Текст книги "След черного волка"

– До зимы? – Ярко обернулся к нему. – Чтобы он там ее… А я что делать буду?

– Но теперь-то уж что! – Живорад развел руки и выразительно хлопнул себя по бокам. – Твоя невеста – имеешь право спросить за обиду. Но прямо сейчас или зимой – уже без разницы.

– Зимой я буду никто! – Ярко в отчаянии посмотрел на брата матери. – Если я не верну ее сейчас, Добрята на дожинках себя князем объявит! А надо мной насмеется, обзовет мальцом беспортошным! И потом уж его не спихнешь, хоть бы я трех Святкиных вдов за себя взял!

– Это верно…

Ярко зажмурился, словно не желал видеть белый свет после такого позора. Так и виделось, что теперь он будет, как в кощуне, год за годом бродить по белу свету и искать свою невесту, унесенную лютым змеем… черным вороном… серым волком…

– Серым волком… – повторил он вслух и открыл глаза.

Нет, это сделал не Гацыр. Савар со своей дружиной уехал давным-давно и вернуться обещал только на следующий год, чтобы подтвердить докончания уже с новым князем вятичей и взять в жены кагану его сестру. Да неужели тайком воротился, чтобы попытаться выкрасть Семиславу из Навьего ельника? Откуда ему вообще знать, что она там? Что она обучена и собирается за Ярко уже этой осенью?

Знать все это мог только один человек. Тот, кому Ярко сам сказал, что в дожинки женится на Семиславе, если ему не привезут угрянку. И Лютомер лучше всех на свете знал, что ее не привезут…

– Это угряне… – почти прошептал Ярко, будто придавленный грозным взглядом судьбы. – Он, волк лютый… Поехали.

Он вернулся к лошадям и снова сел в седло. Лоскут с двумя узлами он по-прежнему сжимал в руке, будто пытался удержать за кончик хвоста ускользающее счастье.

* * *

Глядя, как высоко над берегами Оки луна движется по ночному небу, Семислава вспоминала свою давнюю свадьбу со Святомером. Это было почти как в сказании, где уже зрелому князю привозят в жены Солнцеву Дочь, которую добыл какой-то другой молодец. Но это событие восьмилетней давности помнилось отстраненно – сказание и есть сказание. В нынешний раз все сложится совсем по-другому. Потому что сама она – уже не та пятнадцатилетняя Леля, что еще не умела отличить свою истинную судьбу от навязанной другими. Цветок расцвел, ее суть раскрылась, и она знает, что ей нужно.

Впереди что-то зашевелилось, а потом из-за кустов вышел зверь – крупный волк. Лунный свет делал его шерсть белой, а его самого – настолько похожим на видение, что Семислава даже не шелохнулась. Она не испугалась и не обрадовалась. Она просто ждала, что будет дальше.

Зверь помедлил, глядя на нее сквозь тьму. В его глазах сияли зеленые огоньки. Потом он медленно приблизился, неслышно ступая мягкими лапами по траве и не тревожа спящих отроков. Семислава сидела неподвижно. Сердце стучало где-то в горле, кровь колотилась в ушах, ее пробирала дрожь – не страха, а потрясения от встречи с судьбой. Она не могла бы двинуться и подать голос, даже если бы испугалась.

Боялась она одного – что все это ей снится. Эта встреча… Это бегство. Что вот сейчас она очнется и увидит себя в избушке Навьего ельника, где рядом с ней – только храпящая баба Полазка.

Видя, что она ждет его внешне спокойно, волк подошел вплотную. Потянулся и коснулся холодным носом ее кисти, лежащей на коленях. Семислава хотела поднять руку, ответить на приветствие, но не находила сил. Белый волк приблизил морду к ее лицу. Она ощутила запах зверя, его дыхание, и это доказательство его явности не сказать чтобы успокоило ее, но воодушевило. Она подняла руку и коснулась его головы. Прохладная гладкая шерсть… Он живой.

– Ты пришел за мной? – едва шевеля губами, почти одним дыханием спросила она.

Волк сделал движение мордой, выражая некий вопрос. Говорить он в этом облике не мог.

– Я жду тебя. Я ждала тебя… весь год… всегда. Ты пришел наконец?

