Текст книги "Эхо Марсельезы. Роман о замках"

Бо-де-Прованс
(Beaux-de-Provence)
Приключение тщеславного трубадура

 
Прощайте, радость и удовольствие,
А с ними беличьи и собольи меха!
 

Пейр Видаль

На высоком отроге Альпилль стоят развалины города, камни которого словно слиты воедино с камнями великолепного замка, продолжающего и прославляющего его. Все здесь покоряет своей величественностью и красотой! Представьте, живописное нагромождение белых мраморных камней и благородных серых скал, а на них под лучами щедрого солнца произрастает дурманящая зелень и полевые цветы! Словно ростра у огромного старинного военного корабля, «нос» замка венчает подобие крепкого волнореза. Покалеченный безжалостным временем и людьми, замок все еще сохраняет достаточно мощи, чтобы можно было себе представить: обитатели, которым он некогда служил пристанищем, были не какими-то мелкими сошками.

«Орлиный род, в котором никогда не было вассалов!» – так выразился Мистраль о сеньорах де Бо, которые и в самом деле на протяжении нескольких веков были лишь чуть-чуть менее могущественными, чем графы Прованские и Тулузские и, в конце концов, чем сами французские короли.

Эта легенда напоминает сказку. Семейство де Бо якобы восходило к королю-магу Балтазару, захватившему некогда побережье Септентриона[12]12
  Септентрион (лат. Septentrion – семь плужных быков) – иносказательно означает «семь звезд» (в созвездии Малой Медведицы, включая главный ориентир всех путешественников – Полярную звезду). В географическом смысле, Септентрион – это полярный регион или северный полярный материк, в существование которого верили в XIV веке (Примеч. пер.).


[Закрыть]. Возможно, отсюда и пошел их девиз, который на первый взгляд может показаться странным: «На удачу Балтазара!» Отсюда же берет начало и их герб, представляющий собой огромную шестнадцатиконечную звезду с серебрянными лучами, чем-то напоминающую рождественскую… Вероятно, это только легенда, но сколько же в ней поэзии и красоты!

Достоверно известно, что в X веке старинный род виконтов Марсельских и Авиньонских распространил свое влияние в нижней долине Дюранса и присвоил себе имя Бау (по названию скалы). Там был воздвигнут необыкновенной красоты замок, самый чудесный, самый мощный из всех замков, какими этот род уже владел. И его мощь стала простираться все дальше и дальше по земле, которая получила название «земля де Бо». Естественно, распространение влияния не могло не встретить сопротивления и не привести к войне. После того как Раймон де Бо сочетался браком с Этьенеттой Прованской, Бо решительным образом начали отстаивать свое право на владение графством Прованским. Герберга (мать Этьенетты и графиня Прованская и Жеводанская) завещала эти владения другой своей дочери Дус (бывшей замужем за Раймоном-Беранже, графом Барселонским). Таким образом, началась война за наследство, длившаяся более ста лет! Но мы не будем останавливаться на ней, а сконцентрируемся на блестящем дворе сеньоров де Бо, окруживших себя людьми «веселой науки». При дворе Бо любой поэт и трубадур мог блеснуть талантом и стать самым лучшим украшением пира. В XII веке разгорелась ярким пламенем война с Барселоной, однако и в это тревожное время представители рода де Бо по-прежнему не могли себе отказать в удовольствии, имя которого – любовь.

В 1164 году в замок де Бо прибыл молодой человек примерно двадцати лет, одетый во все новое и с лютней через плечо. На вопросы, откуда он родом – отвечал, что из Тулузы, сын скорняка и зовут его Пейром Видалем – никто из его новых знакомых не догадывался, что перед ним один из самых знаменитых трубадуров Франции всех времен. Разумеется, в тот момент он еще не был столь знаменит. Пока это был всего лишь черноволосый и худощавый юноша с длинноватым носом (который, впрочем, совсем не портил его симпатичного лица). На его лице сияла улыбка, которую сам Пейр, лишенный излишней скромности, находил вполне подходящей для того, чтобы разбивать женские сердца. И он не ошибался! Самонадеянному пареньку удалось добиться больших побед на нелегком, но таком чудесном пути познания искусства любви.

