Текст книги "Великая тайна Великой Отечественной. Глаза открыты"

Арест. За что?

16 мая 1941 г., то есть через полгода после объявления в кабинете вождя о небывалом успехе Я. Г. Таубина и М. Н. Бабурина, они были арестованы. Таубин обвинялся в «участии в антисоветском заговоре», в «консервировании недоработанных образцов вооружения и в запуске в валовое производство технически несовершенных систем: 23-миллиметровой авиапушки, 12,7-мм пулемета и других», и даже в «создании вражеской пушки». Эти обороты привел в своей единственной публикации об отце в газете «Калининградская правда» (г. Королев) сын Я. Г. Таубина Григорий Таубин, который был ознакомлен с делом своего отца, откуда и взял все вышеуказанные пункты его обвинения[55]55
  В. М. Бабурин рассказал мне, что Таубину и его отцу были предъявлены обвинения в «участии в контрреволюционной организации» и «экономической контрреволюционной деятельности», состоявшей якобы в том, что они создали оружие, которое так и не было принято на вооружение, что привело к бесполезной трате значительных государственных средств.


[Закрыть].

Нельзя не обратить внимания на то, что арест Таубина и Бабурина произошел на следующий день после того, как в Москве приземлился немецкий транспортный самолет Ю-52, доставивший вождю письмо от фюрера, в котором среди прочего Гитлер дал свои объяснения по поводу появления Гесса в Англии[56]56
  Текст этого письма впервые привел И. Бунич в своей книге «Операция “Гроза”. Ошибка Сталина» (М.: Яуза, 2004. С. 571–574), но, к сожалению, не сослался на источник информации. У меня же сообщения И. Бунича вызывают все большее доверие. Так, впервые приведенный им в той же книге (с. 635) перечень 30 судов, переданных Сталиным Гитлеру для участия в операции «Морской лев» и задержанных в Германии 22 июня 1941 г., полностью подтвердился (с мелкими разночтениями в наименовании четырех из них) – я обнаружил его в 2010 г. в архиве МИД РФ (АВП. Ф. 82. Оп. 25. Д. 34. С. 190).


[Закрыть].

Этот его «перелет» ставил под угрозу стратегический план Сталина по вступлению СССР в войну, первым этапом которого, на мой взгляд, должна была стать согласованная им с фюрером операция, условно названная мной «Великой транспортной операцией». Суть этой операции, в ходе которой советские войска должны были перебрасываться через Польшу и Германию к Ла-Маншу, а немецкие – через СССР в Ирак, изложена в первой и второй книгах моей трилогии (см. [63. С. 45–46, 415] и [62. С. 16–18]). К тому же советская разведка, скорее всего, успела доложить Сталину, что Рудольф Гесс осуществил свой перелет из Аугсбурга (где находился завод и аэродром Мессершмитта) в Англию на истребителе Ме-110, на котором к тому времени уже могла быть установлена пушка Таубина – Бабурина ПТБ-23. Замаячила угроза тяжелых объяснений по этому поводу с Черчиллем. Поэтому Сталин вполне мог в день получения письма от фюрера дать команду арестовать Таубина и Бабурина «на всякий случай», чтобы были конкретные люди, на которых этот «казус» можно будет «списать».

В приведенной выше рецензии, а фактически в своих воспоминаниях о Таубине (1988 г.) П. Грибков утверждает, что 14 мая 1941 г. Таубин участвовал в совещании в ЦК у Маленкова[57]57
  Грибков пишет, что на этом совещании обсуждался вопрос о пушке МП-6, так как Таубин дважды звонил ему с совещания, уточняя данные по доработке этой пушки. Запрашивались также такие данные в Коврове и в Туле. Раз Грибков утверждает, что арест произошел на следующий день, значит, это совещание было 15 мая.


[Закрыть], а на следующий день он был арестован. Вероятно, Грибков ошибся на один день. По записям в «Кремлевском журнале» Маленков после пятидневного перерыва был на приеме у Сталина трижды – 14, 15 и 17 мая (16 мая приема вообще не было). 14 мая Маленков участвовал в часовом совещании, на котором присутствовали Молотов, Берия, Вышинский, Жданов и нарком авиапромышленности Шахурин. Похоже, что 15 мая было принято решение об аресте Таубина и дано указание об этом Меркулову, а 17 мая во время 45-минутного совещания Сталина с Молотовым, Маленковым, Шахуриным и конструкторами Савиным и Норовым[58]58
  Конструкторы Савин и Норов – создатели авиационного пулемета СН (1935 г.) со скорострельностью 2 800—3 000 выстрелов в минуту. С 1937 г. этот пулемет выпускался серийно. Савин и Норов с 1935 г. до самой своей смерти были работниками ОКБ-16. Они находились в длительных командировках на серийных заводах, изготовлявших оружие их разработки.


