Текст книги "След черного волка"

Вдали над лесом раздавался волчий вой…

* * *

Следующий день принес забавные новости. Поначалу Хвалис напросился на свидание к Зимобору и снова попытался убедить его расправиться с Лютавой, пока за ней не пришел ее брат-оборотень. Но Зимобор, уже понявший, кто кого и почему здесь не любит, не спешил прислушаться к его советам. А к тому же понимал: дева, способная хотя бы видеть наравне с ним младшую из удельниц, заслуживает более почтительного отношения.

Позже дозорные объявили, что едет Замиля. У Лютавы упало сердце: неужели хвалиска раздобыла выкуп и явилась забрать своего сына? Хороша же она, Лютава, будет, если останется в плену, когда Хвалис вернется в Доброхотин – если не с почетом, то хотя бы живой и свободный. Взять ее в жены Зимобор, как выяснилось, не мог, но вполне мог взять в заложницы. И даже выдать замуж по своему выбору где-нибудь в смолянской земле. Лютава надеялась, что ее брат что-нибудь придумает, но пока не знала что.

Гадать пришлось недолго. Новый замысел Лютомера оказался прост, как удар дубиной. Отчасти Лютава угадала: выкуп Замиля и вправду собрала. И даже хотела сегодня привезти. Однако, едва выехав с Толигой из Доброхотина, они повстречали на реке Лютомера. Он просто стоял на льду посреди русла, в своем волчьем кожухе, так похожий на дух заснеженного леса.

– Стой! – сказал он, и всадники придержали коней. – Подумал я и решил: пусть-ка мой брат меньшой еще у смолян побудет, мне моя сестра на воле больше нужна. Так что поезжайте назад, а сани тут оставьте.

– Да что ты несешь? – пронзительным от возмущения голосом закричала Замиля. – Мой сын едва не погиб из-за тебя, и теперь ты еще оскорбляешь меня! Да пусть бы твоя сука сестра сквозь землю провалилась, пусть бы ее валяли все смоляне по очереди, а так оно и есть…

Договорить она не успела: стрела, вылетевшая откуда-то из зарослей, пробила рукав ее шубы. Лошадь от испуга дернулась и рванулась вперед; Замиля завопила и едва удержалась в седле, и могла бы свалиться, если бы лошадь, на ее счастье, не увязла в снегу и не запуталась в прибрежных кустах.

– Толига, руки подними! – жестко приказал Лютомер, не обращая внимания на вопли Замили, и его глаза сердито сузились. – И вы, парни. Я вам зла причинять не хочу, но выкуп этот – мой.

Другая стрела сбила с Толиги шапку. Было похоже, что вся Лютомерова стая залегла в засаде и держала невеликую дружину хвалиски под прицелом. И взгляд волчьих глаз Лютомера убеждал, что он не шутит.

Толига молча поднял руки, то же сделали его сыновья. Из зарослей выбежали Дедила и Хортим с десятком бойников; остальные остались в засаде. Дедила забрал оставленные Утешкой поводья лошади, запряженной в сани, и свистнул, посылая ее вперед. Сани укатили. Лютомер знаком предложил Толиге сойти с лошади и сам вскочил в седло.

– Ступайте назад в Доброхотин, – велел он. – Хвалису от меня поклон.

Но Замиля, когда ее лошадь вытащили из кустов и снова усадили всадницу в седло как следует, не пожелала возвращаться к Держигостю и потребовала продолжать путь к Зимобору. Она прониклась к смолянскому князю доверием – Лютаву это уже ничуть не удивляло, – и желала сама объяснить ему, куда делся выкуп.

Слушая ее причитания, Лютава едва сдерживала смех. Она понимала, почему ее брат так поступил. Он убедился, что силой вырвать пленницу из рук Зимобора не получится: за тем стоит сила, которую ему не превозмочь. А завладев выкупом, он убивал сразу двух зайцев: получал возможность вернуть сестру, а Хвалиса оставить, где есть. Ибо, как рыдала Замиля, второй такой же выкуп она могла бы раздобыть только в Ратиславле – если решится вернуться туда и если Ратиславичи пожелают помочь ей.

