Текст книги "Когда сбывается несбывшееся… (сборник)"

– А он, конечно, прекрасно понимал твои хитрости….

– Конечно. Но что он мог сделать? Я же не была прогульщицей. И к тому же, всегда приносила справку от родителей о «временном нездоровье». И надо сказать, что эти справки мне очень облегчали жизнь. Иногда я просто «заболевала» под конец недели: пятницу, четверг… И таким образом, не виделась с эти человеком сразу несколько дней.

Женщина на время замолкает.

– Знаешь, в какой-то момент я вдруг поняла, что этот неприятный человек был весьма уязвим. Наверное, у него были опасения насчет того, а вдруг я что-нибудь расскажу соседке Катьке или, например, своим родителям… Он был хитрее, потому что был взрослым и умел просчитывать ходы наперед.

Помню, как однажды мама пришла с родительского собрания и очень смеялась по поводу веселого родительского часа. Понятно, что всем родителям классный руководитель что-то говорил об их ребенке. Когда очередь дошла до моей фамилии, естественно, плохого он ничего не мог сказать. Только заметил, что, мол, ученица я хорошая, а вот характер у меня становится строптивым, в общем, что я – девочка с характером… Но, дескать, это бывает в переходном возрасте. Ничего страшного, мол, во взрослой жизни этот характер мне еще и пригодится… Он сказал это с таким намеком и улыбочкой, что кто-то из родителей пошутил, что, мол, замужем характер не помешает… Все засмеялись, и вот на такой веселой ноте и окончилось родительское собрание. Мама, которая меня вообще считала «тихоней», была страшно удивлена – это ее-то ангелочек – строптивый! А у меня тогда сердце упало… Я подумала о том, что даже если бы я вдруг и захотела что-то сказать маме, то не смогла бы теперь этого ни за что сделать, потому что…

– …потому что, – продолжила мамину мысль Света, – разве может такой вот добрый дядечка, который так мило шутит и чуть ли не желает тебе счастья в будущей семейной жизни, украдкой гладить твою тетрадку, дневник или трогать за плечо с каким-то злым умыслом?

– Ты все правильно поняла…

– Не понимаю, ну почему ты не ушла тогда из школы?

– А как? Как уйти? Надо же было объяснить родителям причину. А истинную причину я назвать не могла. Это был тупик… К тому же, я была в школе на хорошем счету. Но была еще одна причина, из-за которой я бы не хотела этого делать…

– А… Кажется я догадываюсь, – улыбнулась дочка. – Потому что в ней учился тот мальчик, в которого ты была влюблена с третьего по десятый класс?

– Совершенно верно. Я тебе про него рассказывала. Это моя первая любовь…

– …которого звали Женечкой и с которым ты так и не обмолвилась ни разу словечком?

– Да, да… Это был мальчик, который был старше меня на год и на класс. А вообще, мне кажется, что если бы не он, то рано или поздно я бы перешла в другую школу… Понимаешь, миром правят чувства… Я должна была, засыпая, знать, что завтра я его снова увижу в школе. Увижу – и больше ничего. И вдруг лишиться такой радости. Нет, это было невозможно.

– Я вот никак не пойму, как же так получилось, что ты со своей первой любовью ни разу даже словечком не обмолвилась. Ведь ты же сталкивались с ним в школьной столовой, на переменках, ну, на разных там культурных и школьных мероприятиях…

– Ты права, и ситуаций таких было множество. Но я робела, а сердечко мое было готово выскочить из груди. И мне уши начинало «закладывать» от волнения…и ноги становились ватными…Но все же настал однажды, роковой час, когда разговора с ним я не могла избежать…

– Мамуль, у тебя чем дальше – тем интереснее, – заинтригованно произнесла Света.

– В седьмом классе меня должны были принять в комсомол. А Женечка входил в состав комсомольского комитета школы. И должен был во время приема задавать мне вопросы по комсомольскому «Уставу». Ты не можешь представить, как я зубрила этот «Устав», как готовилась, как ждала этого…

– Я не совсем поняла, чего ты ждала больше: приема в комсомол или встречи с Женечкой?

