Текст книги "Смертельный эксперимент"

Глава 56

Еще через сорок минут я передал Калли пилу по бетону и велел пропилить горизонтальную линию между двумя вертикальными, отстоящими друг от друга на расстояние двенадцать дюймов. После выпивки, плотного обеда и тяжелого физического труда я еле стоял на ногах. Хотя в здании было прохладно, вся моя одежда пропиталась потом. Спина, руки и плечи ныли. Я занял место Калли на стуле в надежде, что силы скоро вернутся ко мне.

Я сидел, подсвечивая ей лучом своего фонарика, как до этого она делала это для меня. Этого света как раз хватало на то, чтобы идеально подсветить ее фигуру… Так как пилила она на высоте двух футов, то ей пришлось отставить попку и встать на одно колено. Я ведь, кажется, уже говорил, что немного выпил и разглядывал женщин, когда мы были в ресторане? Так вот, каким-то образом луч фонарика отклонился и уперся в ее безукоризненную пятую точку.

– Тебе что-то не нравится? – спросила Калли.

– Совсем наоборот, – ответил я.

– Извращенец, – произнесла она. – Мы, между прочим, спасаем здесь человеческую жизнь.

– Не порти людям настроение.

Я нехотя перевел луч на стену. Через двадцать минут я пошел на последний приступ, вооружившись кувалдой. Еще через двадцать минут отверстие стало достаточно большим, чтобы Калли могла в него пролезть, что она и сделала. Она взяла с собой фонарик, а свой я положил на пол, чтобы улучшить освещение.

Я мог только просунуть голову в отверстие, но этого оказалось достаточно, чтобы увидеть, что в маленькой комнате Элисон находилась кровать, телевизор, туалет, раковина и маленький холодильник, в котором, по-видимому, находились еда и питье. Но Элисон не могла пользоваться этими благами цивилизации. Она была прикована к стене, абсолютно голая. Рот ее был запечатан клейкой лентой, обернутой вокруг головы. Из-под ленты виднелись концы красной скомканной тряпки, которую Куинн воткнул ей в рот вместо кляпа.

Я понятие не имел, как долго она была вот так прикована, но выглядела Элисон фунтов на тридцать легче, чем последний раз, когда мы с ней виделись. Было видно, что она находится в агонии, а под ногами у нее растекалась большая лужа мочи.

Я вытащил голову из отверстия, достал из мешка с инструментами сверхпрочные ножницы по металлу и протянул их Калли. Через минуту она разрезала наручники и обратилась ко мне:

– Донован, нам бы хотелось остаться наедине.

Я опять убрал голову из отверстия и подождал, пока Элисон воспользуется туалетом.

Я услышал, как Калли говорит ей:

– Будет не так больно, если я сделаю это медленно.

Потом я услышал, как она снимает ленту со рта Элисон. Женщина поперхнулась и начала кашлять и плеваться.

– Все в порядке, – повторяла Калли. – Куинн мертв, и теперь все будет хорошо.

Она вымыла и одела Элисон, а потом помогла ей выбраться из комнаты. Когда она выбралась из дыры, пленница посмотрела на меня ледяным взглядом. Глаза ее были прищурены, а ноздри раздувались.

– Это все из-за тебя, – сказала она.

– Из-за меня?

– Вот именно. – Ее ответ прозвучал очень агрессивно. – Все это произошло только по твоей вине.

– Донован – единственный человек в мире, который вычислил, что с тобой произошло, – заметила Калли. – Ты жива благодаря ему.

– Это самая медленная спасательная операция в мире. – Элисон толкнула меня в бок: – Ты где пропадал? Ты же обещал мне работу.

– Ты уже готова приступить или еще поругаешься на меня? – поинтересовался я у нее.

Глава 57

Так и не дождавшись благодарности от Элисон, мы вывезли ее из этой дыры, поселили в гостинице, в номере, который располагался между номером Калли и моим, а потом накормили и выслушали ее историю.