– Если пес проклятый привезет мое добро, ты должен взять его и отпустить моего сына! – сквозь слезы требовала она от Зимобора. – Потому что это мой скарб! Это мои узорочья, и платье, и посуда! Все, что мой муж за двадцать лет подарил мне ради его любви и уважения, все, чем он наградил меня за рождение пятерых детей, все я собрала для этого выкупа! Я отдала свою бобровую шубу, – на Замиле и правда была вторая шуба, лисья, – отняла приданое дочери, продала Держигостю последнего своего челядина, даже кольцо с руки с именем Аллаха я сняла! – И она воздевала к небу смуглые руки, на которых больше не мерцал лиловый камень. – Я готова отдать все ради моего сына, но у меня больше ничего нет! А у этих волков, – она бросала полные ненависти взгляды в сторону избы, где сидела Лютава, – ничего нет и не было, кроме их паршивых шкур! Возьми их шкуры, если они тебе нужны, или отдай эту суку твоим отрокам!

– Нехорошо вы с женщиной обошлись, – заметил Зимобор Лютаве, когда проводил Замилю и вернулся в избу. – Она вон предпоследнюю шубу сняла…

– А кто ей разрешил? – возмутилась Лютава. – Я же тебе рассказала, кто она такая, – а сама, видать, и позабыла. Она – раба отцова, и никто ее из Ратиславля не отпускал. Толига помнит, что на деле-то у князя жену украл, вот и не возмущается. Если наш отец умрет, то хозяином над ней станет Лютомер. И над всем ее добром тоже! Так что, если тебе двадцати гривен за меня покажется мало, Лютомер имеет право отдать тебе в придачу саму Замилю. – Лютава фыркнула от смеха при мысли об этом приобретении.

– Когда же он сам-то объявится? Поговорили бы толком…

– Объявится, не сомневайся.

Ждать долго не пришлось. Еще до вечера в тот же день Лютомер наконец сам явился в Корилину весь – не скрываясь, по ручью, во главе своей стаи. Стая осталась на льду, а к избам, где ждал у края оврага Зимобор с отроками, поднялся только Лютомер с Дедилой и Чащобой. За угрянами шли, уже не связанные, воевода Красовит, Игрелька и трое смолянских отроков.

– Будь жив, князь Зимобор! – Лютомер поклонился первым, поскольку перед ним стоял князь старшего племени. – Я – Лютомер, Вершиславов сын.

– Да вроде виделись! – усмехнулся Зимобор, глядя на него с нескрываемым любопытством. – Будь жив! С чем пожаловал?

– Выкупить у тебя сестру мою и воротить пленных, что взял Хвалис, мой младший брат.

– Иди в избу – побеседуем.

В избе сидела Лютава; брат и сестра лишь обменялись быстрым взглядом, но ничего не сказали друг другу. Зимобор сел к столу, кивнул Лютомеру на место против себя; оба одинаковым уверенным движением положили руки на стол перед собой, показывая свои добрые намерения, и одновременно засмеялись.

– Стало быть, ты – старший сын и наследник Вершислава угрянского? – Зимобор окинул взглядом волчью шкуру на плечах Лютомера, его длинные волосы и все приметы лесного облика.

– Я его старший сын и наследник. А пока наш батюшка болен, ты можешь говорить со мной. Ты же для этого приехал?

– Ну, если ты за батюшку, у тебя и спрошу. Что же вы так неласково меня встретили? – Зимобор устремил на него пристальный взгляд, но в его орехово-карих глазах играла усмешка.

– А что же ты нас не упредил? – Лютомер наклонил голову набок. – Мы весной слышали, что правит кривичами княгиня Избрана. Думали, тебя в живых уж нет, коли баба молодая князю Велебору наследует! А тут вдруг князь Зимобор с того света вернулся, хочет с нас дань собрать. Бояр ты прислал? Докончания утвердил? Не было ничего этого, так откуда нам, людям чащобным, знать, кто у вас в смолянах нынче князь? Может, потом еще и Буяр Велеборович объявится – мы на всех бобров не напасемся.