Примерно через год никому не известный сын мастерового из Тулузы Пейр исполнил свои куплеты на одном из поэтических конкурсов. В результате он был введен в ранг самых почитаемых певцов графини Тулузской, дочери короля Франции Людовика VI и супруги графа Раймона V. Темой его песен стала красота и добродетели графини, и, остановившись в ее дворце, Пейр не увидел ничего предосудительного в том, чтобы продолжить воспевать прелести дамы, которая, достигнув сорока лет, все еще сохраняла женское очарование. Он даже сочинил специально для нее пьесу в стихах, возможно, излишне интимного характера, одна из строчек которой особенно не понравилась графу Раймону:

Благородная дама, когда я созерцаю ваше прекрасное тело, мне кажется, что я вижу сияние Господа.

Последствия не заставили себя долго ждать. Сначала граф расколол лютню о спину «мерзавца», а затем приказал страже схватить его и бросить в погреб, где ужасный палач-сарацин, весь черный и напрочь лишенный любезности, проткнул бедняге язык длинным гвоздем и свернул ему набок нос. После этого Пейра бросили в темницу. Но, по правде говоря, ему не пришлось томиться там долго. Несколько дней спустя гнев графа поостыл, и он выпустил трубадура, посоветовав ему убираться куда подальше. И Пейр поспешил последовать этому совету, тем более что в дорогу он получил увесистый кошелек, тайно протянутый ему чувствительной графиней. Вместе с деньгами он получил от нее и такие строки: «Прощай, мой возлюбленный трубадур. Да приведет тебя Небо на более гостеприимную землю, далеко от меня, увы, так далеко!»

Без колебаний наш трубадур вскочил на коня и помчался в сторону Прованса, чтобы прибыть к Бо, о которых он слышал много хорошего. Ему не терпелось увидеть красоту графини Азалаис и самому убедиться в мудрости графа Баррэ, великого политика, но также еще и поэта, посвященного в оккультные науки.

Прибывшему в Бо трубадуру устроили подобающий прием и ужин, на котором он сразу же отметил про себя, что графиня Азалаис обладает всеми достоинствами, необходимыми для того, чтобы стать его музой. Это и в самом деле была, наверное, одна из самых прекрасных женщин своего времени, и к тому же она была молода – ей было всего двадцать лет. С этого дня Пейр Видаль посвятил себя исключительно воспеванию дивной красоты дамы своего сердца. Его часто можно было увидеть у ног прекрасной владелицы замка, на мягком велюровом ковре, с лютней в руках сочиняющего баллады и рондо, полные любви, и при этом безмерно счастливого от каждой подаренной ему улыбки и от каждого слова благодарности.

Но будучи по натуре человеком тщеславным, как павлин, он малу-помалу начал искать особенное значение в этих улыбках и в нежных движениях руки, иногда опускавшейся на его плечо. Охваченный переполняющими его фантазиями и нежными чувствами, которые он испытывал к молодой женщине, Пейр постепенно убедил себя в том, что его пламенная любовь взаимна. И он часто стал увлекаться мечтами о великой катастрофе, которая позволила бы им остаться вдвоем – графине и ему.

Однажды граф Баррэ объявил о своем отъезде: он должен был отправиться в Бокер, чтобы выступить там судьей на каком-то процессе. Это событие по масштабу не стало той долгожданной катастрофой, однако стало очень удобным случаем. И Пейр начал следить со своей неизменной полуулыбкой за нежным прощанием супругов. Когда тщеславие ослепляет, видишь лишь то, что хочешь видеть, и Пейр принял эту нежность за простое женское лицемерие.

А в полночь он проник в спальню графини. Сердце готово было выскочить у него из груди, но это лишь из-за предвкушения божественных мгновений. Азалаис крепко спала одна под своими пурпурными одеялами. Ее фрейлин не было поблизости, ибо обычно они спали отдельно, чтобы дать возможность горячо любящим супругам насладиться друг другом. Но в тот вечер ни графа, ни фрейлин в комнате не было, и Пейр увидел в этом верный знак того, что его ждали, и стал еще смелее. Склоняясь над спящей красавицей, он принялся целовать ее нежно, затем настойчивее и, наконец, страстно… Увы, ответная реакция молодой женщины обманула его ожидания. Вместо томных вздохов он услышал резкие возмущенные крики и вопли о помощи!

Последствия столь дерзкой выходки Пейр Видаль почувствовал на себе уже на следующий же день: взбешенная и глубоко оскорбленная графиня потребовала его голову. И, странное дело, на этот раз именно мужу пришлось немало потрудиться, чтобы успокоить разгневанную супругу. По мнению благородного графа, способного понять тонкую творческую натуру трубадура, безграничная любовь склонила бедного юношу пуститься во все тяжкие и оказаться в кровати верной жены. Обесчестить благородную даму он не успел, так неужели же за свою пылкую любовь он должен был поплатиться головой? Азалаис немного успокоилась, но все же потребовала, чтобы наглец немедленно убирался. И ветреному фантазеру пришлось уйти.

