Текст книги "След черного волка"

Намочив конец рушника в лохани, она наскоро обтерлась, надела чистые чулки и сорочку и почувствовала себя почти вернувшейся в человеческий облик. Как только объявится Добровед, пусть топит баню. Лютава погасила лучину и легла. Вытянулась, накрывшись медвединой, и едва не застонала от блаженства наконец расслабиться в тепле, на мягкой лежанке. От волос исходил стойкий запах костра, болели бока и бедра, намятые на жестких ночлегах, но как же теперь ей было хорошо! Как и в первый раз, когда она сюда попала, ее охватило блаженное чувство покоя. Длинные зимние дороги закончились, теперь она может спать. А когда проснется, наконец наступит весна…

* * *

– Ты здесь обожди, я там лучину засвечу, тогда спускайся. Ох, боги мои…

Яровед, старший дешнянский волхв и двоюродный брат князя, первым пошел в темноту подземного святилища. Бранемер остался в сенях. Он бывал здесь всего один раз в год, поэтому не так хорошо, как волхвы, знал это жилище. Но нетерпение не давало стоять на месте, поэтому и он, придерживаясь за стену и нашаривая ступеньки, стал потихоньку спускаться.

После Корочуна он не знал покоя. В душе мешались ликование и тревога. Миловзора, его жена, впервые за двенадцать лет забеременела, и теперь дитя уже шевелилось, не оставляя сомнений в будущем счастье. Но Лютава-Лада, которая приснилась ему в ту чудесную ночь, когда порча была снята, в самую длинную ночь года превратилась в призрак, сквозь который, как утверждал Добровед, можно было потрогать лежанку.

Младший Яроведов брат тоже пришел с ними и скрипел ступеньками позади князя. Почти три месяца, прошедшие с тех пор, он каждое утро приходил сюда топить печь – на случай, если Лада все же достаточно живая, чтобы чувствовать холод. Каждое утро он ставил на стол кринку свежего молока и клал хлеб, не оставляя надежды, что боги отпустят ее дух и девушка очнется. До сих пор все это оставалось нетронутым, а значит, она не просыпалась уже три месяца! Но Яровед, навещавший ее время от времени, говорил, что девушка жива – полупрозрачный блазень выглядел так, будто дышит, грудь тихо вздымалась, ресницы чуть заметно трепетали. Она лишь не шевелилась.

Бранемер ничего не видел внизу, только слышал, как Яровед возится в темноте. Сердце сильно билось, от волнения занималось дыхание. Уже двенадцать лет подряд он приходил сюда, на тот свет, один раз в год – на Ладин день, когда приходит пора вызволять богиню из зимнего плена. Для Бранемера этот день всегда был проникнут самой искренней радостью – он любил жену, которая ради этой священной обязанности покидала его на пять зимних месяцев, и с нетерпением ждал воссоединения. Поцелуй, которым он по обряду «будил» ее, всегда дышал непоказной страстью, и Миловзора с неизменным восторгом обвивала руками шею мужа, чтобы потом подняться и произнести: «Как же долго я спала…» Он знал, как все будет: радостные крики народа, «медвежьи пляски», бледное лицо княгини, с непривычки закрывающей лицо рукой от дневного света, торжественный объезд ближних полей, потом пир в обчине… А потом они наконец останутся вдвоем на своей лежанке за занавеской и вновь будут любить друг друга. Может быть, княгиня не надоела мужу, как это случается за половину жизни, что из двенадцати лет брака на деле-то они провели вместе лишь чуть более шести…

Все прежние годы Бранемер точно знал, что и как будет. Но не в этот раз. Замирало сердце при мысли, что сейчас он увидит призрак девушки, на самом деле находящейся в Нави, в руках самого Велеса. Пробирала дрожь от мысли, что подобное могло случиться с Миловзорой… или нет, не могло. Миловзора, дочь знатного рода, была обучена всему, что полагается уметь княгине, но она не была волхвой и не ходила в Навь. Лютава была совсем иным существом. Бранемер почти ничего о ней не знал. Кроме того, что это она наконец сняла многолетнюю порчу и тем позволила Миловзоре забеременеть. Но что происходит с ней самой? Вернется ли ее дух в тело? А если нет, что тогда? Как быть, вести ли сюда Миловзору? Нельзя отменить обряд пробуждения Лады, который здесь справляли не менее тысячи лет. Но как его проводить, если Лада – только блазень?

