Текст книги "Сын Авроры"

В то же время в Варшаве Август II и Флеминг (точнее – Флеминг и Август II) вознамерились расширить суверенные территории и отвоевать у Швеции значительный кусок северных земель, а в частности – богатую и обширную Ливонию. Заключив союз с Россией и Данией, а также заручившись поддержкой местной знати, частично разоренных шведской короной, войска Фридриха Августа и союзников вступили в Ливонию.

Юного шведского короля Карла XII[29]29
  В 1697 г. Карлу XII, только вступившему на трон после смерти отца, было всего 15 лет.


[Закрыть] никто не воспринимал всерьез, а зря: польское вторжение стало для него отличной возможностью продемонстрировать свои способности… В 1700 году он разгромил датчан в Копенгагене и русских при Нарве. В итоге Августу II и его первому министру пришлось в одиночку противостоять силам одного из самых выдающихся военачальников в истории! Карл XII не только отстоял Швецию, но даже вышел за пределы своих границ и погнал противника до Польши, захватив земли Фридриха Августа. Именно тогда в головы горе-воякам пришла странная идея, которая, однако, показалась им спасительной. Так, однажды вечером Аврора с удивлением обнаружила врагов, въезжающих в ворота аббатства.

Когда она осведомилась, что происходит, ответ ее ошеломил: Карл XII любил женщин! Аврора же по праву считалась первой красавицей в Европе. К тому же Кенигсмарки все еще подчинялись шведской короне, что, впрочем, не мешало им оказывать военные услуги другим государствам. Более того, шведами были и Левенгаупты, чья родовая вотчина находилась в Левеброде. Вывод напрашивался сам собой… Молодой женщине предстояло явиться к своему «истинному суверену» и просить у него мира, который не выглядел бы слишком постыдным.

* * *

Большая ответственность, так внезапно свалившаяся на плечи юной дамы, совершенно сбила ее с толку. И тем мне менее Аврора собрала свои вещи и незамедлительно отправилась в Ливонию. Позднее французский писатель Жюль Барбе д’Орвейи писал о ней так: «Она отважилась растопить ледяное сердце Карла XII».

Аврора прибыла в Ригу с манерами, достойными настоящего посла. Карл Пипер, первый министр Швеции, был настолько ею очарован, что пообещал молодой женщине ходатайствовать о скорейшей аудиенции у юного короля. Увы, Карл XII прекрасно знал, с кем имеет дело, а потому внезапная горячность, с которой первый министр докладывал ему о приезжей, показалась ему неуместной и даже оскорбительной. Он ясно дал понять Пиперу, что не имеет ни малейшего желания принимать госпожу фон Кенигсмарк. К тому же его раздражали сами методы, какими Фридрих Август пытался добиться мира:

– Почему бы ему самому не прийти ко мне, вместо того, чтобы подсылать свою любовницу? Ведь он мой родственник, а потому должен бы знать меня лучше. Впрочем, заявись он лично, даже это не заставило бы меня свернуть с намеченного пути. Передайте госпоже фон Кенигсмарк мои слова и поприветствуйте ее от моего имени как подобает!

Аврора ничуть не обиделась на подобное «гостеприимство» со стороны короля и сделала вполне логичный вывод: молодой победитель ее просто боялся. Но она не сдалась. Она затеяла своего рода игру, расспрашивая Пипера о жизни короля, его распорядке дня и тому подобном. Так она узнала, что Карл XII имел обыкновение совершать по утрам конные прогулки. Причем ездил он всегда один и одним и тем же маршрутом.

На следующий день она как будто случайно встретилась с ним лицом к лицу на узкой тропинке возле живой изгороди. Аврора была великолепна: ее белоснежная лошадь идеально контрастировала с черной бархатной «амазонкой», кремовыми кружевными перчатками и изящной треуголкой, увенчанной белоснежными перьями.

