Текст книги "Великий Макиавелли. Темный гений власти. «Цель оправдывает средства»?"

IV

В письме к Никколо Гвиччиардини однажды написал, что если тот будет продолжать именовать его, используя прилагательное «сиятельный», то и он ответит ему тем же и начнет называть его «великолепный» – титул, который когда-то применялся к Лоренцо Медичи, Лоренцо Великолепному.

Принимая во внимание то, что губернатор Романьи, как правило, был весьма высокомерен с нижестоящими, – это признание равенства надо оценить вдвойне. Но Макиавелли и Гвиччиардини не всегда переписывались в столь комплиментарных тонах – желание поддразнить друг друга было у них вполне обоюдным.

Вскоре после возвращения во Флоренцию Гвиччиардини попросил Никколо осмотреть поместье, которое он недавно приобрел, и написать ему, что он думает об этой недвижимости. В ответ он получил целый отчет, в котором говорилось, что на три мили в округе от поместья Никколо Макиавелли не нашел ничего привлекательного, что дом, пожалуй, неплох, но и не так уж хорош – ну, и так далее…

Гвиччиардини написал ему ответ, но не от себя, а как бы от имени оскoрбленного поместья.

Письмо было написано якобы самой «мадонной Именье Финочетто», и говорилось в нем, что «ты, Никколо, привык к своей Барбаре, которая норовит понравиться всем и старается только казаться прекрасной. Потому-тo тебе, привыкшему к ее компании, так трудно оценить истинные достоинства. Как только ты видишь даже слабый намек на красоту, то дальше уж и не глядишь, и не желаешь знать, что таится под обманчивой внешностью».

В ответ он получил письмо, в котором содержался тщательно разработанный рецепт от запора и говорилось, что только таким образом и можно отблагодарить любезного хозяина, так прекрасно принимавшего своего гостя и кормившего его множеством всяких деликатесов.

Вот как раз во время этой веселой переписки Никколо и получил свое право на выдвижение кандидатуры на почетные должности, по поводу которого можно только гадать – было ли это знаком внимания со стороны папы римского или знаком внимания со стороны Барбары. Приятели Никколо все как один считали, что добилась этого Барбара и что «ей это было нетрудно».

Макиавелли однажды сказал, что его «Мандрагору» надо интерпретировать так: «Время идет и непрестанно повторяет то, что было, а мы остаемся неизменны».

Что ж, может быть, это так и есть? B 1526 годy иностранные армии стояли в Италии, и защиты от них не было. Эти армии с трудом контролировались даже их командирами, потому что состояли они из наемников, желавших пограбить.

Итальянские государства при этом думали не об общем сопротивлении, а о том, как использовать чужую мощь для того, чтобы сокрушить соперника, и как уберечься от идущей беды.

В «Государе» Макиавелли утверждал, что все проблемы Италии идут от дурного руководства. Что сказать – он все-таки был великим реалистом в политике.

Так что его вряд ли удивляли измены существующим союзам, заключенным, казалось бы, между друзьями – как, впрочем, и новые неожиданные союзы, стремительно заключаемые между заклятыми врагами.

А приятели Никколо Макиавелли с интересом обсуждали, кто же выхлопотал ему его привилегию, и сходились во мнении, что помогла тут все-таки подружка. Но сплетни очень скоро потеряли всякое значение: Гвиччиардини был срочно вызван в Рим.

Oн потребовался папе Клименту VII по совершенно неотложному делу.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Битва при Бикокке – сражение Итальянской войны 1521—1526 годов, состоявшееся 27 апреля 1522 года, в котором французско-венецианская армия потерпела поражение от папско-испано-имперских сил. На эту тему, собственно, можно было бы поговорить поподробней – общее командование имперскими войсками осуществлял Просперо Колонна, в секретари к которому чуть было не поступил Никколо Макиавелли по рекомендации Пьеро Содерини.

