– А вот это я с вами обсуждать не намерена, господин канцлер!

– Отчего же? Я-то думал заключить с вами… небольшое перемирие!

– Любое перемирие подразумевает предшествующую ему войну, – резко парировала молодая женщина, и в голосе ее сквозило неприкрытое презрение. – Когда началась наша вражда? Ах да, по-моему, я дала вам пощечину. Едва ли вы могли забыть такое. Стоит отметить, что вы меня тогда сильно обидели… И, кажется, вы говорили о том, что в будущем мне придется поплатиться за мой поступок… Надо признать, вы методично следовали своему плану отмщения. Так о чем же теперь нам с вами говорить?

Флеминг выдавил из себя жалкое подобие улыбки, которое никак не вязалось с его холодным злым взглядом:

– Быть может, о том, как вывести наши отношения на новый уровень? Тем более, если вам так уж не терпится вернуть то, что когда-то вам принадлежало. Я могу помочь. Эта девчонка до того жадна, что готова промотать всю саксонскую казну. И это в тот момент, когда мы из кожи вон лезем, чтобы заполучить польскую корону…

Аврора многозначительно взглянула на канцлера:

– У меня нет ни малейшего желания вредить этой девушке. Его светлость и я сошлись на том, чтобы сохранить теплые дружеские отношения. Не думаю, что я смогла бы быть фавориткой князя и настоятельницей Кведлинбурга одновременно. А его новая пассия вполне справляется со своими обязанностями. Во всяком случае, сам князь весьма ею доволен. И если слухи о том, что вы преданны Его светлости, хотя бы отчасти соответствуют действительности, то мы с вами, очевидно, находимся по одну сторону баррикад. А теперь, прошу меня извинить, но мне пора! Завтра я уезжаю в монастырь.

– Вы не останетесь в Дрездене? – спросил Флеминг с неподдельным удивлением.

– А зачем? Чтобы лишний раз подразнить новую избранницу Его светлости и вынудить тем самым самого князя быть свидетелем наших неприятных разбирательств? Ну, уж нет, подобная затея мне претит. Пусть лучше он развлекается, ну а мы сделаем все возможное, чтобы наш любимый князь стал королем Польши! Вы ведь тоже этого хотите, не так ли?

Флеминг попятился, словно впервые разглядел Аврору по-настоящему, и выдохнул:

– Совершенно верно!..

После чего вдруг склонился перед ней в глубочайшем поклоне:

– Простите меня, графиня! До сего дня я был о вас плохого мнения.

– Что ж, если вы говорите правду, это поистине замечательно, господин канцлер, – заключила она с улыбкой.

Она спрашивала себя: действительно ли ей удалось склонить Флеминга на свою сторону? Он был хитер, как змея, и, вне всяких сомнений, был способен на самое изощренное коварство. Но в то же самое время она хотела ему верить, ведь ей так нужна была, хотя бы на некоторое время, хоть какая-то поддержка со стороны!

* * *

Через несколько дней, вернувшись в аббатство, она обнаружила, что слухи о намерениях Его курфюрстской светлости уже добрались до Кведлинбурга. Монастырь гудел, как растревоженный улей. Приезд Авроры произвел эффект разорвавшейся бомбы. Не успела она присесть, чтобы перевести дух после долгого путешествия, как на нее буквально набросилась пожилая графиня фон Шварцбург:

– И после всего, что вы натворили, вам хватает наглости явиться в нашу святую обитель?!

Аврора удивленно подняла бровь:

– И что же такого, интересно, я натворила?

– Не прикидывайтесь, будто бы ничего не знаете! Нам прекрасно известно, что вы пособничаете Фридриху Августу, и мы понимаем, что станет с аббатством в случае, если он передаст его Фридриху-Вильгельму, курфюрсту Бранденбургскому! Это стыд и позор, и мы не собираемся терпеть присутствия в наших рядах предательницы, которая, желая отомстить за то, что ее не выбрали настоятельницей, тут же побежала жаловаться своему любовничку! Так что поспешите убраться отсюда подобру-поздорову, пока вас не выгнали силой…

Не удостоив старую даму ответом, Аврора повернулась к аббатисе, которая стояла в стороне и явно чувствовала себя неуютно в сложившейся ситуации:

– Она сейчас говорит и от вашего лица тоже?

