Текст книги "Пустошь. Дом страха"

ИСТ. 089 ИСТОРИЯ ДРЕВНЕГО РИМА ЛЕКЦИЯ 3.0 35

26229 001 ТР 11.00–12.15 ГХ-107 ПАРКЕР Д. Л.

Похоже, это был единственный предмет, который преподавал Орсон, и, взглянув на часы, я понял, что лекция уже началась.

Судя по указателю сокращений, за аббревиатурой ГХ стоял Говард-холл. Я отыскал здание на плане. Оно было одним из ближайших к бельведеру, расположенное всего в двадцати ярдах. Я посмотрел на дорожку, ведущую к входу в Говард-холл, и у меня тревожно забилось сердце.

Я поторопился спуститься по ступеням, прежде чем успел раздумать, и направился к Говард-холлу. Расположенный слева от здания секретариата, он образовывал восточную стену внутреннего дворика, окружающего бельведер. На лестнице курили два студента, я прошел мимо них и взялся за дверь, размышляя: «А что, если это не он? Тогда я отправлюсь за решетку, а Уолтер и его близкие умрут».

Как только за мной закрылась дверь, я услышал его голос. Наполняя весь первый этаж Говард-холла, голос обладал той мягкой настойчивостью, которая сразу же вернула меня в вайомингскую пустыню. Я медленно двинулся дальше и миновал вестибюль, стены которого были увешены политическими воззваниями, всевозможными объявлениями и прочими листовками. В полумрак расположенного за ним коридора проливался свет из приоткрытой двери. Я услышал голоса, затем взрыв хохота. Над общим гомоном поднялся голос Орсона, и я, повернув направо, пошел по коридору, следя за тем, чтобы звук моих шагов не был слышен.

Голос Орсона становился все громче, и скоро я уже мог разобрать каждое слово. Остановившись в нескольких шагах от двери, я прислонился к стене. По хору голосов я определил, что в аудитории тридцать-сорок студентов. Орсон заговорил снова, его голос прозвучал прямо напротив меня, за стеной. Хотя мне захотелось бежать от этого голоса, спрятаться в шкафу или запереться в туалетной кабинке, я остался стоять и слушать, надеясь на то, что у моего брата нет никаких оснований выходить в коридор.

– Пожалуйста, отложите ручки и карандаши, – сказал Орсон, и аудитория наполнилась звуком письменных принадлежностей, падающих на дерево. – Для того чтобы понимать историю, ее нужно чувствовать. Это нечто большее, чем текст на странице. Все события произошли в реальности. Такое никогда не забудется. Положите головы на парты, – продолжал он. – Все до одного. Ну же! А теперь закройте глаза.

Его шаги приблизились к двери. Щелкнул выключатель, аудитория погрузилась в темноту, шаги удалились.

– Мания величия, – сказал Орсон. – Кто объяснит, что это такое?

В темноте раздался мужской голос:

– Иллюзия собственного всесилия.

– Хороший ответ, – согласился Орсон. – Но еще это и психическое расстройство, о чем также нужно помнить.

Преподаватель помолчал с полминуты, и в аудитории воцарилась полная тишина. Когда Орсон заговорил снова, его голос был наполнен четким мелодическим резонансом.

– На дворе тридцать девятый год от Рождества Христова, – начал он. – Вы – римский сенатор, и молодой император Гай Калигула пригласил вас с женой посмотреть на бои гладиаторов.

Во время небольшого перерыва, пока казнят преступников из низших слоев общества, бросая их на растерзание зверям и на потеху ликующей публике, Калигула встает, берет вашу жену за руку и в сопровождении телохранителей уходит.

Вы прекрасно понимаете, что происходит, и это понимают и другие сенаторы, поскольку то же самое уже происходило с их женами. Но вы ничего не делаете. Вы сидите на каменных ступенях под голубым весенним небом и смотрите, как львы гоняются за добычей.

Через час Калигула возвращается с вашей женой. Когда она садится рядом с вами, вы замечаете у нее на лице багровую ссадину.