[Закрыть] в кабинет вождя на пять минут зашел Меркулов и доложил о его выполнении. Одновременно было решено снять с производства пушки МП-6, ПТБ-23, 37-миллиметровую пушку и пулемет калибра 12,7 мм, а также убрать со всех разработок имена их создателей Таубина и Бабурина.

Первым был арестован Таубин (видимо, как руководитель ОКБ и участник поездки в Берлин), вслед за ним Бабурин, о чем свидетельствуют номера ордеров НКГБ от 16 мая 1941 г.: у Таубина – № 189, а у Бабурина – № 194. Эти номера указаны в протоколах и актах обыска от того же числа, сохранившихся в семьях арестованных (их под расписку выдали женам). Соавторы жили в одном доме в Большом Спасоболвановском переулке. Таубины – в квартире № 12, а Бабурины – этажом ниже в квартире № 7. А обыски проводились разными сотрудниками Третьего отдела НКГБ: у Таубина – «Назаровым и Чутыриным в присутствии понятого дворника Анны (нрзб) и жены арестованного Таубиной Клавдии Леонидовны», а у Бабурина – «Антроповым и Гороховым в присутствии понятого управдома тов. Гаврилова В. А. и жены ар-го Бабуриной Александры Ивановны». В обоих случаях собрали документы и вещи – «имущество, лично принадлежащее арестованному», перенесли в отдельную комнату по составленной описи, заперли и опечатали, отдав ключ жене «до особого распоряжения НКГБ СССР».

Так за что же арестовали людей, которые денно и нощно занимались только новыми авиационными пушками, подобных которым не было в мире, вот уже второй год охваченном войной? Вот что говорится по этому поводу в статье Григория Таубина «Рассказ об отце», напечатанной 4 августа 2005 г. в упомянутой выше газете «Калининградская правда»:

«Из заключения к следственному делу № 2540 по обвинению Таубина Якова Григорьевича, подписанного заместителем наркома внутренних дел Кобуловым: “В НКВД СССР поступили данные о том, что начальник ОКБ-16 Наркомата вооружения Таубин Я. Г. является участником антисоветского военного заговора и проводит активную вражескую работу. На этом основании Таубин Я. Г. 16 мая 1941 года был арестован”. Далее шли стандартные в подобных случаях перечисления: кем был вовлечен в антисоветскую организацию, проводившую подрывную работу в целях реставрации капитализма в стране, кого вовлек в заговор сам. А затем конкретные обвинения: “Являясь начальником Особого конструкторского бюро Наркомата вооружения, Таубин принимал активное участие в консервировании недоработанных образцов вооружения и в запуске в валовое производство технически несовершенных систем: 23-миллиметровой авиапушки, 12,7-мм пулемета и других («другие» – это 37-миллиметровая пушка! – А. О.). В предъявленном обвинении Таубин виновным себя признал, но впоследствии от своих показаний отказался”».

Перечислим и другие возможные причины ареста и расстрела Таубина:

1. Он создал пушку с гораздо большей отдачей, чем было предусмотрено в техническом задании на нее, поэтому авиаконструкторы не смогли установить ее на свои самолеты (по крайней мере, так утверждал в то время Ильюшин).

Это не соответствует действительности. Во-первых, сила отдачи в техническом задании на пушку не оговаривалась, во-вторых, ее в то время просто не могли замерить, в-третьих, в других пушках отдача оказалась еще больше.

2. Он пообещал Сталину снизить силу отдачи, но свое обещание не сдержал.

Таубин пообещал сделать все, что можно, был придуман вариант усиления мотора самолета для крепления на нем мотор-пушки, но изменить третий закон Ньютона («действие равно противодействию» и т. д.») он был не в состоянии. Кстати, принятая на короткое время на вооружение штурмовика Ил-2 вместо ПТБ-23 пушка ВЯ имела гораздо большую отдачу.