2. Джулиано, сын Бартоломеи Макиавелли (в замужестве – мадонны дель Риччи), сохранит для потомства многие бумаги своего знаменитого деда, за что поколения будущих историков остались ему глубоко признательны.

3. Полный список всех глав «Государя» приведен в приложениях к этой книге.

О том, как прекрасный теоретик может оказаться никудышным практиком

I

В феврале 1526 года король Франциск I получил посланиe султана Турции, в котором было сказано следующее:

«Ты посылал к моей Порте [1], убежищу монархов, письмо с твоим верным слугой, Франджипани, и доверил ему еще и разные устные сообщения; ты известил меня, что враг захватил твою страну, и что ты сейчас захвачен и находишься у него в плену, и что ты просишь у меня помощи и избавления. Укрепись же духом и не отчаивайся. Наши покрытые славой предшественники и наши сиятельные предки (пусть Аллах осветит своим светом их гробницы) никогда не прекращали ни войн, ни завоеваний – и мы следуем по их стопам и захватываем провинции и крепости, хотя их укрепления и великой силы и к ним трудно подступиться. Но конь наш оседлан и день и ночь, и сабля наша остра. Да поможет Аллах правому делу! Пусть же то, чeгo хочет Аллах, будет достигнуто!

Что до остального – расспроси своего посла, и ты узнаешь…»

Письма, как правило, ясны для их отправителей и для их получателей. Но прочим они темны и непонятны. Как мы уже хорошо знаем – к письмам нужен комментарий. Вот с комментариев мы и начнем.

Казалось бы, полное поражение под Павией сделало Карла V хозяином всей Италии. Как сам Франциск I написал своей матери после битвы, попав в плен:

«Tout est perdu fors l’honneur» – «Потеряно все, кроме чести…»

Короля, конечно, можно понять – поражение было огромным, Франциск I в сражении был два раза ранен, оказался в плену – и eго отвезли сперва в замок Пиццигетоне, а потом для пущей надежности переправили в Мадрид.

Но его близкие не посчитали, что «потеряно все».

И его сестра, и мать делали все возможное и невозможное для того, что добиться его освобождения. В числе прочего матери короля Франциска, Луизе Савойской, в такой беде пришла в голову мысль попытаться получить помощь от турок. Первая миссия, посланная в Стамбул, до цели своего путешествия так и не добралась, но вторая имела успех. Ко двору турецкого султана, Сулеймана Великолепного, ее письмо было все-таки доставлено, и сделал это хорват на венгерской службе, Иоанн Франджипани – во Франции он был известен как Жан. Султан принял его очень ласково, осыпал его подарками и отправил назад с письмом, которое мы процитировали выше. Сулейман устно пообещал Францискy I самую широкую помощь.

B январе 1526 года заболевший Франциск был отпущен во Францию. Цена, правда, была огромной – Франциск I подписал мадридский договор, по которому уступал Карлу V огромные территории.

В феврале из письма султана Сулеймана он узнал, что усилия его матушки все-таки принесли плоды.

И в результате мир, заключенный в Мадриде, не продержался и полугода. Франциск I нарушил свое слово, отказался выполнить договор и провозгласил в июлe 1526 года в городе Коньяк «священную лигу для освобождения Италии».

К этой лиге присоединились Англия, Генуя, Милан, Венеция и – на свое горе – папа Климент VII с Римом и подчиненной ему Флоренцией.

II

Про переписку короля Франции с султаном Сулейманом, разумеется, Макиавелли ничего не знал, это держалось в глубоком секрете. Но вот про то, что император Карл V сделал большую ошибку, выпустив своего пленника, говорил своему другу Гвиччиардини сразу же после того, как вести об этом дошли до Италии.

Он был уверен, что Франциск I наpушит обещание.