Ваша жена взволнованна, одежда на ней порвана, она упорно не смотрит вам в глаза. Вместе с вами были приглашены еще шесть сенаторов, и вдруг Калигула обращается к ним. «Груди у нее слишком маленькие, – говорит он так громко, чтобы слышали все. – В сексуальном плане она абсолютно не интересна. Я лучше посмотрю, как кормят львов, чем трахну ее… еще раз».

Император смеется и хлопает вас по спине, и все подхватывают его смех. Никто не смеет возразить Гаю Калигуле. Никто не смеет пойти наперекор императору. Это раболепие чистой воды, и вы внутренне кипите, жалея о том, что приняли приглашение Калигулы и пришли сюда. Однако всего одно слово против императора будет означать смерть для вас и всех ваших близких. Так что лучше молчать и молить богов о том, чтобы Калигула больше никогда вас не приглашал.

Шаги Орсона приближаются к двери. Я отступаю вглубь коридора, однако он подходит только для того, чтобы зажечь свет. Аудитория наполняется шумом студентов, раскрывающих свои тетради.

– В следующий четверг, – говорит Орсон, – мы продолжим разговор о Калигуле. Я обратил внимание на то, что сегодня на лекции присутствуют далеко не все, и это, по-видимому, как-то связано со снегопадом, прошедшим этой ночью в горах.

Студенты дружно рассмеялись. Не вызывало сомнений, что они обожают своего преподавателя.

– В следующий четверг будет контрольная работа по Калигуле. На знание основных фактов. Когда он родился? Когда стал императором? Как и когда умер? Если вы прочитаете двадцать первый параграф учебника, думаю, никаких проблем у вас не возникнет. Надеюсь, вы найдете Калигулу одним из наиболее противоречивых, загадочных и в то же время недооцененных правителей Древнего Рима. – Орсон помолчал. – Желаю вам хорошо провести выходные.

Я услышал звуки закрываемых тетрадей и застегиваемых рюкзаков. Казалось, студенты разом поднялись и устремились к двери. Орсон сейчас также выйдет в коридор.

Дверь напротив была распахнута настежь. Протиснувшись сквозь толпу студентов, я незаметно проскользнул в полумрак большой пустой аудитории и, закрыв за собой дверь, стал следить в щелочку за появлением Орсона.

Глава 22

Спустившись по ступеням, Орсон пошел по дорожке. Я ждал в фойе Говард-холла, следя за ним в окно у входной двери. Облаченный в бежевый шерстяной костюм, при красном галстуке-бабочке и зеленых подтяжках, Орсон держал в руке коричневый портфель, а на носу у него красовались очки в золотой оправе. Когда он миновал бельведер, я открыл дверь и вышел следом за ним. Орсон быстрым шагом пересек университетский городок и скрылся в Джерард-холле.

Когда я подошел к этому зданию, снова пошел снег. Температура понизилась, и небо, утром чистое, затянуло низкими серыми тучами, цепляющимися за вершины гор.

Джерард-холл был одним из самых маленьких зданий в городке – узкий, в два этажа. Название было высечено на каменной плите над входом. Стоя на холоде перед зданием, в котором находился Орсон, я почувствовал себя совершенно беззащитным. Его кабинет находился на втором этаже, однако сейчас он мог быть где угодно, и хотя на значительном удалении я чувствовал себя в относительной безопасности, у меня не было сомнений, что вблизи мой брат сразу же узнает меня по глазам.

Минут пять я просидел у входа, собираясь с духом, чтобы войти внутрь. Но когда я наконец встал и протянул руку к двери, послышались шаги по дубовому паркету, и я, заглянув в окно внутрь, увидел появившуюся из коридора фигуру. В тот самый момент когда дверь открылась, я отвернулся и облокотился на черные перила.

Исходящий от женщины аромат я почувствовал до того, как ее увидел. В летах, все еще привлекательная, она легко сбежала по ступеням в туфлях на высоком каблуке. На ней было длинное черное пальто, ее светлые волосы, чуть тронутые сединой, дергались в такт ее быстрым шагам по дорожке, ведущей в город. Я снова прильнул к высокому, узкому окну рядом с дверью и, увидев только пустое фойе, повернул ручку и вошел внутрь.

