Текст книги "Маков цвет"

Действие второе

Конец декабря 1905 года

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

Арсений Ильич.

Наталья Петровна.

Соня.

Бланк.

Евдокимовна.

Петр Петрович Львов.

Борис, сын его, поручик гвардейского полка, нервный, озабоченно-рассеянный.

Доктор Чижов, военный врач, подчиненный Львову, выхоленный, самодовольный.

Котков, военный фельдшер.

Дорофеев, денщик. В генеральском сюртуке, без погон и светлых пуговиц.

Денщики, вестовые.

Действие происходит в казенной квартире Львова, в Петербурге.

Маложилая комната в казенной квартире, не то одна из гостиных, не то читальня. Утро. На столе лекарства, вообще склад лечебных вещей, которые не хотят держать в комнате больного. Налево дверь в комнату, где лежит Андрей. Перед дверью ширма.

Явление первое

Соня, затем денщик Дорофеев.

Соня выходит из комнаты больного, в белом фартуке. Голова повязана белым платком, как у сестры милосердия. Копошится у стола. Смотрит спиртовую лампу. Звонит в электрический звонок. Приходит денщик.

Соня. Принесите спирту. (Соня приготовляет шприц. Денщик возвращается со спиртом.) Генерал дома?

Денщик. Так точно.

Соня. У него есть кто-нибудь?

Денщик. Полковник Павловский с докладом.

Соня. Давно?

Денщик. Да уж с полчаса.

Соня. Вот что, Дорофеев. Как только приедет доктор, доложите генералу.

Денщик. Слушаюсь. (Уходит.)

Соня идет к больному. Некоторое время сцена пуста. Входит Бланк.

Явление второе

Бланк, потом Соня.

Бланк ходит взад и вперед по комнате. Останавливается у дверей больного, прислушивается. Наконец, стучит в дверь. Оттуда голос Сони: «Сейчас». Затем выходит Соня.

Бланк. Ну что, как?

Соня. Плохо. Страшный упадок сил. А доктор нейдет. Да ничего он сделать не может. Бланк. Он в памяти?

Соня. Всю ночь не спал. Сказал, что хочет видеть папу и маму. С тех пор, как вчера утром привезли, только и беспокоился, как бы они не узнали. Все шутил, говорил, что нынешние пули не ядовитые. А ночью сразу перемена.

Бланк. А доктор-то что говорит?

Соня. Да я уж знаю. Вижу, что плохо. Ведь сколько раненых-то на моих руках перебывало.

Бланк. Я всегда этого боялся, Софья Арсеньевна. Это легко было предвидеть. С тех пор, как он от вас уехал, ясно было, что он может этим кончить. Тяжело, очень, но у вас есть мужество. Я верю, что вы и не то еще перенесете.

Соня. Мы с вами много говорили об Андрее, вместе чуяли беду, но ведь от этого не легче.

Бланк. Я любил Андрея… Сила-то какая безрезультатно гибнет… Эх. просто сдерживаться трудно иногда, негодование так и подступает… Ну… да надо владеть собою…

Соня. Вы говорите… безрезультатно; какое жестокое слово. А мы-то? Если уж Андрей погиб даром…

Бланк (живо). Я этого не говорил. Он погиб даром в том смысле, что не успел сделать всего, что мог бы…

Соня. Все равно. Но если Андрей не то сделал, то мы-то, ничего не делающие, глядящие на это, мы-то что? Я-то что? Да как мы смеем? Боже мой, Боже мой! Бланк, мне кажется иногда, что я с ума схожу. И теперь, здесь, этот умирающий… Он мне говорил в последний раз… я помню… помню… Звал меня. Ну, я не пошла. У себя осталась. А Борис не остался. Тоже поехал… Туда же, куда Андрей… Только Борис, только Борис… вы понимаете?

Бланк. Я-то понимаю, а вот вы еще недавно этого не понимали. А уж раз поняли, так здесь не останетесь. Может быть, и не совсем туда уйдете, куда вас Андрей звал. Туда, может быть, и не надо. Там много истерики, много романтизма. А вот на трезвую повседневную борьбу – это другое дело. Здесь-то, во всяком случае, не останетесь, Андрей вам не простил бы этого.