3. Он не сумел сделать порученный правительством пулемет 12,7 мм, хотя под него уже начали строить завод.

Разработка пулемета 12,7 мм была поручена Таубину 4 октября 1940 г., его опытные образцы были созданы и успешно отстреливались в тире (см. выше воспоминания Бундина), Таубина же почему-то арестовали до срока, установленного для окончательного предъявления пулемета на государственные испытания.

4. Главная неудача Таубина была в том, что при серийном изготовлении пушек МП-6 металл почему-то был заменен менее качественным, из-за чего его детали выходили из строя, и требования по надежности и долговечности пушки не были выполнены.

Такое объяснение было тогда в ходу в Наркомате вооружения и в ОКБ-16. Замена материала в серии обычно осуществляется по инициативе завода с целью снизить себестоимость изготовления, конструктор почти всегда против. Значит, это либо было сделано заводом и наркоматом без согласия Таубина, либо являлось провокацией с целью создать повод для его ареста, либо просто выдумкой для объяснения ареста.

5. «За несколько месяцев до начала войны Таубин тоже внес изменения в свою конструкцию и попросил установить новые сроки», чем нарушил «установленный порядок, по которому изменения в утвержденные чертежи на продукцию, переданную в серийное производство, можно было вносить только с разрешения правительства» (по словам Ванникова).

Таубин и Бабурин не берегли «свою шкуру», а создавали лучшее оружие для защиты Родины. А их за это арестовали.

6. «Затевался новый грандиозный “процесс военных”» (статья А. Ваксберга, «Тайна 28 октября 1941-го» [12]).

Меньше всего Сталин хотел публичного обсуждения арестов военных – перед лицом грядущей войны это выглядело бы полным идиотизмом, а в условиях начавшейся войны – безумием и вызвало бы панику. Поэтому ни единого сообщения о произведенных арестах военных в печати в то время не было и быть не могло.

7. На Таубина поступил донос. «Более обоснованной представляется версия, что донос написан кем-то из своих, кому уход Таубина был больше всего на руку», – предполагает А. Широкорад в упоминавшейся выше статье в журнале «Популярная механика».

Подобные доносы в те времена, конечно, случались нередко, но в данном случае такой вариант весьма сомнителен. Ведущих специалистов для своего небольшого ОКБ Таубин подбирал лично, большинство из них были его давние знакомые – однокурсники и земляки. Потому обычные для сталинских репрессий «круги по воде» в виде арестов наверняка не миновали бы и автора доноса. А в ОКБ-16, кроме Таубина и Бабурина, не тронули ни единого человека.

8. Таубина арестовали якобы за то, что однажды, выйдя из кабинета вождя, он грубо выругался в его адрес.

Во-первых, согласно «Кремлевскому журналу» он всего три раза был в кабинете вождя за годы работы и каждое посещение было для него большим событием. Во-вторых, за годы работы Таубина руководителем, а это был период разгула репрессий 30-х годов, он не мог не знать о многочисленных случаях ареста людей и за куда более невинные высказывания в адрес власти и вождя, поэтому маловероятно, чтобы мог позволить себе такое. Кроме того, он был интеллигентным человеком.

9. Таубину могли поставить в вину и то, что он не был членом партии, что в 30-х годах его поддерживал и помог создать КБ «враг народа» Тухачевский, и даже то, что он был женат на бывшей сотруднице секретариата Тухачевского.

10. Таубину мог отомстить первый муж его жены Клавдии Леонидовны – кадровый чекист – за то, что тот «увел» у него жену. О возможности такого варианта мне рассказала дочь Таубина Лариса Яковлевна со слов своего единоутробного брата Юрия, который был сыном этого чекиста.

Семья Таубиных. Ноябрь 1940 г. Через 5 месяцев появится Лариса.

Я. Г. Таубин с сыном Гришей незадолго до ареста

Дочь отвечает за отца

Опознав Таубина на снимках, сделанных во время приема в честь Молотова в Берлине 12 ноября 1940 г., я решил разыскать его дочь, опубликовавшую материал о своем отце в журнале «Известия ЦК КПСС» № 6 за 1990 г. Узнав номер ее телефона, я позвонил ей и сказал, что у меня есть берлинские фото ее отца, отпечатанные с кинокадров. Она сразу же заявила, что ее отец никогда не был в Берлине, но я предложил ей все-таки взглянуть на эти снимки.