В отсутствие голосов и стука пальцев по клавиатурам гул люминесцентных ламп, заливающих резким светом пыльный пол, казался оглушительным. Если верить застекленной табличке, в здании располагалась кафедра истории, и под стеклом белыми буквами были перечислены фамилии преподавателей и номера их кабинетов. В обоих концах коридора были лестницы, ведущие наверх. Недолго думая, я повернул налево и направился к лестнице, миновав четыре двери без табличек и подсобное помещение.

Со второго этажа доносился негромкий джаз. Остановившись на верхней площадке лестницы, я заглянул в коридор. Все лампы дневного света не работали за исключением одной, периодически мигавшей в противоположном конце. Единственный постоянный свет исходил из двух открытых дверей друг напротив друга, где звучали голоса, перекрывая стон саксофона.

Оставаясь в тени, я прошел к двери первого кабинета. Она была закрыта, бронзовая табличка на ней гласила: «СЧИКЕНСКИ 206». В комнате 207 напротив, из-под двери которой проникали свет и симфоническая музыка, кто-то распечатывал документы на принтере.

По правой стороне в пятнадцати шагах по коридору дверь в кабинет Орсона была распахнута настежь, из нее в коридор выливалась волшебная мелодия «Блюза в зеленых тонах» Майлса Дэвиса. Я осторожно продвигался вперед до тех пор, пока не смог заглянуть в пустой кабинет Орсона и не услышал разговор в комнате напротив.

– Я еще не готов ответить, – говорил Орсон.

– Дэвид, можно не спешить. Нам просто нужно определиться до Рождества. Полагаю, последним сроком будет двадцать первое декабря.

– Времени более чем достаточно, – согласился Орсон. – Мне только хочется прочитать все его публикации. То, с чем я уже успел ознакомиться, мне нравится, но я хочу полной уверенности, Джек.

– Полностью с тобой согласен, – сказал Джек, – и из того, что говорят остальные, следует, что доктор Гаррис нам подойдет. Те, кто читал его работы, в один голос говорят, что он знает свое дело.

На лестнице в противоположном конце коридора послышались шаги, и я поспешил отойти от двери.

– Проклятие! – вдруг спохватился Орсон. – У меня встреча с одной студенткой. Как насчет того, чтобы завтра пообедать вместе?

– Замечательно.

Скрипнул отодвигаемый стул, и я бросился бегом по коридору. Справа от меня был мужской туалет, мимо которого я опрометчиво прошел, и сейчас я заскочил в него в тот самый момент, как Орсон вышел из кабинета Джека в коридор. Приоткрыв дверь, я выглянул в коридор. Орсон стоял в дверях своего кабинета, прислонившись к косяку, и разговаривал с полной девицей с каштановыми волосами и бледным лицом. За спиной ее желтого плаща висел рюкзак. Орсон пригласил ее к себе в кабинет и закрыл дверь.

Затворив дверь в туалет, я оказался в полной темноте. Закрыв глаза, я дышал медленно и размеренно до тех пор, пока не утих стук у меня в груди.

Внезапно меня осенило – поднимаясь по лестнице, я видел на стене красный щиток с надписью «Пожарный кран».

Я открыл дверь туалета. Дверь в кабинет Орсона оставалась закрытой, поэтому я пробежал по коридору к лестнице. Остановившись перед пожарным щитком, оглянулся на коридор. Теперь в него проникал свет только из кабинета Джека.

Я потянул за белый рычаг, и тотчас же завыл сигнал тревоги.

Темнота в туалете теперь оживлялась мигающими лампочками. Добравшись до кабинки, я уселся на унитаз. Открылась дверь, кто-то что-то крикнул, после чего дверь снова захлопнулась: темнота убедила заглянувшего в том, что в мужском туалете никого нет. Выждав тридцать секунд, я подошел к двери.

Этаж полностью обезлюдел, почти все двери были распахнуты настежь, что в значительной степени увеличило освещенность коридора. Под звуки сирены я добежал до кабинета номер 209. Никого. Заскочив внутрь, я закрыл за собой дверь и поспешил к окну. На улице перед входом в здание собиралась толпа, люди недоуменно поднимали головы, ища взглядами дым. Снегопад усилился; на камнях снег таял, на траве задерживался. Я гадал, сколько времени потребуется пожарным, чтобы прибыть на место.

