Текст книги "Палач из Гайд-парка"

– Я знаю, что это был не Палач, – спокойно и четко ответил Томас.

– Не Палач? – недоверчиво переспросил Фарнсуорт. – Вы хотите меня уверить, что по Лондону шныряют два сумасшедших маньяка, размахивающих топорами направо и налево?

– Нет, у нас есть только один сумасшедший – и еще кто-то решивший воспользоваться ситуацией и подделаться под Палача.

– Что? О чем вы это толкуете? Какую выгоду вменяемый человек может извлечь из этого кошмара?

– Политическую, – ответил Питт.

– Политическую? – Фарнсуорт вытаращил глаза и буквально окаменел на месте. – Вы действительно так думаете, Питт? Господи боже, если вы бросаете подобные обвинения, то в ваших интересах не ошибиться. Для вас же будет лучше, если вы сумеете это доказать.

– Я не имею достаточных доказательств, чтобы официально предъявить такое обвинение, – ответил Томас, входя в комнату и направляясь к столу. – Но я испытываю большое удовлетворение при мысли, что это именно он, а не Палач, напал прошлой ночью на мистера и миссис Рэдли.

Фарнсуорт не отрываясь смотрел на него, позабыв о газете.

– Неужели удовлетворены? Честное слово, Питт?

– Честное слово.

– Как же вы узнали об этом? Он это отрицал?

– Нет, конечно. Но об этом рассказали его статьи в газетах. Он сказал мне, что узнал обо всем от дежурного констебля, но этого констебля не существует; он не мог также узнать об этом и от человека, который пришел на помощь мистеру Рэдли, потому что тот не знал, что перед ним именно Рэдли.

– Вот это да, – задумчиво ответил Фарнсуорт. – В таком случае этот человек – круглый дурак, – в голосе его прозвучало язвительное презрение. Но оно тут же сменилось тревогой. – А что вы скажете насчет настоящего Палача? Весь город замирает от ужаса. Были уже запросы в Палате общин. Министр внутренних дел в большом волнении в связи с поступающей почтой. Ее Величество выразила озабоченность. Она очень огорчена данной ситуацией и не считает нужным это скрывать. – Он заговорил очень резко и сердито, на него снова нахлынул страх. – Ради бога, Питт, что с вами? Вы должны что-то придумать и найти достаточно улик, чтобы его арестовать!

– Вы снова говорите о Карвеле, сэр? – спросил осторожно Питт.

– Ну, разумеется, я говорю о Карвеле, – отрезал Фарнсуорт. – У этого человека был повод для убийства, средства для этого и возможность. А вы обладаете просто идеальным умением нажать и заставить признаться. Используйте это умение!

– Ничего такого у меня нет… – начал было Питт, но Фарнсуорт нетерпеливо его прервал.

– О нет, ради бога! – Он рубанул рукой воздух. – Телман прав, вы чересчур деликатничаете. Но сейчас не время и не место идти на поводу вашей чувствительной совести, Питт. – Он склонился над столом, опершись на руки, и заглянул Томасу прямо в глаза. – У вас есть обязательства, долг перед вышестоящим начальством и всей полицией. И вы должны подняться над личными соображениями. Они для начинающих, если угодно, а не для зрелых людей, исполняющих свой долг. Взгляните прямо в лицо вашим обязательствам, Питт, – или подавайте в отставку.

– Я не могу арестовать Карвела, – очень спокойно ответил Питт. – И отказываюсь преследовать человека за обстоятельства его личной жизни.

– Проклятье, Питт! – Фарнсуорт ударил кулаком по столу. – Этот человек имел незаконную любовную связь с жертвой убийства. Он не мог убедительно удостоверить, что не был на месте преступления ни в том, ни в другом случае. Арледж, возможно, был знаком с Уинтропом…

– Но откуда у вас такие сведения? – перебил его Питт.

Фарнсуорт опять посмотрел на него так, словно не верил своим глазам.

– Он же был знаком с миссис Уинтроп. И вполне возможно предположить, что и с самим Уинтропом тоже. А если Карвел ревнив, тогда вывод напрашивается сам собой.

– Это Телман вам так сказал?