Когда мы встретились, она долго рассматривала их и признала, что, как ни странно, но, скорее всего, это ее отец, хотя и выглядит на фото старше своих сорока лет. Потом рассказала о своей семье. У Таубиных было трое детей – дочь Неля (1934–2009), сын Григорий, родившийся в 1936 г., и дочь Лариса, которая родилась в апреле 1941 г. Они жили всемером (с ними жили также Юрий 1921 г. рождения – сын Клавдии Леонидовны от первого брака и ее мать Прасковья Матвеевна) в четырехкомнатной квартире в доме в Староболвановском переулке (ныне 1-й Новокузнецкий). Три этажа этого дома Таубин надстроил хозспособом для жилья сотрудников своего ОКБ, добившись разрешения на это властей.

В доме жили многие ведущие работники ОКБ: Бабурин, Нудельман, Бергольцев, Грибков. После ареста Таубина и Бабурина их семьи из квартир почему-то не выселили (возможно, благодаря незримой поддержке А. Э. Нудельмана, бессменного начальника ОКБ-16 с 1943 по 1986 г.).

Таубины очень дружили с Бабуриными. Когда началась война, обе семьи уехали в эвакуацию в Северный Казахстан в город Уральск, где жила родня жены Таубина Клавдии Леонидовны (она происходила из яицких казаков), а в 1944 г. вместе вернулись. Арестованное при обысках «личное имущество» семьям конечно же не вернули. У Таубиных отобрали две комнаты, в них поселился со своей семьей работник НКВД. Его жена однажды на кухне сказала Клавдии Леонидовне: «Ты своего все ждешь, а зря – его ведь мой собственноручно расстрелял». Так это прозвучало или не совсем так, но только после этого Таубины жить с ними не смогли, разменялись и переехали в другое место.

Отобрали после возвращения две комнаты из трех и у Бабуриных. Семья Таубиных жила очень трудно на скромный заработок матери, которая не могла оставлять дома без присмотра троих маленьких детей и потому брала работу на дом, в основном стирала белье. По возвращении из эвакуации стали сдавать одну из двух оставленных семье комнат. Александру Ивановну Бабурину как жену репрессированного на работу долго не брали, потом удавалось устроиться только на самую низкооплачиваемую – учетчицей и диспетчером на автобазе и т. п. Только после реабилитации мужа она стала работать плановиком-экономистом в конторе научного оборудования АН СССР. А Клавдия Леонидовна Таубина стала работать в отделе кадров треста «Мосгео».

Писем от Якова Григорьевича Таубины не получали – им объяснили, что он осужден без права переписки, а что это означает, тогда еще не знали. Жена много раз пыталась разузнать что-то о нем, ей всегда отвечали: «жив, здоров, работает». Как выяснилось позже, были работники ОКБ, не верившие в то, что их неутомимый начальник «враг народа». Один из них, замечательный человек и механик от бога – Борис Исаков, после ареста Таубина много раз ходил в райком (он был членом партии), доказывая, что арест их начальника – ошибка. (В 1943 г. Б. Исаков стал одним из первых, если не первым, рабочим страны – лауреатом Сталинской премии. В том же году он погиб на испытаниях одной из пушек.)

Бабурин имел право переписки (одно письмо в год!), но семья получила всего два или три его письма. Пока шло «следствие», жена носила для него передачи в Бутырку, потом отправляла посылки. Порядочные люди встречались и в те суровые времена – в семье Бабуриных сохранилась копия ходатайства-поручительства его друга начальника ОКБ ГАУ инженер-полковника Георгия Хрисанфова и двух инженер-полковников, его коллег, – Агаева и Соловьева (см. с. 326).

Таубин же канул в неизвестность сразу и навсегда…

Лариса Яковлевна Бессонова-Таубина с портретом отца. Август 2010 г. Фото автора

Лариса Таубина в первые послевоенные годы

В 1958 г. после окончания школы Лариса Таубина устроилась на работу в ОКБ-16 (опять же при поддержке Нудельмана, будь он против, ее бы и на порог оборонного предприятия не пустили) и проработала там пять лет, одновременно учась на вечернем факультете МГУ. В январе 1959 г. в ОКБ-16 пришел, демобилизовавшись после срочной службы в армии, и начал работать слесарем в сборочном цехе Григорий Таубин. Окончив вечернее отделение МИЭМ, он прошел путь до старшего инженера, проработав на предприятии, созданном его отцом, до 1969 г. Так оказалось, что дети Таубина долгие годы не только жили в одном доме, но и работали вместе с людьми, многие из которых прекрасно знали, помнили и даже любили Якова Григорьевича.