Шкафов в кабинете не было. Выдвинув нижний правый ящик письменного стола, я обнаружил, что он забит тетрадями. Ящик над ним был заполнен канцелярскими принадлежностями – ручками, карандашами, конвертами. Средний ящик заполняли папки и скоросшиватели, а оба ящика слева оказались пустыми. Никаких трофеев. Никаких фотографий. Однако это меня не удивило. Орсон слишком осторожен, чтобы держать подобные вещи здесь. Я знал это наперед, и все-таки нужно было проверить.

На полу отдельно стояли монитор, системный блок и клавиатура – старая, со стертыми клавишами. По обе стороны от окна висели книжные полки. Я бегло взглянул на корешки книг, но не обнаружил ничего необычного. Это были труды по истории, в основном посвященные Древней Греции и Древнему Риму. На стене перед письменным столом висели плакат с панорамой Афин и фотография в рамке, изображающая Орсона перед Колизеем.

На столе лежали несколько невскрытых конвертов, и я взял их. Из четырех три оказались адресованы на кафедру в колледже, а последний имел адрес Дженнингс-роуд, дом 617, Вудсайд, штат Вермонт. Есть! Достав из ящика с канцелярскими принадлежностями ручку и лист бумаги, я переписал адрес. Затем еще раз прошелся по ящикам, проверяя, все ли я оставил так, как было. Орсон обязательно заметит, если что-нибудь окажется не так.

Сирена пожарной тревоги умолкла. Засунув листок с адресом в карман, я открыл дверь. Хотя в коридоре второго этажа царила тишина, на первом этаже уже суетились пожарные – я слышал их крики и тяжелые шаги. Подбежав к лестнице справа, я заглянул вниз и, ничего не увидев, спустился. Очутившись на первом этаже, увидел, как двое пожарных скрылись в разных комнатах. Сбоку был еще один выход. Метнувшись к двери, я сбежал по каменным ступеням в заснеженный двор. Через пятьдесят ярдов перешел на шаг и, оглянувшись, увидел, что люди по-прежнему толпятся перед зданием, и Орсон в их числе.

Снег теперь падал большими рассыпчатыми хлопьями. Переполненный восторженным возбуждением, я шел по заиндевелой траве, возвращаясь в город. Нам с Уолтером предстояло до наступления темноты наведаться в логово Орсона.

Глава 23

Мы ждали до половины седьмого вечера, когда потемневшее пасмурное небо стало похоже на грифельную доску. Я вывел «Кадиллак» на шоссе номер 116, пустынную полосу асфальта, пересекающую безлюдное пространство между Вудсайдом и Бристолем. К этому времени снега в долине почти не осталось. Всю вторую половину дня температура держалась под сорок градусов по Фаренгейту, что растопило полдюймовый слой мокрого снега, выпавшего утром.

По обеим сторонам дороги мелькали сосны. Даже в салоне машины я ощущал их чистый, терпкий запах. Мы миновали несколько площадок для кемпинга, находящихся на территории национального парка Зеленые горы. Но мне требовалось место, где люди никогда не появлялись. В настоящий момент кемпинги опустели, и отходящие от них тропинки обеспечивали простой доступ вглубь леса. Однако если тепло вернется, а это обязательно случится, прежде чем земля промерзнет на зиму, по этим тропам снова толпами хлынут гуляющие, в том числе и с собаками. А у меня не было ни времени, ни сил, чтобы выкопать достаточно глубокую яму.

Я ехал по шоссе уже минут десять, когда обочина наконец расширилась настолько, что на ней свободно разместились бы бок о бок две машины. Сбросив скорость, я свернул с дороги, и колеса, скользнув по мокрой траве, остановились. Заглушив двигатель и погасив фары, я посмотрел назад в зеркало заднего обозрения. Прямая лента шоссе оставалась пустынной и темной.

– Ты полагаешь, здесь будет безопасно? – спросил Уолтер.

– Лучшего места нам вряд ли найти, – ответил я, вытаскивая ключ из замка зажигания.