– Конечно же, встречи с Женечкой. И вот теперь представь: завтра меня принимают в комсомол. А сегодня я возвращаюсь из школы, и к вечеру у меня – температура 39… К утру я хриплю, как охрипший Осип, или осипший Архип… А в комсомол меня приняли уже в восьмом классе. И комитет комсомола школы к тому времени обновился. Женечка уже не входил в его состав…

– Значит, действительно не судьба, – вздохнула дочка.

Женщина надолго замолчала. Потом громко вздохнула.

– Теперь-то я знаю, что то чувство, с которым я каждый день шла в школу, называется депрессией, – продолжила мама. – А мои ощущения того времени, по сути, можно назвать состоянием затянувшегося хронического стресса… И я все время должна была это в себе перебарывать. Естественно, даже не подозревая, что это обозначается какими-то научными терминами. Я просто ощущала, что мне очень плохо…

– Как же ты выдержала это все, мамуль?

– Сама не знаю. Наверное, меня спасало то, что у меня было мало свободного времени. Посуди сама: школа, домашние уроки, драматический и танцевальный кружки во Дворце пионеров. Еще – добровольно-принудительное пение в школьном хоре… Всякие там школьные олимпиады, в которых я участвовала. Иной раз, засыпая, я чувствовала, как гудят мои ножки после танцев.

Светина мама вдруг замолкает на какое-то время.

– А однажды, когда дома не было рядом взрослых, я расплакалась перед сестрами, сказав, что хочу перейти в другую школу. С начала этой неприятной истории уже прошло где-то года полтора, и я не в силах была больше носить в себе эту тяжесть…

– И как же это восприняли твои сестрицы и мои сегодняшние тетушки?

– Конечно, они были очень удивлены. Но быстро прониклись ситуацией и очень меня ругали, что я не рассказала им об этом раньше…

– И что же вы решили: «три девицы под окном» на своем совете?

– Сестры были рассудительнее. Старшей было восемнадцать, средней – шестнадцать… Они видели «мою ситуацию» несколько со стороны. Они считали, что не нужно менять школу в середине учебного года. И не нужно делать ничего такого, что могло бы еще как-то усложнить мою жизнь: не рассказывать ничего родителям, подругам… Не ходить к завучу или директору. Хотя такой вариант тоже возникал при обсуждении. Сестры не исключали возможности того, что учитель сам может уйти из школы.

– В общем, тебя уговорили потерпеть еще, – вздохнула Света.

– Да. Но понимаешь, мне стало легче уже оттого, что это перестало быть только моей тайной, что я выговорилась… Сестры очень поддержали меня.

– Да ты пойми, – говорили они, – он же учитель, он у всех на виду, ну, что он может сделать? Смотрит? Ну, и пусть глазеет, пока глаза не вылезут! А всякие экскурсии в театры, музеи, цирки, и планетарии – лучше отложить…

– В общем, к тому времени ты заимела группу моральной поддержки, говоря сегодняшним языком, – констатировала дочка.

– Да, что-то вроде того… Вот так я и отучилась, или отмучилась, в седьмом классе…

– Уж не хочешь ли ты сказать, что этот кошмар продолжался еще три года, пока ты не закончила десятилетку?

Рассказчица усмехнулась, взяла в руки красивое зеленое яблоко, принесенное дочкой, повертела его в руках и продолжила.

– Первого сентября в восьмой класс я шла с надеждой, что я больше не увижу этого чудовища в школе. Ведь уходили же какие-то педагоги из школы, на их место приходили новые. Но увы…

– И неужели все опять повторилось сначала? Нет, я бы этого не вынесла …

– Да, с его стороны ничего не изменилось. Но я уже была другой. Понимаешь, пятнадцать лет – это не двенадцать…

Он также постоянно смотрел на меня на уроках… Везде: в школьной столовой, в больших просторных коридорах на перемене, в актовом зале – всюду я ощущала на себе взгляд этих неусыпных бесцветно-водянистых глаз. Если мы сталкивались с ним случайно на лестнице, он обязательно, вроде нечаянно, задевал меня своей рукой или «Журналом».