– Послов я не снарядил, это ты прав. – Зимобор склонил кудрявую голову. – У нас было вече, но перед самым полюдьем. Так что сам я себе посол, – усмехнулся он. – И бояре мои со мной – Красовит, Секачов сын, Любиша, Достоян, Ранослав. Они подтвердят угрянам, что я – ваш законный господин. Других князей не будет. Буяра, младшего брата, я в покорность привел.

– А где же твоя сестра?

– Сестра моя Избрана покинула Смолянск. Уехала с дружиной. Я не знаю, где она.

– Не знаешь? – Лютомер недоверчиво поднял бровь.

– Клянусь, я непричастен к ее исчезновению. Не как она к моему…

– Ты бы хоть вперед людей посылал – глядишь, и не было бы между нами раздору.

– Я не взял ничего лишнего. И если бы Оклада исполнял старый уговор, был бы жив и благополучен.

Два молодых князя посмотрели друг на друга. Оба были отчасти не правы: Зимобор собирал дань, не объявив, как положено, о своих правах, и к тому же в чужой земле; Оклада же сам решил противиться и тем дал смолянам повод для настоящей войны и разорения угрянской земли. Но оба, Зимобор и Лютомер, были в достаточно непростом положении и стремились уладить ссору как можно скорее. Обоим нужна была поддержка, но Зимобор понимал, что перед ним сидит оборотень, от которого неизвестно чего ждать, а Лютомер видел в нем охотника завладеть его сестрой. Которого уже однажды пытался убить за это.

Зимобор, судя по настороженному взгляду, тоже об этом помнил. И еще колебался между детьми Велезоры и Хвалисом. Да, он понимал, что права у них. Но поддержи он Хвалиса, сын Замили будет всем ему обязан и едва ли когда выйдет из воли старшего князя.

– Так ты согласен вернуть мне мою сестру?

– Пока наши докончания не утверждены, заложник мне не помешает… – Зимобор задумчиво посмотрел на него.

– У тебя останется заложник.

– Хвалис? Но чего он стоит, если он – сын рабыни и ты от него избавиться хочешь?

– Его любит наш отец. Только потому Хвалис такой прыткий… и еще живой. А пока наш отец жив, угрянский князь – это он. Я даже надеюсь, что мы сумеем его вылечить, но для этого нам обоим – мне и сестре – нужно поскорее в Ратиславль вернуться. Если возьмешь с собой Хвалиса, у тебя будет заложник от князя Вершислава. Уж Замиля ни на час не позволит отцу о нем забыть!

– И заодно я окажу тебе услугу?

Лютомер поднял брови, не решаясь этого отрицать.

– Но мы, князь Зимобор, тоже можем оказать услугу тебе! – подала голос Лютава.

Оба повернули головы и посмотрели на нее. Она встала и знаком показала, чтобы ей помогли. Лютомер подошел и взял ее на руки; она изо всех сил обхватила его за шею и едва не задохнулась от восторга, вдохнув его запах и снова ощущая себя в его объятиях. Казалось, этот запах ей дороже, чем сам воздух; коснувшись своего брата, она вновь обрела нарушенную цельность. Лютомер прижался лицом к ее волосам, несколько раз жадно поцеловал ее – словно старался залечить раны, нанесенные разлукой.

Зимобор в изумлении смотрел, как Лютомер несет ее к столу и сажает. Потом спросил:

– А… вы точно брат и сестра?

Хотя сомневаться было глупо: с первого взгляда в них было видно сходство, какое дает ближайшее кровное родство.

– Мы точно брат и сестра, – глухим голосом подтвердил Лютомер. – И я никому не отдам мою сестру. Ни человеку, ни духу.

– Зимобор – не мой жених, – сказала ему Лютава. – У него есть другая невеста. Но его к ней не пускает… – она понизила голос, – младшая из Вещих Вил. Это ее ты видел там, в овине. И вот что я придумала, князь Зимобор. – Лютава подождала, пока оба посмотрят на нее. – Отпусти меня, а взамен… Лют заберет у тебя венок вилы. И ее любовь перейдет к нему. Тогда ты избавишься от Младины и сможешь взять в жены, кого пожелаешь. Хвалис не сможет предложить тебе того же. Никто на свете не сможет избавить тебя от Младины, кроме нас. А любовь Младины, – она посмотрела на Лютомера, – дает способность одолеть кого угодно. Любого человека. И не только человека…