После того как меня объявили мертвым, у Элисон действительно начались романтические отношения с Куинном. Таким образом она надеялась получить работу, которую я ей обещал. Но, как и сказал Огастес, когда Элисон почувствовала, что из этого ничего не выйдет, она предпочла свалить. К ее большому сожалению, Куинн был лучшим охранником на свете, поэтому ей не удалось уйти далеко. Когда он ее поймал, они здорово разругались, а потом он похитил ее и привез на склад.

Когда Огастес был дома – а дома он проводил большую часть своего времени, – он не мог на нее надышаться. Но каждый раз, когда Куинн куда-то уходил, он приковывал Элисон к стене. Поступая таким образом, он был уверен, что она всегда будет рада видеть его. Если он планировал отсутствовать дольше нескольких часов, то использовал длинную цепь, которая позволяла Элисон пользоваться всеми удобствами. К тому времени, когда я остановил Куинна на Уолнат-стрит, он отсутствовал уже около трех часов.

Поэтому Элисон считала, что во всем, что с ней произошло, виноват я.

– Он тебя бил? – поинтересовалась Калли.

– Время от времени, – ответила Элисон.

– И он заставлял тебя заниматься с ним любовью?

– По крайней мере дважды в день.

– А ты когда-нибудь сопротивлялась?

– Именно в эти дни он меня и бил.

Здесь, в хорошо освещенной комнате, она выглядела как белый призрак.

– Как часто, до сегодняшнего дня, ты бывала на воздухе за эти три года? – спросил я.

– Я никуда не выходила больше трех лет. А знаю я это потому, что у меня был телевизор.

Калли дала ей снотворное и посидела с ней, пока Элисон не заснула. После этого она присоединилась ко мне в моем номере, и мы с ней открыли бутылочку вина из мини-бара. Пили вино и обговаривали тренировочное расписание для Элисон.

– Лу займется ею на второй и третьей неделе, – говорил я. – Потом три недели она твоя, а потом две недели с ней буду заниматься я. Пару раз она может дублировать тебя во время задания. После этого мы дадим ей что-нибудь легкое для проверки, чтобы посмотреть, как она с этим справится.

– И сколько же, по нынешним временам, платят сиделкам?

– Двадцать штук в неделю, плюс то, что тебе удастся заработать на контракте.

– Согласна, – ответила Калли. – А кому она достанется в первую неделю?

– Доктору Крауч. Потому что если Надин решит, что она не подходит, мы откажемся от всего этого и попробуем вернуть Элисон в ее прежнюю жизнь.

Я набрал номер, нажал кнопку вызова и подмигнул Калли, включая динамик.

– Вот только послушай…

– Это никуда не годится, – закричала Надин в трубку.

– У меня есть для тебя пациент, – сказал я.

– Да что с тобой? Ты хоть знаешь, который сейчас час?

– Хорошая работа, – заметил я. – И гонорар тебе наверняка понравится.

– Донован, я пытаюсь заснуть. Никогда больше не звони мне в середине ночи. Это никуда не годится.

– Как насчет двадцати пяти штук зеленых в день?

– Я наверняка с удовольствием тебя выслушаю, когда проснусь. Позвони мне через пару часов, – сказала Надин и разъединилась.

– Вот старая сука, – прокомментировала Калли. – А ты так не думаешь?

– Да, на людей ей всегда было наплевать, хотя меня она, кажется, искренне любит.

– У меня такое впечатление, что когда ты говоришь, ты бредишь, – заключила Калли.

Глава 58

Когда я подъехал, машина Мирона Голдштайна уже стояла на площадке для отдыха, которая располагалась на 177-й миле шоссе, проходившего недалеко от его родного города Цинциннати. Выйдя из своей машины, я по широкому кругу обошел вокруг его, проверяясь на предмет возможных снайперов. Когда я подошел, он открыл пассажирскую дверь, и я забрался в машину.

– Сал сказал, что вы хотите умереть, – начал я.

– А вы – Крид?

– Да.

– Я думал, что вы моложе.

– А я – что вы старше.

Мирон Голдштайн кивнул. Он был изможденный человек, с грустным лицом, толстыми губами и обвисшими щеками. Из ноздрей у него торчали пучки жестких волос. В одной дрожащей руке он держал промокший носовой платок, которым постоянно вытирал капли жидкости, скапливающиеся на кончике его носа. Глаза его прятались за очками в тяжелой роговой оправе.