– Я ничего подобного не говорила. Наша почтенная сестра просто высказывает свое мнение. Впрочем, признаюсь, нас действительно обуревают сомнения с момента вашего возвращения из Дрездена, ведь вы были там как раз тогда, когда князь принял это возмутительное решение…

– Да, это так, однако решение было принято задолго до моего приезда. Его курфюрстская светлость стремится завоевать дружбу курфюрста Бранденбургского, а взамен предлагает ему вожделенные земли, где покоятся предки Фридриха-Вильгельма!

– О, какая трогательная забота! – язвительно фыркнула графиня фон Шварцбург. – И что же именно выгадает из этого союза Фридрих Август?

– Я не собираюсь ничего вам объяснять. Просто знайте, что Его светлость еще не обнародовали своего решения в Берлине – это предстоит сделать мне, от его лица. Сделка произойдет лишь в том случае, если Фридрих-Вильгельм подпишет документ, согласно которому наше аббатство не будет секуляризировано.

Напрасно Аврора надеялась, что эти слова успокоят ворчливую мегеру. Она принялась кричать еще громче:

– Что?! Он посылает вас? Ту, которая меньше всех разбирается в этом вопросе? Неужели он и впрямь думает, что какая-то любовница имеет больше влияния и необходимых знаний, чем наша мать аббатиса, которая, кстати сказать, является еще и княгиней Саксен-Веймарской!

– Дело в том, что ее статус слишком велик, чтобы впутываться в политические дрязги. Я же виделась с князем лишь для того, чтобы…

– …чтобы он помог вам стать настоятельницей! Это же очевидно, дорогуша. Ваша история шита белыми нитками!

– Умерьте свой тон. Ведь я разговариваю с вами совершенно спокойно, без дерзостей! Князь полагает, что я действительно смогу стать настоятельницей. Это будет моей наградой в том случае, если мне удастся добиться успеха. Если же вы хотите сами отправиться в Берлин, что ж, я не стану вам в этом препятствовать, но, боюсь, вам придется предварительно избавиться от этой отвратительной манеры вести беседу. Спешу заметить, что подобным образом изъясняются лишь рыночные торговки!

– Да как вы смеете! Негодная…

Аврора так и не узнала, что должно было последовать за этим красочным эпитетом. Стоявшие неподалеку монахини удержали старуху, прежде чем та успела наброситься на противницу. Аббатиса поднялась со своего кресла и громко стукнула жезлом об пол:

– Достаточно! Со своей стороны я дозволяю нашей доброй сестре, Авроре фон Кенигсмарк, отправиться в Берлин от лица нашей Церкви. Если ее переговоры пройдут должным образом, она удостоится нашей милости и будет… возведена в сан настоятельницы! А теперь давайте покончим с этими препираниями и обратимся к Господу с молитвой, дабы он простил нас и осветил наш путь!

Никто не стал возражать.

Канониссы запели, взывая к Святому Духу, дабы тот даровал им спасение и покровительство в тот час, когда тучи так неожиданно сгустились над их скромной обителью, а Аврора сидела в отдалении и размышляла. Она задавалась вопросом: неужели действительно наступит день, когда аббатство, где почти все были настроены по отношению к ней крайне враждебно, станет для нее настоящим домом? Стоило признать, что свое решение Фридрих Август принял в самый неподходящий момент, поставив тем самым Аврору в весьма невыгодное положение. Что будет, если курфюрст Бранденбургский заупрямится и аббатство все же будет секуляризировано? И что станет с нею, если план князя провалится? Ей не останется ничего другого, как вернуться в Гамбург к своему сыну, вот только о светлом и славном будущем Морица и о его возможной блистательной карьере придется забыть. В хоровом пении сестер, обращенном к Небесам, в горячих просьбах укрыть церковь от вездесущих темных сил Авроре слышалось зловещее предзнаменование… Она решила, что чем раньше уедет отсюда, тем скорее все закончится. Но разве не должна она была дождаться в Берлине окончательной победы Фридриха Августа?