Но и духа – это Лютомер и сам поймет. Зимобор оказался не ее суженым, но она помнила, как тяжело они с Лютомером пережили убеждение, что час разлуки настал. Они не хотели и дальше жить в ожидании нового жениха, который отнимет их друг у друга. Но отказаться от этого ожидания – значит пойти наперекор воле духа-покровителя. Самой Лютаве это все еще казалось немыслимым. Но она поняла, что Лютомер принял решение – когда нанес тот удар Зимобору, который мог бы стать смертельным, если бы не вила. И раз уж он решил бороться, она хотела обеспечить его оружием для этой борьбы. Потому что ее доля – идти за ним, своим вожаком, точно ступая в след. Это было единственное, в чем она никогда не сомневалась.

Зимобор обалдело смотрел на них и не верил услышанному. Ни о чем он так не мечтал в последние месяцы, как о том, чтобы избавиться от венка и любви вещей вилы. Но думал, что это невозможно: кто сумеет показаться ей столь же хорош, но при этом сможет ее удержать и не погибнуть в ее объятиях? И такого человека он сейчас видел перед собой. Или не совсем человека… Оборотень привык скользить на грани Яви и Нави, и его эта острая грань не поранит, как другого. Сын Велеса был достаточно хорош собой, чтобы понравиться даже Деве Будущего, и при этом его не угнетало ее условие: отказаться от любви других женщин. Ему и не нужны были другие женщины, кроме сестры, а любить сестру, рожденную той же матерью, ему никакая вила запретить не могла. Зато любой, кто попытается нарушить волю Лютомера, разорвав их связь, столкнется с силой Девы Будущего и заранее будет обречен на поражение. Даже дух-покровитель.

Зимобор вынул из-за пазухи венок, сплетенный из сухих стеблей и цветков молодильника, – маленький, как обручье. Положил на стол между собой и Лютомером. Оба уставились на него, пытаясь осознать перелом в своей судьбе.

Лютомер тоже видел чарующую цветочную деву в столпе белого света. Он даже не успел понять, кто это, а она одним движением заставила его сменить облик с человеческого на волчий и выслала вон. Как лист на ветру, он мчался через лес, неспособный остановиться, пока не обессилел. Упал в снег, уже в человеческом облике, и долго лежал, раскинув руки, с разметавшимися волосами, тяжело дыша. От его тела в снегу поднимался пар. Его ужасала эта власть, которую Дева Будущего имеет над всяким – человеком или зверем, – но при воспоминании о ее светлом лице душу заливал восторг.

И он может получить ее покровительство. А вместе с тем и способность победить в схватке с кем угодно. Хвалис – тьфу, о нем больше и вспоминать нечего. Самому Радомиру придется убраться, поджав хвост. Больше никаких женихов. Они с Лютавой будут вместе до конца, а Младина позаботится, чтобы никто не сумел им помешать.

– Ты возьмешь? – Зимобор, уже видя впереди сияние воли, кивнул ему на венок. – Я обещаю увезти Хвалиса в Смолянск и держать там три года. А ты обещаешь забрать венок. Постарайся удержать ее. Ведь она… она знает, что будет, но мы не знаем, как она себя поведет.

Он не мог быть уверен, что без венка Младина больше о нем не вспомнит. И не накажет за измену.

– Не справляй свадьбу без меня, – сказал Лютомер. Глядя на венок, он уже видел в нем хозяйку белых цветов и все ее возможности. – Я помогу… оберег невесте сделать.

– Будет срок – я пришлю за тобой.

Лютомер взял венок и осторожно сунул за пазуху. Так один из них избавился от весьма обременительного блаженства, а другой получил возможность одолеть любого соперника – даже судьбу.

Глава 4

Никто и не заметил, как зима приблизилась к концу. Покинув Корилину весь, Зимобор со своей дружиной перебрался в Доброхотин и здесь устроил пир для местных старейшин в знак своих дружеских намерений. Хвалис и Игрелька приехали с ним, но с ним же и отправлялись дальше. На этом путь Зимобора по земле угрян заканчивался: из устья Волосты он шел на ее исток, а там лесом до Осьмы, которая впадала в верховья Днепра и еще до разрушения санного пути должна была привести его домой, в Смолянск.