Открыв дверь, я вылез на холодную, сырую траву. Звук захлопнувшихся дверей разнесся отголосками по лесу. Подняв крышку багажника, мы достали каждый по лопате и по паре кожаных перчаток, чтобы не закоченели руки.

Я первым направился к опушке. Углубляться далеко в лес мы не стали, поскольку отыскать место в безлунную ночь будет очень непросто. Нам предстоит тащить Орсона, и уже просто пробираться сквозь заросли, обремененным тяжелой ношей, будет нелегко. Белые сосны плакали тающим снегом, и уже через считаные минуты я дрожал от холода, с тоской вспоминая теплый камин в гостинице.

Через сорок ярдов я остановился. Деревья сомкнулись настолько плотно, что шоссе уже не было видно. Я нарисовал в толще опавшей хвои стрелку, указывающую в сторону дороги. Если мы заблудимся в лесу, возможно, нам придется бродить всю ночь в поисках шоссе.

– Давай копать, – сказал я, указывая на открытое пространство между деревьями.

Я пронзил лопатой слой сосновых иголок, и она воткнулась в сырую землю. Первоначально работать было трудно, поскольку мы замерзли, однако физическая нагрузка быстро заставила нас вспотеть. Вскоре мороз я чувствовал только раскрасневшимися щеками.

Первым делом мы обозначили границу, после чего принялись копать. Вдвоем быстро углубились на два фута. Прикинув, что яма достаточно глубокая, я улегся в нее, и Уолтер измерил, какой слой земли животному придется разрыть, чтобы достать до меня: получилось, что от поверхности Орсона будет отделять целый фут.

Выбравшись из ямы, я стряхнул грязь с джинсов, промокших и испачканных. Прислонившись к стволу ели, Уолтер закурил. В сгущающихся сумерках я не мог разглядеть его лицо, но чувствовал, что он как-то странно смотрит на меня. Огонек сигареты разгорался и угасал.

– В чем дело? – спросил я.

Уолтер лишь молча покачал головой.

– Нет, в чем дело?

Меня снова начинала бить дрожь.

– Мы с тобой собираемся убить человека.

– Не просто человека, Уолтер. А человека, который грозился натравить на твою семью психопата.

– Энди, возможно, тебе нисколько не страшно, но я сейчас точно наложу в штаны. Этой ночью я буквально глаз не сомкнул. Я постоянно думаю о том, что завтра миллион мелочей может пойти не так. Твой брат сбежит от нас. Убьет нас. Возможно, ему уже известно, что мы здесь. Ты об этом думал? Он психопат, а мы собираемся пойти против него.

Вдалеке хрустнула ветка.

– Разве ты делаешь это не для своих родных? – спросил я. – Думай о них, когда тебе становится страшно. Думай о том, что ты почувствуешь, увидев того зверя, который угрожал Дженне, истекающим кровью в яме.

В лесу сгустился пугающий мрак.

– Возможно, завтра придется туго, – продолжал я. – Быть может, нам придется… кое-что сделать с Орсоном, если он не скажет нам то, что мы хотим знать. Ты готов?

– Буду готов.

Уолтер направился в сторону шоссе. Подобрав лопату, я последовал за ним, отсчитывая шаги от могилы Орсона до опушки. Когда мы вышли из леса, шоссе было пустынным, и с высоких гор спускался туман. Теперь видимость составляла не больше сотни ярдов – а дальше черная непроницаемая мгла.

Я поставил свою лопату у самой большой сосны, какую только смог найти. Для того чтобы отыскать это место ночью, нам будут нужны какие-либо ориентиры. Когда мы забрались в машину, в салоне зажегся свет и запищало напоминание застегнуть ремни, и у меня внутри что-то оборвалось. Уолтер неправ. Быть может, всему виной туман и темнота, но мне было страшно. По дороге обратно в гостиницу мои руки, сжимающие рулевое колесо, дрожали. Я ломал голову, смогу ли осуществить задуманное. Несмотря на все, что сделал Орсон, он оставался моим братом. Братом-близнецом. Между нами была неразрывная связь.