При виде короля она соскочила с лошади и исполнила один из самых глубоких реверансов. Карл XII застыл, как громом пораженный, и, не отрываясь, следил за молодой женщиной своими водянистыми голубыми глазами. Некоторое время они просто стояли друг напротив друга. Когда Аврора уже была готова первой нарушить молчание, она заметила во взгляде короля смутное беспокойство. Вдруг он вздрогнул, снял шляпу и, пришпорив своего коня, стремительно ускакал прочь, как будто бежал от чего-то. Или кого-то…

Августу II и его министру не оставалось ничего другого, как принять условия победителя. Поляки, в свою очередь, не желали больше и слышать ни о новоявленном короле, ни о проклятой саксонской армии, которая не только завоевала их, но еще к тому же и ограбила, а теперь даже не могла должным образом защитить Польшу от иноземного вторжения. Так что, по мере того как шведы продвигались в глубь их земель, поляки быстро свергли Августа II (которого моментально стали снова называть Фридрихом Августом) и силами Сейма провозгласили новым королем Станислава Лещинского, который пленил их своим умом и отвагой. Что же до неудачливого князя, то у него едва хватило времени, чтобы сбежать на родину и собрать остатки войск на защиту милой его сердцу Саксонии.

Впрочем, свергнутый суверен не простил своего досадного поражения. Он оставил в Кракове небольшие диверсионные отряды в надежде, что его час еще когда-нибудь пробьет.

Фридриху Августу пришлось нелегко. Шведы отрезали ему путь к отступлению, вынуждая дать бой. Каким-то чудом граф фон Шуленбург[30]30
  Граф Матиас-Иоганн Шуленбург (1661–1747) – фельдмаршал. Служил последовательно в армиях брауншвейгской, савойской и саксонско-польской. Во время Северной войны в битве под Клиссовой он командовал центром; с большим искусством совершил отступление в Саксонию, отличившись особенно в бою при Пунице, но был разбит при Фрауштадте. После Альтранштедтского мира он поступил волонтером в нидерландские войска. В 1709 г. получил командование над пехотой принца Евгения во Фландрии, во главе которой сражался в битве при Мальплаке. Исключенный из саксонской службы своим врагом Флемингом и не получив определенного положения в имперской армии, он затем поступил на венецианскую службу.


[Закрыть] сумел разбить Карла XII, что позволило бывшему королю наконец-то вернуться в Дрезден.

Но это была всего лишь передышка. Немного погодя шведский король собрался с силами и буквально уничтожил армию фон Шуленбурга, оттеснив Фридриха Августа к Лейпцигу… Но и это было еще не все. Карл XII гнал князя Саксонского до самого Люцена. Там, наконец, он водрузил свой штандарт прямо на священной для Фридриха Августа земле, где покоился его славный предок Густав-Адольф. Дальше он решил не идти: во-первых, потому что саксонец и так был измотан и больше не представлял особой опасности, а во-вторых, потому что над Швецией нависла новая угроза в лице русского царя Петра Великого. Позднее Карл XII нанес Фридриху Августу неожиданный визит. Он приехал один, без сопровождения, и оба былых противника мирно побеседовали о сложившейся ситуации, после чего князь Саксонский проводил своего родственника вплоть до границы и тепло попрощался с ним. Этот, можно сказать, рыцарский поступок вызвал у Флеминга приступ бешенства. Он всеми правдами и неправдами пытался убедить саксонца, что Карла XII нужно схватить и бросить в темницу. Но всем известно, что подобные жесты доброй воли у дворян в крови. Фридрих Август был одинаково способен как на добрые… так и на дурные поступки.

Но что же сталось с нашей Авророй?

В награду за поездку к Карлу XII Август предложил ей крупную сумму денег, на которую она смогла купить премилый особняк под Вроцлавом, в Силезии, находящийся на полпути между Дрезденом и Варшавой. Там она стала жить со своим сыном. К своему удивлению, вскоре она получила письмо от некоего герцога Кристиана-Ульриха, милого, обходительного и без памяти в нее влюбленного. В письме он просил ее руки. В какой-то момент она хотела было согласиться, тем более что канонисса всегда имела право отказаться от своего религиозного сана, если речь шла о замужестве. Но потом она вспомнила весь тот ужас и всю боль, которые испытала в постели во время их последней встречи с Фридрихом Августом, и ответила решительным отказом. К тому же о письме каким-то образом узнал курфюрст и, считая Аврору своей собственностью, довольно сурово попросил ее остаться в аббатстве.