Соня. Да, да, не простил бы. Милый, светлый… Трудно мне, Бланк, не оставляйте меня.

Бланк. Возьмите себя в руки. Не надо нервов теперь. А что Андрей вот здесь-то оказался… Это действительно фальшь какая-то.

Соня. Ложь это, ложь страшная! Ну, я не буду, вы правы. Надо быть спокойнее. Надо с твердостью. (Помолчав.) Пойдемте к нему. (Уходят к больному.)

Явление третье

Генерал и доктор.

Доктор. Это бывает. Ведь когда стреляют, об асептике не думают. Хотя нынешние пули, благодаря никелевой оболочке, дают рану довольно чистую, не рваную, а все-таки ни за что ручаться нельзя. Да у него верхушка легкого задета.

Генерал. Мое-то положеньице, Чижик дорогой, каково. Ведь он слово с Бориса взял, чтоб ничего матери не говорить. Вот уж сутки он у нас, а ни сестра, ни Арсений Ильич ничего не знают. Соня им что-то наврала, сказала, что у подруги в Царском.

Доктор. Так-с. А скажите, ваше превосходительство, ему первую повязку скоро наложили?

Генерал. Где уж! Сын сам видел, как он упал. Да пока извозчика добыл, пока что, пока доктор приехал, часов шесть добрых и прошло.

Доктор. Так-с. Еще счастливая случайность, что Борис Петрович сразу узнал кузена. Так-с. Ну поглядим. Вчера он был хорош и температура невысокая. Не следовало его привозить только. Лучше бы в Москве оставили. Переезд ему пользы не принес.

Генерал. Ну что ж теперь говорить. Умолил Бориса. На Пресне это было. Тоже и Бориса-то положение неудобное. К себе повез, а вечером сюда. Да ведь с какими трудами. Со служебным поездом. Поезда ведь не ходят. Спасибо полковому командиру. Ради сестры все устроил.

Доктор (дискретно смеется). Да, все ж как-никак офицер бунтовщика вез. Ну, да дело тут кровное… Только вот, ваше превосходительство, не знаю, как еще обернется. Первая повязка иной раз весь роман решает. Нельзя ли нам Софью Арсеньевну вызвать?

Генерал. Что? Вы думаете плохо? Мы сейчас ее. (Идет к двери, но Соня сама выходит.)

Явление четвертое

Те же и Соня.

Доктор. Ну, как дела? Я сейчас, вот только обогреюсь, а то с холоду.

Соня (генералу). Дядя, он хочет, чтоб дали знать… чтоб папа с мамой приехали.

Доктор. Вы инъекцию сделали? Пульс какой?

Соня. Плохой. Зайдите к нему.

Генерал. Хочет? А как ему?

Соня (доктору). Пойдемте.

Явление пятое

Генерал, потом Борис.

Борис. Андрею хуже?

Генерал. Да вот, Чижик пошел… Говорит, не следовало привозить из Москвы. А главное, сегодня сам отца с матерью пожелал…

Борис. Пожелал? Как же это? Значит, предупредить надо? Что это, Господи! Да неужели умирает?

Генерал. Постой, погоди. Сейчас вот Чижик… и Сонечка выйдет.

Борис. А Соня что? И кто там? Бланк этот там?

Генерал. Не знаю я, должно быть, там.

Борис. Вы думаете, папа, умрет?

Генерал. Да отвяжись ты. Ничего я не думаю.

Борис. Я вез его, папа, я тоже ничего не думал. То есть не то, что умрет или не умрет, а что это так все ужасно выйдет. Я даже объяснить не могу, но вы сами, папа, должны чувствовать…

Генерал. Да про что ты?

Борис. А про то, что, кажется, я достаточно видел Соню сестрой милосердия, и вместе мы тогда были, а теперь она точно пленная в неприятельском лагере, за своими пленными ухаживает…

Генерал. Да какая же она пленная?

