Текст книги "Палач из Гайд-парка"

Эмили ослепительно улыбнулась.

– Как это мило с вашей стороны, особенно в такой печальный день. Вы хорошо знали бедного капитана Уинтропа? Или я допускаю бестактность?

– Нет, конечно, нет, – успокоила ее Тора. – Я знала его хорошо. Он служил вместе с моим мужем, прекрасным офицером и человеком. В чем-то они с бедным капитаном Уинтропом даже были похожи. Преуспевали во всех своих начинаниях, были сильны духом и телом, у каждого из них было высокое чувство долга и цели. Надеюсь, вы понимаете меня?

– Да, да, конечно, – поспешила заверить ее Эмили. – Некоторых мужчин невозможно свернуть с того пути, который они считают верным, несмотря на все соблазны.

Лицо Торы просияло.

– Совершенно верно. Вы замечательно точно это подметили, – согласилась она. – Особенно это касается профессии моряка. Они не сворачивают со своего пути, а за ошибки платят жизнью. Дорогой Сэмюэль часто это повторял. Он был точен и аккуратен, как и капитан Уинтроп. Они были такими. Я люблю мужчин, отдающих приказы и исполняющих их, а вы? Что было бы с миром, если бы мы все были беспечны, беспорядочны, полагались лишь на интуицию и на «авось»? Боюсь, увы, что я именно такая.

– Это присуще артистам, я полагаю. – Эмили нахмурилась. – Они очень непостоянны. Я представляю, как вы любили капитана Уинтропа, ведь он так похож на вашего покойного мужа.

– Я его очень уважала, – тепло поблагодарила ее Тора, но в голосе ее слышались виноватые нотки. – Он был крестным отцом моего сына.

Она повернулась налево и указала на юношу с такими же светлыми волосами, как и у нее, но остальные фамильные черты едва угадывались из-за несходства выражения лица. За мечтательной тонкостью черт матери скрывалась спокойная и безоговорочная вера в обретенную ею прекрасную правду. В сыне все было переменчиво. Поиски, сознание вины, разочарование – все это можно было уловить в его меняющихся глазах, в изгибах губ. Он был еще далек от того покоя, которого достигла его мать. А пока что юноша усаживался, бережно держа в одной руке гриф виолончели, а в другой – смычок.

– Это мой сын Виктор, – тихо прошептала Тора.

– Он будет играть? – с интересом спросила Шарлотта. Как далек был этот мальчик от образа своего отца, самоуверенного морского офицера, который создался в ее воображении после рассказов Торы Гаррик.

– Мина Уинтроп попросила его, – пояснила Тора. – Виктор действительно хорошо играет, но, я думаю, она попросила его потому, что он очень привязан к ней, и чутьем поняла, что подобная просьба поможет ему менее остро переживать эту трагедию. Мой сын счастлив, что может хоть что-то сделать для нее.

– Как это благородно с ее стороны, – согласилась Эмили. – В такой тяжелый для нее момент она проявляет чуткость и внимание к другим. Я восхищаюсь ею.

– И я тоже, – добавила Шарлотта. – Я едва знаю ее, но уже испытываю к ней симпатию.

– Я должна по-настоящему вас познакомить, – быстро пообещала Тора. – Как только он сыграет…

Она умолкла, остановленная наступившей тишиной. Все повернулись к Виктору, скорее из вежливости к молодому музыканту, чем из подлинного желания слушать музыку. Но как только его смычок коснулся струн и в тишине прозвучала дрожащая густая нота, все изменилось. Звук, такой печальный, одинокий, заставил всех обратиться в слух. Музыкант не имел перед собой нот, он играл по памяти, извлекая звуки словно из собственной опечаленной души.

Шарлотта, бросив взгляд на вдову, увидела слабую тень улыбки на ее губах. Глаза Мины были устремлены на музыканта. И хотя он играл что-то щемяще-печальное, лицо ее было спокойным, а глаза – сухи. Возможно, в них уже не оставалось слез, бедняжка все их выплакала, гадала Шарлотта. А может, она все еще в шоке от случившегося или из тех, кто не умеет плакать?

Лорд Уинтроп, с очень бледным лицом, словно застыл. Видимо, ему нелегко было сдерживать свои чувства. Попыталась это сделать леди Уинтроп, но не смогла. Слезы переполнили ее глаза и залили лицо. Вокруг нее сразу же захлопотали две или три подруги, обступив ее, словно желая защитить или просто дать ей почувствовать их близость и поддержку.