Странное дело: она не обиделась, не расстроилась, не попыталась противиться его воле. В отвратительном самолюбии Фридриха ей виделась мягкая привязанность, какую испытывал к ней князь; привязанность, которую уже ничто не могло разорвать. Так что она послушно вернулась в свой монастырь и осталась там под присмотром своего извечного ангела-хранителя Клауса Асфельда.

А в это время маленький Мориц подрастал…

Часть вторая
Время страстей
1709 год

Глава IV
Первые мгновения первой любви…

Пиршество было обставлено в лучших традициях: веселое, поначалу, возможно, слегка напыщенное, но эта чопорность с лихвой была возмещена терпким приятным вином. Принц Евгений Савойский[31]31
  Принц Евгений Савойский (1663–1736) – полководец, родившийся в Париже. Сын племянницы кардинала Мазарини. Некоторое время был главнокомандующим австрийскими войсками в войне за Польское наследство.


[Закрыть], великий маршал империи и военачальник имперской гвардии, умел принимать гостей. В тот вечер в приемном зале Лилльской цитадели – жемчужины среди творений маршала де Вобана[32]32
  Себастьен Ле Претр, маркиз де Вобан (1633–1707) – наиболее выдающийся военный инженер своего времени, маршал Франции, писатель.


[Закрыть] – собрались все офицеры из числа тех, кто выжил после кровопролитной битвы при Мальплаке. Это случилось 11 сентября 1709 года. Силы были неравными: 60 000 французов под командованием маршала де Виллара[33]33
  Маркиз, затем герцог Клод-Луи-Эктор де Виллар (1653–1734) – наиболее успешный французский полководец времен Войны за испанское наследство. В 1733 г. он был удостоен высшего на тот момент военного звания – главный маршал Франции.


[Закрыть] против 110 000 союзных войск Великобритании, Австрии и Пруссии! Армиями союзников командовали Евгений Савойский и английский герцог Мальборо. В этом сражении не было победителя как такового. Несмотря на то что союзники смогли захватить Монс и разбить французскую армию, потери обеих сторон были колоссальны. Говорят, что истинной причиной поражения французов стало ранение маршала де Виллара. Пуля угодила ему в колено, и армия, временно лишившись своего главнокомандующего, была вынуждена отступить. Тем не менее солдатам Людовика XIV удалось перегруппироваться под Валансьеном и Ле Кенуа и ценой собственной крови сдержать почти вдвое превосходящие силы противника.

Осада Лилля длилась полгода и завершилась безоговорочной победой принца Евгения, так что повод для празднества был достаточно веский. В числе присутствовавших были и саксонские офицеры (предоставленные Евгению бывшим королем Польши Фридрихом Августом) со своим командиром, генералом фон Шуленбургом, а также его ученик, молодой Мориц, которому совсем недавно исполнилось тринадцать, но который был так высок и статен, что его вполне можно было принять за семнадцатилетнего…

Всего лишь восемь месяцев подросток находился на службе у ветерана битвы при Фрауштадте, когда Саксония чуть было не оказалась захвачена войсками Карла XII. Годом ранее Аврора фон Кенигсмарк всерьез озаботилась будущим своего сына. Время шло, а Фридрих Август все никак не хотел признать Морица своим законным отпрыском. Когда же Аврора поставила вопрос прямо, он попросил привезти мальчика к нему. Сам Мориц тогда был в Вирене вместе со своим молодым учителем Жаном д’Алансоном, французским гугенотом-иммигрантом. Наскоро собравшись, Мориц отправился к отцу в Дрезден.

Там, в Резиденцшлоссе, где как раз кипели восстановительные работы (в ходе наступления шведы учинили настоящий погром и подожгли здание), он был представлен своей бабушке. Вдовствующая княгиня была приятно удивлена видеть перед собой столь молодого, но уже высокого и сильного юношу. Его пронзительно-синие глаза смотрели гордо и рассудительно – словом, он был куда приятнее другого ее внука, юного наследника Саксонии! Мориц сразу же стал ее любимцем, и они много времени проводили вместе. Он и сам был в восторге от этой пожилой дамы, гордой и величественной с виду, но теплой и веселой в общении. По правде сказать, мальчику очень не хватало женской ласки. Его блистательная мать все чаще бывала в Кведлинбурге, и, за исключением тетушки Амалии, которая изредка навещала его, все окружение молодого человека составляли мужчины: слуги, гувернеры, учителя… Единственной отдушиной для него была старая Ульрика, хотя со временем ее поведение не стало менее эксцентричным. Бывшая кормилица души не чаяла в Морице, но в силу своего непростого характера скрывала преданную любовь к мальчику под слоем вздорных проповедей… Что же касается отца, то его Мориц не видел с пресловутого визита в Варшаве, случившегося ни много ни мало двенадцатью годами ранее!