Борис. Ну, нелепость какая-то выходит, я и говорю – нелепость. А теперь еще умрет Андрей… Разве мы тут виноваты? Что же мне его – не подбирать было? не привозить? Да уж если так, если кого-нибудь обвинять…

Генерал. Никто никого, дружок мой, не обвиняет. Все виноваты. Ты успокойся. Соне тяжело. А чья где вина – не нам разбирать…

Борис. Не нам? А кому же? Ну, в Мукдене война, ужасы… Ну, там не до разборок, а просто мы все тупым безумием обезумели. Сумасшедшие много могут вынести; больше здоровых. И отлично. А теперь ведь не Мукден… Не обезуметь же.

Генерал. Я под Мукденом не был, а что тут у нас почище Мукдена завелось – этой иной раз и придет в голову. Пустяков я этих о безумии знать не хочу, поменьше рассуждать бы следовало. Все равно ни до чего не рассуждаешься.

Борис. Нет, я не могу. Пусть она лучше прямо скажет, что думает…

Генерал. Да ничего она не думает. Не до того. Тут брата спасать надо. Да и кто тут что понимает? На то уж пошло, что никто не знает, куда ему кинуться. Вот все Япония, Япония; а тут, брат, без всякой Японии, одна Россия, не Россия, а вулкан какой-то. Ну и пляши, правой ли, левой ли ногой, после разберут.

Борис. Нет, Соня должна бы понять, как мне тяжело.

Генерал. Да говорят тебе, не до того ей. Тут я раздумываю, как наших предупредить, а ты все Соня да Соня. Объяснились бы раньше. Ведь не моя она невеста. Твоя.

Входит доктор.

Явление шестое

Те же и доктор.

Генерал. Что, есть надежда?

Доктор. Да как сказать, головы терять нечего. У меня был такой случай в полку. Помните, ваше превосходительство, дуэль графа Зарайского? Я на телефон. Надо фельдшера вызвать. Кислороду добудем, мускусу. Главное, поддержка сил. (Уходит.)

Явление седьмое

Те же без доктора.

Генерал. Боря, а я поеду. Что же Соня? Надо бы посоветоваться, обрисовать положение.

Входит Соня.

Явление восьмое

Генерал, Борис, Соня.

Соня. Как, доктор уже ушел?

Борис. Нет, он у телефона.

Генерал. Так что ж, Соня, мне ехать?

Соня. Да, дядечка, конечно, и скорей, сейчас же.

Генерал. Голубчики, надо обсудить. Репетичку сделать, как говорить. Я уж не знаю, Боря, не ехать ли тебе со мной? Как объяснить, что Соня у нас ночевала, а мы ничего не говорили?

Соня. Нет, Боре лучше не ехать. Маме вы прямо скажите все как есть – она поймет. А вот за папу я боюсь, вы с ним поосторожней.

Входит доктор.

Явление девятое

Те же и доктор.

Доктор. Сейчас все будет. Софья Арсеньевна, вы уж мне тоже помогите. Надо действовать энергично.

Соня. Ах, доктор. К чему теперь ваша энергия? Ведь ясно же, что конец. У меня в Мукдене на руках умер один солдатик. Совсем так. Теперь не в ваших мускусах дело, а в том, чтобы он умер, как следует.

Доктор. Что вы, погодите еще хоронить. (Уходит к больному.)

Явление десятое

Те же без доктора.

Соня. Ну, дядя, поезжайте.

Входит денщик.

Явление одиннадцатое

Те же и денщик.

Денщик. Ваше превосходительство, вас к телефону требуют.

Генерал. Кто, что, откуда?

Денщик. Из штаба округа. Так что писарь штабной говорит, что, кажись, на Путиловском неладно.

Генерал. Ах, Господи, Господи! Ведь мне же ехать надо. Вот что, Дорофеев. Вызови сейчас же ко мне генерал-майора Андреева. А со штабом я потом сам поговорю. Живо! Чего стоишь, дубина! Ну, до свидания, милые. Соня, поцелуй меня. Христос с тобой, ненаглядная. Чижика не отпускайте. Боря, ты за Соней присмотри. Ну, Господи благослови, Господи благослови, Господи благослови. (Три раза крестится, уходит.)

Явление двенадцатое

Соня и Борис.

Борис. Значит, он умрет?

Соня. Да.