Баррэ де Бо сочувствовал бедному трубадуру, чей талант он ценил весьма высоко, и снабдил его в дорогу солидной суммой денег. Путешествие поэту предстояло опасное и долгое. Дорога привела его в Святую Землю, где Пейр Видаль имел честь участвовать, сам того не желая, в третьем крестовом походе.

После ряда самых невероятных приключений трубадур стал знаменитым. Он вернулся во Францию в обозе короля Филиппа Августа, который даровал ему в Марселе свободу. И он вновь увиделся с семейством Бо, где с виду мало что изменилось, кроме заметно постаревших лиц. Баррэ радушно принял его, выслушав все его долгие извинения, а у Азалаис даже нашлось для него несколько новых улыбок. И неожиданно он снова влюбился в нее и принялся напевать:

 
Я стану самой веселой из самых веселых птичек,
Если ей угодно будет подарить мне новый
любовный поцелуй.
 

Разве он уже не получил первое предупреждение? Не дожидаясь второго, Пейр благоразумно рассудил, что лучше удалиться по своей собственной воле.

Когда в Провансе принцы Анжуйские сменили принцев Барселонских, сеньоры де Бо последовали за ними завоевывать королевство Неаполитанское, и в этом походе они сколотили себе новое состояние. Но с возвращением королевы Жанны, они снова прослыли возмутителями спокойствия. И это не принесло им ничего хорошего. Прежде чем в 1426 году их род прекратил свое существование, де Бо испытали на себе безраздельную алчность наемных солдат, и особенно – самого кровожадного из них по имени Арно де Серволь, известного как «Протопоп». Присоединившись к короне, сеньория взбунтовалась против Людовика XI, разрушившего замок. А потом, уже при Людовике XIII, Бо присоединились к заговору Гастона Орлеанского…

Но, похоже, после этого неспокойному поместью короля-мага больше ничего уже не угрожало, так как Людовик XIII преподнес его в 1642 году в дар принцам Монакским. Вот и теперь Его Высочество принц Альберт носит титул маркиза де Бо. Замок был реконструирован, и теперь там каждую Рождественскую ночь появляются провансальские пастухи, церемонно приносящие живого ягненка к ногам младенца Иисуса.

ЧАСЫ РАБОТЫ

Замок открыт весь год во все дни.

Весна с 9.00 до 19.30

Лето с 9.00 до 20.15

Осень с 9.30 до 18.00

Зима с 10.00 до 17.00

http://chateau-baux-provence.com/fr/home

Бруаж
(Brouage)
Ссылка Марии Манчини

Вы меня любите? Ах, сир… Вы – король, а я уезжаю!..

Мария Манчини

Бруаж, по правде говоря, не является замком. Скорее, подобно Блэю, он представляет собой одно из средневековых укреплений, которые некогда скрывали в себе гарнизон, жилые дома и даже монастыри. Это античная крепость, чья мощь удваивалась благодаря прилегающему к ней стратегически важному морскому порту. Но с течением веков море отступило, и теперь стены Бруажа, окаймленные молодыми вязами, возвышаются лишь над ничтожными рвами да высохшим болотом. В самом деле, что делать с портом, в котором больше не плещется вода? Бастионы, несколько маленьких улочек, церковь и дом, которые посещают любители истории и романсов – вот и весь Бруаж! Сегодня он предстает пред нами в своем одиночестве и неповторимом очаровании старины.

Однако летом 1659 года он был совсем другим! Одним летним вечером незадолго до захода солнца большая дорожная карета с эскортом устремилась в Королевские ворота. Легкая шторка скрывала от любопытных глаз даму и трех девушек, две из которых были совсем молоденькие. Непосредственные и обаятельные, как все истинные итальянки, они наслаждались путешествием, которое находили весьма забавным. Их запыленная карета, запряженная четверкой разгоряченных лошадей, остановилась перед красивым домом, в котором раньше располагался монастырь Реколлетов[13]13
  Реколлеты («созерцатели») – течение в монашестве, в обязательном порядке требующее от монаха жизни созерцательной, а не деятельной, т. е. выступающее против занятий ручным трудом, проповедей и т. п. Францисканские реколлеты образовали в 1592 году особый орден, члены которого должны были не употреблять ни мяса, ни любой вареной пищи и проводить время в абсолютном молчании и созерцании (Примеч. перев.).