Из их рассказов перед ними возникал новый образ отца – не зэка, сломавшего судьбу семьи, а смелого человека, орденоносца, патриота, талантливого и страстного изобретателя, мудрого и справедливого руководителя. Человека, который всегда думал только о работе и о людях, ее выполняющих, – он даже придумал и ввел в ОКБ свою собственную систему премирования за результаты труда. Правда, все это им рассказывали как-то аккуратно и почему-то вполголоса.

К этому времени Таубин уже был реабилитирован, и стало известно, как сложилась его судьба. В постановлении Генеральной прокуратуры СССР от 20 декабря 1955 г. о реабилитации была наконец сказана правда: «28 октября 1941 года арестованный Таубин был расстрелян без суда и следствия по преступному предписанию Берии. Позднее в 1942 году задним числом Кобуловым, Влодзимирским и Родосом было сфальсифицировано заключение о необходимости расстрела Таубина, в котором ложно утверждалось, что предъявленные ему обвинения по статьям 58-1А, 58-7, 58–11 УК РСФСР доказаны».

Несмотря на это, более чем за 45 лет (в том числе за 32 года после его реабилитации) о Таубине не было ни написано, ни сказано ни слова, хотя созданное им предприятие процветало и его бывшие соратники и подчиненные становились неоднократными лауреатами Сталинских, Государственных и даже Ленинской премий и награждались самыми высокими орденами почти за каждое принятое на вооружение новое изделие.

Лариса за эти годы окончила МГУ и целевую аспирантуру при нем, защитила кандидатскую диссертацию, стала преподавателем Московского энергетического института, вышла замуж, родила дочь, получила отдельную квартиру (опять же помог Нудельман). Переехала в отдельную квартиру и семья Бабурина (не без его же помощи).

Лариса Таубина в юности

Впервые имя Таубина было упомянуто, как сказано выше, во втором издании книги «Оружие Победы» (1987), членом авторского коллектива которой был и Нудельман. Но действительно только упомянуто, а о его роли в создании ОКБ-16, а также о заслугах Таубина и Бабурина в создании 23– и 37-миллиметровых пушек, участвовавших в войне, не сказано ни слова. В книге не оказалось и фотографии Таубина, хотя помещены фотографии всех заметных сотрудников ОКБ-16 того периода, в том числе лучших рабочих. И фотография Бабурина там была. Даже столь скудные свидетельства очень обрадовали членов семей изобретателей-соавторов – значит, вклад их отцов в создание оружия Победы все же был, хотя Таубины, конечно, расстроились, не увидев в книге фотографии Якова Григорьевича. К тому же в газете «Социалистическая индустрия» за 8 и 9 и 11 сентября 1987 г. Таубины и Бабурины прочитали отрывки из готовящейся к печати книги мемуаров В. Н. Новикова, который перед войной был директором оружейного завода, изготавливавшего таубинский пулемет. В этом отрывке Таубин и Бабурин даже не упоминались.

Лариса Яковлевна решила восстановить справедливость при издании книги Новикова и для этого встретилась с ним. Вот ее рассказ об этой встрече:

«Я раздобыла телефон Новикова и позвонила ему. Сказала, что раньше я работала в ОКБ-16 и жила в их доме, многих знаю, поэтому могу уточнить важные детали по истории ОКБ. Он пригласил меня приехать к нему домой. Мы часа три беседовали в холле его квартиры. Новиков даже дал мне прочитать из своей книги текст об освоении перед войной большим оружейным заводом, на котором он был директором, 12,7-миллиметрового авиационного пулемета разработки ОКБ-16. В нем говорилось, что создатель этого пулемета (без указания фамилии) был очень талантливым инженером, но одновременно вел слишком много разработок, что мешало делу. По его словам, в процессе изготовления пулемет регулярно “отстреливали” в заводском тире, но вновь и вновь он отказывал, обрывая очередь. Несколько раз Новиков звонил конструктору (то есть моему отцу) в Москву и просил приехать, чтобы разобраться на месте. Он же отвечал, что перегружен другими работами и никак не ехал. Тогда Новиков сам приехал в Москву и пришел к нему в кабинет, обеспечив доставку туда и двух постоянно отказывавших пулеметов (как потом выяснилось – из пяти, сделанных к тому времени заводом. – А. О.). Долго разбирались с причиной отказов, наконец конструктор согласился с тем, что пулемет нуждается в доработке и даже написал это на бумаге. И расписался. Этим он сам подписал себе приговор».