– Вот мерзость! – сморщила носик Светка.

– Видно, я как-то уже свыклась с этим неприятным ощущением, что ли… Привыкла постоянно находиться в состоянии какой-то внутренней «обороны». «Наплюй на него» – говорили мне сестры.

– Ну да, советы всегда легко давать…

– И я «плевала»… – когда он объяснял, допустим, новую тему на уроке, я смотрела куда угодно – в потолок, в окно, в учебник по другому предмету.

– Ну да, – а он хотел, чтобы ты смотрела ему прямо в глаза и внимала ему, открыв рот…

– Его это жутко раздражало, он делал мне замечания, иногда просил повторить только что им сказанное… Иногда специально ставил двойки, чтобы был повод спрашивать меня снова. Ведь двойку надо было исправлять.

– Да он маньяк был просто. Или псих… Да еще постоянно использовал свое служебное положение в корыстных целях, – возмущенно сказала дочка.

– Понимаешь, это сейчас стало модным в любой профессии проходить всякие тесты на профпригодность, психологическую адекватность и прочее, – глубоко вздохнув, сказала мама. – Не знаю, было ли что-то подобное тогда… Но и сегодня я уверена, что этого человека на пушечный выстрел нельзя было подпускать к школе. Потому что его поведение не выдерживает никакой критики. Причем, я имею в виду даже не только себя. Как я сегодня понимаю, причина этого крылась в каких-то его комплексах…

– Да уж вряд ли такой «мэн» мог пользоваться успехом у женщин, – усмехнулась Света.

– Знаешь, у него всегда были какие-то странные, нелепые, шуточки и остроты. Их некую странность я ощущала даже в том возрасте, – продолжила женщина. – Ну, посуди сама. Обычно дети сами придумывают какие-то прозвища друг другу – забавные, иногда обидные. И это нормально. Но чтобы прозвища давал сам учитель… Я уж не говорю, что это как-то непедагогично. Помню, у нас в классе был один мальчишка. Но учитель, очевидно, почему-то его не взлюбил. И знаешь, какое прозвище он ему дал?

– Какое? – встрепенулась Света.

– Акулина…

– Акулина? Но почему? – удивилась дочка.

Женщина пожала плечами.

– Мало того, что он парня обозвал женским именем, что само по себе уже издевательство и насмешка, так он же еще этому научное обоснование подвел…Дескать, природа-мать так создала человека, что в каждом из нас находится определенное количество женских и мужских клеток. Мол, у кого больше женских – значит, женский пол. У кого больше мужских – мужчина. А вот у этого парня, мол, природа что-то явно напутала… Дескать, и характер бабий – трусливый, и его болтливость на уроках – женская черта, да и фигурой не вышел – тоже на бабу похож…

– Ничего себе развлекался дяденька! Этот урод-ботаник у вас еще и биологию хотел преподавать?

– Да какая-то странная «биология» получалась. Парень был рослый, довольно симпатичный, но глуповатый… Бывает. Но это же не повод, чтобы ученику постоянно твердить: «Акулина, иди к доске», «Акулина, не вертись», «сегодня у нас дежурный Акулина»… Причем, данные учителем клички, приклеивались к ученикам «намертво».

– Ну да, сам же росточком не вышел. Это в нем его комплексы и говорили, – не без ехидства заметила Света и добавила, – мне кажется, все эти ребята – Акулина, Помидор и другие должны были его ненавидеть…

– Вообще, мальчишки ржали над его плоскими шуточками и остротами. Наверное, если это касалось не каждого из них конкретно, а соседа по парте… И что удивительно, многим родителям он нравился, как классный руководитель… Кто-то из них вообще был, наверное, рад переложить на учителя воспитание своего чада, потому что был непогрешимо уверен, что именно школа и должна детей воспитывать, и что учитель «лучше знает» их ребенка, чем они сами. Находились и такие, кто на родительских собраниях давал учителю «добро» на подзатыльники в качестве метода воспитания своего чада…

– И, конечно, он этот метод использовал, и весьма успешно?