– Делаем так, – продолжил я, – вы говорите мне, что у вас на уме, а я говорю вам, что думаю по этому поводу.

– Вы всегда были здоровым человеком, мистер Крид?

– Давайте ближе к делу.

– Ну, конечно, – сказал человек, улыбнувшись своими толстыми губами. Он помолчал, вытер нос, а потом задал следующий вопрос: – Вы что-нибудь слышали о БАС?

– Болезнь Лу Герига?

– Вот именно. БАС – это смертельное прогрессирующее заболевание центральной нервной системы, которое постепенно, но неотвратимо лишает ваше тело возможности свободно двигаться. С каждым днем ваши мышцы атрофируются все больше и больше, пока наконец в один прекрасный день не прекращают работать. Вы можете это видеть по моим рукам. Это не Паркинсон, это называется «фасцикуляция», и это первый сигнал, что конец близок.

– Мне очень жаль, – сказал я.

И я действительно имел это в виду. Внешний вид Мирона заставил меня почувствовать стыд. Последние семь недель я все справлял прощальную тризну по Кэтлин и Эдди, в то время как этот несчастный умирал по частям. Естественно, больно, когда теряешь людей, с которыми хотел бы дожить до глубокой старости, – но этот Мирон Голдштайн вообще никогда не состарится. Может быть, Кэтлин и ее жених когда-нибудь разойдутся и у меня опять появится шанс. А может быть, и нет. Но в любом случае у меня было хоть какое-то будущее, о котором я мог помечтать, и это было гораздо лучше того, что ждало в будущем Мирона Голдштайна.

– И вы хотите, чтобы я убил вас, положив конец вашим страданиям? – уточнил я.

– Да.

– А почему вы не хотите совершить самоубийство? Сэкономили бы пятьдесят тысяч.

– Моя страховка стоит гораздо дороже. Но на самоубийство она не распространяется.

– Я вынужден отказаться, – сказал я.

– Но почему нет?

– Эти деньги – пятьдесят тысяч – должны остаться вашей жене и детям.

Он постучал толстым конвертом по приборной доске между нами.

– Кроме этого, у меня больше ничего нет, – сказал он. – Страховка позволит моей жене выплатить мои долги, сохранить дом, машину и вести более-менее обеспеченную жизнь. Ее, скорее всего, не хватит, чтобы оплатить обучение моих детей в Дартмуте[78]78
  Один из старейших университетов в США, входящий в элитную Лигу плюща.


[Закрыть], но существуют хорошие государственные университеты, если они не смогут получить стипендию. И, кроме того, если я сейчас погибну, то моей семье не придется ухаживать за мной этот последний год моей жизни. Я не хочу, чтобы они залезали в долги, отказывались от своего будущего и наблюдали, как я медленно и ужасно умираю.

– А что, собственно, такого вы нашли в этом Дартмуте? – спросил я. – Футбольная подготовка у них просто никакая.

– Не выводите меня из себя, – рассмеялся Голдштайн. – А то я сам вас убью!

Он мне определенно нравился. Когда Калли ранила Робби, я спокойно пристрелил его, чтобы прекратить его мучения. Мирон тоже страдает…

– Почему-то мне кажется, что убивать вас неправильно…

Мирон хохотал до тех пор, пока не закашлялся. Кашляя, он отхаркивал отвратительные ошметки.

– Что такого смешного я сказал? – поинтересовался я.

– Не обижайтесь, но убивать людей – это ваша работа. И это вы считаете неправильным?

– У тех людей, которых я убиваю, нет выбора. А у вас он есть.

– И я его уже сделал. Так кого убивать правильнее?

Мы замолчали. Я обдумывал услышанное, а он не мешал мне.

– Поставьте себя на мое место, – предложил он, – что бы вы сделали?

Я вспомнил о своем сердце и подумал, есть ли способ выполнить этот контракт и не получить обострение.

– А вы когда-нибудь убивали человека?

– Боже! Конечно нет.