Как-то утром в комнату к молодому человеку заглянул старший офицер в сопровождении ординарца, нагруженного тюками с одеждой:

«В мою спальню вошел господин фон Шуленбург, – писал позднее Мориц, – и именем короля призвал меня к военной службе. Он просил, чтобы я поблагодарил Его Величество и был готов отправляться на следующий же день. Он сообщил, что все мои вещи уже собраны и мне разрешается взять с собой одного только слугу. Я был несказанно рад, в особенности тому, что мне не придется более сидеть с гувернером. Господин фон Шуленбург приказал сшить для меня военную форму, которую я надел вместе с широкой портупеей, ножнами и саксонскими гетрами, после чего я сел в карету и поехал к королю, чтобы проститься…»

Четверть часа спустя все было готово, и Мориц улучил минутку, чтобы собраться с мыслями и переварить последние события. Внезапное знакомство с Фридрихом Августом произвело на юношу неизгладимое впечатление: от его сурового взгляда у Морица душа уходила в пятки, а низкий, басовитый голос родителя заставлял желудок мальчика неприятно сжиматься. Вскоре после этого отец позвал его ужинать. Трапеза была отменной и разнообразной; Фридрих Август даже позволил ему выпить пива и вина, хотя до этого юношу в выпивке, разумеется, ограничивали. После этого десерт был уже явно лишним, и Мориц начал клевать носом. Впрочем, когда король заговорил с фон Шуленбургом, сон как рукой сняло. Мальчик встрепенулся и прислушался:

– Я желаю, чтобы вы как следует расшевелили этого малыша, и без нежностей, пожалуйста! Знаю, ему придется туго. Пускай сначала пешком пройдет до Фландрии, а там посмотрим!

Тут Мориц не удержался и возразил:

– Выходит, я должен стать пехотинцем? Но кавалерия-то куда приятнее!

Жесткий, гневный взгляд тотчас обрушился на него, точно молот на наковальню:

– Кто дал вам право вмешиваться в разговор? Будьте уверены, нам абсолютно не интересно ваше мнение!

И, повернувшись к Шуленбургу, Фридрих Август продолжил:

– И пусть вас не заботит, что мальчишка тащит на себе все оружие: у него достаточно широкие плечи, чтобы с этим справиться. Но особенно следите за тем, чтобы его никто, слышите, никто не подменял. Пусть он все делает сам. Отдых позволителен лишь в случае тяжелой… очень тяжелой болезни.

Мориц слушал короля в изумлении. Ощущение было такое, будто его оглушили дубиной по голове: «Я сидел, разинув рот, и недоумевал, отчего король говорит обо мне, как о злейшем враге. Дрезден я покинул с большим удовольствием!»

* * *

Простившись со вдовствующей княгиней, Мориц выехал на рассвете. К его несказанному удивлению, фон Шуленбург предоставил ему место в своей карете, очевидно, полагая, что варварское предложение Фридриха Августа отправить тринадцатилетнего ребенка пешком в другую страну будет встречено графиней фон Кенигсмарк в штыки. Сборный пункт саксонских войск находился под Люценом. Впервые в жизни подросток наблюдал армейскую жизнь во всех подробностях. С неподдельным восторгом он следил за построением войск, за тем, как ровные шеренги солдат друг за другом маршировали близ кургана, где покоился прославленный Густав-Адольф[34]34
  Густав II Адольф — король Швеции с 1611 г., был убит в битве при Люцене 16 ноября 1632 г.