Волк попятился и скрылся за ближайшим кустом. Семислава ждала, что будет дальше. И ощутила невидимую, неслышимую, но ясную вспышку силы. Кусты содрогнулись, в них зашевелилось нечто еще более крупное.

А потом к ней подошел человек и сел рядом уже по-человечески.

– Семислава… – прошептал тихий хриплый голос.

Он взял ее за руку, и прикосновение настоящей человеческой руки наполнило ее небывалой отрадой. Кончились ее метания, неприютность, поиски – она вошла в свой истинный дом. Она плохо различала в темноте его лицо, но узнавала чувство, которое охватывало ее рядом с Лютомером и прошлым летом. Теперь она вновь ощущала запах, но это был запах разгоряченной человеческой кожи. Она почти не видела его, но собственной кожей ощущала, что едва сменивший облик оборотень обнажен, а значит, не совсем еще покинул стихию дикого звериного мира. И это ощущение наполнило ее и ужасом, и возбуждением, какое она испытала в жизни только раз – Купальской ночью год назад, когда впервые подошла к нему так близко.

– Ты пришла сюда ради меня? – спросил негромкий низкий голос.

– Да… – выдохнула она, отвечая разом на все вопросы, которые он мог ей задать.

– Ты сама этого хочешь? Доброслав не силой пытается выкупить тобой мою дружбу?

– Нет. Я сама… хочу быть с тобой, – говорила она тому, кого почти не видела, будто шла во тьму с протянутыми вперед руками. – Мой муж умер… И теперь я свободна… для тебя. И для себя. У тебя ведь нет другой жены?

– Нет.

– А что твоя сестра? – Семислава хорошо помнила и саму Лютаву, и единство этих двоих, ясно ей видное. – Она не возненавидит меня?

– Нет. Она ушла искать свою судьбу. А я свою… уже нашел. Пойдем.

Лютомер встал и за руку поднял Семиславу. Она встала, готовая следовать за ним. И пусть ей смутно помнилось его лицо: ощущения его внутренней сути были столь сильны, что внешняя оболочка теряла значение. И год назад, и сейчас она разговаривала с тем, что внутри.

Главное свершилось. Семислава подала руку угрянскому оборотню и дала согласие уйти с ним. Вошла в эту могучую реку, и теперь оставалось только плыть вперед.

Семислава сделала несколько шагов, потом остановилась:

– А отроки мои? Они проснутся и не поймут, куда я делась.

Лютомер обернулся:

– Ты не думаешь, что Доброслав приготовил мне ловушку?

– Доброслав? – Семислава удивилась. – Ловушку? Да нет же… то есть я так не думаю. Он хотел, чтобы Ярко не смог получить меня, и тогда князем вятичей станет сам Доброслав. А ты поможешь ему дружиной, если Ярко задумает драться.

– Звучит похоже на правду. Но я предпочел бы их не будить.

– Тогда вот что. Обожди чуток.

Семислава вынула из своего короба еще один платок и быстро завязала на нем три узла. И повесила на ближайший куст.

Ни о чем таком они с отроками не уговаривались, но она понадеялась на их сообразительность. Увидев платок уже с тремя узлами, они должны догадаться: беглянка достигла своей цели.

* * *

– Куда мы идем?

– К нашему стану. Здесь моя стая и лодьи. На этом берегу, недалеко.

Они шли вдоль Оки; в темноте Семислава почти не видела дороги и просто следовала за ведущей ее рукой. Поэтому казалось, что они идут уже очень долго. Она странствовала через неведомую тьму, оставив далеко позади то последнее, что видела при свете дня.

– Ты устала? – Лютомер остановился и обернулся к ней.

Семислава придвинулась к нему и положила руки ему на грудь. Она едва различала своего спутника во мраке под ветвями полесков, и оттого все это путешествие казалось сном.

– Я никак не могу поверить, что все это мне не снится, – тихо сказала она. – Прошлым летом ты пал на нас, будто сокол, мелькнул и пропал. И я потом все думала: было это или нет?

– Я есть на самом деле. – Лютомер улыбнулся, судя по голосу, и обнял ее. – А я знал, что ты есть. И знал, что когда-нибудь я за тобой вернусь.

– Разве ты мог знать, что мой муж скоро погибнет? – Она не удивилась бы, если бы Владыка Кощного открыл и это своему земному сыну.