Мы с Уолтером не обмолвились ни словом. Наверное, наше молчание было сродни тому, которое охватывает солдат накануне кровопролитного сражения. Нет места легкомысленной болтовне ни о чем. Только полная сосредоточенность на том, что предстоит в ближайшие часы, – и мысленная подготовка сделать нечто ужасное.

Глава 24

В пятницу в полдень, когда солнце достигло зенита и перешло в западную половину неба, моя кровать напоминала небольшой арсенал: мой миниатюрный «Глок» калибра.40, здоровенный «кольт» Уолтера калибра.45, две коробки «сорок пятых» патронов «ремингтон» с пулями с полым наконечником, по две дополнительных снаряженных обоймы к каждому пистолету, пара радиостанций «Амхерст РС-446», восемнадцать ампул бензодиазепина, одна ампула «противоядия», три шприца, латексные перчатки, фонарик, наручники и два военных комбинезона, приобретенных в армейском магазине в Дэвидсоне.

Труднее всего оказалось достать бензодиазепин. Теща Уолтера страдает от панических атак, и помимо прочих лекарств она запаслась успокоительным средней силы действия под названием «Ативан». Уолтер прикарманил тринадцать миллилитровых ампул препарата. Согласно данным, почерпнутым из Интернета, при необходимости этого должно было бы хватить для того, чтобы продержать Орсона в отключке пару дней. Однако отрицательная сторона заключалась в том, что «Ативан» начинал действовать спустя двадцать минут, а мне требовалось нечто такое, что оглушило бы Орсона меньше чем за две минуты.

Поэтому я совершил очень плохой поступок.

Авторы детективных романов в погоне за реализмом близко знакомятся с убийством, и я за долгие годы подружился со следователями, прокурорами и специалистами в различных областях криминалистики, которые любезно консультировали меня, помогая добиться достоверности. Описанные в моих книгах следственные и судебные процедуры безукоризненно точны. Я всегда правильно рассказываю про оружие. Один мой приятель-коронер как-то даже позволил мне присутствовать при вскрытии, чтобы я в первой главе своего последнего романа смог правильно передать обонятельные ощущения.

В «Синем убийстве» есть эпизод, в котором отрицательный персонаж крадет в больнице наркотические препараты. Поэтому я, работая над книгой, спросил у знакомого врача:

– Если нужно украсть в больнице наркотики, как это сделать?

Писателям можно задавать подобные вопросы, и никто ни в чем их не заподозрит, поскольку «все это для книги» и они выразят свою благодарность в предисловии.

Врач объяснил мне, что именно нужно делать, – и, черт возьми, он оказался абсолютно прав. Его совет: «Наведайся в послеоперационную палату. Неважно, что наркотики хранятся в запертых шкафах; ключи от этих шкафов лежат в незапертых ящиках. Моли бога о том, чтобы тебе попались невнимательные медсестры. Узнай, где установлены камеры видеонаблюдения. Раздобудь одежду санитара и изображай бурную деятельность до тех пор, пока не выяснишь, где хранятся ключи от шкафа с наркотиками».

Благодаря беспечности медсестер в послеоперационной палате через два дня после отъезда в Вудсайд я вышел из Больницы милосердия в Шарлотте, штат Северная Каролина, с пятью миллилитровыми ампулами быстродействующего бензодиазепина под названием «Версед». Применяемый при хирургических операциях, этот препарат при внутривенном введении усыпляет меньше чем за полторы минуты. К сожалению, он также способен вызывать нарушение дыхательных функций, поэтому я заодно прикарманил ампулу флумазенила, который используется в качестве антидота от бензодиазепина.

В дополнение к воровству лекарств я также внимательно изучил вопрос внутримышечных и внутривенных инъекций. Я запомнил дозы «Ативана» и «Верседа». Я тщательно выполнил домашнее задание, приготовил надежное огнестрельное оружие и разработал план. Когда мы с Уолтером сидели в креслах друг напротив друга, снаряжая обоймы патронами, я почувствовал, как меня охватывает абсолютное спокойствие. Мы действительно это делаем. Кто способен на такое? Тут нужны дерзость и бесстрашие, твою мать. Из этого получилась бы чертовски хорошая книга.