Борис. Ну зачем это, к чему это? Знаешь, Соня, под Мукденом лучше было. Мы были там не виноваты. Да и японцы, хоть люди-человеки, а все-таки враги. Понимаешь, Соня, понимаешь, я не могу так. Помнишь, когда мы вернулись, мы на что-то надеялись, думали, что все эти ужасы впрок пойдут. Начали о своем счастье думать. Думали, право имеем, заслужили. И вот – все спуталось… Соня, Соня, это кошмар какой-то!

Соня (с усилием). Борис, оставь меня. Оставь разговоры. Андрей умирает. Я не могу, не желаю думать о нас с тобой. Прошу тебя, без надрывов. Я хочу тишины. Имею я право хоть тишины от тебя требовать!

Входит фельдшер с подушкой кислорода и пакетами.

Явление тринадцатое

Те же и фельдшер.

Фельдшер. Меня господин доктор Чижов вызвали.

Соня. Да, да, Котков. Мы вас ждем.

Фельдшер. Так что, Андрею Арсеньевичу хуже?

Соня. Да, плохо, очень плохо.

Соня с фельдшером идут к больному. Борис остается некоторое время один. От больного выходит Бланк.

Явление четырнадцатое

Бланк и Борис.

Борис. А, это вы. Можно к Андрею?

Бланк. Погодите лучше. Вот Софья Арсеньевна выйдет. Ее спросите.

Борис. Он говорил о чем-нибудь с вами?

Бланк. Мало, все больше молчал.

Борис. Нет, а обо мне говорил?

Бланк. Не говорил. (Молчание.)

Борис. Я все-таки пойду к нему.

Бланк. Как хотите. Только там и без того теперь народу много. Кроме того…

Борис. Что?

Бланк. Ах, да поймите сами. Ведь тяжело же ему видеть военный мундир…

Борис. Мундир? Это еще что? Кажется, я…

Бланк. Да вы не волнуйтесь. Положение фальшивое, глаз закрывать нечего. Но будем же сохранять уважение к тому, что происходит. Софью Арсеньевна…

Борис. Что Софья Арсеньевна? Это кто, вы или она находит, что я не сохраняю какого-то уважения, что я не должен видеть брата умирающего, что, наконец, я…

Бланк. Да это здравый смысл вам должен самому подсказать. А вы, я вижу, в своем роде тоже романтик. Не поздравляю вас. Впрочем, я параллелей не провожу. Чем бы вы там ни были, это ваше дело. Мне-то что.

Борис (подходя к нему). Послушайте. Я хотел… Вы, кажется, не злой и не глупый человек.

Бланк. Благодарю вас.

Борис. Я ваших намерений не знаю… Я вас совсем почти не знаю. Но я вас прошу объяснить мне…

Бланк. Ничего я объяснять не стану, при чем какие-то мои «намерения» – не понимаю, и вообще, я уже сказал вам, что это не мое дело. Казалось бы, так все просто, а вы требуете, чтобы я вдавался с вами в какие-то психологии Говорите с Софьей Арсеньевной, если вам что-нибудь еще непонятно. Думаю, однако, и ей не до разговоров.

Борис. Вы в моем доме. И я вас покорнейше прошу… О Софье Арсеньевне…

Бланк. Ну, бросьте эти тонкости. Не ко времени. Я человек трезвый и простой. А что я в вашем доме – очень жаль. Да ничего не поделаешь. Жизнь и не такие шутки шутит, впрочем, я лично ничего против вас не имею. Оставьте только меня в покое.

Борис. Лично ничего? Скажите пожалуйста. Я не знаю, что вы там имеете, чего не имеете, я обратился к вам по-человечески, а вы… кажется… пользуетесь случаем, что я вас не могу поставить на свое место, что я не могу…

Бланк (отходя). Эк, ведь тоже, «по-человечески»! Не могу, не могу… (Громче.) Да образумьтесь, вы. Это уже не романтизм, а неврастения какая-то. Софья Арсеньевна идет…

Явление пятнадцатое

Те же, Соня и доктор.

Соня. Да, да, доктор. Вы идите по вашим делам, а в случае чего я вас вызову.

Доктор. Да я через час назад. Не забудьте номер телефона: семьдесят два – пятьдесят три. Фельдшер пусть меня подождет. До свидания.