В вышедшей в 1988 г. книге Новикова «Накануне и в дни испытаний» это изложено так:

«Вместе (с Таубиным. – А. О.) мы написали записку наркому, в которой изложили создавшуюся ситуацию. Получалась, конечно, какая-то ерунда: с одной стороны, завод должен изготовить новую партию пулеметов в течение двух-трех месяцев, с другой – нет еще готового пулемета. В записке Таубин обещал довести пулемет за четыре месяца, а завод – через такое же время изготовить его. Записку Таубин подписал, а я сказал, что доложу все Ванникову» (Новиков В. Н. Накануне и в дни испытаний. М.: Политиздат, 1988. C. 45).

Это – в книге, а в разговоре с Ларисой Яковлевной (по ее словам) в этом месте Новиков хлопнул в ладоши и сказал:

«А я не будь дурак: с этой распиской – прямо к “усатому”![59]59
  Из «Кремлевского журнала» следует, что Новиков ни разу не был в кабинете Сталина. Наверное, поэтому в своей книге он описал это по-другому: «Ванников при мне соединился со Сталиным и попросил срочно его принять. Сталин встретился с Борисом Львовичем в тот же день. Около полуночи меня потребовали к наркому».


[Закрыть] В результате пулемет с серийного производства сняли! Сняли и конструктора. Его потом, кажется, расстреляли, а при Хрущеве вроде бы реабилитировали.

– Да, – сказала я. – Его реабилитировали. В 55-м. 20 декабря.

– А вы-то откуда знаете? – удивился Новиков.

– Так уж вышло – я ведь дочь Якова Григорьевича Таубина. Так зовут этого конструктора.

Он сделал вид, что крайне удивлен, хотя, скорее всего, отлично знал об этом.

– Имя отца должно быть в вашей книге. И еще одно имя – Михаил Никитович Бабурин. Это его соавтор.

– Бабурина я никогда не видел, – сказал он. – Так для чего вы мне звонили?

– Я хочу, чтобы в вашей книге ОКБ-16 было описано правильно и названо все своими именами, и могу вам в этом помочь материалами от ветеранов.

– Боюсь, что не успеете – книга выходит вот-вот.

– И все же я попробую, – сказала я, и мы распрощались.

Поздно вечером мне позвонил Нудельман (он тогда уже второй год не был руководителем ОКБ, а работал консультантом в министерстве). Очень удивлялся, почему я поехала к Новикову, не побывав у него. Услышав о том, что я хочу собрать справки с воспоминаниями видных ветеранов ОКБ о предвоенном периоде и о роли моего отца и передать их Новикову, предложил начать с себя и пригласил приехать к нему домой.

Александр Эммануилович Нудельман

Когда я приехала, у него уже была готова страничка – и рукописная, и напечатанная на машинке, подписанная им 27 сентября 1987 года. Прямо от него я поехала в ОКБ и затем еще несколько дней ездила туда, где мне дали свои подписанные справки с воспоминаниями об отце его соратники – такие “киты” ОКБ, как Суранов, Грибков, Таубкин, Жирных, Бундин[60]60
  Отрывки из этих воспоминаний были приведены выше.


[Закрыть] (двое последних болели, и мне пришлось ехать за справками к ним домой). Скомплектовав подборку из всех этих справок (по одному подписанному авторами экземпляру и рукописные черновики я оставила у себя), я снова приехала к дому, в котором жил Новиков, и опустила их в его почтовый ящик – видеться с ним не хотелось.

В тот же вечер он позвонил мне по телефону. “Что они там – с ума посходили ваши мужики?! – рокотала трубка. – Чего они его так расписывают, чего добиваются? Ну, ничего, скоро выйдет еще одна книга, там о вашем отце сказано гораздо хуже, чем у меня!” – “Вы что имеете в виду – “Записки наркома”? – удивилась я. – А я слышала ото всех, что Ванников очень хорошо относился к отцу”.