– Обманывали жену? Избивали детей? Или что-нибудь в этом роде?

– Нет, – ответил он, понимая, к чему я клоню. – Но я очень часто кричал на детей и брюзжал на собаку.

– Брюзжали на собаку?

– И очень часто.

– Да вы просто негодяй! – сказал я.

Он улыбнулся.

И я улыбнулся.

И перерезал ему горло.

Глава 59

Было около четырех часов дня, когда каменщики наложили последний слой штукатурки. Они собирались отметить это в близлежащей таверне, но я сказал, чтобы на этот раз они праздновали без меня.

Было достаточно тепло, и у меня оставалось еще несколько часов светлого времени суток. Я бродил по участку вокруг нового дома, площадью 8500 квадратных футов, и подбирал мусор. Когда последний рабочий покинул участок, я взялся за дело.

Дом № 2010 по Данвеган-стрит находился в тупике новостройки под названием Рок Хилл Гарденз. Несколько домов вокруг были уже полностью завершены, но ни один еще не был населен. Если говорить о чердаках, то я предпочитаю их в дорогих домах, построенных по индивидуальному проекту в новых и хорошо защищенных новостройках. Обычно я отгораживаю местечко в стратегическом месте чердачного помещения и использую его как свой тайный схрон. Таких тайников, разбросанных по основным городам страны, у меня несколько, но в Атланте этот будет первым.

Участок, на котором стоял дом, площадью чуть меньше акра, вмещал крутой, поросший деревьями склон, который позволял подходить к заднему входу незаметно для будущих соседей. Скорее всего, он будет готов через месяц, но вот быстро продать его не удастся, так как окна его смотрели не на поле гольф-клуба «Рок Хилл кантри клаб».

Я появился в Атланте, потому что здесь обнаружили главарей местной террористической ячейки, которых надо было ликвидировать. Но прежде чем я успел выполнить задание, информатор узнал, что мой старинный враг Абдулази Фатхи собирается прибыть в Атланту для последнего инструктажа. Решив, что убийство Фатхи, вместе с руководителями местной ячейки, нанесет серьезный удар по «Аль Каиде», Дарвин решил отложить операцию до момента прибытия египтянина. Мне надо было убить (прошу прощения за каламбур) две недели времени, и я решил заняться организацией тайника. Я поездил по новостройкам, пока не обнаружил этот дом, который уже был близок к завершению. Позвонив по номеру, написанному на объявлении рядом с домом, я стал членом бригады строительных рабочих.

Довольно долго я прятал инструменты, провода и сухую штукатурку под изоляционным материалом, который хранился на чердаке над гаражом. А сейчас я начну штукатурить внутренности конька крыши над гостевой спальней… Потом проложу электрический провод для компьютера и зарядки телефона, врежусь в систему отопления, вентиляции и терморегулирования, чтобы чувствовать себя комфортно, и подключусь к высокоскоростному Интернету. Дней через тридцать я уже буду с максимальным комфортом проживать в этом мини-особняке.

Такая обработка чердака – простой способ получить в свое распоряжение часть дома без оплаты аренды. Все, что мне надо, – это помещение площадью в несколько квадратных футов и время для того, чтобы его замаскировать. Если прораб увидит на чердаке стену из сухой штукатурки, то подумает, что его строители сваляли дурака. Правда, такого никогда не случалось, потому что на поздней стадии строительства никто уже не заглядывает в дальние углы чердака. В домах, которые были построены уже давно, всегда существует риск, что тебя обнаружат. Эти дома гораздо чаще ремонтируют, и тогда могут прокладывать новые провода или телевизионную антенну – и обнаружить такой схрон. В новых же домах за такую цену все провода и антенны прокладываются заранее. И если провода проложены прямо по полу моего тайника, то я просто делаю так, чтобы они его огибали.