– Да уж… – усмехнулась женщина. И что интересно – у этого человека была постоянная потребность унижать кого-то, над кем-то насмехаться. Что само по себе уже ненормально, а для педагога – тем более… Вот, к слову, у меня был сосед Алик, который окончил музыкальную семилетку. Он пришел в наш класс, чтобы отучиться только один год и получить свидетельство об окончании восьми классов, и затем поступать в музыкальное училище.

– Ну, и какое прозвище этот тип придумал Алику? – поинтересовалась дочка.

– Прозвища я не помню. Но дело не в этом. Алик играл на виолончели. Он был романтической натурой с мечтательными голубыми глазами навыкате и роскошной русой кучерявой шевелюрой…И вполне понятно, что алгебра была отнюдь не самым его любимым предметом Да и к тому же, в музыкальной семилетке сольфеджио, конечно же, уделялось гораздо больше внимания, чем математике…

– Ну, думаю, досталось этому бедолаге…

– Да уж… Своими идиотскими шуточками учитель сделал так, что над Аликом посмеивался чуть ли не весь класс… Вызывая его к классной доске и паясничая, учитель говорил: «Иди попиликай нам чего-нибудь алгебраическое»…

– А Алик плохо «пиликал», – сочувственно сказала Света.

– Конечно… И ставя ему двойку, учитель продолжал издеваться над мальчишкой. Мол, такой музыкант, как он, и сдачу в магазине не сможет посчитать…И что музыка – это не серьезно, и что это – не профессия для мужчины, и так далее…

– Да что ж это за мразь такая! – всплеснула руками дочка.

– Алик краснел так, что, казалось, его луповатые глаза вылезут из орбит. Он оправдывался, говорил, что занятие музыкой в их семье – это наследственное…И что музыкант – это очень хорошая профессия… и что, в конце концов, алгебра – далеко не самый для него интересный предмет и что в будущем она ему не понадобится.

– А этот закомплексованный злился?

– Конечно. Кто не с нами – тот против нас… Но что самое интересное, Алик действительно выучился на музыканта. Долгое время играл в ансамбле одного довольно известного певца и композитора… Спрашивается, почему мальчик должен был терпеть все эти унижения в течение всего учебного года?

Света согласно кивала головой, слушая рассказ мамы.

– Добрая ты моя душа, а ты терпела дольше…

– Да уж не знаю, почему именно мне «так повезло»…

На какое-то время в комнате воцарилось молчание. Мама вздохнула и снова продолжила свой рассказ.

– И вот я перешла в девятый класс. Помню, лето уже заканчивалось… И опять «три девицы под окном» устроили совет. Даже сестры считали, что эта неприятная ситуация как-то слишком затянулась и ее надо «разрубить». Кто-то должен все же из школы уйти: или я, или учитель…

– А действительно, – сказала дочка, загибая пальцы на руках. – Шестой, седьмой, восьмой класс… Три года под таким прессингом. Это же просто невыносимо. Мои будущие тетушки были абсолютно правы.

Дочка задумалась.

– И, наконец, ты все-таки ушла? – спросила она с надеждой.

Мама отрицательно покачала головой.

– В общем, тяжело вздохнув уже по привычке, я отправилась 1-го сентября в девятый класс… И ожидало меня там сразу две новости.

– Одна хорошая, а другая – плохая, как водится?

– Ты угадала. Я не поверила своим ушам, когда в первый день нового учебного года Помидор влетел в класс и выкрикнул во всю глотку: «А наш классный ушел из школы! А еще трепался, что доведет нас до выпускного»…

Я боялась этому верить, полагая, что это, возможно, какая-то ошибка. Но на урок химии пришла новая учительница и сказала, что теперь она будет нашим классным руководителем.

– Вот это новость! Ну, наконец-то! – радостно выдохнула Света.

– Ты не представляешь, какое чувство облегчения я испытала… Какая тяжесть с меня свалилась сразу…

– Но ведь была еще какая-то и плохая новость?