– Конечно, мне все рассказал Телман! Да в чем дело? Чего вы все колеблетесь?

– Но ведь с той же вероятностью это мог сделать Бартоломью Митчелл.

Фарнсуорт смутился.

– Митчелл? Зять Уинтропа? Но почему же, ради бога? Какое он мог иметь отношение к Арледжу?

– Уинтроп бил свою жену, – ответил Питт. – И Митчелл об этом знал. Арледжа видели с миссис Уинтроп, которая в тот момент была чем-то очень расстроена.

– А кондуктор омнибуса? – не отступал Фарнсуорт, не обратив никакого внимания на сведения об Уинтропе и его жене. – Что вы скажете о нем? Не вздумайте уверять меня, что и он имел хоть какое-то отношение к этой семейной мелодраме.

– На этот счет у меня нет никаких идей. Но у нас нет также и малейшего понятия, что общего у него было с Карвелом, – доказывал Питт.

Фарнсуорт закусил губу, потом выпалил:

– Шантаж. Вот единственно правильный ответ. По какой-то причине он оказался в парке и стал свидетелем одного из убийств. Я все еще думаю, что убийцей был Карвел. Идите к нему, Питт. Заставьте его сознаться и выложить всю правду. Если он виноват, вы сумеете добыть признание.

Но прежде чем Питт успел ответить, в дверь постучали, и, не ожидая разрешения, в кабинет вошел Телман.

– О, – сказал он удивленно, притворившись, что не знал о присутствии Фарнсуорта. – Извините, сэр. – Посмотрел на Питта. – Я подумал, что вы захотите это знать, мистер Питт… Мои люди установили местонахождение мистера Карвела во время обоих убийств.

– Да? – переспросил Томас, чувствуя, как душа уходит в пятки.

Фарнсуорт, не мигая, уставился на Телмана.

– И не нашли ничего, что подтверждало бы его присутствие на месте преступления, – ответил инспектор. – Ни в случае с капитаном Уинтропом, ни в случае с мистером Арледжем. И я не знаю, что теперь следует предпринять.

– Но у нас и так достаточно доказательств, – решительно заявил Фарнсуорт. – Арестуйте его за убийство кондуктора. Двое других в данном случае уже не представляют интереса для обвинения. И как только вы засадите его под замок, он расколется.

Питт хотел было поспорить, но Телман его опередил.

– Но нам ничего не известно относительно Йитса, сэр, – быстро вставил он, глядя на Фарнсуорта. – Карвел был во время преступления совсем в другом месте и способен это подтвердить.

– И что он говорит? – раздраженно спросил Фарнсуорт.

– Что был на концерте. Мы это сейчас проверяем, – ответил Телман с простодушным выражением лица. – Мы глупо будем выглядеть, если арестуем его, а потом найдется кто-то, кто подтвердит, что видел его в театре за пять миль от места преступления, и как раз в полночь.

– А в какое время был убит Йитс?

– Очевидно, между двенадцатью и половиной первого ночи, – ответил Питт.

– Очевидно? – взвился Фарнсуорт. – Насколько точно показание судебно-медицинской экспертизы? Ведь это могло случиться и позже. Возможно, даже на пару часов. А это значит, что у Карвела было достаточно времени, чтобы взять экипаж до Шепердс-буш! – Он торжествующе посмотрел сначала на Телмана, потом на Питта.

Инспектор ответил весьма непочтительным взглядом.

– Не похоже, сэр. Вряд ли бы Йитс слонялся на конечной остановке спустя два часа после прихода туда омнибуса. Нам известно, что он сразу же отправился домой, это сказал вожатый. А так как до дому ему было всего пятнадцать минут ходьбы, или около того, хорошим прогулочным шагом, то это весьма сильно сокращает промежуток времени, в который его убили.

Фарнсуорт поджал губы.

– Тогда вам лучше всего сейчас разыскать кого-нибудь, кто тоже был на концерте и видел там Карвела. Если он был там, то кто-то ведь должен был его видеть! Он хорошо известная в обществе фигура и не имеет привычки сидеть дома в одиночестве. Благие небеса, приятель, вы же сыщик! Должен же быть способ доказать, присутствовал он на месте преступления или нет. А что известно насчет антракта? Он подкреплялся в буфете? Ведь он с кем-то должен был перемолвиться. На концерты приходят для общения, а не только чтобы послушать музыку.