Замиля рвалась вместе с Амирой сопровождать их и поселиться в Смолянске вместе с сыном, но их Лютомер не отпустил. Он был бы рад никогда больше не видеть хвалиски, но ради собственного спокойствия предпочитал держать мать и сына по отдельности друг от друга.

– Хвалис – твой пленник, ты имеешь право забрать его с собой, – говорил он Зимобору. – Но эта женщина – раба моего отца, и я не могу распоряжаться ею, пока он жив. И тем более сама она не может!

А проводив смолян на запад, Лютомер и Лютава осознали, что им пришла пора прощаться. Его путь вместе с гощеньем лежал на восток – вниз по Угре к Ратиславлю. Но Лютава уже не могла следовать за братом. Наступил белояр, до Ладиного дня оставалось меньше месяца, а ей ведь нужно было успеть вернуться в свое священное заточение. Выход богини на волю – важный обряд, и раз уж она взялась разделять участь Лады, то должна была довести дело до конца. Разгневать богиню и оскорбить дешнян пренебрежением к тысячелетнему обычаю не решались даже эти двое – довольно они набегались по самому краю бездны.

Но медлить с избавлением Вершины от подсадки было больше нельзя. Галица, чародейка, наславшая дух, погибла еще в Корочун, а что будет делать подсадка, оставшаяся без руководства, никто не знал. Ничего хорошего – уж это точно.

Лютомеру предстояло вернуться домой одному. Лютава, в сопровождении пятерых бойников во главе с Дедилой, уезжала первой. Влажным утром одного из первых дней белояра Лютомер вышел проводить их. Сестру он на руках вынес из обчины и посадил в сани. Она еще не могла сама ходить, хотя рана под коленом не воспалилась, закрылась и заживала. Помогала Травяница – третий дух-помощник старой ведуньи Лесавы. Каждую ночь Лютава вынимала из берестяного коробка, где хранила бабкины кудесы, грубо вырезанное из дерева изображение лягушки. И Травяница немедленно возникала возле ее «навьего окна», шептала и дула на травяной отвар, из которого Лютава потом делала примочки.

Сани выехали на лед Угры и двинулись вверх по руслу. Отойдя так, чтобы Доброхотин пропал из виду, остановились. Настало время…

Лютомер сел на сани рядом с сестрой. Лютава сняла варежки и положила их на колени, а ладони – поверх них. Оба они смотрели на кольцо, сиявшее у нее на пальце, будто зимнее солнце в глухом плену снеговых туч. Кольцо Темнозор, зимнее светило на руке Велеса, принесенное из глубин Подземья. Оно было дано Лютаве их матерью, ныне – волхвой Нави. Когда Лютава, сидя в Ладином подземелье, однажды попыталась его снять, ничего не вышло. Но теперь должно выйти! За последние дни случилось нечто, дающее им надежду…

– Давай, – шепнула Лютава и подняла руку с кольцом.

Лютомер осторожно сжал ее ладонь между своими и протяжно дохнул на нее, будто согревал озябшего зверька. Кольцо казалось им живым существом с прихотливым нравом, которое надо если не уговорить, то провести, но так или иначе подчинить себе.

– Не бойся, маленький! – ласково шептала Лютава, будто кольцо и правда было живым. – Ничего страшного не случится. Я просто… ненадолго… вот сейчас…

Она потихоньку потянула кольцо вверх; Лютомер придерживал ее пальцы, стараясь пока не касаться кольца. Оно сдвинулось, оба затаили дыхание. Лютава думала о матери, которая наделила простенькое колечко, сплетенное из брусничного корня, силой настоящего кольца Темнозор, но только на три чуда, три приказа. Лютомер был гораздо ближе к Нави, чем она, а значит, ближе и к их матери, и к Велесу. Кольцо должно думать, что просто возвращается к своему истинному единственному господину…

«Иди, иди сюда! – мысленно звал его и Лютомер. – Иди к батюшке родному… Я не обижу…»

Только после посещения Лютавой Велесовых лугов кольцо из брусничного корня приобрело такой вид, будто было отлито из бронзы, и начало мерцать. Вот оно соскользнуло с ее пальца и легло в бережно подставленную ладонь Лютомера. Лютава быстро схватила его и сжала в кулаке, стараясь, чтобы оно не успело почувствовать свободы, а потом перенесла его на палец брата. К ее удивлению, оно наделось легко, хотя ее пальцы были заметно тоньше. И вот оно уже у Лютомера – тихо мерцает, как прежде.