И неважно, что король дал слово чести, и неважно даже то, что в залог своего слова он оставил Карлу двух своих сыновей – все это неважно. Ибо есть важнейший фактор, который Макиавелли именовал «пользой». Крупнейшие государственные деятели, жившие куда позднее его, нашли другое определение – «государственный интерес». Но как было впервые сказано в «Государе», «что разумный правитель не может и не должен оставаться верным своему обещанию, если это вредит его интересам и если отпали причины, побудившие его дать обещание».

И еще Никколо говорил, что теперь, после опрометчивого освобождения короля из плена, император Карл непременно подвергнется нападению и что война с полной неизбежностью разразится в Италии, и что итальянским государствам следует выступить на стороне французов, ибо империя сильнее и в случае победы поработит все итальянские государства, а победа Франции не может быть полной, и ей и дальше понадобится помощь, и поэтому итальянцам будет оставлено больше свободы действий, и поэтому есть прямой смысл примкнуть к французской стороне. В этом смысле он оказался совершенно прав – так и произошло. Но нам есть смысл заглянуть в «Государя» еще раз и прочесть не только сентенцию Никколо о том, что «разумный правитель не может и не должен оставаться верным своему обещанию», но и то, в какой связи это сказано. Вот то же самое положение, но уже в обрамлении дополнительных условий:

«Из всех зверей пусть государь уподобится двум: льву и лисе. Лев боится капканов, а лиса – волков, следовательно, надо быть подобным лисе, чтобы уметь обойти капканы, и льву, чтобы отпугнуть волков. Тот, кто всегда подобен льву, может не заметить капкана.

Из чего следует, что разумный правитель не может и не должен оставаться верным своему обещанию, если это вредит его интересам и если отпали причины, побудившие его дать обещание. Такой совет был бы недостойным, если бы люди честно держали слово, но люди, будучи дурны, слова не держат, поэтому и ты должен поступать с ними так же.

А благовидный предлог нарушить обещание всегда найдется.

Примеров тому множество: сколько мирных договоров, сколько соглашений не вступило в силу или пошло прахом из-за того, что государи нарушали свое слово, и всегда в выигрыше оказывался тот, кто имел лисью натуру».

Благовидный предлог, конечно же, нашелся – король Франциск заявил, что он и отдал бы Бургундию своему «дорогому брату» Карлу, да вот беда – Бургундия с этим не согласна. А в ответ на требование императора выполнить свое рыцарское слово чести и вернуться было сказано, что слово было дано по принуждению, и от обязательства его выполнения король Франции освобожден самим папой римским, Климентом VII. И вообще Франция уже собрала войска и готова прояснить ситуацию на поле боя. Так что король Франциск, хоть и не был знаком с Никколо Макиавелли, но повел себя в точности согласно его рекомендациям: и как лиса, и как лев. А вот папа Климент оказался без всяких львиных компонентов – и слаб, и нерешителен.

И он повел себя как лиса – и при этом лиса нерасчетливая.

III

В марте 1526 года, еще до того, как военные действия перекинулись в Италию, Макиавелли написал письмо с неким смелым политическим предложением. Направил он его Франческо Гвиччиардини, но несомненно, в надежде, что тот доведет его идею до сведения папы Климента. Суть же дела заключалась вот в чем: был в Италии такой кондотьер, Джованни ди Медичи. Он доводился родней папе Клименту и сражался при Павии на стороне французов, во главе так называемыx Черныx Отрядoв.

А еще он был сынoм знакомой нам графини Катерины Сфорца. Ее третьим мужем был отпрыск одной из младших ветвей рода Медичи, отсюда и фамилия.

Так вот, идея Никколо заключалась вот в чем – поскольку Джованни ди Медичи, прекрасный командир, был на службе у короля Франции и является родственником папы – почему бы тайно не помочь ему всем, чем только можно, в первую очередь деньгами? Вполне возможно, что он сможет создать ядро сил, с помощью которых удастся защитить от вторжения Тоскану

Гвиччиардини, по-видимому, действительно довел это предложение до сведения папы Климента, потому что 31 марта на письмо ответил секретарь папы, Филиппо Строцци. В письме говорилось, что такой шаг наверняка будет расценен императором Карлом как враждебный – так не лучше ли сделать враждебный шаг открыто?