Вернувшись в свои покои, Аврора отдала необходимые распоряжения. Она решила выехать через пару дней, чтобы хоть немного передохнуть. К тому же ей нужно было написать сестре и рассказать ей о последних событиях. Письмо Ульрике, в котором она просила привезти ей малютку Морица, Аврора отложила до поры до времени, поскольку сама не знала, где ей придется остановиться в Берлине.

Она как раз заканчивала письмо сестре, когда в комнату вошла Юта:

– Господин барон Асфельд хотел бы видеть вас. Он ожидает в приемной.

Аврора едва не закричала от радости, и ей потребовалось недюжинная выдержка, чтобы тотчас не броситься сломя голову навстречу своему лучшему другу. Его неожиданное появление показалось ей чудесной возможностью разом разрешить все проблемы.

Мельком взглянув на себя в зеркало, она быстро спустилась по лестнице, сияя от счастья и совершенно позабыв о том, что торопливый и неспокойный шаг считался у канонисс дурным тоном. Впрочем, она прекрасно помнила их последнюю встречу в Дрездене. Тогда, дабы избежать праведного гнева Фридриха Августа, ей пришлось назвать барона своим кузеном. Войдя в комнату, она воскликнула:

– Кузен Клаус! О, как я рада вас видеть!

Удивленное лицо молодого человека, изуродованное двумя страшными шрамами, просветлело:

– Правда?

– Истинная правда! Мне о вас говорила баронесса фон Беркхоф. Она сказала, что вы покинули армию и вернулись на ваши родовые земли. Но не рановато ли уходить в отставку?

– Нет. Я больше не мог оставаться у герцога Целльского. На протяжении долгих месяцев я не получал от вас ни единой весточки. Я не знал, где вы, не знал, что с вами, и практически сходил с ума. Я воображал себе Бог весть что. Поговаривали даже, что вас уже нет в живых… Что вы умерли во время родов.

– Правда заключается лишь в том, что я действительно родила сына. Но, как видите, со мной все в порядке. Однако ребенка мне пришлось спрятать, подальше от ищеек Флеминга. Я же обрела свободу, но взамен мне пришлось пойти на кое-какие уступки, так что… Как видите, я теперь канонисса!

– Стоит ли мне говорить, как я рад за вас? Кведлинбург послужит вам отличным прикрытием… К тому же получается, что теперь мы соседи. Разумеется, я был очень огорчен, узнав, что вы уехали. Очевидно, вы были в Дрездене, – добавил он с легкой ноткой горечи в голосе. Аврора едва заметно улыбнулась: похоже, барон так и не оправился от своей любовной болезни.

– Это так. Но, спешу вас уверить, надолго я там не задержалась. Кстати, завтра мне снова предстоит уехать.

– Так скоро? Но почему?

– Необходимо уладить кое-какие вопросы с курфюрстом Бранденбургским, так что придется ехать в Берлин.

– Вы едете одна?

– Если не брать в расчет мою горничную и кучера, то, да, одна, но…

– Позвольте мне сопровождать вас! На дорогах сейчас неспокойно… К тому же я не знаю, чем себя занять…

– Но как же ваши владения… И ваша мать? Мне сказали, ей нездоровится. Вы нужны ей!

– Увы, вот уже месяц как она более ни в чем и ни в ком не нуждается…

– О, мне так жаль, Клаус!

– Довольно. Она, наконец, воссоединилась с моим отцом, о чем всегда мечтала. Для нее это не смерть, а освобождение… Что же до моих земель, то ими сейчас занимается человек, которому я полностью доверяю. Так что, получается, что я абсолютно свободен и полностью к вашим услугам. Позвольте мне ненадолго стать вашим сопровождающим!