Доктор уходит. Борис его тупо провожает до двери. Соня отводит Бланка на авансцену.

Явление шестнадцатое

Те же без доктора.

Соня (Бланку). Бланк, милый, поезжайте-ка и сожгите все. Он беспокоится. Да не думайте на конке ехать. Возьмите извозчика и возвращайтесь скорее. Он еще все про какого-то товарища Александрова спрашивал.

Бланк. Знаю. Я и его извещу. (Уходит.)

Явление семнадцатое

Соня и Борис.

Борис. Соня, послушай. Мне надо тебе сказать… Ты другая, ты ко мне переменилась. Ты меня больше не любишь…

Соня. Борис, Андрей умирает.

Борис. А я не умираю? Разве ты не видишь, что все для меня рушится? Я думал, ты меня поддержишь. Ты одна могла бы помочь мне, а ты…

Соня. Что я?

Борис. Если бы ты любила меня, ты поняла бы, что я не виноват, что иногда человеку нет выхода, нет!

Соня. В чем ты оправдываешься?

Борис. Я не оправдываюсь вовсе. В чем мне оправдываться? Его в тюремную больницу хотели везти. Я его чуть не с силой отбил, а тут Бланк уверяет…

Соня. В чем он тебя уверяет?

Борис. Да вот, что Андрей меня видеть не хочет, что ему мой мундир противен. А я знаю, что перед Андреем я не виноват. Может быть, Бланк в тысячу раз больше перед ним виноват. Но ты ничего не видишь. Ему-то ты все прощаешь.

Соня. Борис. Ты в психопатии. Об этом потом, потом. Не думай же все время о себе.

Борис. Ах, Соня, Соня. (Пауза.) Так я… Пойду к Андрею?

Соня. К Андрею? Нет.

Борис. Значит, он прав? Этот Бланк прав? Значит, ты думаешь, как он? Да ведь это безумие, да ведь все с ума сошли; или я, что ли, с ума сошел? Брат умирает, а я войти к нему не могу? Я о его жизни, как о своей, заботился, я…

Соня. Благодарю тебя за твои заботы. Вместо улицы он умирает спокойно, при нас, хоть и в чужом доме. Благодарю тебя.

Борис. В чужом… Соня!

Соня. Да. И это мой брат умирает, мой, а не твой. Я для тебя, ради тебя говорю «не твой». А если твой, если ты на своего брата мог…

Борис. Ты пустишь меня к нему! Я должен идти к нему! Ты не смеешь. Это бесчеловечно, это жестоко – то, что ты говоришь…

Соня (становясь перед дверью). Нет. Ты к нему теперь не войдешь.

Борис стоит некоторое время молча, затем уходит в дверь направо. Соня садится в кресло и сидит застывши. Пауза. Выходят из средней двери Арсений Ильич, Наталья Петровна и генерал. Соня целует мать, затем отца.

Явление восемнадцатое

Арсений Ильич, Наталья Петровна, генерал и Соня.

Наталья Петровна. Где он?

Соня молча идет с ней к больному. Оттуда бочком выходит фельдшер и затем уходит совсем.

Явление девятнадцатое

Арсений Ильич и генерал.

Генерал. Погоди, Арсений, не сразу. Он слишком слаб.

Арсений Ильич. Да, да. Вот до чего, Пьерушка, дожили.

Генерал. Ну ничего. Даст Бог, еще оправится.

Арсений Ильич. Ну, а что же доктор? Да отчего же не вызвать профессора Вельяминова? А? Надо действовать.

Генерал. Нет, я Чижику верю. Он виды видал, да и все-таки свой человек. Главное горе – первая повязка. Не скоро наложили. Да и перевозить, говорит, не следовало. Ну, а что же было Борису делать, не оставлять же его в Москве?

Арсений Ильич. А где ж он, Боря-то?

Генерал. Да не знаю, тут все был, мы его позовем.

Арсений Ильич. Повидать бы его, расспросить хорошенько, поблагодарить… Соня-то, значит, тут была, а мы думали – в Царском.

Генерал. Соня молодец. Я на нее не нарадуюсь.