– Он говорит, что ни с кем не общался, – ответил Телман. – Это было вскоре после смерти Арледжа, и он был не состоянии с кем-либо разговаривать. Просто пришел послушать музыку, потому что у него с ней были связаны воспоминания. Он пришел молча – и так же ушел.

– Тогда арестуйте его, – ответил Фарнсуорт, – он тот самый человек, который нам нужен.

– А если окажется, что нам был нужен мистер Митчелл, сэр? – наивно спросил Телман. – Сдается, у него тоже были причины для убийства и он тоже не может доказать алиби. Его могла бы, конечно, подтвердить миссис Уинтроп, но ее показания в данном случае немногого стоят.

Фарнсуорт направился к выходу.

– Ладно, вам надо начать действовать, и как можно скорее. – Он сделал вид, что больше не замечает Телмана, и повернулся к Питту. – Или же вам придется уступить место тому, кто будет действовать более эффективно. Общество вправе ожидать таких, более эффективных мер. Министр внутренних дел проявляет личный интерес к событиям, и даже Ее Величество озабочена. Даю вам срок, Питт, до конца недели – не более того.

Как только он ушел, Томас с любопытством взглянул на Телмана. Тот притворился, что его все это мало трогает.

– Они, конечно, озабочены, – сказал он насмешливо, – только жаль, что у них нет каких-нибудь полезных предложений на сей счет. Черт меня побери, если я знаю, что тут еще можно сделать. У нас двое человек стараются выяснить все насчет этого проклятого кондуктора. Он такой ничем не примечательный тип, как десятки тысяч других, его свободно можно было спутать с кем-нибудь из них. Напыщенный, любящий указывать другим, что делать и как поступать, жил с женой, имел двух собак, разводил голубей, по пятницам выпивал кружку эля у «Фокс и Грейпс», плохо играл в домино, но был довольно сноровист в старом добром дартсе. Но почему кому-то понадобилось его убивать?

– Потому что он видел то, что ему не следовало видеть, – просто ответил Питт.

– Но он же был в омнибусе, когда убивали Уинтропа и Арледжа, – ответил, изнемогая от неизвестности, Телман. – И омнибус не проходит поблизости от парка. И даже если Арледж был убит где-нибудь в другом месте, то мы точно знаем, где убили Уинтропа.

– Тогда надо послать кого-нибудь поискать место, где убили Арледжа, – без особой надежды сказал Питт. – Надо обыскать все окрестности, прилегающие к дому Карвела. И подумайте, нет ли какого-нибудь предлога навестить Митчелла и обыскать заодно и его дом.

– Да, сэр. А вы что собираетесь делать? – И на этот раз вопрос был задан без обычного нахальства.

– А я собираюсь присутствовать на заупокойной службе по мистеру Арледжу.

Даже вопроса не возникло, будет ли Шарлотта сопровождать мужа на заупокойную службу, а затем и на прием. Их новый дом был почти готов, хотя и оставалось немало таких мелочей, за которыми надо было проследить: как повесят занавеси, сплотят половицы, перенесут на другое место водопроводный кран, укрепят черепицу над кухней и, главное, над кладовой и тому подобное. Все это, однако, меркло перед возможностью повидать главных лиц, причастных к трагедиям, которые расследовал Питт.

Питты приехали пораньше и, как прочие сочувствующие, одеты были подобающе скромно. Правда, Томас потратил в три раза больше времени, чем обычно, стоя перед большим зеркалом, хотя это все равно заняло лишь несколько минут. Но он позволил Шарлотте поправить ему воротничок рубашки, галстук и пиджак, так что та осталась вполне удовлетворена их видом. Сама Шарлотта надела то же самое черное платье, в котором была на приеме по случаю похорон капитана Уинтропа, но другую шляпку, на этот раз с высокой тульей и меньшими полями, совершенно по современной и даже чуть-чуть по завтрашней моде. Это был подарок тетушки Веспасии.