[Закрыть]. Лакеи еще не успели опустить подножку кареты, а хорошенькая темноволосая девочка уже спрыгнула на землю и, оглядевшись вокруг, даже и не подумала скрывать разочарования, охватившего ее.

– Неужели мы в самом деле будем жить здесь?

– Если это будет угодно Его Преосвященству, – ответила важная дама. – Вам не будет здесь так уж плохо, дитя мое. Морской воздух пойдет вам на пользу…

Говоря это, она протянула руку, чтобы помочь старшей из девочек спуститься. Но вместо ответа Мария Манчини разрыдалась. Она только сейчас начала понимать, что оказалась в ссылке. Она была безжалостно выдворена из столицы своим дядей, кардиналом Мазарини, по одной из самых невероятных причин: она всем сердцем любила молодого короля Людовика XIV и была им любима. Настолько, что он хотел сделать ее королевой Франции…

Несколько месяцев назад, когда молодой король нанес ему визит с целью сообщить, что намерен жениться на его племяннице, Мазарини едва не лишился чувств. Он был ошеломлен, изумлен и, возможно, польщен. Но только на мгновение. Ибо в следующий миг интересы политики снова одержали верх, и он решил во что бы то ни стало воспрепятствовать планам короля. Наспех принятое решение Людовика XIV противоречило его собственной политике.

В самом деле, посол Испании Пимантель, находившийся в то время в Париже, приехал с важной дипломатической миссией: провести с Мазарини переговоры, касающиеся свадьбы короля и инфанты Марии-Терезии. Прервать диалог двух стран означало бы развязать войну, ибо король Филипп IV никогда бы не простил того, что его дочь отвергли в пользу какой-то безродной маленькой итальяночки. Итак, когда головокружение от внезапно открывавшихся перспектив прошло, словно сладкое искушение, Мазарини осознал, что снова придется брать дело в свои руки. Он тут же изложил королю свое мнение:

«Будучи назначенным вашим отцом-королем, а также вашей матерью-королевой наставником Вашего Величества, служа вам верой и правдой, я не желаю использовать откровенное признание, которое вы только что сделали мне из слабости. А также я не имею намерения злоупотреблять авторитетом, которым по праву обладаю на ваших землях. Но я крайне расстроен тем, что вы собираетесь поступить так, как велит вам сердце, но совершенно не так, как полагается при вашем могуществе, ответственности и вашей славе. Будучи опекуном своей племянницы, я скорее заколю ее, чем позволю себе наблюдать, как она возвысится и погубит страну таким предательским образом…»

Это была лишь первая схватка, так как, разумеется, влюбленного Людовика эта пламенная речь не убедила. Он обратился к своей матери, умоляя ее дать ему счастье, о котором он так просил. Но как бы нежно Анна Австрийская ни любила своего сына, она, будучи истинной королевой, не позволила себе уступить. Она разговаривала с ним по-мужски решительно и откровенно. Если Людовик разорвет обязательства перед Испанией, война будет неизбежна, и тогда народ Франции, которым он только начал править, не возблагодарит его за то, что он погрузил его во мрак нищеты и лишений.

Но, как и Мазарини, королева лишь напрасно теряла время. Ни один довод не способен был победить страсть Людовика. Мария Манчини поддерживала его и вселяла надежду на будущее, а как она умела вдохновить! Ради нее он готов был даже отказаться от короны.

У кардинала было не больше шансов, когда он решил образумить свою племянницу. Надменная, лукавая, уверенная в себе Мария начала открыто насмехаться над своим дядей. Ведь он был всего лишь министром, тогда как она, возможно, очень скоро станет королевой. И какое тогда значение имеют его слова и интриги? Тогда Мазарини, которого было практически невозможно вывести из себя, разозлился. Пока он жив, поклялся взбешенный кардинал, Марии не удастся надеть на себя корону великой Франции, служению которой он посвятил всю свою жизнь. Скорее он предпочтет убить строптивую девчонку! А пока она не прекратит поступать наперекор его планам, он сошлет ее куда подальше. Итак, решено. Пока двор готовится к поездке в Сан-Жан-де-Люз, где королю предстояло встретиться с инфантой, Мария отправится в Бруаж вместе со своими сестрами Гортензией и Марией-Анной, в сопровождении гувернантки мадам де Венель…

Мария поздно спохватилась, что зашла слишком далеко и что влияние ее дяди очень сильно, если не безгранично. В слезах девушка поспешила броситься в объятия короля и умоляла его спасти их обоих, но молодому королю было хорошо известно, какую власть имеет кардинал над своими племянницами-сиротами. Это была незыблемая отцовская власть, которой испокон веков были наделены главы традиционных итальянских семей. Шансов у влюбленных не было. Оставалось лишь покориться… на какое-то время.