Аврора на секунду задумалась. Идея иметь подле себя надежного сильного мужчину выглядела весьма заманчиво! К тому же барон наверняка сможет позаботиться о маленьком Морице… В настоящий момент ребенку ничто не угрожало, но, кто знает, что может ждать его на пути в Берлин? Конечно, их вражда с Флемингом несколько поутихла, и все же Аврора не могла окончательно поверить канцлеру. И потом, она не знала, существуют ли другие люди, желающие навредить младенцу. Взять, к примеру, того же «ворона», что посылал ей анонимные письма, полные язвительных намеков. Она до сих пор гадала, кем мог быть этот недоброжелатель. Вероятно, теперь он затаился и выжидает удобного момента, чтобы нанести удар…

– Вы не отвечаете, – тихо проговорил Клаус. – Мое предложение вам не по нраву?

– Ни в коем случае, даже наоборот, но… при одном условии…

– Я согласен на все!

– Неужели вы настолько безрассудны?

– Ради вас я готов сделать все, что угодно!

Боже правый, слушать его было одно удовольствие! Однако Аврора привыкла судить не по словам, а по поступкам…

– Есть некто, нуждающийся в помощи и поддержке куда больше, чем я: это маленький ребенок, которому едва исполнилось полгода…

– Ваш сын?… Для меня он так же дорог, как и вы. В моем понимании, мать и сын нераздельны!

Аврора положила молодому человеку руки на плечи, привстала на цыпочки и поцеловала Клауса тепло и нежно, как сестра целует брата:

– Спасибо!.. Если вы и впрямь согласны, завтра же поезжайте в Гамбург и заберите моего сына. Встретимся с вами в Берлине… И помните: я доверяю вам!

Глава III
По горам, по долам…

Прибыв в Потсдам, который для Берлина был тем же, чем Версаль для Парижа, – то есть, выражаясь без прикрас, любимой резиденцией Великого курфюрста, Аврора с легкостью получила аудиенцию при дворе. Стоило признать, что этому немало поспособствовало рекомендательное письмо многострадальной Кристины Эберхардины. Прощаясь с Авророй, бедняжка совсем пала духом и плакала еще больше прежнего:

– А я так надеялась, что вы поможете мне избавиться от этой нахалки! Вы даже представить себе не можете, как она меня ненавидит! Заклинаю вас, возвращайтесь поскорее!

– Не волнуйтесь, очень скоро вы станете королевой, и я обязательно вас навещу. Только тогда я буду обращаться к вам не иначе как «Ваше Величество»!

– Королевой… Знаете, я ведь даже не уверена, хочу ли я всего этого…

– Будет вам! Ведь говорят, что поляки – очень милые люди…

– Неужели? А что, в таком случае, говорят о полячках? Когда мой супруг получит корону, у него будет поистине королевский выбор любовниц! Как я смогу это пережить!

– Попробуйте посмотреть на это с другой стороны: ведь тогда он позабудет графиню Эстерле. Не думаю, что монсеньор способен долго любить[20]20
  Августу Сильному приписывали почти триста шестьдесят незаконнорожденных детей, почти столько, сколько дней в году. Но признал он только шестерых или семерых. (Прим. автора.).


[Закрыть] кого-то. Скажем так… вы должны привыкнуть к его увлечениям. Но, взойдя на трон, Ее светлость увидит ситуацию в совершенно ином свете, вот увидите!

– Я буду молить Господа Бога о том, чтобы ваши слова оказались правдой! В любом случае, будьте осторожны в Берлине. Не доверяйте никому – особенно моей невестке! А еще лучше вообще с нею не встречаться!