Тора Гаррик, стоявшая рядом с Шарлоттой, держалась очень прямо; лицо ее сияло гордостью, словно она присутствовала на церемонии военного погребения. По ее мнению, сын мог бы так же хорошо играть и похоронный марш.

– Виктор очень одаренный юноша, – похвалила Шарлотта, когда виолончель умолкла. – Он играет так вдохновенно.

– Признаюсь, я никогда еще не слышала, чтобы он так прекрасно играл, – с некоторым удивлением сказала Тора. – Очевидно, то, что я слышала, были всего лишь упражнения. Мой сын очень дружил с капитаном Уинтропом. Оукли так напоминал ему отца, погибшего на боевом посту семь лет назад. – Голос ее звучал глухо от нахлынувших чувств, лицо застыло. – Бедняжке Виктору было всего семнадцать. Трудно мальчику расти без отца, миссис Питт. – Она печально покачала головой. – Это так ужасно. Иметь пример отца перед собой – это так важно, как вы считаете? При всей своей любви и преданности мать не может дать сыну все, что нужно: мужество, понятие о чести и самоотверженном исполнении долга, а главное – самосовершенствование.

На сей счет Шарлотта имела свое мнение. У нее не было братьев. Был сын, Дэниел, однако ему было еще рано думать об этих важных для мужчин качествах.

Но Тору, кажется, мало интересовало мнение Шарлотты.

– Бедный Оукли старался дать ему все, что не успел отец. Он поощрял его, много рассказывал о флоте. Разумеется, он оказал бы ему всяческое содействие в карьере, если бы Виктор того захотел.

– Вы, должно быть, искренне любили капитана Уинтропа, – промолвила Шарлотта.

– Да, – чистосердечно призналась миссис Гаррик. – Я не могла относиться к нему иначе, он был так похож на моего дорогого Сэмюэля. В нем были те же достоинства. Разве можно не любить таких мужчин, как вы считаете? А какой счастливой должна считать себя та, которая в своей жизни заслужила уважение двух таких мужчин… Сэмюэль был очень преданным отцом и мужем. Я постоянно напоминаю об этом Виктору, боясь, что время сотрет это из его памяти.

Будь на месте Шарлотты кто-то другой, он заподозрил бы в этом признании Торы ее близость с обоими мужчинами. Но Шарлотта, дивясь наивности и искренности ее восторженных слов, не могла не поверить, что в случае с капитаном речь идет о простом романтическом обожании.

Однако знала ли об этом Мина Уинтроп? Воспринимала ли она это платоническое обожание как любовь? Не прячет ли она под своей холодной хрупкостью ревнивое сердце обманутой жены? Какова в ее жизни роль брата? Шарлотта поискала глазами Барта Митчелла. Она почти сразу нашла его. Он стоял один в тени большой колонны, поддерживавшей балкон. Взгляд его был неподвижен и, насколько Шарлотта могла определить, был устремлен на Тору.

Не ошиблась ли она, прочитав в глазах миссис Гаррик лишь наивность? Не вскружило ли это страстное обожание голову тщеславному Оукли Уинтропу? Нет сомнения, что Барт Митчелл не мог не видеть этого.

Ее мысли прервала Тора, коснувшись ее руки.

– Теперь я должна познакомить вас с Миной, – тихо сказала она под шум аплодисментов, которыми слушатели наградили Виктора, закончившего играть вторую пьесу. – Я уверена, вам она понравится. Она совершенно бескорыстный человек, вы в этом убедитесь.

Мина действительно была очень приветлива, и, казалось, ей было приятно познакомиться с Шарлоттой, ибо вела она себя менее официально, чем в первый раз. Не прошло и нескольких минут, как они живо беседовали о меблировке и отделке комнат, и здесь Мина проявила себя как человек вполне компетентный.

В те полчаса, что Шарлотта угощалась действительно изысканной и вкусной едой, от которой ломился стол, к ней наконец присоединилась Эмили.

– Ты что-нибудь узнала? – сразу же спросила она шепотом. – Разумеется, ценное?

– Не думаю, – ответила так же тихо Шарлотта. – Все больше впечатления. Но вопреки всему мне понравилась Мина Уинтроп.