– Не какая-то, а сразившая меня наповал… Плохая состояла в том, что из случайного разговора я узнала, что Женечка перешел в другую школу. Его отец был военным, и они получили новую квартиру где-то, совершенно в другом районе города, весьма далеком от нашей школы.

– Как же ты все это пережила? – спросила Света.

Мама посмотрела на дочку, а потом чуть лукаво отвела глаза в сторону.

– Понимаешь, помимо этих двух новостей, была еще одна – третья, которой я совершенно не придала никакого значения в первый день учебного года… Кто-то из одноклассников обмолвился, что у нас будет новый учитель по физике.

Дочка сразу навострила уши и округлила любопытные глазки.

– А причем тут новый учитель по физике?

– А притом… Потому что вскоре я в него влюбилась…

– Ну, мамуль, ты даешь… А как же твой Женечка? С глаз долой – из сердца вон?

– Да ничего подобного! Тот мальчик, как был, та и остался моей первой любовью. К моей большой радости, я его иногда видела. Иногда на выходные он приезжал к своим приятелям. И мое сердечко тогда ликовало…

– И это одновременно с тем, что тебе уже нравился новый учитель физики?

– Хоть одновременно, хоть параллельно. Понятно, что учитель физики был моей второй любовью…

И заметив удивление в глазах дочери, добавила: «Наверное, удивлю тебя сейчас еще больше… Когда я ходила в драматический кружок, у нас там был один мальчик. Звали его Колей. Мы с ним играли в одном спектакле. Он – лесного Разбойника, а я – Тоску Зеленую… Так вот этот Коленька был тоже мне весьма симпатичен».

– А Коленька тогда был какой по счету любовью? И нравился тебе он одновременно с Женечкой? Что-то я совсем запуталась, – сказала дочка.

– Нет, это ты меня не путай… Женечка – моя первая любовь на всю жизнь. А Коленька – мой партнер по сцене, которому я слегка симпатизировала. Вот и все. Коленька был симпатичный, умный мальчик. Кстати, Коля и еще один паренек из нашего драмкружка потом выучились на актеров.

– А я-то думаю, в кого я такая влюбчивая, – сказала Света. – А оказывается, у нас это наследственное… Значит не стоит мучиться угрызениями совести, что мне одновременно симпатичны и мальчик из нашего класса, и из параллельного?

– Думаю, не стоит… пока, – улыбнулась мама. – Понимаешь у этого чувства столько оттенков: любовь, влюбленность, увлечение, симпатия…

Женщина усталым взглядом посмотрела на будильник и спохватилась.

– Да что ж это я устроила вечер воспоминаний, а уже ночь на дворе… Завтра школу тебя не подниму.

Дочка быстро повернула будильник циферблатом к стене.

– Ну, мамуль, ну, пожалуйста, – заканючила она. – Значит, в девятом классе у вас появился новый учитель физики…

– Да. Он появился и сразу всех удивил и очаровал, и не только в нашем классе… А у нас было сразу аж четыре девятых класса. И представь, знакомство в каждом девятом он начинал с такой фразы: «Я буду теперь вести у вас физику, и попрошу вот этот учебник Перышкина (при этом он брал наш учебник и сотрясал его в воздухе) забросить куда-нибудь подальше»…

– Погоди, погоди, – перебила мамин рассказ Света. – Так и мы сейчас занимаемся по учебнику какого-то Перышкина…

Женщина удивилась.

– Неужели? Но, возможно, за столько-то прошедших лет его дополнили и усовершенствовали, – предположила она.

– Да… так вот, – продолжила рассказчица. – Новый преподаватель выразился даже образнее: «Забросьте этот учебник к чертовой бабушке»… В общем, он говорил нам о том, что учебник этот «безнадежно устарел» и чтобы он его на наших партах больше не видел, и назвал книги, по которым мы будем заниматься в дальнейшем.

Рассказчица посмотрела на дочь, слушавшую с большим интересом.