Все эти мысли терзали Бранемера по пути сюда и задолго до того. Он потому и запросился у волхвов попасть сюда раньше срока, чтобы самому убедиться, как обстоит дело. Волхвы волхвами, но будить Ладу-то ему!

Никакого мерцания за печью, где стояла лежанка, он от двери не увидел. О боги, неужели все пропало? Блазень рассеялся, она исчезла совсем! Что он скажет народу? А ее отцу, который отпустил дочь замуж все-таки за него, Бранемера дешнянского, а не за Велеса? Да и девку жалко: Лютава понравилась Бранемеру, и он был бы рад взять ее второй женой, как и было изначально задумано.

Впереди тьму прорезал огонек – Яровед зажег лучину. Бранемер сделал шаг вперед. Волхв зажег вторую лучину, обернулся, еще держа ее в руке, слабый свет вынул из тьмы лежанку и темную медведину на ней…

– Она про… – начал Яровед и осекся.

На первый взгляд ему показалось, что на лежанке никого больше нет. Но тут же бросилось в глаза светлое пятно лица на подушке. Он торопливо подошел и замер с лучиной в руке.

На этот раз медведина укрывала человеческое тело. Лютава, их угрянская Лада, лежала на боку, свернувшись калачиком и натянув шкуру до плеч. Она не испускала мерцания, зато выглядела уже как обычный человек, а не призрак. Пахло лесным костром.

Бранемер встал за его плечом и тоже в молчании уставился на нее.

– Ну и что вы мне голову морочили? – вполголоса спросил он. – Блазень! Мерцает! Я вам поверил по привычке…

Понимая его, Яровед осторожно, будто боялся обжечься, притронулся сначала к толстой косе, потом к плечу девушки. Рука не проваливалась в морок, а ощущала обычное человеческое тело.

– Теперь она живая… – оторопело прошептал Яровед.

– Еще вчера была… как всегда… – добавил не менее изумленный Добровед. – А она того… проснется?

– Попробуй ее разбудить, – шепнул Яровед князю.

Какие бы шутки ни играла с ними Навь, честь будить Ладу принадлежит не Велесу, а Перуну, то есть самому князю.

Бранемер отодвинул брата-волхва и подошел к лежанке вплотную. Встал на колени, не сводя глаз с лежащей. Она вдруг пошевелилась, перевернулась на спину, глубоко вздохнула. Выглядела она как обычная спящая девушка, но кто знает? Торопясь убедиться, что с ней уже все в порядке, Бранемер наклонился и поцеловал ее – скорее почтительно, чем страстно. Ему просто не пришло в голову, что Ладу не обязательно будить поцелуем, – он так привык, это место само подталкивало к точному исполнению обряда.

Ее кожа была гладкой и теплой. От ее дыхания веяло теплом, и запах молодой женщины, разогретой сном, наполнил Бранемера вполне естественным для мужчины чувством. Он взял ее за плечи и убедился, что под руками его обычное живое тело. И тут она открыла глаза. Взгляд был рассеянным, сонным.

– Лют… – начала было она, но тут же опомнилась.

Бранемер пристально смотрел на нее. Ее взгляд изменился – она его узнала. Лютава приподнялась, перевела взор на оторопелые бородатые лица двоих волхвов, нависших над лежанкой.

– Уже… пора? – хрипло выговорила она. – Весна… пришла?

– Фу-ух! – шумно выдохнул Бранемер и сел на лежанку рядом с ней. – Ожила!

Лютава тоже села, убирая с лица выбившиеся из косы пряди.

– Уже сегодня, да? – повторила она. – Пора идти? Ладин день?

– Ладин день – послезавтра, – ответил ей Яровед, пока Бранемер, запустив пальцы в густые темные волосы, ерошил их, будто пытаясь прийти в себя.

Все же он сильно переволновался, ожидая увидеть блазень из Нави.

– Так чего же вы меня будили?