В молодости, еще будучи армейским снайпером, я научился долгие часы сохранять полную неподвижность, и это здорово помогло мне потом, когда я стал жить на чердаках заселенных домов. Однако для полной гарантии я стараюсь выбрать угол чердака, расположенный как можно дальше от входной двери. Поэтому безопаснее всего я буду себя чувствовать над дальним углом редко используемой комнаты для гостей – в этом случае случайный чих или храп не насторожит хозяйского питомца. Обычно это не представляет никакой проблемы, так как бо́льшую часть времени и усилий я трачу на звукоизоляцию своего логова. Я настилаю высококачественный пол и засыпаю под него, а также во все пазы и дырки для гвоздей и шурупов смесь из опилок и детской присыпки, чтобы гарантировать пол от скрипа. Входную дверь я всегда располагаю в самом дальнем углу тайника и врезаю ее на несколько футов внутрь помещения так, чтобы обнаружить ее было невозможно. Несколько раз в день я тренирую незаметную эвакуацию из своего убежища, причем делаю это с завязанными глазами. Повязка на глазах заставляет меня запоминать особенности половых балок на тот случай, если мне придется срочно делать это в темноте.

После того как строительство закончено, я въезжаю в свое новое жилье и стараюсь приспособиться к особенностям жизни хозяев дома. Тогда, когда это возможно, я сплю вместе с ними, и бодрствую, когда бодрствуют они. Я снимаю информацию с их персональных компьютеров, телефонов и слежу за их жизнью с помощью заранее установленных крохотных телекамер. Уже через несколько недель я знаю их привычки и расписание лучше, чем они сами, и из-за этого совместное проживание с ними начинает доставлять мне удовольствие. Когда они на несколько часов уходят из дома, я пользуюсь туалетом и наслаждаюсь горячей ванной или душем, а могу и подремать в их постелях и угоститься их едой и выпивкой. Когда же мне надо сделать что-то, чтобы не оставить своих следов в электронном пространстве, то я пользуюсь их компьютерами.

Больше всего мне нравится играть с их домашними питомцами.

Собаки и другие животные не представляют особых проблем, в отличие от кошек. Как только кошка меня обнаруживает, жизнь превращается в кошмар. Она постоянно смотрит на потолок и пытается найти ко мне дорогу. Каждую ночь она мяукает и фырчит на меня, и это не прекращается ни на минуту. Я очень люблю домашних животных, но как только хозяева дома, в котором я живу, заводят кошку, мне приходится срочно искать новое жилье. Иначе владельцы еженедельно будут посылать на чердак дератизаторов в поисках мышей.

Глава 60

На постройку моего нового жилья на Данвеган-стрит у меня ушло четыре вечера, однако, вы не поверите, но Фатхи так и не появился в Атланте. Это вечная проблема, когда работаешь с информаторами, – обычно они простые рабочие лошадки и не имеют доступа ни к какой информации, кроме слухов. Поэтому мне оставалось только убить двух местных лидеров террористической ячейки, что я и сделал с легкостью.

Я проследил их до веселого ночного заведения в пригороде Атланты. Там было столько народа, что мне понадобилось не менее десяти минут, чтобы найти их в этой толпе. Они стояли среди зрителей, которые наблюдали за тем, как на сцене танцевали две мускулистые женщины под аккомпанемент самой громкой музыки, которую мне только приходилось слышать в своей жизни. Каждые тридцать секунд свет в помещении, похожем на пещеру, гас, и по стенам начинали шарить лучи лазеров и стробоскопов.

Место было просто идеальным.

Я встал за террористами, взял в каждую руку по шприцу и подождал, пока не выключится основной свет. В лучах стробоскопов я воткнул по игле им в задницу и отошел в сторону, когда они свалились на пол. Несколько человек закричали, но танец продолжался, музыка разрывала барабанные перепонки, и я вышел из заведения прежде, чем кто-то смог что-то понять.

Мое новое жилье было уже готово, но так как строительные работы еще продолжались, въехать в него я смогу только через несколько недель. Две недели я собирался посвятить тренировке Элисон. Мой обед с Калли и Эвой переносился уже несколько раз из-за репетиций и выступлений Эвы, но сейчас они твердо подтвердили нашу встречу в воскресенье вечером.