Они только что вышли из экипажа за углом, чтобы не привлекать внимания отсутствием собственного экипажа, когда встретились с Джеком и Эмили, которые тоже приехали раньше времени. Джек, как всегда, был элегантен без нарочистости, хотя и шагал с некоторым трудом. Шарлотта узнала о случившемся из газет, от Питта и самой Эмили, к которой она, естественно, примчалась вскоре после того, как обо всем узнала.

Эмили была великолепна – в роскошном черном платье с широкими рукавами, обильно украшенном кружевами и складочками на плечах. Тем не менее во взгляде ее мелькнуло одобрение, когда она осмотрела шляпку Шарлотты.

– Я так рада, что ты приехала, – сразу же заявила она, подойдя к сестре, при этом ничего не сказала насчет шляпки. – У меня ужасное ощущение вины. Мы ничего не сделали, чтобы помочь Томасу, и, если быть честной, даже не пытались. То, что пишут в газетах, совершенно несправедливо, но ведь газетам и справедливости не по пути. Ты знаешь, кто здесь кто? – Она указала на собравшихся.

– Конечно, нет, – ответила шепотом Шарлотта. – За исключением вон той женщины, Мины Уинтроп, а это ее брат, Бартоломью Митчелл. Томас, – она оглянулась на Питта, – а почему они здесь? Из чувства солидарности, да? Она выглядит очень печальной.

– Она была с ним знакома, – ответил Питт, подходя и здороваясь с Эмили.

– Была с ним знакома? – Шарлотта очень удивилась. – Но ты мне об этом не говорил!

– Да я сам недавно узнал…

– И насколько близко? Каким образом она с ним познакомилась? – зондировала почву Шарлотта. – Не могло ли это быть?.. О нет, конечно, не могло…

– О, только взгляните на этого беднягу! – перебила ее Эмили, когда в нескольких шагах от них прошел Джером Карвел. – У несчастного вид просто ужасающий.

Так оно и было на самом деле. Его лицо казалось болезненно бледным, глаза покраснели, словно он полночи напрягал их, чтобы что-то разглядеть, – и когда он увидел это «что-то», то был потрясен до глубины души. Карвел шел усталой походкой, ни на кого не глядя, и говорил, только отвечая на выражения соболезнования.

– У него тревожный вид, – сказала тихо Шарлотта. – Бедняга. Интересно, он что-нибудь узнал или это просто от горя?

– Возможно, и то, и другое, – ответила Эмили, глядя то в спину Карвела, то на Мину Уинтроп.

Мина была в трауре – по поводу собственной утраты, конечно, и ради сегодняшнего события, – но теперь она надела украшения из гранатов и жемчуга и была без вуали. Лицо ее посвежело и чуть-чуть порозовело, она с интересом оглядывала собравшихся. Брат стоял рядом с ней. Шарлотте показалось, что он следит за каждым движением сестры и не хочет, чтобы та отходила от него, как будто она маленький ребенок, с которым может случиться что-нибудь плохое, если не смотреть за ним в оба, и которому постоянно угрожает опасность куда-нибудь забрести и потеряться. Точно так же сама Шарлотта стояла бы рядом со своими собственными детьми.

Она повернулась к Питту:

– Томас…

– Да?

– А Барт Митчелл – тоже подозреваемый?

– Почему ты так думаешь?

– Конечно, потому, что капитан Уинтроп бил его сестру… А что известно насчет Эйдана Арледжа и его отношения к Мине? Может быть, он тоже чем-то ее обидел?

– Не знаю. Но она была очень расстроена, когда их видели вместе.

– Возможно… А что известно насчет кондуктора?

– Понятия не имею. Относительно него нет никаких оснований так думать, кто бы он ни был.

– Но он что-то видел, – здраво заметила Эмили. – Из омнибуса.

– Но омнибус не проходит мимо парка.

– О!

Людей прибывало. Среди прочих выделялся человек весьма примечательной внешности, средних лет, с красивой головой, густыми волосами, седеющими на висках, и прекрасными усами. Он был безукоризненно одет – в сюртук по последней моде и шелковую рубашку – и шел, подняв плечи, с таким уверенным видом, что привлекал взгляды многих присутствующих. Очевидно, такое внимание было ему привычно, потому что нисколько его не волновало. Казалось даже, что он и не замечает его.