– Да боялся я, что ты вообще, блин горелый, не проснешься! – Бранемер обернулся к ней. – Что я тогда делать буду! Дед рассказывал, его сестру тут в одну зиму мертвой нашли, так три года было неурожайных, мор и всякое такое. Но то хоть мертвой! А ты лежала, вон, стрый говорил, вроде есть, а вроде нет! Вроде не мертвая, а вроде и не живая.

– Это как? – изумилась Лютава.

– Через тебя лежанку пощупать было можно! Я сам хотел попробовать, да вот… – Бранемер снова взял ее за плечо, – щупаю, девка как девка…

– Эй! – Лютава оттолкнула его руку. – Жену свою иди щупай!

– Жену… Постой! – Бранемер повернулся к Лютаве и сел так, чтобы хорошо ее видеть. – Так я… Я тебе должен в ноги поклониться, да? Ты ведь… это ты сделала, что… Я тебя во сне тогда видел. На том белом камне. В первый раз мне там удельница явилась и сказала, чтобы я тебя в жены взял, тогда, значит, сын родится. Я послушался. А во второй раз тебя там же увидел, и ты сказала, чтобы шел я к жене, и тогда будет у нас сын…

– И износу детищу не будет… – пробормотала Лютава, вспомнив, что говорила тогда в Нави, над источником под белым камнем.

– Да. Это ведь была удельница, но с твоим лицом. И покрасивее, чем у той, первой. У нее еще зуб такой был… нехороший. И сказала, что как сын подрастет, она его заберет на выучку.

– Зуб? – Лютава нахмурилась. – Какой зуб?

– Вот здесь. – Бранемер показал на верхнюю челюсть. – Клык такой белый и вперед выступает.

– И такой зуб был у той первой удельницы? – Лютава сама вцепилась в его руку, глядя на него во все глаза.

– Да. Что это значит?

Это значит… что в первый раз, более полугода назад, он видел во сне Галицу. Злая судьба детей Велезоры проникла в сон Бранемера. Сейчас Лютава не могла раздумывать, зачем замороке это понадобилось, но содрогнулась от мысли, что негодяйка и тут пыталась перебежать им дорогу и оставить свои пакостные следы.

Но больше этого не будет. Галица погибла в ту же ночь, когда Лютава ушла к Велесу…

– Как княгиня-то – здорова? – спросила Лютава, помолчав. – Шестой месяц? Шевелится?

– Здорова! – Бранемер просиял. – Точно сын будет?

– Да. – Лютава вздохнула, вспоминая то, что еще ей было известно об этом сыне.

Но не стала говорить – Бранемер был так счастлив, что она не находила сил испортить ему радость. Ведь изменить ничего нельзя, а до тех пор как предсказание сбудется, еще очень много времени впереди. Лет двенадцать…

– Послушай, княже! – Она взяла Бранемера за обе руки. – Все сбылось, как тебе обещали. Будет у тебя сын, на Перунов день родится, будто солнце ясное у Перуна в руках, и дашь ты ему имя Огнесвет. Но он у тебя будет единственный. Новую жену тебе брать нет ни надобности, ни пользы. Я сделала, что обещала, выпросила у судьбы наследника для тебя. Отпусти меня теперь.

– Куда же ты пойдешь? – удивился Бранемер. Он сватал ее как полагается и получил в невесты с согласия рода и с приданым.

– Поеду домой. Я нужна и моему роду тоже.

– Но отец тебя отпустил! Примет ли назад?

– Он… был болен, когда отпускал. Я теперь должна быть при нем. Не держи меня.

Бранемер помолчал.

– Да… зачем же я тебя держать буду? – ответил он наконец, думая о том, что не в силах человеческих удерживать против воли девушку, которая может когда угодно уйти в Навь, оставив здесь лишь свое отражение. – Если ты не хочешь…

– Не судьба. – Лютава улыбнулась. – Мне тоже нужен сын, а у тебя другого не будет.

– А, ну да. – Бранемер вспомнил, что ему рассказывали о ее предназначении родить славного витязя, из-за чего он и пожелала взять ее в жены. – Но кто же…

– Я не знаю, – тихо ответила Лютава, поняв, о чем он. – Искать пойду…

– Ну, ступай куда хочешь. – Бранемер тоже вздохнул, искренне жалея, что это не он. – Твоя судьба – тебе виднее.

– Ах, если бы так… – сама себе прошептала Лютава.