Пока Уолтер лег немного вздремнуть, я поднялся наверх. Стол в обеденном зале был заставлен грязной посудой и пустыми бутылками из-под вина – жертвами обеда. Вернувшись на кухню, я спросил у повара, может ли он приготовить сэндвич с индейкой. У него не было ни малейшего желания. Обед уже закончился. Но в конце концов повар нехотя согласился и предложил мне подождать у камина.

Я сел в кресло-качалку. Пламя в кирпичном очаге догорало. Я мысленно представил себе, как оно ярко горело в утренние часы, еще до того, как растаяла снежная пыль. Камин по-прежнему согревал уютную гостиную, но теперь уже без особого рвения. Дожидаясь своего обеда, я глядел на последнее тлеющее полено. Угли медленно пожирали дерево, превращая его в пепел и дым.

В соседнем холле орал телевизор. Я слышал голос специального агента Трента, докладывающего о последних результатах поисков Кардиохирурга.

Супружеская пара, направляющаяся к выходу, подозрительно покосилась на мой наряд. Для этой престижной гостиницы мой серый комбинезон являлся чем-то аномальным.

* * *

Дженнингс-роуд отделяется влево от Главной улицы в миле за колледжем. Лишенные листвы сахарные клены и березы закрывали сверху улицу, карабкающуюся вверх по склону. Вдоль проезжей части лежали горы опавших листьев. Я представил, как они, в ярких огненных красках, еще совсем недавно устилали улицы и газоны, превращая этот городок в Новой Англии в чудесную обособленную вселенную.

Почти у самой вершины холма я увидел на черном почтовом ящике большие белые цифры «617». Уолтер сбросил скорость, но я приказал ему проехать мимо, чтобы не привлекать к себе внимания, и остановиться дальше по улице. Когда мы проезжали мимо дома Орсона, я взглянул на него, не в силах поверить в то, что мне действительно удалось его найти. Снаружи он выглядел скромным и изящным. Белое двухэтажное здание, с мансардными окнами на втором этаже и большими эркерами внизу. Забор из штакетника ограждал лужайку перед домом, вдоль вымощенной кирпичом дорожки, ведущей от улицы к крыльцу, росли цветы. Гаража я не увидел, и в настоящий момент машин на дорожке не было.

Мы перевалили через гребень, и Уолтер остановился у тротуара, рассыпав кучу листьев. Заглушив двигатель, он с тревогой посмотрел на меня. Я наклонился и достал из-под сиденья рации.

– Восьмой канал, семнадцатый канал запасной, – сказал я, протягивая одну рацию Уолтеру.

Мы настроили частоты.

– Перед тем как свернуть на Дженнингс, мы проехали мимо столовой. Жди меня там. Машина выглядит здесь подозрительно, особенно с номерами другого штата. Первое сообщение от меня ты получишь в столовой. Я скажу: «Иди, папа!» Это будет означать, что Орсон вернулся домой, поэтому ты живо поднимешься сюда и станешь кружить вокруг дома. Вторым сообщением станет: «Приезжай домой!», и оно будет означать, что ты должен подъехать к дому шестьсот семнадцать и сдать задом на дорожку. Я буду тебя ждать. Ты откроешь багажник и вернешься в машину. Как только багажник будет открыт и ты окажешься внутри, я вытащу Орсона. Он будет без сознания. Я запихну его в багажник, и ты отвезешь нас к яме у шоссе сто шестнадцать. Вопросы есть?

– Нет.

– Без крайней необходимости радиомолчание не нарушать. Если потребуется, назовешь меня Уильмом. Я буду звать тебя Фредом. Мало ли кто может нас услышать… И не перепутай каналы. Восемь и семнадцать. Запиши их у себя на руке.

Пристегнув рацию к ремню, я взял с пола громоздкую поясную сумку. Надев ее, открыл дверь, вышел в холодный воздух и сказал:

– Сейчас всего половина пятого, так что, возможно, пройдет несколько часов, прежде чем я свяжусь с тобой.

Я закрыл дверь, и Уолтер, спустившись вниз, скрылся за поворотом.