– Приятность, увы, не означает невиновность, – резонно заметила Эмили. – Самые невыносимо скучные люди, полные чепухи и вздора, могут быть чисты как ясный день. Я имею в виду данное преступление. Разумеется, сами того не зная, они могут быть виновниками любых других катастроф…

– Я не хочу обсуждать вопросы виновности или невиновности, – прервала ее Шарлотта. – Я уверена, что она может быть виновной – по крайней мере, когда речь идет о любовнике. Оукли Уинтроп относится к тому типу людей, от которых время от времени требуется отдохнуть. Своего рода образцовый мужчина, герой, по словам миссис Гаррик. – Шарлотта отодвинулась, пропуская старую леди, поддерживаемую под руку мужем. – У миссис Гаррик сияют глаза, когда она говорит о нем, и неизменно в связи с ее покойным мужем. Рассказывает, как он заменил Виктору отца. Мальчик прекрасно играет на виолончели. Ты можешь представить его где-нибудь на корме, орущего приказы? Я – нет.

– Если он чем-нибудь и будет командовать, то это будет музыкальный квартет, – заметила Эмили. – Кажется, мы ничего не достигли. – Она бросила взгляд через плечо. – Знаешь, я считаю, мистер Эттли просто отвратителен. Он так самоуверен. Мне хотелось бы раскопать хорошенький пикантный скандальчик о нем. Такой, чтобы все хохотали и рассказывали друг другу.

– Будет лучше, если не ты его раскопаешь, – испуганно предостерегла ее Шарлотта. – Как бы это не повернулось против тебя.

– Я знаю, знаю. Но это чертовски несправедливо. Вот если бы это был мистер Харлвуд, у меня нашлась бы пикантная историйка о нем, хотя я не уверена, что это правда.

– А разве это так важно? Ведь он не баллотируется в парламент и не соперник Джеку.

– Конечно, нет! Но у него обязательно есть любовница.

– Что в этом необычного? – воскликнула Шарлотта с гримаской отвращения. – Это банально. Он очень интересный мужчина, и я ничуть не удивлюсь, если это так. Как ты думаешь, это удивило бы его жену?

– Она недавно умерла, – сказала Эмили. – Впрочем, это неинтересно.

– А какая жена у Эттли?

– Знаешь, довольно мила. По-своему, конечно, – ворчливо ответила сестра. – Я думаю…

– Будь осторожна, Эмили. – Шарлотта стала серьезной. – Джек однажды уже отказался от членства в «Узком круге». Они ему этого не забудут. Уверена, что Эттли знает об этом. Если я не ошибаюсь, он сам является его членом и использует все свое влияние, чтобы победить Джека на выборах. Не давай ему в руки лишнего оружия против вас.

– Не дам, – также серьезно заверила ее Эмили. – И поверь мне, Шарлотта, не одному Джеку грозит опасность. Эти люди настроены против всех в полиции, кроме тех, кто тоже стал членом их общества. Они постараются мешать Томасу, как только смогут. Расследование убийства Уинтропа, мне кажется, не удается провести так быстро, как хотелось бы. Если его убил какой-то недруг, то Томасу нелегко будет решить эту задачу. А это ему не простят ни правительство, ни общество, которые не смирятся с еще одной неудачей. Ему не поможет и «Узкий круг», поскольку он не является его членом.

– Ты права, – мрачно промолвила Шарлотта. – Пожалуй, нам надо действовать более активно.

– Я всегда с тобой, что бы ни было, ты знаешь, – ободрила ее Эмили. – Сделаю все, что смогу; рассчитывай на мою помощь, какая только тебе понадобится.

– Спасибо, спасибо, дорогая! А теперь пойдем к гостям, поговорим, возможно, что-нибудь узнаем о покойном достопочтенном Оукли Уинтропе и его семействе, да и о тех, кто пришел почтить его память.

Шарлотта взяла Эмили под руку, и они смешались с толпой.

Глава четвертая

Том Айлс был средним музыкантом, зато энтузиастом своего дела. Ничто не омрачало его обычное хорошее настроение, когда он шел по аллее Гайд-парка, ведущей к оркестровой раковине. Он весело напевал под нос, размахивая футляром, в котором лежала его труба. В кармане у него были свернуты ноты, что мешало потом их читать, но зато удобно нести. Том шел легкой, преисполненной самодовольства походкой, так отвечающей его настроению.

Айлс был уверен, что придет первым, что бывало часто. Хотя сегодня он будет даже раньше обычного. Утренний воздух казался бирюзовым, на траве блестели росинки, на небе ни тучки, а в листве деревьев радостно щебетали птицы.

Вот уже появился восьмигранник эстрады, и, ускорив шаги, Том запел совсем громко. Но вдруг умолк, ибо заметил не без раздражения, что кто-то уже опередил его. На одном из стульев сидел человек и, похоже, спал.

– Доброе утро, сэр! – окликнул Том незнакомца, не дойдя до эстрады ярдов десять. – Я хочу сказать, что вы не должны занимать эти стулья. Они для музыкантов, мы здесь репетируем. Сэр, вы слышите?