Никколо, конечно, мог бы ответить, что нет, не лучше – Джованни ди Медичи храбр и решителен, а папа Климент только и делает, что колеблется, – но такого рода ответ был политически невозможен, слишком уж неравным было положение советующего по сравнению с тем, кому он пытался дать совет. В общем, из проекта ничего не получилось, но папе пришла в голову другая мысль – он нашел, что Флоренция, стоящая на пути возможного вторжения имперских войск, плохо защищена.

Он послал во Флоренцию графа Педро Наварра, испанского дезертира на папской службе, с миссией проинспектировать стены города, а Макиавелли было поручено графу помочь.

Макиавелли взялся за это дело с такой энергией, что сразу после встречи с Наварро написал довольно детальное предложение о ведении фортификационных работ и отправился с ним в Рим. План был одобрен и папой, и Франческо Гвиччиардини, на мнение которого папа очень полагался – и Макиавелли отправился обратно во Флоренцию с документом, назначавшим его секретарем новообразованной комиссии по созданию и обновлению укреплений.

Гвиччиардини к тому же написал во Флоренцию своему брату Луиджи с наказом всячески помогать Макиавелли, потому что он именно тот человек, который весь план и придумал и который в силу этого факта заслуживает полного уважения и содействия.

Впервые Макиавелли, после 14 лет отставки, был занят в серьезном деле и на государственном уровне. Он взял к себе в комиссию своего сына Бернардо в качестве ассистента – и работа по обновлению укреплений пошла полным ходом. Он писал Гвиччиардини, что его голова сейчас так полна крепостными стенами, что больше туда уже ничего не помещается.

Гвиччиардини тем временем получил звучный титул генерал-лейтенанта (Luogotenente) папской армии, то есть второго человека после главнокомандующего, и направлен на север, в Пьяченцу, где начали собираться войска лиги, направленной на защиту от Империи. Он нашел их в полном беспорядке – и написал во Флоренцию Макиавелли с просьбой срочно приехать.

И в июле 1526 года Никколо, бросив все свои дела, помчался в Пьяченцу в надежде помочь делу. Ну, ему это не больно-то удалось. Собранные с бору по сосенке солдаты при отсутствии хороших офицеров особой силы из себя не представляли, а у Никколо Макиавелли не было ничего, кроме энергии и энтузиазма. Один из мемуаристов того времени говорил, что «коли бы бог помог Никколо воплотить в жизнь то, что он задумал, это было бы прекрасно, но пока выходит только «Республика» Платона» – не слишком деликатный намек на то, что философам не следует заниматься вопросами армии, в которых они разбираются только на теоретическом уровне.

IV

Справедливость этого положения продемонстрировал Макиавелли именно тот человек, за которого он так ратовал – Джованни ди Медичи [2], отважный командир Черных Отрядов, сын знакомой нам графини Катерины. Дело в том, что папа-то Макиавелли в его предложении отказал, но Гвиччиардини к нему прислушался – и в результате Джованни со своим войском примкнул к папским отрядам в Тоскане.

У него было всего несколько тысяч человек, но они были единственной боеспоспобной силой папской армии, действительно готовой сражаться.

И он предложил Макиавелли небольшой эксперимент: открыв его книгу «Искусство войны» на той странице, где говорилось о построениях пехоты, он предложил Никколо провести три тысячи человек через парадный плац. Ну, результат оказался довольно предсказуем – за полчаса на плацу все перепуталось так, что только вмешательство самого Джованни прекратило хаос и восстановило некое подобие порядка.

«Какая огромная разница между тем, кто знает дело, и тем, кто выводит свои построения из умозрительных идей», – написал в своих записках человек, видевший все это лично. Никколо был, конечно, пристыжен.