Так как у меня неожиданно образовалось три свободных дня, то я решил встретиться с доктором Надин Крауч в Джексонвилле, штат Флорида. За пять тысяч долларов и уик-энд на берегу океана Надин согласилась помочь мне подготовить Кимберли к известию о том, что ее отец жив.

Конечно, я мог бы связаться с Кимберли и раньше, но хотел сначала убедиться, что у моей болезни не будет рецидивов. Теперь же, когда я без всяких последствий для себя убил умирающего мужчину и двух террористов, я решил, что с этой точки зрения со мной все в порядке. Я хотел прямо сейчас начать возвращать Кимберли то, что недодал ей за эти три года. Но сначала мне надо было найти к ней подход, ведь не мог же я просто заявиться к ней со своим новым лицом и сказать: «Привет, Ким, это я, твой умерший папочка!»

Кимберли унаследовала все мое состояние – или, если говорить точнее, все мое состояние, которое было указано в завещании и сопровождающих документах. Естественно, что у меня были секретные тайники с наличными деньгами на тот случай, если мне придется сымитировать свою собственную смерть.

За все время моей работы в «Хоумленд секьюритиз» Лу Келли несколько раз говорил с Кимберли по телефону, но встретились они только на моих похоронах. С тех пор он звонил моей дочери каждый месяц, чтобы узнать, как у нее идут дела. Именно Лу передал все бумаги юристам, занимавшимся моим наследством, поэтому его звонок Кимберли должен был выглядеть вполне естественно. Он записал их разговор и переслал мне его по электронной почте.

– Я бы хотел, чтобы ты кое с кем встретилась, – услышал я голос Лу. – С доктором Надин Крауч. Она была психотерапевтом твоего отца.

– Мистер Келли, но здесь какая-то ошибка, – раздался голос Кимберли. – Мой отец ни за что не стал бы встречаться с психотерапевтом.

– Она видела его только несколько раз незадолго до его смерти, но у нее есть для тебя информация.

– Я не уверена, мистер Келли, что хочу ее услышать, – вздохнула Кимберли, подумав.

– Кимберли, тебе придется поверить мне на слово.

– Но вы ведь тоже знаете эту информацию, – заметила Ким, – вот и скажите мне сами.

– В любом случае Надин будет в Джексонвилле в конце этой недели, и, кроме того, давай согласимся с тем, что она лучше подготовлена для того, чтобы сообщить тебе эту информацию.

И Кимберли согласилась встретиться с Надин в холле гостиницы, в которой остановилась психотерапевт. Моя дочь появилась, как было условлено, и они обменялись несколькими ничего не значащими фразами. Наконец Надин предложила:

– Погода прекрасная, давай прогуляемся по пляжу и поговорим.

До этого мне не доводилось бывать на пляже в Джексонвилле, и он меня приятно удивил. Пляж располагался на барьерном острове на западе города: там был прекрасный песок, достойные, но не опасные, волны для сёрфинга и не так уж много людей. Надин, Кимберли и я шли в северном направлении, хотя я и держался в пятидесяти ярдах сзади них. Если вы заметили там крупного мужчину в кепке с логотипом штата Пенсильвания, солнечных очках и наушниках, то это был я. Наушники позволяли мне слушать разговор Кимберли и психиатра.

– Мы много раз говорили о тебе с твоим отцом, – сказала женщина.

– А может быть, сразу перейдем к той части, в которой вы скажете мне, что он жив? – предложила Кимберли.

– Прости, я не совсем поняла.

– Мой отец. Донован Крид. Он жив. Вы это знаете, и я это знаю. Так где же он и почему не связался со мной раньше?

Я не мог поверить своим ушам. Кимберли знает?

Надин тоже потеряла дар речи. Моя дочь стала оглядываться. Ей понадобилось пять секунд, чтобы обнаружить меня.

– Ну и видок у тебя, – смеясь, выкрикнула она.

Мы бросились навстречу друг другу по пляжу, как актеры в заурядном фильме сороковых годов. Когда мы уже были совсем рядом, она прыгнула мне навстречу, и я поймал ее на руки. И стал кружить ее вокруг себя так, как делал это, когда ей было года четыре, а она обнимала меня, как давно потерянного плюшевого медвежонка, которого неожиданно нашла.