– Я знал: ты – женщина, предназначенная мне. Да пусть бы он и не погиб. Я должен был дождаться, когда моя сестра найдет своего суженого. И после этого пошел бы за тобой – есть у тебя какой-то муж или нет. Ведь с тех пор, как мы увиделись, ты уже знала, что настоящий твой муж – это я.

Семислава не ответила, но мысленно согласилась: он прав. Почти год она, оставаясь женой Святомера, думала о другом мужчине, и ей стоило труда не выдать, что сам Святомер уже кажется ей каким-то ненастоящим… призрачным… случайно оказавшимся рядом. Занявшим не предназначенное ему место.

А тот, кто обнимал ее сейчас, дыша теплом и силой, случайным не казался. Он явился из мрака, он был мраком, но в его объятиях Семислава точно знала: ей больше никуда не надо идти. Даже среди прохлады летней ночи его кожа источала жар тех звериных, стихийных сил, что совсем недавно переиначивали его из человека в волка и обратно. Эти силы еще не улеглись в нем, и ей казалось, она ощущает, как при касании ее ладони у него под кожей пробегают всполохи.

Семислава подняла руку и провела по его лицу, будто пыталась убедиться, что это не морда зверя. Лоб, густые брови, прямой нос, угол рта под бородой… Она ощущала под пальцами человеческие черты, но это и казалось мороком: он гораздо больше, чем человек. То тело, которое сейчас обвивали ее руки, было лишь неизмеримо малой его частью; но вместе с ним и сама Семислава делалась огромной, как всемирье… И это приводило ее в восхищение: будто могучая река перед широкой долиной, она нашла того, кто вместит ее всю. Кто догонит ее в небесах и под землей, а не просто проводит глазами снизу, волнуясь за человеческую часть ее существа, которая, в общем, не имеет большого значения.

И Лютомер тоже будто знал, что спешить им некуда. Он мягко гладил ее по спине под наброшенной на плечи свитой, и от прикосновений его рук по ее коже пробегали теплые искры, вливая в кровь все больше огня. Он склонился к ее лицу, коснулся губами лба, потом виска. Она прижалась к нему теснее. В груди ее вспыхнуло темное солнце, теплая волна потекла вниз, в живот. Его борода мягко скользила по коже, и прикосновение каждого волоска заставляло ее трепетать. Она уже забыла обо всем: где они, как сюда попали, что было вчера…

Отяжелевшие веки опустились; как по ту сторону межи, ей больше не требовалось зрения. Ничего уже не было: только ласкающий ее властелин тьмы, к которому так долго стремился ее свет. Она повернула лицо и прильнула к его губам, желая раствориться в нем, влиться в этот могучий поток. Никакого «после» не существовало; без этого любое «после» не имело смысла.

Семислава даже не заметила, как оказалась лежащей на траве; все существо ее стремилось навстречу Лютомеру, поддаваясь его настойчивым поцелуям; бешеный ток крови размыл ощущения тела, сделал ее рекой, жаждущей слияния.

И наконец они стали единым целым, заново скрепляя брачную связь неба и земли. Уже не нужно было говорить «я – твоя земля», чтобы быть землей, не нужно было говорить «ты – мое небо», чтобы видеть небо…

* * *

Юный Селимер умом не уступал старшему брату: проснувшись и увидев, что вместо Семиславы среди берез остался лишь платок с тремя узлами, он мигом понял смысл этого послания.

– Вставай, барсук! – Он подскочил и пихнул Чичеру в бок. – Поехали!

– Че? – Тот приподнялся, разлепляя сонные глаза.

– Унес волк нашу лебедь. Без нас обошелся. Домой бежим скорее!

– Давай хоть хлеба пожуем сперва!

Наскоро доев хлеб и два оставшихся яйца, братья кинулись назад к реке, к кустам, где припрятали челн. Наскоро умылись и взялись за весла. Теперь им приходилось идти против течения Дугны, и хоть оно было несильным, продвигались они медленнее, чем на пути к Оке.

Ближе к вечеру, уже в верхнем течении, где пробиваться сквозь заросли не имело смысла, братья вышли на берег и тут, с вершины холма, заметили впереди едущий через поле конный отряд. Селяшка свистнул и схватил Чичеру за рукав:

– Вон они!