– А это кто? – спросила с любопытством Шарлотта. – Он министр или кто-нибудь вроде этого?

– Я его не знаю, – покачал Питт головой.

Эмили подавила смешок, приложив руку в черной перчатке к губам.

– Не смеши. Это же Салливан.

– Какой Салливан? – сердито переспросила Шарлотта.

– Сэр Артур Салливан! – прошипела Эмили. – Оперы Гилберта и Салливана помнишь?

– О да, да, понимаю. Конечно! Мистер Арледж был композитором и дирижером, да? Интересно, а мистер Гилберт придет?

– Нет, – быстро ответила Эмили, – ни за что, если узнает, что здесь находится сэр Артур. Они, знаешь ли, поссорились.

– Поссорились? – Шарлотта удивилась и почувствовала разочарование. – Вот не знала. Но как же тогда они вместе пишут свои замечательные оперы?

– Не знаю, может быть, больше не пишут.

Шарлотта, непонятно почему, была глубоко огорчена этим известием. Она все еще вспоминала блеск, шум, яркие краски, веселье и незабываемые мелодии тех нескольких вечеров, что ей довелось провести в «Савой-опере». А сейчас – как раз когда Питт получил повышение и они могли бы позволять себе чаще посещать такие увеселения, – их больше не предвидится…

Ее разочарование было смыто новой волной интереса к большой и все увеличивающейся толпе у входа в церковь. Люди сторонились, невольно толкая друг друга локтями, и все поворачивались в одну сторону, чтобы что-то лицезреть.

– Это он! – сказала Эмили с нескрываемой радостью.

– Кто? Гилберт? – прошептала Шарлотта.

– Ну конечно. У. Эс. Гилберт, – выразительно ответила Эмили.

– А они действительно в ссоре? – И Шарлотта стала наблюдать за тем, как мистер Гилберт неуклонно подвигается туда, где на ступеньках у двери в церковь стоял сэр Артур Салливан, очевидно заметивший вновь прибывшего. – А из-за чего?

– Не знаю. Я так слышала. – Эмили взяла Шарлотту за руку и целеустремленно стала проталкивать ее поближе к ступенькам. – Пора войти. Зачем заставлять людей ждать, это невежливо. А кроме того, смешно приехать так рано и войти в церковь последними.

Шарлотта не возражала.

Стоя наверху лестницы, сэр Артур заметил, что толпа активно зашевелилась, и увидел, как в нескольких шагах от него по лестнице размеренным шагом поднимается Гилберт, оживленно разговаривая со своими спутниками, а они слушают его с таким необыкновенным и абсолютным вниманием, что не смотрят, куда идут, и не замедляют шага, пока едва не сталкиваются лбами.

Сэр Артур твердо удерживал свою позицию, продолжая разговаривать с окружающими, словно занимался самым важным на свете делом.

Мистер Гилберт был вынужден остановиться на верхней ступеньке.

– Сэр, вы загораживаете мне дорогу, – сказал он ясно и четко, так что слышали все присутствующие.

Воцарилась мгновенная тишина. Один за другим все повернулись к знаменитостям и воззрились на них. Кто-то нервно откашлялся. Кто-то сдавленно хихикнул.

Сэр Артур прервал разговор с высоким седым человеком и медленно повернулся к Гилберту.

– Вы адресуетесь ко мне, сэр?

Тот обернулся вокруг, словно для того, чтобы удостовериться в отсутствии других загораживающих дорогу особ, и опять взглянул на сэра Артура.

– Вы удивительно ясно видите то, что очевидно, сэр, – ответил он, – а я вижу, что вам потребовалось только одно дедуктивное усилие, дабы ухватить самую суть проблемы. Да, я адресуюсь к вам, сэр. Вы загораживаете вход в церковь. Не будете ли вы столь любезны освободить его?

– А вы не можете подождать, пока до вас дойдет очередь, как это полагается цивилизованному человеку? – Брови сэра Артура взлетели вверх в знак величайшего презрения. – Неужели все общество должно бросить свои дела и отступить в сторонку, чтобы вы имели возможность войти сразу же, как только пожелаете?