Она не знала ничего: ни где ей искать свою судьбу, ни хочет ли она ее найти.

* * *

Чем ближе был Ратиславль, тем настойчивее становились слухи о порче, наведенной на князя Вершину. Останавливаясь ночевать в той или иной веси, Лютомер с побратимами уже не раз слышали рассказ, довольно путаный, но в целом верный.

– Ох, Вершиславич! – радовался при виде его Замерень, старейшина рода Назимовичей. – Нам тебя боги послали! Расскажи, что там с князем-то случилось? Неужто так сильно захворал?

– А что вы слышали?

– Да говорят люди, в Корочун князя какой-то дух зловредный схватил! Только за богов и чуров выпили, только взял он чашу в руки за потомков пить, как вдруг закричит, завоет, забьется – и прямо так на стол и рухнул! Все кричать, бегать! Волхвов позвали. А он кричит, бьется. Так что и не подступиться. Еле угомонили. Уж его и водой наговоренной обливали, и волхвы там втроем над ним шептали, потом два костра развели, его между ними носили. А он кричит, бьется все. Потом, к утру, кричать-то перестал, в себя пришел, а глаза такие мутные, как неживые. Теперь лежит все, молчит, душа в теле едва держится. Неужели помрет?

– Не помрет! – решительно заявлял Лютомер. – Со мной теперь великая сила – сама Вещая Вила, Дева Будущего! С кем она, тот во всяком деле успеха добьется и во всякой битве победу одержит. Она спасет отца моего, а вашего князя.

Везде его, старшего княжьего сына, настойчиво расспрашивали о прошлом, настоящем и будущем. Старались помочь, провожали наиболее удобными путями. И радовались при виде его так сильно, как Лютомер и не ожидал, зная о своей пугающей славе. А все просто: коли на стадо нападает волк, хорошо иметь другого волка на своей стороне.

– Слышали мы, будто князь своим наследником чернявого какого-то робича хотел назвать, – сказал однажды Живобуд, старейшина Грудичей. – Брехали, конечно, псы пустоголовые! Какой робич, когда ты вот есть! Болтали даже, будто тебя в живых нет, да мы не верили!

Чем ближе к дому, тем тревожнее становились вести.

– Ой, помирает князь, совсем, говорят, помирает! – причитали бабы, собравшиеся на посиделки в беседе Беланичей. – Бабка Дергачиха давеча у нас была, у Лосятиной меньшой невестки дитя принимала – говорит, все лежит князюшка, ни ручкой, ни ножкой не шевельнет, ни на кого не глядит, ест – и не видит что, хоть сена ему дай!

– Помрет, верно помрет! – Старухи озабоченно качали головами. – Как на Корочун заскочил в него мертвый дух, так и не выйдет, пока всю кровь не выпьет!

– У князя жена – заморока, черный глаз! – шептали бабы тайком, косясь на хмурую, неразговорчивую Замилю, которую Лютомер вез с собой. – Иноземка, лицом черная, глаза, как у гадюки, – маленькие да злые. Она и напустила злого духа того! А как князь помрет, всех нас изведет!

Весну ожидали с такой тревогой, будто с первым громом должен был явиться Змей Горыныч и всех спалить огнем. Не растает снег, не прибавится день, не зазеленеют поля и луга, не родятся дети, если князем владеет бездна!

Но теперь с ними была Младина, Дева Будущего, и Лютомер, сам твердо веря в грядущую победу, заставлял поверить и других. Даже показывал маленький венок из засохших ландышей – травы молодильника, – если просили. Теперь ему все было нипочем: и Хвалис, и даже подсадной дух, которому оставалось грызть Вершину считаные дни.

О кольце Велеса он никому не рассказывал, а никто о нем и не спрашивал. Задав пару вопросов бойникам, Лютомер убедился, что кольца Темнозор на его руке никто, кроме него, не видит! Но сам он видел его мягкое мерцание и даже ощущал легкое тепло. И каждый раз при взгляде на него он думал о Лютаве, будто смотрел на дар своей обрученной невесты.

Невеста… Его единственной невестой теперь была Младина. О других ему отныне нельзя было даже думать под угрозой страшного проклятья, которое ляжет на всех его возможных потомков. Именно поэтому Зимобор так стремился избавиться от любви вещей вилы, несмотря на все преимущества, которые она давала.