Брат и сестра смотрели на него, едва дыша от волнения. Оба не знали, чем им это грозит. Кольцо утратит силу? Или убьет того, кто завладел им не по праву? Или сама Лютава, лишившись поддержки, растает, будто Ледяная Дева в месяц капельник, навек умчится туда, где эти пять месяцев должен пребывать ее дух?

Обоим было страшно – за другого, за себя, за кольцо, за все то, чем оно могло бы помочь им в случае удачи. Но мгновения текли, а ничего не происходило. Оба осмелились перевести дух – все в порядке, они живы. И кольцо, кажется, тоже.

– Должно было получиться, – наконец с облегчением произнес Лютомер и положил руку с кольцом себе на грудь, где под кожухом прятался плотно завязанный мешочек. – Венок вещей вилы приносит удачу и победу. Я должен победить даже кольцо Темнозор. Хочу я того или нет…

Пора было трогаться в путь. Лютомер встал на колени перед санями, сжимая руки Лютавы. Каждый из них не знал, как будет жить уже вот сейчас, когда другого не будет рядом. Они больше ничего не могли сказать друг другу: все было уже сказано не раз, да они и без этого обо всем думали одинаково. В последний раз Лютомер прижал ее к себе, потом почти оттолкнул. Он даже не поцеловал ее на прощание, боясь, что не справится с собой. Лютава стиснула зубы, не желая выпустить рвущиеся наружу слезы, лицо ее стало жестким, почти злым. Лютомер ответил ей таким же яростным взглядом. В этот миг они как никогда ясно ощущали себя двумя волками, готовыми оскалить зубы в лицо своей человеческой судьбе и свернуть в другую сторону. Туда, где они будут навсегда вместе.

Но еще не сейчас. У каждого оставался неисполненный долг. Лютава отвернулась, Лютомер махнул рукой Требиле, и тот повел лошадь вверх по руслу, где уже накатали настоящую дорогу, покрытую пятнами навоза и грязными следами. Стоя посреди ледяной дороги, Лютомер смотрел, как сани с сидящей в них девушкой удаляются: Требила ведет лошадь, Дедила, Лесога, Велебой и Тощага идут на лыжах по бокам и сзади. Дедила и Велебой тоже были родом Ратиславичи и приходились Лютаве братьями в более близкой или более дальней степени родства. Им он мог ее доверить. Но ни один больше в жизни не посмел бы показаться ему на глаза, если бы с девушкой что-то случилось.

Лютава обернулась. Снова пошел снег; со снежинками на седеющих волосах, на сером мехе волчьей накидки, с тоской и яростью во взгляде серых глаз, Лютомер выглядел живым воплощением зимнего леса.

И кольцо Темнозор мерцало сквозь снегопад – полночное солнце на руке Велеса. Лютава невольно прикоснулась к тому месту на пальце, где привыкла его носить. Было чувство, что передачей этого кольца она еще раз навек связала себя с братом. Но не отрезала ли она тем самым все пути в то будущее, куда их вела судьба?

* * *

Весна выдалась ранней: с начала месяца белояра потеплело, воздух наполнял влажный запах тающего снега. В полдень, когда пригревало, к нему примешивался запах мокрой земли и горьковатый дух древесных соков, понемногу начавших оттаивать. Деревья, еще голые, потихоньку оживали, на солнечных местах сугробы стали ноздреватыми, только в лесной тени снег лежал такими же мощными, нерушимыми грудами, как в середине зимы. В этой крепости осажденная Марена продержится еще с месяц.

Но сон богини Лады уже не был столь глубок: ресницы ее трепетали, грудь вздымалась сильнее, с губ был готов сорваться вздох пробуждения. Лютава ощущала всем существом, как близка весна, и торопилась изо всех сил.