Аврора ей охотно поверила: прусская княгиня София-Шарлотта Ганноверская приходилась родственницей альденской заключенной и была наслышана о графине фон Кенигсмарк. Будучи дочерью грозной курфюрстины Софии, она принадлежала к числу тех, кто исправно отравлял жизнь Софии Доротеи Целльской, сведя ее сначала с Филиппом фон Кенигсмарком, а затем, после трагической смерти молодого человека, презирая несчастную и издеваясь над ней. Размышляя подобным образом, Аврора пришла к выводу, что со стороны ее бывшего любовника было по меньшей мере странным поручить защиту интересов Кведлинбурга простой канониссе. У аббатисы, пожалуй, было бы больше шансов. И действительно, почему бы не доверить это задание той же княгине фон Гольштейн-Бек?

Когда она задала этот вопрос вслух, Кристина Эберхардина была явно обескуражена:

– А разве это не очевидно? Все эти пожилые княгини, графини и прочие уже на ладан дышат. В отличие от вас, слава богу. Дело в том, что мой брат, имея в женах сущую мегеру, по достоинству оценит вашу приятную внешность…

Аврора не осмелилась спросить, сколь пристальной и интимной может быть эта «оценка». Узнав о том, что аудиенция состоится, она надела один из самых строгих своих нарядов – церковное платье из плотного черного шелка, с широкими рукавами и горностаевой отделкой. В конце концов, рассуждала Аврора, она приехала в Берлин просить о сохранности церковной общины, а потому следовало одеться как подобает, без излишеств.

И вот прекрасным летним утром ее карета остановилась возле потсдамского дворца, охраняемого внушительного вида гренадерами. Аврора, вне себя от волнения, чувствовала, как сердце буквально готово было выпрыгнуть у нее из груди. Сам дворец, правда, не производил особого впечатления. Он походил скорее на очень большой сельский замок, чем на княжескую резиденцию, однако цветущий сад и внутреннее убранство помещений – ковры, зеркала, дорогая мебель, картины – действительно поражали воображение…

Один из офицеров, прямой и статный, как и прочие стражники, провел ее длинной чередой гостиных, залов и зальчиков – прямиком в рабочий кабинет князя. Большую часть помещения занимали всевозможные книги. Сам князь стоял за длинным письменным столом, заваленным бумагами и документами. В руках он держал древний свиток и в тот момент, когда Аврора вошла, внимательно изучал размещенные на нем иллюстрации… Он был высок, плечист, однако вид у него был весьма болезненный. На бледном лице отчетливо выделялся орлиный нос, а под изогнутыми бровями посверкивали живым блеском темные глаза. Свои густые, всклокоченные волосы он скрывал под париком в стиле Людовика XIV, который также несколько скрашивал его искривленную шею – результат падения с рук кормилицы в раннем детстве. Из-за этого несчастного случая князь на протяжении долгих лет вынужден был носить жесткий корсет, и теперь, словно повинуясь некоему чувству противоречия, слегка сутулился, отчего казался несколько хилым и слабым, что, разумеется, было не так…

На глубокий, полный почтения реверанс посетительницы он ответил легкой улыбкой и чуть дрогнувшим голосом попросил ее присесть. В действительности скромность и застенчивость этого необычного представителя гогенцоллерновской ветви нахалов и смутьянов объяснялись довольно просто: детство князя сложилось так, что из-за злой мачехи несчастный ребенок практически не бывал дома и не видел своих родных. Наконец, скрыв свое смущение глухим покашливанием, он сел за стол и произнес:

– Графиня, видеть здесь одну из благородных представительниц кведлинбургского аббатства – удовольствие столь же редкое, сколь… неожиданное, а потому ценное. Могу ли я как-то помочь вашей святой общине?

Князь говорил мягким елейным голосом, а последние его слова были произнесены так, что Аврора едва не рассмеялась. Эпитет «святой» мало подходил к определению надменных и, по большей части, сварливых дам, чьим парламентером выступала Аврора. Но для смеха момент был совершенно не подходящий. Молодая особа опустила взгляд и восторженно заговорила, втайне надеясь, что ее благоговение не покажется князю слишком уж наигранным:

– Я бесконечно счастлива, что Его курфюрстская светлость такого высокого мнения о нашей скромной обители. Это значительно облегчит мне задачу.