Но бродяга обмяк на стуле и так низко опустил голову, что ее не было видно.

– Эй, я вам говорю! – повторил Том Айлс и в два прыжка взбежал по ступеням на эстраду.

Но тут он споткнулся обо что-то и упал, больно ударившись. Сердце его бешено заколотилось, кровь застучала в висках, в горле сразу же пересохло, судорога свела желудок.

Медленно поднявшись на колени, он огляделся. Да, то, что было причиной его падения, что так молниеносно запечатлелось ужасом в его памяти, лежало у его ног. Человек, сидевший на стуле, был без головы, которая… лежала на полу, чуть слева от его ног. Том увидел лишь темные волосы, тронутые сединой, и поблагодарил Господа, что голова лежала лицом в пол.

Он стоял на коленях несколько минут, не в силах подняться. Руки у него дрожали так, будто он только что поднял что-то неимоверно тяжелое. Кружилась голова. Тошнило.

Надо встать и немедленно сообщить кому-нибудь. Поблизости должен быть постовой полицейский, надо найти его! Он должен встать, немедленно, сейчас, через минуту, две, лишь только пройдет эта слабость и успокоится его желудок.

– Арледж, сэр, – докладывал Телман, глядя на Питта. – Эйдан Арледж. – Он стоял, как положено при докладе, перед столом начальства. На часах было половина девятого утра, но длинное худое лицо Телмана носило все следы усталости. – Его нашли на оркестровой эстраде в Гайд-парке без четверти семь утра. Нашел трубач, пришедший на репетицию. Он пришел первым и увидел его.

– Как я полагаю, уже обезглавленного, – тихо промолвил Питт. – Раз вы немедленно докладываете мне.

– Да, сэр. Голова лежала у его ног, – почти с удовлетворением уточнил Телман. Губы его дрогнули, когда он встретился взглядом с шефом.

– Кто он? Что он из себя представляет? – спросил Питт.

– Высокого роста, внушительная внешность, лет пятьдесят пять или около этого. Худощав. По всему видно, джентльмен. Холеные руки; видимо, никогда не знали грубой работы.

– Как вы узнали его имя?

– При нем были визитные карточки в красивом серебряном футляре с инициалами. Полдюжины карточек.

– Адрес известен? – спросил Питт.

– Нет, только фамилия и имя. И ноты на карточке, непонятно зачем, – презрительно заметил Телман.

– Певец? – высказал предположение Питт. – Композитор?

– Только не из мюзик-холла, сэр, – сказал Телман с ироничным смешком. – Одет в дорогой костюм от лучшего портного – должно быть, с Сэвилл-роу, – и рубашку от Дживса.

– При нем были деньги?

– Ни полпенни.

– Ничего?

– Нет, ни фартинга, говорю вам; только носовой платок, карандаш и две связки ключей. Его, должно быть, ограбили. Никто не выходит из дома без денег – хотя бы на газету, кэб, коробок спичек… – Телман поймал на себе взгляд Питта и ответил ему таким же, но с вызовом. – Непонятно, почему не взяли визитные карточки. Словно хотели, чтобы мы знали, кто он. Вам не кажется это странным? Кстати, запонки тоже оставили.

– Возможно, им кто-то помешал, – задумавшись, произнес Питт. – Хотя зачем им футляр с монограммой и визитные карточки? Их ведь потом не сбыть.

– Разумно, – согласился Телман. – Я хочу сказать, разумно со стороны убийцы. Он хорошо знал, что для него опасно, а что нет. Но тогда встает вопрос: почему он не взял деньги, когда убил Уинтропа?

– Это наводит меня на некоторые размышления, – ответил Питт и, посмотрев в темные, кажущиеся плоскими, ничего не говорящие глаза Телмана, решил предупредить все критические замечания, которые уже рождались в голове подчиненного. На сей раз он первым выскажет свои догадки и предположения. – Я думал, что причиной убийства Уинтропа были личные мотивы; теперь же похоже на то, что действует маньяк.

– Выходит, что так, – согласился Телман и вскинул подбородок. Лицо его оставалось непроницаемым. – Может, на этот раз дело не касается высших кругов общества. Так, обычная полицейская работа, как вы считаете? Если наш маньяк, конечно, не джентльмен. – В глазах его блеснула ирония, но тут же исчезла. Он молча смотрел на начальника, ожидая, что тот скажет дальше.

– Маньяки могут быть в любом сословии, – согласился Питт, прекрасно понимая, что это не имеет отношения к тому, что сказал Телман. – Едва ли их так много среди джентльменов. Что сказал врач? Обнаружены следы борьбы?