А Лютомеру очень хотелось знать одно. Он встретил Зимобора и получил венок вещей вилы потому, что кольцо Велеса уже направило течения судьбы ему на пользу? Или кольцо Велеса поможет изгнать подсадку потому, что венок вилы обеспечивает ему успех в любом деле?

И вот наконец Ратиславль. Родичи высыпали навстречу стае, наперебой принялись расспрашивать о зимних событиях. Главное, что Лютомер уловил из бессвязных восклицаний родни: Вершина был жив, а значит, помощь не опоздала.

– Все будет хорошо! – объявил Лютомер, встав посреди двора в толпе галдящих родичей и подняв руки, призывая к вниманию. Рассказывать все в подробностях было слишком долго и сложно. – Вот, смотрите!

И вынул из-за пазухи мешочек, в котором лежал маленький, засохший ландышевый венок. Ратиславичи тянули шеи, пытаясь разглядеть, что в нем такого особенного.

– Это – дар Младины, самой Девы Будущего. Венок ее любого излечит и омолодит. Завтра же отец мой здоров будет, как прежде.

Все затихли. Каждый знал о вещих вилах, иначе называемых Рожаницами, удельницами. Иные говорят, что их две – Доля и Недоля. Другие знают трех – Деву, Мать и Старуху. А еще говорят, что их семь сестер и именно они смотрят на нас с неба, с созвездия из семи звезд, называемого Волосыни. Так или иначе при каждой роженице, при каждом умирающем ставили три лучины, чтобы им было виднее прясть нить судьбы приходящего в мир или резать – нить уходящего из мира.

Но никто и никогда не видел вещи, принадлежащей одной из них. Однако как было не поверить ему, сыну Велеса? И померещился ли запах свежих ландышей, вдруг поплывший над двором, такой непривычный в смеси с духом тающего снега?

Замиля уныло вошла в собственную избу – будто воротилась в темницу, откуда неудачно пыталась сбежать. Теперь здесь было голо и неприютно: все ее занавеси, покрышки, цветное платье и яркую посуду увез смолянский князь.

За ней вошел Лютомер. Даже у него замирало сердце при мысли, что сейчас он увидит отца… У оконца сидела с прялкой Темяна. Обняв бабку, Лютомер повернулся к князю, на которого та ему кивнула.

Вершина обнаружился на лежанке за печью. В избе было тепло, однако князь кутался в старую соболью шубу. За эти три месяца он постарел лет на двадцать: волосы совершенно поседели, на лбу появились резкие глубокие морщины, словно пропаханные плугом Марены, лицо сильно осунулось, щеки запали. Весь он похудел и как-то высох: лицо стало безжизненным, и в нем явственно проглядывал череп. Но страшнее всего были глаза: без блеска и жизни, устремленные в одну точку. У Лютомера волосы шевельнулись на голове при виде этого злого чуда, которое так быстро превратило сорокалетнего, полного сил мужчину в дряхлую развалину. Он заранее примерно знал, что увидит, но все же увиденное воочию поразило его.

Он оглянулся на Темяну. Та мрачно кивнула:

– Видишь? Мы никого из своих-то сюда не пускаем уже, не то что чужих. Просто говорим, что болен. Незачем людям знать, что теперь с князем сталось. Краше на краду кладут.

Лютомер покачал головой и вышел. Ему предстояло непростое дело, и нужно было отдохнуть хотя бы до утра.

* * *

Переночевав на Острове, назавтра Лютомер снова явился в Ратиславль. Вершина был в том же положении.

– Отец! – окликнул Лютомер. – Ты меня видишь?

И на этот раз его присутствие не осталось незамеченным. Но только заметил его вовсе не князь. Вершина беспокойно пошевелился, по телу пробежала дрожь. И было в ней нечто столь нечеловеческое, неприятное, похожее на суетливые движения ящерицы или извивы ускользающей змеи, что Богорад, пришедший с Лютом, невольно вздрогнул и отступил на шаг.

Лютомер застыл на месте, как волк перед прыжком. Он знал, что встретится с врагом, и вот этот враг явил себя. По коже хлынули мурашки – первый признак близости Нави, сосредоточения всех сил перед оборачиванием. Лютомер не собирался менять облик, но все его силы ему сейчас понадобятся.