– Быстро же снарядились! – изумился тот.

– Видать, Чернава след взяла. Ну, пошли!

– Ох! – Чичера шумно вздохнул и придержал брата. – А ну как она и нас видела?

– Н-не видела! – с самой маленькой запинкой отрезал Селяшка.

Он тоже боялся, что Чернаве известна их причастность к делу, но отметал эту возможность.

– Может, не полезем? – усомнился Чичера. – Они сами сюда едут – без нас дорогу нашли. Чего мы будем головы подставлять?

– Брат велел! И смотри – вон сам Ярко! – Селята указал на знакомую невысокую фигуру в седле.

– Брат велел в Гостилов возвращаться. Если Ярко еще там будет. А он уж снарядился! Только зря себя погубим!

– Не зря! Ну, хочешь, оставайся тут. Сиди под кустом, накрывшись листом, коли в тебе сердце заячье. Я один пойду.

– Ты че? – возмутился Чичера.

Отважная душа Селимера жаждала подвига: похищение Семиславы далось им слишком легко, на пути не встретилось никакой опасности или даже затруднения, и Селята безотчетно стремился все же найти эту опасность, чтобы полностью оправдать доверие старшего брата. С теми трудами, что им выпали до сих пор, и пятилетний справился бы!

Вторая часть поручения могла оказаться сложнее первой. Доброслав об этом предупреждал, и Селята не собирался уклоняться. Хотя и ему было страшновато.

Они вышли из кустов и замахали руками. Поначалу всадники едва удостоили их взглядом – каких-то два отрока, чего им тут? – но потом узнали лица и стали один за другим придерживать коней.

– Вы за ней? – Селята подбежал к Начеславу. – Вы уже знаете, да?

– Ты как здесь очутился?

– Да неважно! – отмахнулся отрок. – Ну, дернули мы с Чичеркой на Оку… стерлядей промышлять. А тут они!

– Кто? – К ним подъехал Ярко, тоже удивленный этой внезапной встречей.

За сутки им с Чернавой удалось собрать дружину из двух десятков человек. Скликали родичей, людей по округе, кого отпустят с жатвы. Начеслав с Живорадом сокрушались – в самую горячую пору покинуть самое важное дело года на баб и челядь! – но согласились с сестрой, что нынешнее дело поважнее даже жатвы. Если Ярко сейчас упустит Святкину вдову, то князем ему не бывать и власть над вятичами навсегда уйдет от потомства Чернавы и Рудомера. Даже собрали лошадей: промедление делало погоню бессмысленной. Тогда уж и правда лучше до зимы обождать…

– Если ее умыкнули угряне, то их ведь здесь не так много! – убеждал Ярко старших родичей. – Если бы Лютомер целое войско привел, мы бы знали! Видать, у него дружина малая, идут скрытно. Если сейчас накроем – отобьем. А если дать ему домой вернуться с добычей – то зимой самим придется войско собирать. Хотите воевать, отцы?

Воевать отцы не хотели. А главное, о чем Ярко умалчивал: зимой новый князь Доброслав едва ли позволит роду воевать ради Яркиной женитьбы, которая уже ничего не изменит.

Само собой, Доброслав к дружине не присоединился и никого из своей родни, коей теперь распоряжался, не отпустил. Более того. Узнав новость, он сперва застыл, как воротный столб, а потом согнулся пополам и захохотал.

– Улетела твоя лебедушка! Передумала княгиня за неровнюшку идти… Нет. – Он выпрямился и утер глаза сорванной с головы шапкой. – Я не пойду с тобой. Видать, незадачлив ты, Ярко, неудал. Дыряво твое сито! Третья невеста от тебя улетела! Одну Змей Огненный унес, другую серый волк, третья сама убежала. Видать, такое твое счастье: дождь да ненастье.

Он был так счастлив – младший брат-соперник сел в лужу! – что даже не стал этого скрывать. Ярко было совершенно ясно: Доброслав не желает ему удачи в погоне.

– Еще посмотрим, кого счастье выбрало, – хмуро бросил он. – Карась сорвется – щука навернется. Без тебя обойдусь.