– Мне нравятся люди с чувством самоуважения, сэр, но рассматривать вас как целое общество – это почти смешно, – отрезал Гилберт.

Сэр Артур слегка покраснел. Обмен репликами сделал для него отступление в сторону попросту невозможным, не нанеся ущерб самоуважению. И он неколебимо оставался на месте, прямо на дороге у Гилберта.

Ситуацию спасла леди Лисмор. Она вышла из-под темной арки церковного входа и обратилась к Салливану:

– Извините, что прерываю ваш разговор, сэр Артур, но я была бы вам очень благодарна за помощь. У нас должна быть настоящая хорошая музыка в связи с сегодняшним собранием, а я не совсем уверена в отношении виолончелиста.

Вид у сэра Артура был очень раздраженный, и казалось, с языка у него вот-вот сорвется какой-нибудь ядовитый ответ, но он довольно поспешно отвернулся от мистера Гилберта и пошел за дамой.

– Конечно, леди Лисмор. Вы можете рассчитывать на любую помощь с моей стороны…

Мистер Гилберт улыбнулся про себя и взглянул по сторонам, на внимательно за всем наблюдающую аудиторию. Но удовлетворение, которое он испытал, тоже проходя в церковные врата и исчезая в слабо освещенном пространстве, было очень несущественным.

Шарлотта перевела дух.

– «Сломан мой кий, дыровато сукно, и загадочен вид у шаров, – начала было Эмили, – но прекрасна та цель, что достигну и я, в судьбой положенный срок…»

– Тише, – нахмурилась Шарлотта. – Нельзя идти на заупокойную службу, напевая из «Микадо»!

Эмили мгновенно замолчала, по крайней мере, до тех пор, пока им не указали их места, которые были гораздо ближе к выходу, чем им хотелось. Томас и Джек сидели где-то слева, и Питта было не видно в тени колонны.

– Много сегодня народу, – сказала Эмили, как только они устроились. – Это, наверное, потому, что его убили. Могу поклясться, что половина пришла только из любопытства.

– Как и ты, – заметила Шарлотта.

– Не придирайся. Знаешь, кампания идет очень хорошо. И я действительно думаю, что у Джека есть шанс быть избранным.

– Ладно. А теперь тише. Мы в церкви.

– Но ведь служба еще не началась, – отвечала Эмили. – Тетя Веспасия собиралась приехать, но я ее не вижу. А ты?

– Я не вижу вообще никого из знакомых.

– А маму ты давно видела?

– Давно, я очень была занята домом.

Эмили склонила голову, словно всецело поглощенная молитвой или глубоким раздумьем.

– С ней все еще хуже, – прошептала она в молитвенник. – Вчера ночью мама до самого рассвета была на реке.

– Откуда ты знаешь?

– Я ее видела.

– Значит, ты тоже была там?

– Но это же совсем другое! – вознегодовала Эмили. – Нет, ты действительно иногда очень тупа.

– Да нет, не тупа. Просто не вижу смысла расстраиваться из-за этого. Ты же не можешь помешать ей.

– Хотела бы я посмотреть, как мне это не удастся, если я ее увижу.

Впереди сидящая женщина повернулась и смерила Эмили гневным взглядом, обмахиваясь программкой предстоящей траурной службы.

– Вы плохо себя чувствуете? – спросила она резко. – Может быть, вам немного подышать свежим воздухом, пока служба не началась?

– Как вы заботливы, – ответила Эмили с медовой улыбкой. – Но если я выйду, то вряд ли снова отыщу свое место, и моей бедной сестре придется сидеть в одиночестве.

Шарлотта закрыла лицо руками, чтобы не рассмеяться, и позволила женщине думать, что убита горем. Та, нахмурившись, отвернулась.

Внезапно поплыли звуки органа и вскоре оборвались. Стал говорить проповедник.

Шарлотта и Эмили изо всех сил старались придать себе горестный вид.

Прием после службы производил совсем другое впечатление. Все четверо вышли из кареты Эмили на Грин-стрит перед домом Джерома Карвела, и та отъехала прочь, чтобы освободить место для двухместной коляски и позволить ее пассажирам тоже сойти.