Из тусклых глаз отца на него взглянуло… нечто. Это не был взгляд Вершины, это вообще не были глаза человеческого существа. Ясно вспомнился тот жуткий серый зверозмей, с которым он бился в глубинах Нави, его пустые выпученные глаза. И теперь те же глаза смотрели на него с лица князя Вершины. Обращаться к Вершине было бесполезно – его дух был порабощен совсем иным, чуждым. И именно с этим хозяином тела придется схватиться.

– Уходи, дядька, – не оборачиваясь, одними губами шепнул Лютомер Богораду. – И баба Темяна пусть лучше уходит. А то… заденем.

– Может… пособить тебе как?

– Я сам.

Богорад вышел, терзаемый тревогой и желанием посмотреть, как все будет происходить. Лютомер с нетерпением ждал, пока останется один, сторожа малейшее движение своего врага. Подсадной дух понял, что к нему пришло, и без боя не сдастся. В любой миг он способен напасть первым.

– Дух подсадной, насланный! – тихо начал Лютомер, поднимая руку с кольцом. – Именем кольца Темнозор, силой солнца полуночного на руке Велеса, Навьего Владыки, заклинаю тебя… Пошел вон! – яростно рявкнул он и со всей силы вдарил кольцом Вершину в лоб.

И тут же выскользнул в Навь – подхватить с той стороны бытия. Дух ведь мало просто изгнать из тела, его нужно отправить туда, откуда он больше никому не причинит вреда.

А тело Вершины содрогнулось и вскочило с лежанки. Раздался дикий вопль, совершенно нечеловеческий; его услышали и Богорад с Темяной, ждавшие в сенях, и родичи, толпившиеся вокруг княжьей избы во дворе. По всему городцу люди в испуге вскинули головы и схватились за обереги: рядом творилось нечто ужасное. Все содрогнулись, подались ближе, Богорад было взялся за дверное кольцо, но Темяна перехватила его руку и покачала головой: не надо. Она знала, за какое дело взялся ее лесной внук и как опасно может быть происходящее для обычных людей.

А Вершина подпрыгнул с резвостью, какой нельзя было ожидать от этой человеческой развалины, – и бросился на Лютомера. Но тот крепко схватил его за руки и отбросил снова на лежанку, опрокинул на спину, уперся коленом в грудь, не давая двигаться. Вершина бился с яростной силой, но Лютомер, стиснув зубы и тихо рыча, держал крепко. А ему приходилось очень нелегко: ведь он был вынужден действовать в двух мирах одновременно, в Яви и в Нави! В Яви он сдерживал бьющееся тело отца, из которого, отчаянно сражаясь и не желая уступать, выходил подсадной дух, а в Нави он дрался с самим этим духом в его мерзком обличье. Там он был волком, который рвал зубами зверозмея и гнал его в темную бездну, откуда тот когда-то и был вызван.

Редко в жизни Лютомера выпадали такие тяжелые мгновения, требовавшие не просто присутствовать, а сражаться в двух мирах сразу; не обладай он двойной поддержкой, – кольца Велеса и венка вещей вилы, – это оказалось бы ему не под силу. Кольцо на руке разогрелось и ярко вспыхнуло черным огнем; и аромат цветущего ландыша овевал его, будто он лежит на зеленой поляне в конце весны, а не стоит в продымленной за зиму избе. Младина была рядом, он ощущал на своих плечах ласковые руки нежной Девы Будущего, вливавшей в него силы. И в самой глубине души тосковал, что нет рядом Лютавы.

И тут случилось нечто непредвиденное. Замиля при появлении ненавистного оборотня скрылась с глаз, усевшись на пол за большой укладкой. Она уже не могла помешать ему войти в ее дом, понимая, что ее просто выволокут наружу, и затаилась, наблюдая за происходящим и сама оставаясь незамеченной. Богорад и Темяна забыли о ней, а не то, конечно, увели бы с собой.

И она увидела – внешнюю сторону событий. Вот оборотень, недавно сделавший ее сына пленником смолян, с размаху бьет Вершину в лоб… Тот кидается на него, а оборотень хватает его, бросает на лежанку и принимается душить!