– В руках было, да между пальцев сплыло! – кричал Доброслав ему вслед под смешки своей родни. – Не торопись – все одно не поспеешь!

Но именно поэтому Ярко ушел от него, чувствуя в себе силу Святогора, что пытался перевернуть землю. А не переверну, надорвусь – так тому и быть!

На двух младших братьев Ярко сперва воззрился, не веря глазам: как они могли здесь, на Дугне, оказаться вперед конной дружины? Но потом вспомнил, что оба не попадались ему на глаза уже дней десять.

– Кого вы видели? – обратился он к Селяте.

– Да Семиславу нашу! И с ней угрян. Я Лютомера признал – помню с прошлого лета. Она с ним в челне сидела. Плакала, разливалась. Вверх по Оке ушли, – отрок махнул рукой.

– Давно? – Ярко в нетерпении дергал поводья, волнуя усталого коня.

– Вчера перед вечером. Я уж думал, мне мерещится. Правда, Чичера? – Селята толкнул локтем брата. – Откуда бы, думаю, она здесь, когда она в Гостилове? Может, похожая какая баба? А потом думаю: что я, мачеху не признаю? Да и другую нашу бабу по какому праву угрянам тут взять! Кто бы им дал? Мы и собрали снасти. Давай, говорю, брате, к нашим бегом, вдруг они и не ведают? А тут вы! Слава чурам! Может, отобьете еще.

– Отобьем! Вы с нами? – Ярко огляделся, выбирая, кому велеть взять их на коня.

– Не-е! – Селята попятился и помотал головой. – Нас и так Добрята вздует, что с покоса по стерлядь сбежали. Если мы еще на войну пойдем, а нас там убьют – хоть тогда вовсе домой не приходи!

Ярко мысленно отметил: уж точно, Доброслав не позволил бы собственным братьям помогать ему отбивать невесту. И махнул рукой своим: трогаем!

Всадники умчались. Селята и Чичера остались, глядя, как медленно оседает пыль на дороге через поле.

– Сошло вроде? – Чичера в задумчивости почесал плечо под рубахой.

Дело оказалось легче, чем он ожидал: второпях Ярко не стал сильно расспрашивать, к тому же говорил один Селята.

– Сошло…

Селята не мог понять: то ли он уже перешел самое опасное место в этом деле, как по бревнышку над бурной рекой, то ли едва ступил на это бревнышко.

– А вот он еще воротится, тогда припомнит: а чего вы, сукины дети, по Дугне бродили? Где ваши стерляди?

Селята еще помолчал. Потом тихо обронил:

– Не воротится он…

* * *

Бойники гребли против течения Оки, часто сменяясь и давая друг другу передохнуть. На ночь выставляли усиленные дозоры, но первая ночевка прошла спокойно. Лютомер был уверен, что пока у него время есть: вятичи не могут в один миг узнать о бегстве Семиславы, собрать людей и сразу пуститься в верном направлении.

На первом же ночлеге он собрал бойников и обсудил с ними, как быть дальше. Наивно было бы ждать, что вятичи так просто спустят похищение своей бывшей княгини, которую надеялись увидеть княгиней и в будущем. Опомнившись от первого потрясения, Ярко сообразит, кому она могла понадобиться: ведь Лютомер сам сказал ему, что желает взять ее в жены. Днем раньше или днем позже, но Ярко соберет дружину и устремится в погоню именно сюда – на Угру.

– До дому мы добраться успеем, – говорил Лютомер. – Но тогда придется вятичей в Ратиславле ждать. А я не затем стол угрянский принял, чтобы на родное племя врагов, будто псов, навлекать. Это моя жена, мой враг, мне и решать с ним. А пускать вятичей оружных на Угру – разве нам надо?

– Не надо! – соглашались бойники, из которых все старшие уже собирались этой же осенью вернуться по домам и завести семьи.

– Если будет погоня, то чем раньше отвадим, тем лучше! – говорил Дедила, не желавший, чтобы злые вятичи явились в край, где живет Делянка.

– Прямо здесь, на Оке, – поддержал его Хортомил. – Пока кругом их земли. А к нам пустить – на первую же весь набросятся со зла, пограбят, людей уведут, поля пожгут!

– Будто мы им жгли поля! – загомонили бойники.

– Коли у тебя бабу украдут, со зла света невзвидишь!