– Впрочем, тут есть момент, который тебе трудно понять… Ну, разве могли идейно подкованные чиновники из министерства образования выпустить плохой учебник по физике для советских детей? Его высказывания на тот момент было не только смелыми, но даже в чем-то… крамольными.

– Я так понимаю, что он был… новатор или реформатор? – спросила Света.

Мама улыбнулась.

– Сказаны те слова были двадцатисемилетним молодым человеком…

– Вау! Так он по возрасту был как наш новый учитель географии.

– Он не учился специально на преподавателя школы в пединституте, – продолжила мама. – Нам он признался честно и сразу: мол, окончил факультет физики в университете нашего города, и что предполагает заниматься наукой в дальнейшем… А сейчас он – аспирант. И вот пока он будет учиться в заочной аспирантуре, будет преподавать у нас физику в школе.

– Наверное, вам крупно повезло с этим учителем…

– Еще как повезло. Он совершенно не был похож на других педагогов. У него была совсем иная манера общения с нами. Никакой назидательности… Он вел себя по отношению к нам как товарищ, только старший. И потом, он не только интересно излагал нам свой предмет. Он еще, конечно же, был личностью и весьма эрудированным человеком. Теперь-то я понимаю это еще с большей очевидностью. С ним интересно было говорить на любые темы. В общем, он сразу стал любимым учителем и у мальчишек, и у девчонок. А как мы завидовали «9-В», которому так повезло: ведь физик был их классным руководителем. Ах, да, чуть не забыла…

Женщина перевела дыхание и продолжила.

– Ты не представляешь, что произошло где-то на третий день нового учебного года….Помню, что это случилось на первом уроке. И первый урок был – физика. Только что прозвенел звонок, и только что вошел наш новый учитель. Мы поздоровались, сели. И вдруг резко, без предварительного стука, распахивается дверь, и входит… кто бы ты думала?

– Ну, нет, не пугай меня так, мамуль, неужели это… чудовище?

– Шок, который я испытала при его внезапном появлении, невозможно передать. Весь класс, поднялся, приветствуя учителя стоя, как полагалось. Кто-то из мальчишек заметил: «А нам сказали, что вы ушли из школы».

– А я соскучился… Решил вот на вас посмотреть, как вы выросли за лето, – сказал наш бывший классный руководитель и уставился на нас своими водянистыми бесцветными глазами.

Воцарилась неестественно долгая пауза. Учитель смотрел на класс. Класс – на учителя. У него был какой-то странный, растерянный, если не потерянный вид… Я с ужасом подумала, что вдруг сейчас кто-нибудь из мальчишек ляпнет ненароком: «А вы возвращайтесь к нам опять»… Но класс молчал.

За всей этой немой сценой немного с удивлением наблюдал учитель физики.

– Но никто так и не попросил его вернуться?

– Никто…

– А не фига было так издеваться над детьми, – не без злорадства сказала Света. – Так зачем он все-таки приходил?

Рассказчица пожала плечами.

– Не знаю. Он же сказал – соскучился. Но мне так показалось, что он хотел услышать, что мы в нем очень нуждаемся… Чтобы у него был повод вернуться. Молчание в классе непонятно и неприлично затягивалось. Наконец, наш бывший классный руководитель вышел, так и не попрощавшись, и не пожелав нам успешного учебного года. Что было бы так естественно и уместно в той ситуации. И это еще раз говорит о том, что он вел себя не совсем адекватно…

– Уходя – уходи, мерзкое чудовище, – сказала дочка.

Мама задумалась.

– Так была перевернута эта неприятная страница в моей жизни. Точнее, в самом начале моей жизни.

– И началась другая. – Светлана произносит эти слова с некой интригой в голосе, явно желая услышать продолжение.

– Понимаешь, школа – вообще такая вещь, которую надо пережить, изжить, ну, просто от нее некуда деться…

– О-ч-ч-е-н-ь это понимаю, ты даже не представляешь, как я это понимаю, – протяжно сказала старшеклассница.