[Закрыть]. Именно там Мориц принял военную присягу. Фон Шуленбург поцеловал его и сказал:

– Мне бы хотелось, чтобы это место стало для вас счастливым предзнаменованием. Да снизойдет на вас дух великого человека, что покоится в этой земле! Да направит его добрая воля и справедливость в нужное русло все ваши поступки и начинания! Будьте учтивы с вашими наставниками и строги с вашими учениками: никогда не показывайте слабости, ни в дружбе, ни в работе, пусть даже слабость эта вам покажется незначительной и мимолетной. Будьте безупречны духом, и вам покорится весь мир!

Эти слова так взволновали Морица, что он твердо принял решение следовать советам своего отца.

– Я должен делать то, чего от меня ждут, но спасибо вам за вашу доброту!

Сказав это, юноша подобрал свой походный рюкзак, ружье и присоединился к колонне солдат, державших путь во Фландрию.

Стояла суровая, необыкновенно холодная зима. Трескучий мороз превратил дорожные рытвины в опасные скользкие ловушки, покрытые колким льдом. Храбрость и хладнокровие Морица были достойны всяческих похвал: юноша стоически выносил все тяготы долгого перехода. Однако в Ганновере, когда войска остановились на привал, выяснилось, что ноги у него стерты в кровь, а плечи покрыты жуткими синяками от переносимых тяжестей.

– Довольно, мой мальчик, – обратился к нему фон Шуленбург, – отвагу и пыл вы уже продемонстрировали. А теперь забирайтесь в карету!

Мориц уже хотел было с радостью согласиться, как вдруг увидел на лицах солдат насмешливые улыбки:

– Вы очень добры ко мне, господин, но приказ есть приказ! С вашего позволения, я пойду до конца!

И, стиснув зубы и поудобнее перехватив ружье и ранец, которые, казалось, весили целую тонну, он двинулся дальше под одобрительное перешептывание своих соратников. Этот кошмар продолжался вплоть до Брюсселя, где Мориц, наконец, вышел из состава пехоты и пополнил ряды знаменосцев. Господин фон Шуленбург познакомил юношу со многими влиятельными личностями, в том числе с графиней д’Эгмонт, наследным принцем Гессенским, парой-тройкой генералов и другими важными людьми. Но самым важным знакомством стала встреча с принцем Евгением.

Этот выдающийся во всех отношениях человек стал одной из главных «ошибок» Людовика XIV. Евгений родился и вырос в роскошном Суассонском дворце в Париже. Будучи пятым сыном Эжена-Мориса де Савой-Кариньяна, графа Суассонского, он приходился родственником самому Людовику XIV. Его матерью была Олимпия Манчини, племянница знаменитого кардинала Мазарини, по слухам бывшая любовница самого короля. Мальчик родился некрасивым, слабым и до крайности болезненным, так что родители прочили ему судьбу религиозную, а сам Король-солнце, будучи проездом в Суассонском дворце, даже посмеивался над «маленьким монашком». Вскоре после этого Олимпия оказалась замешана в нашумевшем деле с ядами и была вынуждена бежать в Брюссель. Бабушка выгнала юного Евгения из родного дома, и тот должен был скрываться, не имея средств к существованию. Проникнутый страстью к военному ремеслу и оружию, он вознамерился променять монашескую сутану на армейский сюртук. К слову, Евгений не был так уж одинок: его связывали теплые, дружеские отношения с принцем де Конти. Желая помочь бедному другу, принц обратился к королю с просьбой предоставить Евгению высокий пост в армии, в память о заслугах его славного отца, который всю свою жизнь посвятил служению Франции. Однако король не только никак не отреагировал на эту просьбу, но даже не пожелал встретиться с молодым человеком. Тогда, 26 июля 1683 года, Евгений уехал из страны и нашел укрытие при дворе императора Леопольда, который позволил молодому благородному дворянину служить в армии на добровольных началах. И это было лишь начало его головокружительной карьеры. Людовик XIV презирал и ненавидел молодого выскочку, который, наряду с такой выдающейся личностью, как Тюренн[35]35
  Анри де Ла Тур д’Овернь, виконт де Тюренн (1611–1675) – знаменитый французский полководец, маршал Франции (с 1643 г.) и главный маршал Франции (с 1660 г.). Представитель славного рода Ла Тур д’Овернь.