Арсений Ильич. Да, да, она у нас молодец. (Помолчав.) Пьерушка!

Генерал. Что?

Арсений Ильич. Да вот, что ж это, а? Неужели он… погибнет? Ведь не может же быть, а? (Плачет, скрывая сморканьем.)

Генерал. Ну что ты. Ну! Ничего. Ну, Бог милостив.

Арсений Ильич. Ведь как исстрадались-то мы за него. Ведь знаешь, как ушел он тогда – так и пропал, так мы ничего и не знали. Тут московское восстание это безумное, ну понимаешь, все время невольные ассоциации мысли… Часа не было, когда бы Андрея я вот тут (хлопая себя по груди) не чувствовал. Ты понимаешь, Пьерушка, а? Ведь я отец. И вот-таки обрушилось несчастье…

Генерал. Ну, что ты уж так… А времена – действительно… И надо же, чтоб Борис натолкнулся. И знаешь? Борис, как его привез, – точно сам не свой, мне даже это не нравится. Извинения какие-то, оправдания, что такое? Уже из вагона вышел, тогда, как Андрея привез, просто лица не было. Надо больного на носилки укладывать, а он сразу о Соне, что она, да как она. Любит уж он ее очень. Ну-с, приехали домой, а нас уже тут Чижик ждет, фельдшер и все такое. Андрей спокойный был. Светлый. Все просил вам не говорить. Как выздоровлю, говорит, сам к ним здоровый пойду.

Арсений Ильич. Говорил это? Так и говорил «сам пойду», а?

Генерал. Все время твердил. Ну, Соню выписали. Уж это я настоял. Да, Арсений, старая я собака, а и то растерялся, пиковое положение.

Входит денщик.

Явление двадцатое

Денщик. Ваше превосходительство. Генерал Каменский вас к себе просит.

Генерал. Сейчас. Вот что. Позови Бориса Петровича.

Денщик. Слушаюсь. (Уходит.)

Явление двадцать первое

Генерал и Арсений Ильич.

Генерал. Измотался я совсем с этой охраной… Надо рапорт подать, чтоб освободили.

Арсений Ильич. Ну, и что ж потом? Когда же Андрей нас к себе потребовал?

Генерал. Сегодня ночью. Да я же тебе рассказывал.

Арсений Ильич. Да, да, рассказывал.

Входит Борис.

Явление двадцать второе

Генерал, Арсений Ильич, Борис.

Борис. Здравствуйте, дядя. (Целуются.)

Арсений Ильич. Спасибо тебе, дорогой, спасибо, родной. (Плачет.)

Генерал. Ну, Арсений, подбодрись. Так нельзя. Как же ты с таким лицом к Андрею?

Арсений Ильич. Я ничего. Я сейчас. Да, да. К Андрею. (Идет к больному, вытирая глаза.)

Явление двадцать третье

Генерал и Борис.

Борис. Как тетя?

Генерал. Ничего, молодцом. А меня совсем затеребили. Сейчас генерал Каменский за мной послал. Я хочу рапорт подать. Не до того.

Борис. Конечно, конечно.

Входят Евдокимовна и Анна Арсеньевна.

Явление двадцать четвертое

Генерал, Борис, Анна Арсеньевна, Евдокимовна.

Генерал. Ну, вот и старая с Анютой. Живо слетала. Посидите пока, милые, вы с холоду. Я сейчас вернусь. На одну минуту только. (Уходит.)

Явление двадцать пятое

Те же без генерала.

Евдокимовна (запыхавшись). Я Анютеньку на крыльце только-только застала. Да где ж он? Где голубчик-то наш белый? Куда его положили-то? (Идет, суетясь, к дверям налево.)

Борис (удерживая ее). Нет, няня, что вы, погодите. Ведь вы с холоду, присядьте.

Анна Арсеньевна. Да Боря, ты мне объясни, откуда? что такое? Я решительно ничего не знала, вдруг вижу – няня. Едем сюда, расспрашиваю, говорит, Андрея при смерти нашли на улице… Это невероятно, и вообще…

Евдокимовна. Ох, Борюшка, уж я теперь пойду. Я его не простужу. Вон и руки теплые. Измучился он небось, голубчик!