Лед на реке покрылся водой и сделался ненадежен, дороги по суше тоже были скользкими. Пускаться в путь в это время – чистое безумие, никто не пошел бы на это без неотложной необходимости, и Лютава надеялась, что за ее отвагу и решимость вернуться в подземелье во что бы то ни стало богиня простит ей побег. В самых верховьях Угры, на речке Демине, Дедила сказал, что ехать дальше по реке нельзя, надо перебираться на берег. Лютава сняла с ожерелья несколько красивых бусин из рыжего камня-сардия, и бойники купили в ближайшей веси еще одну лошадь с подковами, снабженными ледоходными шипами. Лютава уселась в седло, на вторую лошадь навьючили пожитки. С раненой ногой девушка была не слишком ловкой всадницей; Дедила вел кобылу под уздцы, кто-то из парней шел рядом, готовый подхватить, если что.

Дальше их путь лежал вниз по Болве. Каждый день езды по залитой талой водой дороге среди раскисшего снега превращался в мучение; все были мокрыми, усталыми и злыми. А ближе к цели даже ночью отдохнуть под крышей было уже нельзя: Лютава не решалась показываться на глаза местным жителям, которые могли присутствовать при проводах Лады и запомнить ее в лицо. Поэтому ночевали в лесу. Парни разводили широкий костер, а когда прогорит, сметали угли в сторону и настилали на прогретую землю лапник. Спать на нем было довольно тепло до самого утра, а от ветра и капель сверху укрывались шкурами. Однако за десять дней такой жизни Лютава почувствовала себя одичавшей – еще немного, и завоет по-волчьи. Грязные волосы она тщательно расчесывала утром и вечером, но и коса, и вся одежда отчаянно пахли костром. Она умывалась холодной речной водой и терла руки, но руки все равно были черные. Посмеиваясь над чумазыми парнями, Лютава помнила, что и сама, наверное, такая же! Хороша богиня Лада! В таком бы виде и представать перед всеми женихами – разбегутся и черевьи потеряют. А к тому же из-за раненой ноги она едва могла передвигаться без посторонней помощи. Бывает же такое злосчастье, когда все нехорошее и неудобное случается сразу!

Лютава не знала, получило ли огласку ее бегство из подземелья. Хотя едва ли. На месте Яроведа и князя Бранемера она не стала бы поднимать шума и смущать народ, а предпочла бы дождаться срока: может, беглянка еще объявится. Надеялась, что у них хватит ума не вмешиваться в ее отношения с божествами. А что эти отношения есть, князь Бранемер уже точно знал.

К Ладиной горе они прибыли в глухую полночь. Светила луна, расстилая по замерзшей грязи желтоватые паволоки. На опушке Лютава простилась с тремя спутниками: до самого места ее пошли провожать только Дедила и Велебой, остальные остались ждать их в лесу. К счастью, к этому времени она уже могла ходить, опираясь на клюку или чью-нибудь руку.

Помахав братьям-бойникам на прощание, Лютава с двумя спутниками вышла из тьмы опушки под лунный свет и заторопилась к тропке, что вела к подножию Ладиной горы. Если кто из Витимерова и ближних выселок случайно заметит их, то в такую пору примет за игрецов и не станет приглядываться. Было чувство, что она пытается вернуться в родной дом, который покинула против воли старших.

А вдруг там под землей уже сидит другая Лада? От этой мысли Лютава даже остановилась, но потом замотала головой. Нет, не может такого быть. В подземелье Лады имеет доступ только девушка или молодая женщина из рода Бранемера, но даже если тот и посадит туда свою сестру или жену, то как при ее выходе на волю объяснит народу это чудесное превращение?

По скользкой тропке Лютава пробиралась с осторожностью, опираясь сразу на обоих побратимов. Обогнув гору, приблизилась к Берлоге – двору, где за отдельной загородкой спал в логове ученый медведь, питомец Доброведа, и стояла изба, служившая местом заточения Лады.

На обледенелой тропке не оставалось следов – вот и хорошо. Дедила вынул засов и потянул изогнутый сук, служивший воротной ручкой.