– Задачу?

– О, я так горжусь, что честь представлять аббатство выпала именно мне, хотя аббатиса отпустила меня с явным сожалением, потому как лично хотела явиться к вам. К сожалению, ей нездоровится – в противном случае, она бы не захотела доверить столь важную миссию кому-либо другому, ведь она сулит вам значительное утешение.

Глаза Фридриха III[21]21
  Фридрих (1657–1713) – представитель династии Гогенцоллернов, курфюрст Бранденбурга под именем Фридрих III (с 1688 г.) и первый король Пруссии под именем Фридрих I (c 1701 г.).


[Закрыть] заметно округлились:

– Вы сказали «утешение»? Значит ли это, что мой кузен, Фридрих Август Саксонский, готов вернуть мне Кведлинбург?

– Так он мне сказал, и, говоря откровенно, Ваша светлость, я представляю здесь интересы не только Анны-Доротеи. Будучи лютеранином, князь Фридрих Август очень дорожит аббатством, которое, вне всяких сомнений, является наиболее почтенным религиозным институтом, однако став королем Польши, ему, очевидно, придется превратить это сокровище в… очередную вотчину реформаторских идей. Что, разумеется, ставит его в неудобное положение.

– Вот как!

На протяжении нескольких секунд, показавшихся Авроре вечностью, князь и графиня смотрели друг на друга в полной тишине. Наконец князь сказал:

– Вы правы, я действительно очень хотел бы заполучить Кведлинбург. Но, если я правильно понял, он будет моим лишь в том случае, если курфюрст Саксонский взойдет на древний ягеллонский[22]22
  Ягеллоны – королевская династия, основанная Владиславом Ягелло и правившая в государствах Центральной Европы в XIV–XVI вв.


[Закрыть] трон? В этом я ничем не могу ему помочь!

– Вы, как и царь Петр или император Леопольд, – глава морской державы. Ваше слово может изменить очень многое.

– Если я помогу Фридриху Августу, Кведлинбург станет моим?

– Не совсем… Есть одно условие, на котором настаивает мой князь.

– Какое же?

– Чтобы наше аббатство не подверглось секуляризации.

– А это важно?

– Очень важно, уверяю вас!

– Что ж, вот вам мое слово. С нетерпением жду того дня, когда мне выпадет честь преклонить колено возле могилы императора Генриха и поприветствовать ваших высокородных сестер, графиня. Что же до моей поддержки, курфюрст Саксонский может целиком и полностью на нее рассчитывать… Однако не думаю, что она будет ему так уж необходима.

– Его светлость думают иначе.

– Возможно, возможно, однако ходят слухи, что Сейм уже сделал свой выбор в пользу французского принца де Конти и что тот уже сел на корабль, дабы получить свою корону…

Князь произнес эти слова медленно и даже с некоторой небрежностью. Его веки вдруг дрогнули, и они с Авророй встретились взглядами. В глазах князя сквозила усмешка. Молодая женщина непонимающе воззрилась на него, но князь поспешил объяснить причину своей внезапной насмешливости:

– Быть может… стоит поторопиться? По морю путь неблизкий, а польская граница находится совсем рядом с Дрезденом…

Аврора резко встала:

– Вы правы! Мне впрямь надо спешить! Ваша курфюрстская светлость, соблаговолите принять мою искреннюю благодарность за ваш мудрый совет!

Она сделала реверанс, но князь, казалось, не замечал Аврору: его одолел приступ кашля. Кое-как справившись с ним, он негромко сказал:

– Кхм!.. Курфюрст Саксонский на хорошем счету у императора Леопольда[23]23
  Леопольд I (1640–1705) – император Священной Римской империи с 18 июля 1658 г., второй сын императора Фердинанда III и Марии-Анны Испанской.