Борис. Сейчас, няня, сейчас.

Анна Арсеньевна. Да отчего он у вас, Боря? А мама где? А папа? И вообще… Да что ты молчишь, Господи, какой ты невыносимый!

Входит Арсений Ильич.

Явление двадцать шестое

Те же и Арсений Ильич.

Анна Арсеньевна. Ах, вот папа. Папочка, вообразите, я решительно ничего не знаю – и вдруг. Вы от него, папочка? Он, значит, в угловой лежит? Ах, Боже мой, да вам дурно, папа… Боря, да принеси ты воды. Разве не видишь?

Борис наливает воду.

Борис. Выпейте, дядя.

Анна Арсеньевна. Ну что, папочка, как? Что вы нашли? Узнал вас?

Арсений Ильич. Не могу я… Не могу там… Боря, ты видел его? Давно он такой?

Борис. Я его… сегодня не видал.

Арсений Ильич. Нет, уж теперь что же… Какая же надежда, а? Анюта, ты подожди, подожди…

Евдокимовна. Довели, а теперь подожди. Долго ли у дверей-то стоять? Барыня-то с Сонюшкой там небось. (Твердо идет к двери и входит к больному.)

Явление двадцать седьмое

Те же без Евдокимовны.

Анна Арсеньевна. Папочка, вы успокойтесь… Ведь так нельзя. Поберегите себя. Это ужасно, ужасно, я понимаю, отовсюду такие несчастья, и вообще… Я сама теряю голову. Главное, ничего решительно не знаю, и сразу: умирает. Да кто это сказал? Был консилиум? Боря, неужели ты не можешь мне хоть в двух словах толком объяснить.

Борис. Не приставай, Анюта, с пустяками. Поверь, все сделано, что нужно.

Входит генерал.

Явление двадцать восьмое

Арсений Ильич, Анна Арсеньевна, Борис, генерал.

Анна Арсеньевна (генералу). Дядя Петя, дядя Петя! Вот вы ушли, а папе здесь дурно было. Дядя Петя, скажите, неужели так опасно? Ведь он ранен, дядя? Может быть, Вельяминова привезти? Ведь я его отлично знаю, он сейчас же, если сама за ним поеду, и вообще…

Генерал. А ты успокойся, суета. Мы уже послали за кем нужно. Ты сядь, да потише, а то там, пожалуй, слышно. Евдокимовна где же?

Борис. Туда ушла.

Арсений Ильич. А я не могу, не могу. У него уже голосу почти нет…

Борис. Дядя, милый, если б вы знали… Дядя, вы верите, я все сделал, что только в силах было человеческих…

Генерал. Да брось ты. Разве кто сомневается?

Борис (не слушая, продолжает тихо). У меня в сердце что-то оборвалось, как я его увидел, узнал… Так и представилось, что если бы увидали тетя Наташа, Соня… Я уж тут ни о чем не думал, только о нем, да о вас о всех. Мне ведь показалось, что он умер, ну, а потом, когда он очнулся, – такая радость! А теперь вот опять. Да не смотрите вы так, дядя, милый, я ведь душу за вас всех…

Арсений Ильич (слабо). Боря, милый ты мой, я ведь знаю, знаю, уж, видно, судьба.

Генерал (лепечет). Ну, что там, авось еще как-нибудь… Мало ли терпели, еще потерпим… Терпение, брат, это такая штука… Что ж такого, ну и потерпим.

Явление двадцать девятое

Те же и Соня.

Соня (выходя из комнаты больного). Идите все. Он кончается. (Все идут, Борис последний.)

Громадная, тягостная пауза. Сцена пуста. Темнеет. В среднюю дверь входит тихонько фельдшер Котков. Оглядывается, прислушивается, садится у стенки. Затем приходит денщик Дорофеев. Потом в дверь постепенно начинают заглядывать денщики, вестовые. Выходит от больного Евдокимовна. Все встают.

Явление тридцатое

Евдокимовна, Котков, Дорофеев, денщики, вестовые.