На следующий день, 22 июня, Людовик, не стесняясь своих слез, проводил Марию до кареты, которая ждала ее во дворе Лувра. Не говоря ни слова, девушка поднялась в карету, а затем, когда подавленный предстоящей разлукой принц вплотную подошел к дверце, чтобы увидеть ее еще хотя бы раз, она со злостью произнесла:

– Ах, сир! Вы – король, вы плачете… а я уезжаю!

И когда он в ответ лишь безнадежно вздохнул и склонил голову, она выкрикнула ему из окошка:

– Я брошена…

В карете, уносящей ее в Бруаж, Мария вместе с насмешницей Гортензией и равнодушной Марией-Анной начали взывать к смерти в полный голос и с неистовством, присущим ярым католикам. В результате ей удалось сказаться больной, и необходимо было остановиться в Нотр-Дам-де-Клери, в нескольких лье от Орлеана. В действительности же она ждала письма от короля, но письмо пришло к ней только в Амбуаз, так как безжалостный кардинал распорядился, чтобы путешествие продолжилось…

Потом последовали и другие письма. Между двумя влюбленными установилась переписка, доставившая немало хлопот гонцам и мушкетерам. В Бруаже Мария плакала, писала, гуляла, вновь писала и вновь плакала. Со своей стороны, Людовик также не стремился внести в свою жизнь больше разнообразия. И весь этот обмен корреспонденцией закончился тем, что в очередной раз привел Мазарини в бешенство. Он вынужден был включиться в переписку и, в свою очередь, написал королю:

«По многим веским причинам, сир, было бы весьма кстати, если бы вы прекратили свою переписку с некой известной нам двоим особой. Так как это действительно необходимо, всем сердцем я молю вас об этом…»

Но ничего не изменилось. Переписка продолжилась. И Анна Австрийская, устав от слабоволия своего сына, пришла к героическому решению: она разрешила влюбленным увидеться еще раз и отдала приказание Марии и ее сестрам присоединиться ко двору в Ла-Рошели.

Их встреча длилась более трех часов. Мария воспользовалась этим, чтобы разжечь страсть Людовика. Она целовала, и ласкала его, и клялась: если он хочет, он получит ее всю, но только после свадьбы. Она не из тех, кого делают своими любовницами! И Людовик капитулировал. Пусть она еще совсем немного потерпит… Ах, если бы он мог! Терпение! У великодушной Анны Австрийской оно закончилось раньше, чем у влюбленных. Она снова отослала бесстыжую девчонку в Бруаж с запретом выезжать оттуда.

Мария исполнила волю королевы, однако поток писем не прекратился. Как знать, может быть, королю удастся подчинить своей воле двор? Но надежды девушки потерпели крушение, когда зимой она узнала о том, что маршалу де Грамону было поручено официально просить руки инфанты…

Будучи по-прежнему безнадежно влюбленным в Марию, Людовик все же внял голосу разума и в интересах своей страны покорился Мазарини. В самом деле, кардинал пригрозил ему, что в случае отказа жениться на Марии-Терезии он подаст в отставку и немедленно увезет своих племянниц в Италию. На этот раз Людовик XIV был побежден. Он понял наконец, что значит быть королем.

С этого момента все было решено. В то время как юный король готовился к женитьбе на испанской принцессе, Мария Манчини и ее сестры получили разрешение вернуться в Париж. Мария дала знать своему дяде, что готова выйти замуж за человека, которого он выберет для нее. И им стал Лоренцо Колонна, герцог ди Тальякоццо, принц ди Паллиано и ди Кастильоне, коннетабль Неаполитанского королевства, с которым она, впрочем, никогда не обретет счастья.

После своей свадьбы Людовик XIV в сопровождении нескольких приближенных приехал в Бруаж, чтобы провести там ночь. Спал он, безусловно, в постели своей возлюбленной Марии, и они провели остаток ночи на берегу моря, оплакивая горькими слезами свою тяжкую участь…

Поддержав короля в минуту счастья и печали, замок Бруаж снова погрузился в спокойный сон, лишь изредка вспоминая былые славные деньки. И особенно тот день, когда именно в нем на свет появился Самюэль де Шамплен, человек, посвятивший всю свою жизнь Канаде, исследованиям Акадии и реки Святого Лаврентия, основавший Квебек и создавший то, что на протяжении многих столетий потом будут называть Новой Францией…