– Я могу попробовать поговорить с Окой, – предложила Семислава. – Может, она скажет мне, преследуют ли нас, где они, сколько их…

Лютомер задумчиво ущипнул себя за бороду. Все это нужно было выяснить, и к тому имелись разные способы. Бегать самому, пусть и на четырех ногах, из них был наименее удобным. Можно попробовать поговорить с берегиней Оки…

Вспомнилось, как год назад он держал в объятиях берегиню Зушу и как заставил ее служить себе. Но тут же мысли перескочили на первую встречу с Семиславой, которая за этим последовала. Лютомер обнаружил, что улыбается, совсем забыв, о чем шла речь.

– Попробую-ка я лучше на помощь позвать брата моего, Черного Ворона.

Шатров бойники с собой не взяли, только кошмы, ложились прямо на траву, даже не разводили костров. И едва Семислава легла, прижавшись к Лютомеру, как ощутила: дух его разом прянул вправо и вверх – и пропал. Помчался по незримым воздушным тропам, одному ему ведомым.

Она приподняла голову и огляделась: бойники в основном уже спали, не считая дозорных, не видных в темноте. А она не сразу решилась заснуть, опасаясь, не случилось бы какой тревоги. Когда дух уходит от спящего, человека ни в коем случае нельзя будить резко. Лучше ждать, пока сам проснется, а не то – подзывать дух назад потихоньку, чтобы успел отыскать обратную дорогу в тело.

Теперь она постоянно испытывала тревогу. И не потому, что сомневалась в своем выборе. Скорее наоборот: Семислава знала, что именно это все – Угра, кривичи-угряне, Лютомер и его дружина – и составит ее дальнейшую жизнь. Но именно потому ее пробирала дрожь: на перекрестке судьбы всегда гуляют ветры.

– Что бы ни случилось, вятичи тебя больше не получат, – успокаивал ее Лютомер. – Даже если бы я сам не справился, без защиты мы бы не остались. Смолянский князь Зимобор нам поможет, как своим родичам. Я спас от смерти его жену – он обещал сделать для моей жены все, что угодно, как для своей.

Пока еще было не время рассказывать Семиславе, в чем заключалась та услуга. Но для этих рассказов у них еще будет время. И она поймет…

Они плыли и весь следующий день. Впереди было устье Угры: на чужой земле предстояло провести всего одну ночь. Можно было бы приналечь на весла и еще сегодня добраться до Щедроводья, но Лютомер не спешил: если им все же предстоит принимать бой, он не хотел это делать возле родных гнезд.

Лодьи еще были на реке, как Славята вскрикнул и указал вверх. Над головами кружил крупный черный ворон, которого научились узнавать уже почти все бойники.

– Это он! – Лютомер махнул птице рукой и велел: – Правим к берегу.

На берегу Лютомер подождал, пока ворон сядет на ветку ближайшей березы.

– Будь жив, средний брат, Белый Волк! – прокаркал тот. – Видел я твоих супротивников. Людей два десятка, идут на лодьях вслед за вами, могут ночью догнать. Не спят, не едят, все вдогон спешат. Сам Ярогнев с ними.

– Спасибо, старший брат! – Лютомер поклонился птице.

– Сам справишься? Или помочь надо?

– А чем думаешь помочь?

– Слетаю, меньшого брата кликну! – с насмешкой каркнул ворон. – Змея летучего, огненного. Пусть пожжет, попалит лодьи, сразу всех супротивников твоих ко дну пустит.

– Да с ним потом не разочтешься, – Лютомер покачал головой. – Одну сестру унес у меня, и будет с него. Он змей – горяч, ты ворон – умен, да я волк – хитер. Управлюсь.

– Отец наш Велес да будет с тобою!

Ворон взмыл с ветки, сделал круг над отмелью, каркнул на прощание и унесся.

А где-то очень далеко рослый могучий мужчина с черной бородой поднял голову, прислоненную к мазаной стене, очнувшись от того, что люди вокруг посчитали недолгой дремой. Видать, устал воевода Чегодай…

Лютомер огляделся. Неподалеку виднелась высокая грива, поросшая соснами, – удобное место для ночлега, где комарье сдует ветром. Проезжающие часто там останавливались в теплое время, когда не нужно избы с печью. Оттуда хорошо было видно реку, но и если разложить там костры, их тоже будет видно издалека.