[Закрыть], стал одним из величайших полководцев своего времени. За свою самоуверенность он заплатил сполна. Евгений служил Габсбургам так же преданно, как некогда его отец служил Бурбонам. Он буквально возродил увядающую империю, вновь обрел большое состояние, восстановил поруганную честь, а его неоценимый вклад в развитие приютившей его страны нашел свое отражение, например, в таком великолепном образце архитектурного искусства, как Бельведерский дворец в Вене…

По прибытии в Брюссель господин фон Шуленбург по достоинству оценил решительность и храбрость своего молодого протеже, однако он все чаще сомневался: уж не слишком ли молод Мориц для суровых военных экзерсисов? И чем больше он думал об этом, тем яснее представлялся ему план дальнейших действий. К тому же, думал он, хоть частица культурного образования еще никому не мешала. Так ему в голову пришла идея записать юношу в иезуитскую школу, однако прежде он решил письменно выспросить дозволения у его матери. Разумеется, Аврора ответила решительным и… довольно эмоциональным отказом. Будучи честной лютеранкой, она боялась, как бы ее сын не пошел по стопам своего отца и не стал католиком:

«Вынуждена отклонить ваше предложение не столько потому, что этой мой сын, сколько из здравого смысла, – писала она генералу. – Не сочтите за бестактность, но не изволите ли вы подыскать Морицу иное обучение? Король до сих пор не высказался насчет религиозной принадлежности своего сына. Думаю, прежде всего он хочет посмотреть, как и в какой стране тот сможет прижиться. Но он страдал, ожидая, что я буду воспитывать его как лютеранина».

Фон Шуленбург возражать не стал и скрепя сердце предоставил Морицу нового учителя, господина фон Штотеррогена, дотошного строгого немца, занятия с которым были ничуть не легче недавнего пешего перехода. Однако генерал фон Шуленбург юношу не покинул, он даже взял его с собой и позволил ему присутствовать на битве при Мальплаке. Несмотря на то что ему было дозволено быть всего лишь простым зрителем, Мориц не удержался и ввязался в бой. Его боевой запал и умение сражаться не ускользнули от бдительного взгляда принца Евгения. Вот почему юноша сидел на пиру в Лилльском дворце и даже удостоился краткой беседы с самим принцем:

– Молодой человек, не стоит путать безрассудство с доблестью!

Но даже это суровое замечание можно было расценивать как похвалу, так что Мориц продолжил веселиться и поглощать еду, вкуснее которой, по его собственному признанию, он не ел никогда в своей жизни. Однако его ждал еще один сюрприз.

Будучи хозяином щедрым и на редкость радушным, принц Евгений любил развлекать своих гостей, а потому приглашал всевозможных артистов, певцов, танцоров и комедиантов. Увы, в истощенном многодневными осадами городе таковых больше не осталось. Тогда он решил продемонстрировать приглашенным изысканные изделия лилльских кружевниц. Сразу же после десерта в залу вошла процессия нарядно одетых девушек. Каждая несла в руке плетеную корзинку, где были красиво уложены разноцветные ажурные ткани. Сначала кружево поднесли принцу, затем его приближенным генералам, а потом – и всем остальным… Все девушки были чрезвычайно хороши собой, но вот одна из них заставила сердце Морица забиться особенно сильно.

У этой восхитительной, хрупкой с виду девушки были темные волосы и большие светлые глаза. На круглых детских щечках играл нежный румянец. Вообще она походила скорее на ребенка, и немудрено – ведь ей было всего двенадцать лет. Однако тело ее уже вполне оформилось, так что стройная волнующая фигурка вызывала ассоциации с только что раскрывшимся цветком. Звали ее Розетта Дюбозан. Она была родом из Турне, где они жили вместе с отцом, братом и двумя сестрами. Ее мать умерла годом ранее, но перед смертью успела закончить великолепный кружевной убор (который стоил ничуть не меньше двух тысяч экю!), который-то как раз и несла в своей корзинке Розетта.

Когда девушка завершила свой круг и направилась к выходу, Мориц не удержался и поспешил за ней. Он нагнал ее в галерее, которая показалась ему несколько сумрачной после ярких огней обеденной залы.

– Мадемуазель, мадемуазель! На одно слово, пожалуйста!