[Закрыть]. Если в Польше у него все получится, быть может, он согласится оказать мне одну услугу? Меня уже давно не покидает идея… сделать из моего прусского герцогства королевство…

Вот так поворот! Это что-то новенькое, подумала Аврора и поспешно ответила:

– Превосходная идея! Не сомневаюсь, что в Саксонии она будет одобрена…

В следующее же мгновение она исчезла. Будущий монарх остался в комнате один. Он сел за стол, вслушиваясь в перестук ее стремительно удаляющихся каблуков с нежной, почти отеческой улыбкой.

Аврора же, подобрав свой длинный шлейф, бежала прямиком к карете. Она стремглав преодолела пару лестничных пролетов, чем вызвала немалое волнение среди стражников: впервые в жизни им доводилось наблюдать лодыжки канониссы!

Добравшись до квартиры, которую она сняла неподалеку от дворца, она немедленно приступила к сборам. Поручив Готтлибу приготовить лошадей и карету, она переоделась, а Юта тем временем собрала ее вещи.

– Несмотря на то что мне надо добраться до Дрездена, обратно я вернусь довольно скоро, – ободрила Аврора свою удрученную служанку. – Ты же останешься здесь и будешь ждать Ульрику с моим сыном. И вы никуда отсюда не уедете до моего возвращения, слышишь? И не вздумай снова плакать. Я же не оставляю тебя в полном одиночестве!

После чего она перекинулась парой слов с госпожой Браунер, хозяйкой дома, исполняющей также обязанности гувернантки, а затем села в карету и отправилась в Дрезден.

Два дня спустя, вечером, будучи уже в городе, она обнаружила, что у Левенгауптов по-прежнему никого нет дома и что Фридрих Август отбыл в Варшаву в тот же день, когда она покинула Берлин… Явившись в Резиденцшлосс, молодая женщина справилась о возможности встретиться со вдовствующей княгиней, и, несмотря на весьма поздний час, ей ответили утвердительно. Через каких-то пять минут она уже стояла перед пожилой дамой. Княгиня как раз закончила ужинать и готовилась ко сну, но, узнав о прибытии Авроры, тотчас же отправила из комнаты служанку и повернулась к молодой даме. Она была в халате и ночном колпаке, представлявшем собой удивительное нагромождение кружев и лент, полностью скрывавшее ее волосы. Княгиня сидела в кресле возле открытого настежь окна с видом на окутанный синими сумерками сад и держала в руках Библию. Женщина встретила Аврору теплой улыбкой:

– Милое мое дитя, я и подумать не могла, что вы вернетесь так скоро!

– Я тоже, Ваше Высочество, и я прошу прощения за то, что осмелилась потревожить вас… но, выходит так, что мое дело не требует отлагательств. Признаться, я…

Она не знала, как начать, но Анна София вежливо произнесла:

– Вы несколько разочарованы отсутствием в Дрездене моего сына, не так ли? Вам ведь сказали, что он отбыл в Польшу?

– В самом деле, но правильно ли я поняла, что он взял с собой большую часть своих придворных? Означает ли это, что он не торопится?

– Именно так. Благо погода позволяет. Он хочет явиться к своим будущим подданным во всей красе и устроить празднества по случаю коронации.

– Ох, понимаете, дело в том, что коронация и вовсе может не состояться, если он не поторопится! Время дорого!

Дрожащий от ярости голос Авроры привел княгиню в некоторое замешательство.

– Боже правый! Вы меня пугаете! Что происходит, скажите на милость?

И молодая женщина в подробностях пересказала ей события своего визита к курфюрсту. Едва она закончила, Анна София встала и подошла к секретеру, откуда извлекла письменные принадлежности:

– Присаживайтесь, Аврора, и напишите ему все, что только что поведали мне! А я пока разыщу самого быстрого придворного гонца. Он мигом нагонит моего сына!

Молодая женщина села за стол, положила перед собой лист бумаги и замерла.

– Вот только… я бы лучше все ему рассказала при личной встрече, – тихо произнесла она, стараясь побороть внезапную нерешительность.