Эмили оперлась на руку Джека и стала подниматься по ступеням подъезда к двери, у которой стоял высокий, очень прямой дворецкий с широкими скулами и великолепными икрами. Он осмотрел визитную карточку Джека и принял решение.

– Доброе утро, мистер Рэдли и миссис Рэдли. Пожалуйста, – и повернулся к Питту. – Доброе утро, сэр.

Выражение его лица едва уловимо изменилось. Было бы затруднительно сказать, в чем перемена, но уважение исчезло, взгляд стал высокомерно-безразличен.

– Мистер и миссис Питт, – ответил Томас с подобной же холодностью.

– Вот уж действительно, сэр.

Шарлотта почувствовала спазм в желудке. Ей было очень обидно за Питта, по отношению к которому дворецкий проявил подобное высокомерие, но она ужасно испугалась, что муж отступит и тем самым навлечет на себя еще большее презрение. Она с усилием улыбнулась, словно их встречали с обычной любезностью.

Томас поднял выше голову, но, прежде чем он успел что-либо ответить, дворецкий заговорил снова:

– Сожалею, сэр, но сегодня неподходящее время для встречи с мистером Карвелом. Как видите, у нас прием по очень серьезному и печальному поводу.

Шарлотта набрала воздуха в легкие и уже собиралась сказать что-нибудь уничтожающее.

– Я пришел с визитом не к мистеру Карвелу, – вежливо ответил Питт, – но к миссис Арледж. Она меня ждет, и я буду очень огорчен, если она подумает, что я отклонил ее приглашение.

– О! – Дворецкий явно был потрясен. – Я понимаю, сэр. Конечно. Соблаговолите войти.

– Спасибо. – Питт вложил в благодарность едва заметную насмешку и, подав Шарлотте руку, ввел ее в большой приемный зал, где уже собралась порядочная толпа.

Стол был щедро уставлен всевозможными деликатесами, и, по-видимому, Карвел нанял дополнительный штат на этот случай, потому что в зале, как показалось Шарлотте, находились по крайней мере полдюжины горничных и ливрейных лакеев; они скромно поместились у стен, готовые немедленно обслужить каждого гостя в соответствии с его пожеланиями.

У входа в смежную комнату стояла группка мужчин, и когда они с Питтом вошли, стоявшие повернулись, чтобы взглянуть на них. Один из них шагнул вперед. В высшей степени интеллигентное лицо его выражало боль, настороженность и надежду. Ей не надо было спрашивать у Питта, кто это. Такие сильные чувства могли принадлежать только человеку, которого обрисовал ей Томас. Этого человека она заметила еще на службе, и его горе тронуло ее.

Питт взглянул на Шарлотту, понял, о чем она думает, и, улыбнувшись, направился к Карвелу.

– Добрый день, суперинтендант, – сказал Карвел и пытливо взглянул ему в лицо. – Что-нибудь… – По глазам Питта он понял, что ничего не выяснилось. – О, извините, пожалуйста. Как это неловко с моей стороны. Могу ли я сказать, что рад вас видеть, или это не совсем уместно? – Он как будто еще не понял, что Шарлотта была вместе с Томасом. Но удивительно, что это ее не задело ни в малейшей степени. На близком расстоянии его лицо было еще некрасивее, стали яснее видны оспины, но в то же время лицо казалось и более живым. Несмотря на то что она знала, каковы были его отношения с Арледжем, и могла вообразить, чего стоило это знание Далси Арледж, и даже – на весьма вероятную возможность того, что именно он и есть убийца, Шарлотта почему-то – и ей самой это было странно – держала его сторону. Возможно, потому, что он так глубоко чувствовал боль потери и в его искренности невозможно было усомниться. В нем не чувствовалось и тени равнодушия.

– Я пришел не для того, чтобы сообщить какие-то новости, их нет, – ответил Питт откровенно. – Я здесь потому, что меня пригласила миссис Арледж, и я благодарен за возможность выразить ей свои соболезнования по случаю смерти человека, которым, я уверен, восхищался бы, если бы имел возможность быть с ним знакомым.

Карвел закусил губу и с трудом сглотнул.