Она обернулась в некотором замешательстве и смущенно улыбнулась этому высокому красивому юноше, который, казалось, был взволнован до крайности:

– Вы хотите купить кружева, месье? Эти я приберегла для Его светлости принца Савойского, но у моей тетушки есть еще.

– Вы живете у тети?

– Да, у нее я учусь плести кружева. Моя мать умерла год назад… Но тетушка – лучшая кружевница во всем Лилле, уж можете мне поверить. Если пожелаете, я могу дать вам ее адрес…

Боже, как же она была прекрасна! Совершенно позабыв о том, что Жан д’Алансон и господин фон Шуленбург рассказывали ему об общении с женщинами, Мориц неожиданно выпалил:

– Я желаю вас! Потому что вы самая красивая девушка, какую я когда-либо встречал. Позвольте мне один только поцелуй!

И прежде чем она успела ответить, он обнял ее за плечи, но ему помешала корзинка, висевшая у Розетты на атласной ленте на шее. Тогда он нетерпеливым жестом сдернул досадную помеху и отшвырнул ее прочь, а затем снова набросился на девушку с горячностью, какой позавидовал бы даже сам его отец Фридрих Август.

До той минуты юный Мориц ни разу за всю свою жизнь не имел контактов с женщинами, так что, ввиду отсутствия достаточного опыта, он решил импровизировать. Но, очевидно, нужные навыки и обаяние были у него в крови, поскольку неумелая попытка обернулась поцелуем, достойным истинного соблазнителя: Розетта обмякла в его объятиях и тихонько застонала. Она тоже до этого никогда не была с мужчиной. А поскольку никто в тот момент не додумался заглянуть в полутемную галерею, мы можем только гадать, чем закончилась эта пылкая встреча. Как бы то ни было, Розетта убежала, не забыв при этом прокричать адрес своей тетушки, а одурманенный ловелас вернулся к себе домой с легкостью в голове и неожиданно приятной тяжестью в теле.

На следующий же день он отыскал нужный дом, который находился неподалеку от цитадели, и взлетел по ступенькам его крыльца. Его приняла служанка и сообщила, что хозяйки дома нет, но Розетта еще никуда не уходила. Пока служанка была рядом, они мирно играли или рассматривали кружева (причем делали это, пожалуй, слишком придирчиво и увлеченно), но стоило ей удалиться, Мориц потребовал продолжения того, что произошло накануне. Увы – служанка постоянно была где-то поблизости, то ходила из кухни в прихожую и обратно, то подолгу стояла в гостиной… Розетта позволила себя поцеловать, да и только. Все дальнейшие попытки Морица предпринять что-либо серьезное были решительным образом отвергнуты. Это было не похоже на Розетту, и Мориц, в полнейшем недоумении, ушел ни с чем. Но тем горше было его разочарование, когда он узнал, что девушка возвращается в свой отчий дом… в Турне!

Но что такое жалкие пять лье для влюбленного солдата, который держится в седле столь же непринужденно, как скачет кентавр? Первый его визит был скорее официальным, однако это позволило ему осмотреть «поле битвы» и выработать стратегический план действий. Дом был достаточно большой, с садом и хозяйственными постройками. Мориц излазил участок вдоль и поперек, словно какой-нибудь фермерский мальчишка, но, наконец, его старания увенчались успехом: он обнаружил за одним из домов тихий уголок, сокрытый от посторонних глаз. И вот в один прекрасный день ему удалось заманить туда свою юную пассию.

«Случилось так, – писал позднее Жан д’Алансон, бывший учитель Морица, а после – его близкий друг и историограф, – что они оба пали жертвой своей невинности…»

Три месяца! Три месяца, полных безграничного, всепоглощающего, безоблачного счастья. Молодые любили друг друга так, как могут любить только дети: нежно, безумно, пылко и немного наивно – и в их возрасте это было вполне естественно. Вот только естество все же взяло свое. Поначалу Розетте периодически становилось дурно, потом у нее стали проявляться неожиданные припадки хандры и даже паники. Скрывать это было уже невозможно. Мориц утешал ее, как только мог, и клялся, что всегда будет заботиться о ней. И начал он с того, что увез ее из Турне.