– Пошли, – кивнул он бойникам. – Лодьи вытащить и не прятать.

Отроки переглянулись, но сделали, как он сказал.

Поднявшись на гриву, Лютомер велел двоим нести дозор, а остальные принялись за работу. Нарубили сухостоя и набрали валежника. Поставили шалаш, перед ним сложили костер, поодаль – еще два. Нарвали травы, устроили лежанки. Той же травой набили свиты, шапки и сменные порты, у кого были с собой…

* * *

Три костра, пылающих на гриве среди сосен, и правда было хорошо видно с реки. Вятичи заметили их издалека. Уже спускались сумерки, но еще можно было различить очертания берега.

– Вон та грива, где мы прошлый раз ночевали! – Начеслав указал вдаль. – Туда и будем править, да, Ярко?

– А вроде там огонь? – Ярко тоже вгляделся. – Видишь?

– Занято место! – отметил Тепляк. – Пошустрее нас кто-то выискался.

А сообразив, кто именно там может быть, Ярко весь вспыхнул.

– Они! – Он обернулся к Начеславу. – Угряне! Больше некому! Кто еще тут будет ездить?

Скорее всего, он был прав: если бы впереди шел какой-то торговый обоз, об этом знали бы в селищах ниже по Оке. Но жители окрест предыдущих ночевок никого не видели, и не удивительно: угряне возвращались домой с ценной добычей, стараясь остаться незамеченными.

– Видать, уже дома себя считают, – кивнул Живорад. – Не берегутся…

Лица посуровели.

– Что делать будем? – окликнул Ярко родич Смирен. – Драться на ночь глядя?

– Может, тут где пристанем и до утра обождем, а утром оглядимся? – предложил Собила.

– Пристанем и оглядимся, – сурово ответил Ярко. – Если их два десятка, как те двое сказали, то и ждать нечего. Вот-вот угрянские земли начнутся, дальше они уже подмогу найдут.

– Все решили мы, Собила, нечего больше толковать, – осадил племянника Начеслав.

Вскоре показалась отмель, а на ней – четыре лодьи со сложенными еще мокрыми веслами. Пожитки оттуда были убраны, сети поставлены. Никаких сторожей при лодьях вятичи, сколько ни вглядывались, не заметили. И если сторожей и впрямь нет, то получится подойти скрытно: с гривы едва ли смогут разглядеть лодьи во тьме внизу.

С гривы долетало пение, хорошо слышное среди вечерней тишины.

 
Кошу я, кошу я
Посередь покосу,
А такую девочку
Никогда не брошу.
Пойду я на речку
Да поймаю щучку,
Возьму молодичку
Да за белу ручку…
 

Белу ручку ему подавай! Ярко стиснул зубы. Он старался не думать о том, что Семислава уже два дня находится во власти угрянского оборотня. И две ночи… «Плачет-разливается», говорил Селяшка. Ярко не знал, что хуже: если оборотень увез Семиславу силой или если она сама ушла к нему. Он чувствовал равную ненависть и к оборотню, и к его добыче, но был обязан вернуть ее. Иначе, три раза осрамившись одним и тем же образом, в родных краях лучше не показываться. Куда уж в князи лезть! Только мать позорить таким сыном неудалым! «Дыряво твое сито…» Насмешки Доброслава резали сердце, будто нож. И даже то, что Доброславу отцова вдова тоже не досталась, не утешало: у того есть ее младшая сестра и пятеро детей от нее. И если он, Ярко, сейчас сплошает, то на дожинках по бокам Велесова снопа будут сидеть в венках из колосьев князь Доброслав и княгиня Борилада.

Свои лодьи вятичи на всякий случай отвели за ивняк и постарались не показываться из зарослей. Пару ловких отроков послали на разведку.

– Она там! – возбужденно доложили отроки, вернувшись. – Мы прямо чуть не к самым кострам подползли! Они спят уже почти все, только четверо у костра поют. И княгиня сама сидит.

– Как она? – дрогнувшим голосом спросил Ярко.

– Печальна. Голову понурила, лицо платком прикрыла, глаза утирает.

– А оборотня видели? – Ярко не хотел даже называть своего врага по имени.