– Школьные годы тянутся медленно, потому что в этом возрасте время вообще течет медленно… Есть некое однообразие, скука и обязанности в череде школьных лет. Чего стоит это каждодневное вставание по утрам, когда так хочется поспать…

– Угу-у, – поддакнула слушательница.

– А уж какие дополнительные отрицательные эмоции со школой были связаны у меня… Я даже представить себе не могла, что может настать такое время, когда я буду буквально «лететь» в школу, как на крыльях, высчитывая, когда же закончатся каникулы, или торопя выходные…

Света делает лукавые глазки.

– Потому что там был учитель физики?

– Потому что… И я благодарна судьбе, что именно два моих последних года школьной жизни были с лихвой насыщены этим чувством. Я уже говорила, что новый учитель буквально всех очаровал… Сероглазый шатен, с густым ежиком волос на голове. Какая-то едва уловимая асимметрия в лице, которая не портила его, а наоборот делала привлекательным. Открытая, добродушная улыбка. Какая-то гармония ума и физической силы… По сути, это был парень, который даже еще не вышел из комсомольского возраста.

Мы жутко завидовали «9-В», потому что учитель ходил с ними в разные туристические походы. В эти походы стали проситься и мы. Казалось бы, зачем ему нужны лишние хлопоты? Но он брал всех, кто просился и из других классов. Мы сидели у костра, пекли картошку, он играл на гитаре, пел какие-то студенческие песни, а мы подпевали. И все рассказывал нам какие-то жутко интересные истории о канувших в лету цивилизациях, о возможности жизни на далеких звездах, о пришельцах из космоса… И даже – о теории относительности, но как-то не по школьному увлекательно. Мы слушали его, раскрыв рот…

– И как же было не влюбиться в такого? – улыбнулась дочка.

– Вот именно, как? Все девчонки втюрились по уши. И я не была исключением. Никто этого даже не скрывал. В чем пришел «наш лапочка», что сказал «наш лапочка» на уроке в 9-«Г» или 9-«Б» передавалась из уст уста. Многие девчонки навязывались к нему на уборку в кабинет физики… Если намечалась лабораторная работа, слабый пол тут же предлагал свои услуги – помыть пробирки или подготовить наглядные пособия к опытам. Вот почему-то на подобную работу в кабинет химии желающих упорно не находилось…

– Ну, это вполне понятно, – сказала Света.

– И вот в один прекрасный день я замечаю…

– … что и этот, новый учитель, как-то выделил тебя среди остальных? – сказала Света.

– Да, а как ты догадалась? – искреннее удивилась рассказчица.

– Это было не сложно… Если ты понравилась одному учителю, то почему ты не могла понравиться и другому? И к тому же, – при этих словах дочка хитровато сощурила глазки, – я видела достаточно твоих фотографий тех лет… Так что, не прибедняйся, мамуля.

Женщина рассмеялась.

– Ты не представляешь, сколько хорошеньких, симпатичных девчонок училось в нашей школе. Но самые красивые, просто писаные красавицы, были именно в том классе, где учитель физики был классным руководителем.

– Ну и что же. Значит, в тебе было нечто, чего не было в них. Роковая ты моя мамуля…

– Почему роковая?

– Ну, тогда загадочная…

– Мне кажется, я была обыкновенной.

– Думаю, это было не совсем так.

– Уж не знаю, как там было или в чем там дело было, но однажды я случайно перехватила учительский взгляд, в котором светилась… нежность, – призналась мама.

– Ну, и интересные дела происходили в твоей школе. А еще говорят, что в советское время ни любви, ни секса не было. Интересно, откуда дети брались только…

– Да все у нас было, как и во все другие времена… И люди влюблялись, и дети рождались тоже, – женщина ласково проводит по дочкиным волосам рукою, – зачем далеко за примерами ходить?

– Вот скажи, что ты почувствовала, когда поняла, что физик почему-то обратил на тебя внимание? Наверное, обрадовалась? Ведь он же тебе нравился…

– Я растерялась… А потом даже где-то испугалась. Потому что я не хотела этому верить. Я внушала себе, что все это мне просто кажется, потому что у меня был такой печальный предшествующий опыт… Понимаешь? Я внушала себе, что это неправда, что этого не может быть, что мне все это только показалось.