Я осторожно поставил ее на ноги и осмотрел со всех сторон. Она стала старше, взрослее, но это все-таки была моя Кимберли. Она влепила мне пощечину.

– Я никогда не знала, что ты со мной так поступишь, – заявила моя дочь. – Ты что, не доверяешь мне настолько, что не мог ни позвонить, ни послать письмо? Да что же ты за отец за такой?

– Такой, который пробыл в коме три года с хвостиком, – объяснила, слегка запыхавшись, Надин, подходя к нам.

– Я верю, – сказала Кимберли, внимательно посмотрев мне в глаза.

– Правда? – спросил я.

– Конечно. Если бы ты был в сознании, ты бы никогда не выбрал это лицо!

– Как я рад, что снова вижу тебя, – рассмеялся я.

– Я тоже, но тебе придется многое мне объяснить.

– С удовольствием. Но сначала скажи мне, почему ты решила, что я жив?

Она засунула руку в карман моих брюк и вытащила оттуда мой серебряный доллар, тот самый, который дед дал мне много-много лет назад.

– Его не было среди тех твоих вещей, которые они мне передали.

Я гордо улыбнулся.

– Ты, несомненно, достойная дочь своего отца, – заметила Надин и, обернувшись ко мне, добавила: – Так, чтобы ты понимал, деньги остаются у меня, и уик-энд я тоже проведу за твой счет.

– Ты самый меркантильный мозгоправ, которого я только знаю, – ответил я.

– Приятно хоть в чем-то быть на первом месте.

Я крепко обнял ее.

– Это никуда не годится, – вырвалась она из моих объятий.

– Спасибо, что согласилась помочь, – поблагодарил ее я. – Дальше, я думаю, мы сами разберемся. Хорошего тебе отдыха.

– И не сомневайся. – И она отправилась в сторону своей гостиницы.

Следующие три дня были лучшими в нашей с Кимберли жизни. В какой-то момент в разговоре у нас возникла тема Кэтлин и Эдди, и я ей все рассказал.

– Если ты был так счастлив с Кэтлин, то тебе надо рассказать ей, что ты жив, – решила моя дочь. – А кроме того, мне кажется, она заслужила право самой решить, что принесет ей счастье.

– Боюсь, что она может выбрать меня из чувства вины…

– И это волнует тебя, потому что…

– Том – хороший парень и будет в качестве мужа гораздо лучше, чем я.

– А откуда ты это знаешь?

– Я его проверил.

– Ты что, действительно так плохо знаешь женщин? – покачала головой Кимберли.

– Да, и ты это прекрасно знаешь.

– Пап, послушай меня, – сказала дочь, принимая на себя роль родителя, которая подходила ей гораздо больше, чем мне. – Тебе надо сказать ей четыре вещи: что ты жив, что с тобою произошло, почему это произошло и что ты обо всем этом думаешь.

Конечно, все это я легко мог рассказать Кэтлин, но мне казалось, что она будет больше счастлива с нормальным, надежным Томом. Кроме того, большую роль во всем этом играла Эдди. Девочка уже потеряла свою родную семью, а три года назад потеряла и меня. А потом в ее жизни появился Том, и она с радостью приняла его как своего отца. Если я опять появлюсь в жизни Кэтлин, то Эдди придется отказаться или от меня, или от Тома. Бедному ребенку и так досталось в жизни – она совсем не заслужила потерять и третьего своего отца. Кроме того, и это тоже значительно осложняло принятие решения, я совсем не был уверен, что смогу примириться с размеренной жизнью в спальном районе. И, наконец, если Кэтлин все-таки выберет меня, то она до конца своих дней будет гадать, правильный ли выбор сделала. Если она меня отвергнет, то тот же самый вопрос она будет задавать себе о Томе. Это было несправедливо по отношению к ней.

Но я любил Кэтлин и хотел, чтобы все обернулось совсем по-другому.

– Пап? – вернула меня на землю Кимберли. – Так ты скажешь ей эти четыре вещи?

– Все не так просто, – вздохнул я.

– Проще совсем ее потерять?