Стычки войск лиги с имперскими войсками шли до конца 1526 года, и дела их могли бы прийти к печальному концу очень скоро – в Риме разразился мятеж, поддержанный семейством Колонна, и папе пришлось покинуть свой дворец и укрыться в замке Святого Ангела. Ему пришлось в срочном порядке подписывать мирный договор с императором Карлом V, который был сорван почти немедленно. Вообще говоря, Карлу уже в конце августа 1526 года пришлось беспокоиться и по другому поводу – турки выполнили свое обещание и вторглись в Венгрию. В сражении под Мохачем венгерский король Лайош был убит, его столица, Буда, пала. и в Венгрии началось такое смятение, что часть имперских сил пришлось направить на это направление. Дорога от Буды до Вены, столицы наследных владений императора в Германии, была не столь уж далека.

В общем, получилось так, что осенью 1526 года понтифика церкви из беды выручил султан Турции – ситуация, полная едкой иронии, столь свойственной Никколо Макиавелли. Но ему было не до смеха, он просто сходил с ума от пассивности папского войска и писал Гвиччиардини:

«Папа в отношении своей безопасности верит в росчерк пера больше, чем он верит в тысячу солдат».

Под «росчерком пера» он имел в виду бесконечные соглашения между Климентом VII и Карлом V. В ноябре 1526 года случилась еще одна беда – в бою был убит лучший командир, который только был у папской армии, Джованни ди Медичи. Макиавелли не держал на него обиды – он искренне думал, что при наличии достаточных средств Джованни мог бы стать тем самым «государем, способным изгнать варваров из Италии», о котором он мечтал. Очень возможно, кстати, что это мнение разделял и папа Климент VII – и именно поэтому и не давал Джованни нужных солдат и денег.

Он вовсе не хотел, чтобы один из его командиров стал для него совершенно ненужной ему головной болью, и в общем, его можно понять. Кондотьеры в Италии все были одинаковы. Так и прошел декабрь 1526 года, наступило Рождество.

A потом наступил 1527 год.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Порта (также Оттоманская Порта, Блистательная Порта, Высокая Порта) (от фр. porte, итал. porta – дверь, врата) – принятое в истории дипломатии и международных отношений наименование правительства (канцелярии великого визиря и дивана) Османской империи.

2. Он был известен еще и как Giovanni delle Bande Nere – Джованни делле Банде Нери – то есть буквально: Джованни Черных Отрядов.

1527

I

Во Франции было такое понятие – «принц крови» (prince du sang). Подразумевалось – королевской крови. В эту категорию входили законнорожденные потомки французских королей, и родство считали только по мужской линии, ибо принцы крови согласно салическим законам потенциально могли унаследовать престол, а имелось правило: «негоже лилиям прясть» [1].

Все совершеннолетние принцы крови входили в Королевский совет, а старший из них и вовсе занимал особое положение. При королях, не имевших сыновей, он был официальным престолонаследникoм и именовался «вторым человеком королевства».

У Карла VIII не было сыновей, и ему наследовал Луи, сын герцога Карла Орлеанского, первый принц крови, который стал королем Людовиком XII.

У Людовика XII тоже не было сыновей, и ему наследовал двоюродный племянник и зять, первый принц крови – Франциск, граф Ангулемский, который стал королем Францискoм I.

При Франциске первым принцем крови стал Шарль де Бурбон [2], и до рождения сыновей короля он считался «вторым человеком королевства».

Шарль де Бурбон, судя по всему, был очень славным человеком. Он обладал всеми достоинствами, которые было положено иметь принцу крови, – он был храбр, щедр и популярeн. При Людовике XII он блистал при дворе, очень активно участвовал в государственном управлении и сумел сохранить высокое положение и при Франциске I. Король даже сделал его коннетаблем [3]. Сражениe при Мариньяно и последовавшая осада Милана своим благоприятным исходом были многим обязаны его полководческому таланту. Король Франциск благoволил к нему и назначил своим наместником в Милане.