– Вы очень любезны, суперинтендант. Нельзя сказать более возвышенно, и, однако, это все – истинная правда. Я понимаю, что вы больше ничего не узнали и вас привели сюда долг и естественная симпатия. Я очень хорошо вас понимаю.

– Я бы не сказал, что розыск совсем не продвинулся, – возразил Питт. – Однако то малое, что я узнал дополнительно, не позволяет делать далекоидущие выводы. Мистер Карвел, могу я представить вас своей жене?

– О! – Карвел был очень смущен. – О, пожалуйста, извините, мэм. Прошу прощения за свою непозволительную грубость. Я полагал… да нет, я не знаю, что полагал. Простите, пожалуйста. – Слегка поклонился. – Здравствуйте, мэм. – Но он не сделал в ее сторону ни малейшего движения.

– Здравствуйте, мистер Карвел, – ответила она, улыбаясь. – Пожалуйста, примите мои соболезнования по случаю вашей утраты. Это невыразимо тяжко – терять самого любимого друга.

Он удивленно воззрился на нее, затем на мгновение смутился и, наконец, ответил с покоряющей теплотой:

– Как вы добры.

Это была обычная формальная вежливость, но Шарлотта знала, что он сказал это искренне.

Однако прежде чем они продолжили разговор на менее значительную тему, у двери за ними возникло какое-то движение, раздался звук голосов, потом шелест одежд людей, отступивших в сторону. Питт с Шарлоттой повернулись и увидели одинокую фигуру женщины, входившей в комнату, в изящном черном платье, украшенном скромными, но изысканными драгоценностями, с кружевами у шеи и на запястьях. Она была невысока и не обладала потрясающей красотой, но сразу привлекала к себе внимание. У нее были пропорциональные черты и нежно очерченный рот. Деликатное лицо было чисто и светло, а волосы изящно убраны, только голубые глаза свидетельствовали о бессоннице и душевной тревоге.

Шарлотта вдруг почувствовала, как Питт напрягся, и взглянула на него. На лице у него выражались восхищение и глубокая нежность, которых она уже давно не замечала. Так он не сочувствовал даже Джерому Карвелу. Ему не надо было уведомлять ее, что сейчас вошла Далси Арледж.

Вдова быстро обвела взглядом комнату, останавливая его то на одном, то на другом из присутствовавших. Она не задержала его на Мине Уинтроп, очевидно не узнав ее, а также и Барта Митчелла, стоявшего рядом с сестрой. Она улыбнулась сэру Джеймсу Лисмору и Родрику Алберду. Некоторые были удостоены легкого кивка и едва заметной улыбки. Ее взгляд скользнул по элегантной фигуре Лэндона Харлвуда, который был на голову выше окружающих, но и его она, по-видимому, не узнала.

Виктор Гаррик сидел в нише, с виолончелью в руках, в ожидании, когда его попросят играть. Светлые волосы сияли в свете газового бра, а лицо было совершенно безмятежным, словно он мечтал о чем-то далеком и удивительно прекрасном.

Далси кивнула ему, и он с удовольствием откликнулся на приветствие, а затем вновь отрешенно загляделся в неведомую даль.

Наконец взор Далси остановился на Питте, и на губах ее показалась приятная улыбка. Она двинулась вперед, кивая, обмениваясь одним-двумя словами с некоторыми из гостей; наконец, она остановилась рядом с ним.

Питт ждал, Шарлотта хранила молчание. Она была поражена глубиной чувства, которое ощущала в муже, и это чувство явно было вызвано не только соболезнованием утрате и ужасающим разочарованием, которое Далси должна была испытать и которое переносила с таким достоинством. Нет, Шарлотта ощутила особую нежность Питта к Далси и уважение, которые останутся и после того, как дело будет закончено.

Шарлотта восхищалась его способностью так чувствовать. И все же ей стало неприятно; она вдруг поняла, что ей не дано сопереживать вместе с ним, и вспомнила, как бывала невнимательна, когда он возвращался домой такой усталый и взволнованный, ничего не понимающий и жаждущий поделиться впечатлениями. Однако Шарлотта была так полна своими замыслами насчет приведения дома в совершенный порядок при минимальных затратах, что почти ни о чем больше не могла думать. И теперь она ощутила тайный трепет ревности, тихий, но отчетливый.