Собак здесь не держали из-за близости медведя, а Добровед, хозяин Берлоги, сам обитал не здесь, а с семьей в Витимеровом городке напротив, за ручьем. Увидеть ночных гостей было некому. Вслед за Дедилой Лютава проникла во двор и прошла к избе, куда ее в первый раз принес на руках Яровед, наряженный Подземным Хозяином.

Дверь избы тоже была заложена засовом снаружи. Отперев его, Лютава толкнула дверь.

– Прощай! – Она чмокнула Дедилу, потом Велебоя, который тоже был ее братом, только троюродным. – Дальше вам нельзя.

– Ну, мы через денек и подъедем, – повторил Дедила то, о чем они уже уговорились. – И домой! Прямо не верится… Помнишь, что ты мне обещала?

– Помню! – Лютава улыбнулась. – Если только ее еще не отдали никому.

– Не отдадут! – Дедила убежденно помотал головой. – Чего ты хочешь, того сама Лада хочет.

Лютава вздохнула, еще раз помахала на прощание и закрыла за собой дверь в сени. Еще минувшей осенью Дедила должен был вернуться с Волчьего острова в Ратиславль и зажить, как все люди, но его и других старших побратимов задержали все эти события с ее поездкой на Десну и погоней за Хвалисом. Но теперь парни мысленно уже были дома, мечтали о невестах. Если бы и ее собственные дела могли устроиться так же легко!

Братья ушли, заперев за собой ворота снаружи, а Лютава проникла в земляную избу. Внутри висела кромешная тьма, но было довольно тепло. Холода и затхлости покинутого жилья тут не ощущалось: похоже, печь продолжали топить каждый день. За два месяца, проведенных здесь до Корочуна, Лютава выучила расположение всей обстановки своей священной темницы; на ощупь пройдя по лестнице, она легко нашла лучину и трут, выбила огонь и наконец огляделась. Так нет ли тут какой другой хозяйки?

Лежанка была опрятно покрыта медвежьей шкурой и пуста. На миг Лютаве померещилось там какое-то сияние, но тут же все погасло. Она откинула покрышку из дорогого персидского шелка с вытканными оленями, открыла большую укладку и с удовольствием убедилась, что все ее вещи на месте: сорочки, чулки, рушники, белая свита из тонкого сукна с отделкой красным шелком, в которой она пришла сюда в тот первый раз.

Оглянувшись при тусклом свете лучины, она заметила на столе кринку и еще что-то, завернутое в рушник. В кринке оказалось молоко – свежее, как она убедилась, понюхав, а потом зачерпнув ложкой, в рушнике – хлеб, подсохший, но тоже вполне свежий. Все это стояло здесь явно не с Корочуна, а было принесено не далее чем вчера. Однако как кстати! Сев к столу, Лютава развязала пояс, распахнула кожух и жадно принялась за еду: она чувствовала себя такой голодной, будто и правда явилась с того света.

Покончив с молоком и хлебом, она села на лежанку и огляделась, снова привыкая жить в замкнутом пространстве. Правда, теперь это уже ненадолго. При виде подземной избы ей вновь вспомнился Лютомер: ведь он был с ней в ее последние мгновения здесь, он увел ее отсюда. Он разбудил ее после встречи с Велесом – иначе она спала бы до весны, будто медведица… Иные говорят, сама Лада спит зиму в облике медведицы, и напоминание об этом – медвежья шкура, что служит ей здесь одеялом.

Лютава вздохнула. В первые дни после расставания она еще не очень скучала по брату: вся она была полна им, его образом, памятью о его присутствии, и так бодра, что сама на себя дивилась. В ее волосах еще сохранялся его запах, и оттого казалось, что он совсем рядом. Но шло время, ветер развеивал тепло его близости, и с каждым днем ее тоска возрастала. Теперь она уже не могла думать ни о чем, кроме брата, и эти мысли так изнуряли, что она была рада даже невзгодам и холоду, если это отвлекало ее.

Но теперь она на месте. Еще несколько дней – и можно будет ехать домой, к нему. А когда она пустится в путь, станет легче – ведь тогда уже каждый шаг будет сокращать расстояние между ними.