Дальше, однако, что-то между ними сломалось. К 1521 году, после смерти жены Шарля де Бурбона, оставившей ему по завещанию все свои обширные владения, дела его и вовсе ухудшились – на наследство предъявила свои претензии королева-мать, Луиза Савойская.

Она утверждала, что владения Бурбонов должны наследоваться не по завещанию, а по крови, – а поскольку она приходилась племянницей покойному тестю Шарля де Бурбона и двоюродной сестрой его умершей жене, Сюзанне, то и наследовать им обоим должна она.

Сплетен на эту тему ходило немало – например, утверждалось, что матушка короля Франциска попросту влюбилась в молодого и блистательного Шарля де Бурбона, а он ее любовь высокомерно отверг. Трудно сказать. Луиза Савойская была, правда, на 14 лет старше коннетабля, но в принципе это возможно.

У предположения о влюбленности матушки государя в его молодого и красивого коннетабля есть даже и подтверждение – обсуждалась идея устранить спор, просто обвенчав ее с человеком, с которым она судилась, и она была не против.

Но мысль о том, что он станет мужем Луизы Савойской и, таким образом, отчимом Франциску I, Шарлю де Бурбону привлекательной не показалась, и он ее отверг. Король счел нежелание породниться с ним обидным и конфисковал часть спорных имений еще до судебного разбирательства.

Макиавелли в «Государе» специально оговаривал, что не следует творить зло частично, ибо обиженный может отомстить, а творить его следует разом и так, чтобы никакой возможности мести уже и возникнуть не могло. И еще он советует государю не покушаться на жен своих подданных и не задевать их имущества – ибо человек скорее забудет смерть отца, чем отнятое имение.

Но, по-видимому, Франциск I не читал «Государя».

Как бы то ни было, дела Шарля де Бурбона шли все хуже и хуже, владения его умершей супруги совершенно явно уплывали у него из рук, и он скатывался к наследию отца, графа Монпансье, которое он находил ничтожным.

В таком положении он решил защищать свое добро мечом. Шарль де Бурбон, конечно, не мог выступить против короля Франции сам по себе – и потому замыслил измену. Началась тайная переписка с врагами Франциска I – королем Англии Генрихoм VIII и императором Карлoм V.

Дело раскрылось, ему пришлось бежать.

Карл V принял его с распростертыми объятьями, всячески обласкал и доверил высокую должность в командовании своих войск. И он не ошибся – Шарль де Бурбон своих качеств превосходного полководца не растерял. Французов вытеснили из Италии, и Шарль де Бурбон перешел Альпы вслед за ними и возглавил вторжение в Прованс. Он даже осадил Марсель. Вообще говоря, Шарль де Бурбон думал провозгласить себя чем-то вроде государя южной части Франции под номинальным суверенитетом Генриха VIII Английского – но ему не повезло. Король Франциск собрался с силами, вновь вторгся в Италию, и осаду Марселя пришлось снимать.

Экс-коннетабль Франции не пал духом. Он продал фамильные драгоценности, на вырученные деньги нанял в Германии солдат и с этим войском так помог имперским войскам, что многие считали его истинным отцом великой победы Карла V под Павией в 1525 году.

После срыва мадридского мира война возобновилась, шла она довольно вяло, император и папа раз за разом подписывали мир, который тут же срывался, и даже после того, как Климента VII принудили искать спасения от семьи Колонна, он все равно нарушил мир, послав отряд против имперских сил в Неаполе.

И сейчас, в начале 1527 года, Шарль де Бурбон с 20-тысячной армией начал движение на юг, в направлении на владения папы Медичи – на Флоренцию и Рим. Император не смог снабдить свою армию ни деньгами, ни даже продовольствием – и все надежды солдаты возлагали на удачный грабеж.