– Вы себя в зеркало видели? – бросила пожилая дама. – Вы умираете от усталости, и, уж поверьте мне, это заметно даже невооруженным глазом. Вы что, и впрямь хотите, чтобы он вас сравнивал со своей фавориткой?

– Сравнивал? Так он увез с собой и ее тоже?

– Эстерле? Разумеется. А его супруга дожидается здесь. Ее даже не подумали пригласить в это путешествие, под предлогом того, что, мол, путешествие обещает быть опасным… Вздор и бессмыслица! Можно подумать, это не ей до́лжно находиться подле мужа во время коронации! Эта выскочка из Вены – просто напыщенная курица!

– Но он ее любит! – грустно вздохнула Аврора.

– О, не думаю, что здесь идет речь о любви. Она его возбуждает – это верно, и я не удивлюсь, если они начнут забавляться прямо на заседании Совета! Но одно можно сказать точно: Флеминг ее терпеть не может, ведь она держит его за прислугу! Я считаю, что связь князя с этой Эстерле долго не продлится, – добавила она, мельком взглянув на Аврору, увлеченную письмом.

Не отрываясь от своего занятия, девушка слегка улыбнулась:

– Вы бесконечно добры ко мне, но я уже со всем смирилась.

– А вот это зря! Такой женщине, как вы, не пристало опускать руки!

Спустя полчаса из ворот Дрездена стремительным галопом выехал гонец. Аврора же ненадолго зашла к Кристине Эберхардине (несчастная супруга, как обычно, встретила ее, обливаясь слезами), после чего вернулась в особняк Левенгауптов, чтобы немного отдохнуть. На следующий день ей предстояло отправиться в Потсдам…

* * *

Там она испытала неподдельную радость: в городе собрались все ее близкие люди, включая даже Амалию, которая решительно оставила свое гнездышко в Гамбурге, когда узнала (к величайшему своему удовольствию) о прибытии Клауса Асфельда. До сего момента она еще ни разу не видела доброго друга своей сестры, хотя и была наслышана об их совместных злоключениях, а потому видела в молодом человеке семя порока, что, несомненно, вызывало в ней некую предвзятую антипатию. Однако стоило ей увидеть, как маленький Мориц привязался к Клаусу за время путешествия, все ее сомнения мигом развеялись. Особенно ей запомнился случай, когда однажды вечером молодой человек битый час пел малышу колыбельную, чтобы тот уснул. Задача была не из простых: у Морица прорезались первые зубки, и бедняжка кричал так, что его голос разносился по всему дому. Клаус же взял гитару, сел возле кроватки и вполголоса затянул тихую, спокойную мелодию, в то время как Ульрика начала втирать в десны малыша измельченный просвирняк[24]24
  Просвирняк (или алтея) – лекарственное растение, листья или отвар из которого использовали при воспалении полости рта.


[Закрыть]. Результат превзошел все ожидания: спустя некоторое время Мориц уснул, мирно посасывая большой палец.

Измотанная бесконечными переездами, Аврора решила ненадолго задержаться в Потсдаме, побыть вместе с родными, не ввязываясь до поры до времени в политические игры. У Клауса в Берлине были родственники, так что девушка оказалась в курсе всего, что происходило на восточной границе. А новости были пугающими: Фридрих Август действительно вступил в Польшу, но не в окружении придворных и милых дам, а во главе войска. Сейчас его армия была в Кракове – старинном городе, где в церкви Святого Иоанна обычно проходила церемония коронации. Если князь предполагал, что его встретят с цветами, то, вероятно, он был крайне разочарован. Польский Сейм свято придерживался традиций, а потому процесс выбора будущего короля еще не закончился. Казалось бы, все говорило о том, что победителем станет принц де Конти, но на поверку дело обстояло несколько иначе. Мнения Сейма разделились, и члены Совета, заседавшие в Желязовой-Воле под Варшавой, были готовы буквально вцепиться друг другу в глотки.