Заручившись поддержкой фон Шуленбурга, которому Мориц все рассказал (в приватной беседе он ясно дал понять своему наставнику, что Розетта для него дороже, чем сама жизнь), юноше удалось перевезти любимую в Брюссель и там отдать ее на попечение знакомой вдове суконщика. Та пообещала, что будет заботиться о бедняжке, как о своей родной дочери. После этого Мориц вернулся на военную службу, правда, на этот раз он уже не был простым наблюдателем. Война была еще в разгаре, и молодой солдат сражался яростно и достойно…

Не имея ни малейшей возможности навещать несчастную Розетту, Мориц писал ей письма, полные любви и обожания:

«Моя дорогая Розетта, я получил ваше милое, очаровательное письмо, что вы так любезно мне написали; невозможно передать словами, какое волнение испытывал я, когда читал ваши строки, переполненные любовью и лаской. Не сомневайтесь в моих чувствах, прошу вас. Я люблю вас и буду любить всегда! Доверяйте моему слову и своей красоте! Как бы мне хотелось быть сейчас рядом с вами, утешить вас, смахнуть слезы скорби с ваших прекрасных глаз. Я знаю наверняка, что вы скорбите: я почувствовал это в вашем письме, так что я считаю себя не вправе омрачать вашу жизнь своими переживаниями. Но одно я знаю точно: вы не созданы для скорби…»

Увы, орфография письма оставляла желать лучшего – куда ей было до витиеватых мыслей молодого солдата! Сказать по правде, она была просто ужасной, так что, читая эти милые строки, Розетта то и дело широко улыбалась (девушка умела писать гораздо лучше Морица)! Но кто будет обращать внимание на правописание, когда письма эти были для Розетты настоящей отдушиной; равно как и те два раза, когда Мориц все же смог выкроить время и навестить беременную девушку в Брюсселе…

К сожалению, ему так и не довелось присутствовать на самих родах: Фридрих Август срочно вызвал сына в Дрезден. Юный Мориц выехал без промедлений, в сопровождении господина Штотеррогена. Он и подумать не мог, что именно его ожидает…

* * *

В действительности же дело обстояло так: зная о любовной истории Морица, господин фон Шуленбург не предполагал, что она зайдет так далеко. Поначалу он считал, что это была всего-навсего детская влюбленность, не более, но теперь, когда события грозили завершиться неминуемой женитьбой, следовало действовать обстоятельно и наверняка. Поэтому-то он и написал письмо Авроре фон Кенигсмарк.

Прочитав его, графиня едва могла скрыть охватившее ее волнение. Рассказ о первой любви родного сына тронул ее до глубины души. С другой стороны, она как никто другой знала, насколько упрямым в своих решениях мог быть Мориц. Как же это все глупо! Она всю жизнь мечтала о светлом, славном будущем своего сына, но теперь этот мезальянс мог все испортить!

Не колеблясь ни минуты, она отправилась в Дрезден, чтобы предупредить о случившемся Фридриха Августа. Встретившись с ним, Аврора заговорила прямо, без обиняков:

– В сложившейся ситуации только вы можете помешать ему совершить непоправимое.

– Почему не вы? – парировал Август II (незадолго до этого ему удалось на время отбить польский трон у Станислава Лещинского, вынудив того бежать за границу). – Ведь он вас любит, восхищается вами. Вне всяких сомнений, он согласится с любым вашим решением.

– Вовсе нет. И все потому, что он очень похож на вас. Для нас же, для Кенигсмарков, любовь всегда имела первостепенное значение. А я полагаю, он действительно любит эту девушку!

– Будучи четырнадцатилетним юнцом? Вы что, смеетесь?

– О нет, я абсолютно серьезна. Повторюсь, вы единственный, кто сможет помешать этому нелепому союзу.

– И каким же образом, интересно знать? – с деланым любопытством спросил король, но прозвучало это настолько фальшиво, что Аврора мигом вспылила:

– Не считайте меня дурой, Ваше Величество! Я думала, вы куда проницательнее. Тогда скажу вам так: нет ничего зазорного в том, чтобы обыкновенный бастард, у которого нет ровным счетом ничего, кроме родового имени матери, женится на мещанке! И уж совсем в порядке вещей будет, если после этого ему придется влачить весьма посредственное существование вместе со своей благоверной. Однако когда пресловутый бастард…