Я поднялся пешком на вершину, и оттуда мне открылась панорама Вудсайда. Я подумал, что весной и летом, когда деревья в листве, разглядеть городок, расположенный в нескольких сотнях футов внизу, будет непросто. Однако обнаженные деревья позволяли увидеть всю долину: Главную улицу, колледж, даже краешек расположенного в полутора милях к северу центра. Очаровательный уголок. Таких в глубинке Новой Англии сотни – и тысячи по всей стране. Кому придет в голову, что именно здесь, среди пасторальных домиков Вудсайда, обитает кровавый Кардиохирург?

Я прошел по дорожке к белому забору высотой по грудь, отделяющему задний дворик. Когда я забрался на него и уселся верхом, у меня мелькнула мысль, есть ли у Орсона собака. Спрыгнув с противоположной стороны, я остался на траве на четвереньках, осматривая лужайку в поисках конуры, прислушиваясь, не зазвенит ли цепь. Однако в прекрасной траве не было никакого движения. Во дворе возвышался большой кипарисовик[14]14
  Кипарисовик – дерево с пирамидальной кроной, напоминающее тую.


[Закрыть], но собаки не было.

Я завернул за угол. От дома отходила каменная терраса с белыми пластмассовыми креслами. Я шагнул с травы на плитку, откуда стеклянные двери вели на веранду. Прокравшись к дверям, заглянул внутрь. Свет не горел, но, всмотревшись в полумрак, я разглядел за верандой кухню. Похоже, в доме никого не было. Я подергал дверь, однако она оказалась заперта на засов. Однако замка не было, и я с облегчением отметил, что мне придется разбить только одно стекло.

Достав из поясной сумки кожаные перчатки, я поднял с земли камень размером с бейсбольный мяч. Надев перчатки, обрушил камень на ближайшее к запору стекло. Раздался треск, на пол посыпались осколки. По-прежнему сжимая в руке камень, я прислушался, не сработает ли сигнализация, однако в доме все оставалось тихо. Отбросив камень, я повернул ручку.

Когда дверь распахнулась, мне в лицо ласково подуло теплом центрального отопления. Шагнув внутрь, я снял кожаные перчатки и убрал их в сумку. Вытерев свои отпечатки пальцев с наружной дверной ручки, втиснул руки в латексные перчатки и закрыл за собой дверь.

Тишина не внушала мне доверия. Стоя на веранде, я смотрел на то, как угасающий свет проникает в высокие окна. На линолеуме с узором «под кирпич» были хаотично расставлены плетеные кресла, а растения в кадках наполняли воздух терпким ароматом теплицы. Я осторожно двинулся вперед. У меня под ногами захрустели осколки. Достав из поясной сумки «Глок», я дослал патрон в патронник, моля бога о том, что мне не придется стрелять из пистолета без глушителя в этом безмятежном уголке. Нам с Уолтером так и не удалось выйти на подпольных торговцев глушителями.

Из веранды я прошел на кухню, заполненную всевозможными белоснежными прибамбасами, заполнившими бесконечные мили кухонных столов. Изучив фотографии на холодильнике, увидел сплав по бурлящей горной реке и Орсона вместе с женщиной, которую я раньше никогда не видел, они стояли держась за руки на голой горной вершине.

Справа дверь вела в обеденный зал, с сервантом, подсвечником и столом из красного дерева, с хрусталем, серебром и фарфором на белой скатерти.

Но я шагнул в левую дверь, покинув кухню и оказавшись в гостиной. Вкус у Орсона безукоризненный. Над камином висела копия Одилона Редона[15]15
  Одилон Редон (1840–1916) – французский живописец и график, один из основоположников символизма.


[Закрыть]. Антоний: «Каков смысл всего этого?» Дьявол: «Никакого смысла нет». Поразительно, лицо, изображенное на черно-белой литографии, очень напоминало того мужчину, который брал у меня автограф на улице напротив дома матери. Лютер. В дальнем левом углу стояло старое пианино «Стейнвей», а перед газовым камином на полу был расстелен персидский ковер, обрамленный матрасом и двумя креслами, обтянутыми бордовой кожей. Справа уходила вверх лестница, а прямо впереди находилась входная дверь, ведущая на крыльцо.