Весной 1988 года книга Новикова вышла. В набор же она была сдана 29 октября 1987 года – через месяц после нашей встречи. Об отце он там упомянул и ничего плохого не сказал, впрочем, как и хорошего. Но зато о пушке Таубина – Бабурина МП-6 был вынужден сказать очень много – он ведь не мог проигнорировать такой серьезный материал, против его воли оказавшийся у него в виде комплекта справок самых заслуженных ветеранов ОКБ-16. Так что мы оба успели – я собрать и привезти справки-воспоминания, а Новиков – в последний момент включить их мнение о 23-мм пушке в свою книгу. Однако название “ПТБ-23” он даже не упомянул».

Вот лишь кусочки текста из этой книги:

«В конструкторском коллективе, руководимом Я. Г. Таубиным и М. Н. Бабуриным, еще до войны в творческом соревновании с коллективом, создавшим пушку ВЯ, разрабатывалась 23-мм авиационная пушка МП-6. Эта пушка первой в отечественном производстве имела автоматику на коротком ходе ствола и была всесторонне испытана. Созданная с учетом перспективной технологии, пушка МП-6 была в ноябре 1940 года поставлена на серийное производство на двух заводах. Однако эта пушка, принятая в ноябре 1940 года на вооружение, в мае 1941 года с производства была снята в основном из-за недостаточной живучести. Но годы, ушедшие на создание этой пушки, не прошли напрасно…» [64. С. 291].

«Разработка и испытания пушки МП-6 позволили выбрать надежную схему и наметить новые конструктивные решения при создании мощной пушки НС-37» [Там же. С. 296].

«Пушка МП-6 была меньше пушки ВЯ по массе и габаритам, удобна для установки в развале двигателя самолета, и потому предполагалось применять ее, в отличие от пушки ВЯ, также и на истребителях. Пушка была хорошо отработана технологически, автоматика ее работала надежно. К концу 1940 года пушка МП-6 была переведена на непрерывное звеньевое питание вместо магазинного. Механизм такой конструкции (прямая подача патрона при одновременном съеме звена) специально был разработан для этой пушки А. Э. Нудельманом. С этим новым видом питания пушка испытывалась на истребителях ИП-21 (М. М. Пашинина), ЛаГГ-3 (первые летные экспериментальные испытания пушки проводились на закупленном в Германии “Мессершмитте-110”) и на штурмовике Ил-2. Испытания самолета ИП-21, на котором пушка МП-6 со звеньевым питанием впервые проходила летные испытания, и пушечной установки были успешными… Работа по созданию пушки МП-6 внесла большой вклад в отечественную артиллерийскую технику» [Там же. С. 294–296].

Опять ни слова о ПТБ-23. Она не упомянута и в редактировавшихся Новиковым книгах.

Чуть раньше вышли мемуары наркома вооружения Б. Л. Ванникова (1988 г.), где он, пытаясь как-то объяснить причину ареста выдающегося конструктора автоматического оружия перед самой войной и его расстрел без суда, пишет и о «завышенных обязательствах» Таубина, и о нарушении им установленного вождем порядка внесения изменений в чертежи, и о его неуравновешенности, даже легкомыслии. Правда, тут же сам все это опровергает, и по частностям, и в целом, назвав Таубина «безусловно, талантливым конструктором, автором прекрасного… лучшего в то время проекта мощной авиационной пушки» [11. C. 149].

Ветераны ОКБ-16 рассказали Ларисе Яковлевне, что в первом издании книги Нудельмана «Пушки для боевых самолетов» (1983), где излагалась история созданного Таубиным предприятия и направления по разработке авиапушек, имя Таубина вообще не упоминалось. Во втором издании этой книги (1988), его фамилия несколько раз была упомянута в связи с ОКБ-16 и даже была помещена одна его фотография, а под ней целых восемь строк[61]61
  Похоже, эти строки были внесены в верстку в последнюю неделю перед подписанием книги в печать (28.04.88) – после статьи в «Литгазете», о которой я дальше рассказываю.


[Закрыть] на странице 21. Но зато какую гордость за отца испытала семья! И хотя там ничего не говорилось о его с Бабуриным пушках и упоминался лишь созданный им гранатомет (причем зачем-то подчеркивалось, что, к сожалению, он так и не был принят на вооружение), зато впервые указывалось, что Я. Г. Таубин «был изобретателем первого в мире пехотного гранатомета». В третьем же ее издании (1993) ему посвящена целая глава.