– Но в действительности это оказалось правдой, а не навязчивой идеей? – допытывалась Света.

– Однажды после урока физики, на перемене ко мне подошли сразу три одноклассницы и в один голос сказали, что заметили, как физик почти всю контрольную на меня смотрел… Мол, влюбился в тебя, что ли? Дескать, везет же некоторым… Я не растерялась, и тут же соврала, что я вот как раз заметила, что он не сводил глаз с одной из них. Знаешь, она сразу так просияла…

– Да, когда за учителем наблюдает столько восторженных и пристрастных глаз девчонок моего возраста, трудно что-то скрыть, – уверенно сказала Света. – Значит, так оно и было. Значит, тебе не показалось.

– Нет, не показалось. Теперь-то я уже это точно знала. Мне было так радостно и приятно сознавать, что он – такой умный, уже окончивший университет, играющий на гитаре, аспирант, и, вообще, такой обаятельный почему-то обратил внимание именно на меня.

– А тебе уже было пятнадцать лет, и ты была уже хорошенькая, – прокомментировала Света.

Мама пожала плечами.

– В нашем классе среди мальчишек у него было три любимчика – отличника, которых он призывал поступать после школы в университет на тот же факультет, который окончил он сам…

– …а среди девочек в вашем классе у него была только одна любимая ученица – это ты, – продолжила Света.

– Да, и хотя я была далеко не самая толковая ученица по части физики, он часто вызывал меня к доске решать задачи, – сказала мама. – Я вообще замечала, что ему доставляет удовольствие произносить вслух мое имя, мою фамилию… Когда я путалась в решении, он брал мелок у меня из рук, начинал сам что-то писать на доске, потом опять отдавал мелок мне…

– И ваши руки нечаянно соприкасались, – заметила Света.

– Да, конечно. Но мне это не было неприятно…

– Ой, мамуль, сколько я интересного про тебя узнала…

– Он очень часто, прейдя на урок, забывал взять классный «Журнал». И всегда именно меня просил сходить за ним в «Учительскую». Это была как бы моя почетная обязанность.

– А подготовиться к лабораторной по физике он тебя часто приглашал? – иронично спросила Света.

Мама засмеялась.

– Бывало. Но он делал это так тактично и ненавязчиво… К тому же, он никогда не приглашал меня одну, обязательно с кем-нибудь из девчонок. Он и сам крутился возле нас, шутил, рассказывал какие-нибудь забавные истории. Понимаешь, с ним было очень интересно…

И он по-прежнему смотрел на тебя на уроках?

– Да, – сказала мама. – Понятно, что он должен был это делать незаметно, ведь учитель на виду. Знаешь, он так хорошо смотрел на меня. В его взгляде было столько нежности. Иногда я ловила невзначай его взгляд и понимала, что он любуется мною… Мне это было приятно, но я ужасно смущалась.

– А как его звали? – спросила дочка.

– Между девчонками мы его называли «наш Сережа», или просто «Сереженька», «наш лапочка»… А вообще-то его звали Сергеем Петровичем. И для меня он навсегда остался именно Сергеем Петровичем – учителем, в которого я по-девчоночьи, так прекрасно была влюблена. И при том, что я ему, конечно же, нравилась, сам он ни в чем никогда не переступал ту черту, которая должна разделять учителя и ученицу… Между нами всегда была некая дистанции. Более того, когда я пришла на выпускной…

– Опиши, как ты выглядела на выпускном балу? – перебивая маму, полюбопытствовала дочка.

– На мне было платье из крепдешина нежно-кремового цвета все в оборочках и рюшечках. А волосы были уложены в локоны и завязаны в пучок. В общем, локоны как бы струились по плечам…Все говорили, что я как Татьяна Ларина на балу…

– Представляю, – мечтательно протянула дочка. – И как же учитель физики пережил еще раз такую красоту по особо торжественному случаю? – поинтересовалась дочь.