– И его видели. Возле нее сидит, стережет. Ухмыляется. Свита на нем синяя, богатая…

– Пошли! – решил Ярко. – Луки приготовить. Окружаем гриву. Подбираемся скрытно, по моему знаку пускаем стрелы, потом бегом все в стан. Бейте всех, кто попадется. А княгиню я сам заберу.

Приготовив луки и наложив стрелы, вятичи бесшумно пустились в путь. Рассыпавшись редкой цепью, окружили гриву и поползли вверх. Пение в угрянском стане почти смолкло, только один голос еще выводил: «А я рожь не жала, в борозде лежала…»

Наконец Ярко и сам увидел стан. Костры угасали: котел уже был снят и стоял на земле в ямке, между двух полешек, из него торчала большая ложка. Вокруг теснились миски. Под сосной смутно вырисовывалась фигура женщины: та сидела, прислонившись к стволу, опустив голову и прикрывая лицо ладонью, будто в горестной задумчивости. Но это несомненно была Семислава: высокая, худощавая, в синей поневе, в которой ушла в тот день из Гостилова, с белым убрусом на голове и большим белым платком внакидку – точно так, как она носила этим летом, по обычаю вдовы.

Оборотня возле нее не было. Но потом Ярко разглядел, что у ног Семиславы кто-то лежит. Пламя костра дернулось, отблеск на миг озарил плечо и рукав синей шерстяной свиты.

Прочие угряне спали на земле, укрывшись свитами и вотолами. Возможно, в другой раз Ярко насторожился бы, отчего все так тихо и неподвижно, но белая фигура женщины, будто луна в небе, сразу привлекла взгляд и потянула к себе. Она так близко, и путь к ней почти свободен.

Ярко поднял руку, собираясь дать знак. Мельком подумал: только бы чья-нибудь стрела не попала в Семиславу! Но едва ли: женщину хорошо видно, целить будут в угрян.

И где-то по краю сознания скользнула мыслишка: если Семиславу ненароком застрелят… Ни Лютомеру, ни Доброславу, ни другому какому лешему Святкина вдова уже не достанется. И если случайная стрела все же найдет ее белую грудь – это будет судьба ее, воля богов, больше ничто!

Он сам не смог бы сказать, за что так ненавидит женщину, которая всегда была с ним приветлива и недавно предпочла его Доброславу. Возможно, за то, что потом все-таки обманула и сбежала. Может, за то, что не была Молинкой. А главное, за то, что ее желал Лютомер и потому на нее распространялась ненависть, которую Ярко уже год питал к подлому оборотню и всему его волчьему племени.

Ярко махнул рукой: отроки вокруг него встали, подняли луки, прицелились. Свет костров сюда не доставал, и с площадки стана их было невозможно увидеть.

– Бей! – яростно крикнул он.

Два десятка стрел рванулись на свет; часть вонзилась в землю или стволы, но больше половины попали в лежащих. В тот же миг вятичи, бросив наземь луки и выхватив из-за пояса топоры, с диким воплем рванулись вперед. Одолев оставшиеся пятнадцать-двадцать шагов, ворвались в полуосвещенное пространство и принялись рубить лежащие тела. Часть кинулась к просторному шалашу, укрытому ветвями и наброшенными вотолами.

Ярко очутился на площадке стана в числе первых и бросился к Семиславе. Онемев от испуга, женщина так и сидела, закрыв лицо руками и наблюдая за избиением в щелочку между пальцами.

– Семи… – только и успел крикнуть Ярко, кидаясь к ней и пытаясь схватить за руку.

Но в тот же миг женщина выдернула из-под груды хвороста топор, вскочила и молча ударила Ярко по голове. А из темноты вылетел рой стрел, и почти каждая нашла себе жертву. Крики боевого азарта сменились воплями боли; вятичи едва успели осознать, что рубят не тела спящих людей, а бревна и кучи веток, накрытые одеждой.

Вслед за стрелами из темноты выскочили и сами угряне и вступили в бой. «Семислава» напала на вятичей, держа в одной руке топор, а в другой жердь – вместо щита. Рослая худая женщина в белой одежде, с белым убрусом на голове, косила людей, будто сама Марена, и само это дикое зрелище наводило жуть.