Вот, вот оно, чего она так долго ждала! То, что предсказывала чуть ли не с первого дня своей жизни в Ратиславле! Сын ведьмы, лесной волк наконец показал свою истинную суть. Он избавился от Хвалиса и теперь убивает отца, потому что теперь ничто уже ему не мешает завладеть наследством! А потом убьет и ее, беззащитную женщину, и ее детей! Она всегда знала, что так будет!

Не помня себя, измученная всем произошедшим, доведенная горем и тревогой почти до безумия, Замиля с криком вылетела из своего укрытия и бросилась к лежанке.

– Не-ет! – вопила она. – Пусти его! Отпусти! Спасите! Убивают!

Ее крики слышали Богорад, Темяна и прочие под оконцем снаружи. Но никто не подумал вмешаться: все решили, что Лютомер убивает саму хвалиску, туда ей и дорога! Пусть что хочет делает, лишь бы князя спас! Он, как наследник отца, мог взять на себя ответственность и избавить того от чужеземной замороки, на что прочие пока не решались.

Занятый Вершиной, Лютомер ничего не мог сделать – при всех его способностях, у него все же имелось лишь две руки, но даже ноги его сейчас были заняты. Налетев как вихрь, Замиля вцепилась в него, безуспешно попыталась оторвать от князя, потом схватилась за самого Вершину, будто надеялась вытащить его из рук оборотня и спасти свою единственную надежду и защиту…

А Лютомер в Нави увидел, как зверозмей прыгнул куда-то мимо него и исчез! В тот миг, когда бездна уже распахнулась перед чудовищем, оно вдруг увидело средство спасения, щель, куда могло ускользнуть.

Замиля, едва прикоснувшись к плечу князя, вдруг издала уже знакомый всем дикий вопль и упала!

Мгновенно все кончилось, будто закрыли дверь, в которую рвался буйный вихрь. Лютомер почувствовал, как обмякло в его руках тело отца. Зверозмей исчез, он больше его не видел.

Пока не оглянулся.

Даже Лютомеру трудно было вновь собрать себя воедино. Ему пришлось выйти из Нави слишком резко, рывком, и теперь он чувствовал себя неловко в собственном теле, как человек, который спросонья при крике «Пожар!» натягивает первую попавшую одежду – наизнанку, задом наперед, сикось-накось – и бежит, неловко двигаясь и не понимая второпях, как исправить дело. С Лютомера ручьями лил пот, рубаха под свитой и шкурой намокла, хоть выжми, капли повисли на бровях и ресницах, заливая глаза. Он по-прежнему крепко держал отца, но тот больше не сопротивлялся. Он вообще не шевелился.

Лютомер не сразу понял, что произошло. Нападения Замили он не успел увидеть, поскольку смотрел в это время главным образом в Навь. Его враг исчез, тело отца ослабло. Лютомер в испуге склонился, проверяя, жив ли тот. Вершина дышал, сердце билось. Облегченно вздохнув, Лютомер выпустил его, вытер пот с лица и оглянулся.

Замиля сидела на полу, не обращая более никакого внимания на князя и его сына. Бессмысленный взгляд был устремлен куда-то в пространство, челюсти пустого рта шевелились, как будто она что-то пережевывает, пробуя на вкус…

* * *

В Медвежий день Лада проснулась гораздо раньше, чем люди думали. Еще в темноте Добровед сверху постучал в дверь, давая знать, что истопил баню, и Лютава поднялась во двор. Шел легкий дождик, усиливая запах мокрой земли во влажном воздухе. Ладина гора, как самое высокое место в округе, давно освободилась от снега: тепло спящей Лады согревало ее изнутри, и потому в это священное место весна приходила раньше, чем в другие. И казалось, день ото дня, по мере того как усиливается источаемое богиней тепло, снег отступает все дальше, пока не скроется за виднокраем.

Лютава постояла немного, вдыхая запах весны. Удивительным образом он всегда вызывал в ней воспоминания о прошедших годах – сперва ясные видения из собственного детства, потом смутные образы младенчества, а потом… Потом вступала в дело память предков, наполняя мысли никогда не виденными лицами и не пережитыми чувствами. Создавалось ощущение близости каких-то давно ушедших времен, будто вместе с землей оттаивало и все ее прошлое. Но здесь, на Ладиной горе, это прошлое было слишком глубоким и сильным, чтобы хоть чья-то душа могла его вместить; перед лицом этой громады даже Лютаву охватила жуть, и она поспешно тряхнула головой, приходя в себя.