Евдокимовна (причитая). Отдал Богу душу, прости ему, Господи, прегрешения. Упокой, Господи. (Обращаясь к денщикам.) Кто тут из вас, братцы, потолковее? Грехи наши тяжкие! Надо ведь покойника прибрать. Дорофеич, голубчик, уж ты мне помоги. Уж кроме меня, никого тут нет. А забот-то, Боже мой, сколько. За духовенством послать надо. Тихо скончался, вздохнул, Богу душу и отдал. Дорофеич, нет ли у тебя пятаков медных, надо ему глазки закрыть. Да полотенечко принеси, подвязать его, пока не остыл. Господи, Господи, прости ему прегрешения, ведь без причастия скончался-то. И чего барыня смотрела.

Евдокимовна с плачем возвращается в комнату, где лежит Андрей. Котков, Дорофеев и остальные уходят на цыпочках в среднюю дверь. Пауза. Постепенно из комнаты Андрея молча выходят все, кроме Евдокимовны, и молча садятся у стола.

Долгая пауза.

Явление тридцать первое

Арсений Ильич, Наталья Петровна, Соня, Анна Арсеньевна, генерал, Борис.

Наталья Петровна (спокойно и сосредоточенно). Пьерушка, а мы Андрея увозим. Распорядись.

Генерал. Матушка, как же, это невозможно.

Наталья Петровна (крайне настойчиво). Нет, возможно. При твоем положении, да и доктор поможет. Протелефонируй градоначальнику, что ли. Я не знаю там, как. Я хочу, чтобы он в дом вернулся. Он вернулся бы, если бы выздоровел.

Соня. Да, да, ты права, мама. Его нельзя здесь оставлять. Надо скорее его отсюда увезти, скорей, как можно скорей. Мама, вот что, я домой поеду, надо все приготовить.

Наталья Петровна. Поезжай, детка моя. Измаялась ты. Боря, ты бы ее проводил.

Соня. Боря? Боря?.. Нет, мама, нет. Мне тяжело, у меня темно на душе. Мне тебя страшно, Борис. Останься. Я одна, я одна. Только не с тобой.

Пока говорит Соня, входит Евдокимовна, желая обратиться к Наталье Петровне за каким-то указанием. Стоит молча.

Явление тридцать второе

Те же и Евдокимовна.

Борис. Соня, Соня, что ты, Соня…

Соня. Мама, голубушка, вы поймете, может быть. А если и нет… все равно… Я не могу простить. Ненависти не надо, я знаю, я борюсь против ненависти. Но любви нет у меня к тебе, Борис, и нет прощения. Анюта, поедем со мной.

Анна Арсеньевна. Да, да, поедем, Сонечка.

Уходят.

Явление тридцать третье

Арсений Ильич, Наталья Петровна, генерал, Борис, Евдокимовна.

Евдокимовна (подходит к Борису и целует ему руку). Борис Петрович, вы на нее не смотрите. С горя обезумевши, с горя. Вон, куда ее метнуло, своего родного, да царского слугу обижать… Горе это все, батюшка.

Борис (отдергивая руку). Убирайся вон. Тетя, папа, вы слышали? Слышали? Это безумие, это сверх сил. (Нянька уходит в среднюю дверь.) Господи, да что же это?

Явление тридцать четвертое

Арсений Ильич, Наталья Петровна, генерал, Борис.

Борис. Андрей простился со мной, он понял, как же Соня? Как она может?

Наталья Петровна. Боря, замолчи. За дверями твой брат мертвый.

Арсений Ильич. Боречка, милый. Ведь она в состоянии аффекта, прости ей. У меня даже и то голова кругом идет.

Борис. Нет, дядя, все кончено. Все кончено.

Генерал. Боря, не распускайся. Не будь бабой. И у нас у всех смерть за плечами. Недаром присягу давали.

Борис подходит к Наталье Петровне, становится перед нею на колени и прячет лицо ей в колени.

Наталья Петровна (гладит его по голове). Боря, бедненький мой. Я тебя прощаю. И за себя, и за Соню. А Бог тебя и подавно простит. Кто прав, кто виноват, не знаю. На все Божья воля. Должно быть, все виноваты. Одно только знаю, что очень мы несчастные, очень несчастные…

Генерал. Ну, что ж. Мало ли терпели и еще потерпим. Терпение – великая штука…

Занавес.