Со стороны Витимерова долетал запах дыма: хозяйки поднялись спозаранку и растопили печки, чтобы напечь блинов и пирогов, наварить овсяного киселя. Лютава со вздохом отвернулась: ей сегодня удастся поесть только поздно вечером, раньше нельзя.

Вернувшись после бани, она долго сушила волосы, расчесывая их у печки. А возле горы уже собирался народ, в отволоченное оконце долетали звуки рожков и сопелок, выкрики, песни.

 
А мы Ладушку поджидали,
Поджидали, лели, поджидали,
Мы блинками гору устилали,
Устилали, лели, устилали.
Сверху масельцем поливали,
Поливали, лели, поливали.
А как от масла гора ясна,
Гора ясна, лели, гора ясна…
 

Дешняне готовились к величайшей радости наступившего года – пробуждению Лады. Лютава тоже была весела и вполголоса подпевала:

 
А на горушке снеги сыплют,
Снеги сыплют, лели, снеги сыплют.
А нас мамушки домой кличут,
Домой кличут, лели, домой кличут…
 

Наконец-то она выйдет на волю! В груди теснило от нетерпения – так хотелось скорее домой, к Лютомеру! В эти дни она не решалась заглядывать в Навь, не зная, как скажется то, что она сперва получила, а потом отдала кольцо Велеса. Сейчас она находилась на переломе судьбы не только как человек, но и как богиня, и не могла рисковать: если у нее не хватит сил, это плохо скажется не только на ней! Удастся ли выйти потом обратно в Явь, ведь больше нет рядом брата, способного ее разбудить…

И как он там? Как служат ему кольцо Темнозор и венок вещей вилы, удалось ли управиться с духом-подсадкой? Как отец? Что Замиля?

Но сейчас Лютаве было не время думать об этом. Богиня Лада ждала от нее службы, а человеческие дела приходилось выбросить из головы.

В полдень шум за оконцем стал оглушительным: вся волость собралась вокруг крады, приготовленной для старухи Марены.

И вот появился Перун – князь Бранемер. Одетого в яркие греческие шелка, будто жениха, его провожали сюда из Витимерова песнями. А у порога избы его встретил Яровед, вновь одетый в медвежью шкуру: он держал длинный посох, а вокруг него завывали и прыгали бойники княжича Витима.

– Ты кто такой? – грозно прогудел Велес из-под своей личины, которая чуть не на локоть прибавляла к его и без того высокому росту.

– Я – Перун! – объявил Бранемер, показывая топор со знаками огня на рукояти. – Пришел за Ладой, невестой моей. Пропусти!

– Не пропущу! Одолей меня, если такой удалый, тогда и проходи.

Между ними завязалась драка; Велес крепким посохом ловко отбивал удары топора, народ кричал, прыгал, производил как можно больше шума, подбадривая Перуна. Эта игра захватила всех, и казалось, исход ее не шутя определит судьбу мира: придет ли весна?

Наконец Перун изловчился обойти Велеса, неуклюжего в длинных тяжелых шкурах, обхватил и повалил наземь. Народ завопил еще сильнее, теперь уже от радости. Несколькими ударами топора Перун «разбил» дверь подземной темницы и спустился по лестнице в темноту.

Лютава, в ярких красно-белых одеждах, ждала его, вытянувшись на лежанке и с головой укрывшись медвединой. Распущенные и расчесанные волосы были красиво уложены вокруг головы, будто солнечные лучи.

– Где же ты, моя желанная? – позвал Бранемер, подойдя. – Проснись, весна наша красна, кончилась зима. Выйди, белый свет озари, людям тепло принеси!

Встав на колени, он откинул край шкуры. Лютава лежала с закрытыми глазами, будто его не слыша. Бранемер взял ее неподвижную руку и осторожно надел на палец витое золотое колечко – то самое, что пробуждало уже десятки поколений юных богинь и было, по преданию, получено Витимером Старым из рук той, небесной Лады. Потом улыбнулся и поцеловал ее; она тут же открыла глаза и оттолкнула его, чтобы не слишком увлекался.