– Нет, сэр. Никаких повреждений, синяков или царапин. Нанесен удар по голове, как и Уинтропу.

– Его одежда?

– Влажная в нескольких местах, кое-где испачкана землей, но нигде не разорвана, без пятен или следов крови – кроме как, разумеется, вокруг раны на шее, как вы понимаете.

– Следовательно, он тоже не оказывал сопротивления, – заметил Питт.

– Похоже, что нет. Вы откажетесь от этого дела, сэр?

Слова Телмана были двусмысленны, хоть и вежливы, а за ними виднелась истинная суть этого человека – вызов, насмешка, стремление поймать шефа на профессиональной ошибке, достаточно серьезной, чтобы тот потерял свое место. Оба знали это, хотя Телман стал бы с улыбкой все отрицать, если бы его в этом обвинили.

– Сделал бы это с удовольствием, – Питт ответил Телману таким же твердым взглядом. – К сожалению, я не уверен, что помощник комиссара позволит мне это. Лорд и леди Уинтроп, оказывается, люди довольно известные – так, во всяком случае, он считает – и заслуживают того, чтобы мы сделали для них максимум того, что можем, не только формально, но и фактически. Однако… – Он удобнее откинулся на спинку кресла и небрежно сунул руки в карманы. – И вас я не собираюсь снимать с этого дела. Вы играете в нем слишком важную роль. – Питт улыбался. – Сама идея отстранения офицера полиции от расследования, когда в стране совершается серия убийств, никуда не годится. В вашей записной книжке содержится уже немало фактов, пусть не очень важных или совсем не важных, но все они необходимы. Никогда не знаешь, что может пригодиться. Какой-нибудь пустяк может закончить всю картину.

Телман ошеломленно глядел на него.

– Понимаю, сэр, – промолвил он наконец с улыбкой, скорее похожей на оскал, нарушившей симметрию его длинного со впалыми щеками лица. – Надеюсь, я так или иначе решу эту загадку.

– Прекрасно. Разузнайте все, что можно, об этом Эйдане Арледже, кто он и нет ли здесь какой-либо связи с Оукли Уинтропом…

– Возможно, место убийства, – небрежно заметил Телман. – Маньяков не интересует, знакомы ли друг с другом его жертвы.

– Я говорил о связи, – поправил его Питт, – а не о знакомстве. Не похожи ли они друг на друга? Не одеваются ли одинаково и не ходят ли одной дорогой в одно и то же время? Есть у них общие привычки или интересы? Есть же какая-то причина, почему маньяк убил именно этих двух джентльменов, а не других, которых немало бывает в парке в это время.

– Ему только дать время, – сухо сказал Телман. – Два убийства за две недели. Такими темпами он дойдет до пятидесяти к концу года. Пятьдесят человек, прогуливающихся в парке… Что-то тут не так. Теперь я, пожалуй, остерегусь ходить там вечером.

Он пристально посмотрел на Питта, и тот понял, о чем думает Телман. Оба представили себе, как нагнетается атмосфера вокруг этих убийств, как ползут слухи, растет страх, появляются жуткие россказни, даже анекдоты, как усиливается подозрительность по отношению к любому новому человеку в районе или просто к тем, кто не такой, как все. Вновь все вспомнят убийства в Уайтчепеле и Джека Потрошителя, которого так и не поймали.

– Далеко ли эстрада от озера Серпентайн, где нашли Уинтропа?

– Около полумили.

– Этот бедняга был убит на эстраде, там, где его нашел трубач?

– Нет, – тут же ответил Телман, словно ждал этого вопроса. – Никаких следов крови, о которых можно было бы говорить. А ведь после такого убийства там все должно было бы быть залито кровью. И никаких травинок на подошвах. К тому же в течение несколько дней траву в парке не стригли, судя по газонам. Ни травинки не прилипло к моим башмакам, когда я шел через лужайку. Но я еще повидаюсь со смотрителем парка, – добавил он, не дожидаясь, когда это посоветует ему начальник.

– Рана чистая, не так ли? – уточнил Томас.

– Нет, куда хуже, чем в первом случае. Похоже, ударов было два или три. – Телман даже поморщился от воспоминаний, хотя выдержки ему было не занимать. – Не так-то легко отрубить человеку голову. Видимо, в первый раз убийце просто повезло.

– Этого беднягу тоже сначала оглушили ударом? – продолжал расспрашивать Питт.

– Да, похоже на это. Большой кровоподтек на затылке под волосами.

– Удар достаточной силы, чтобы он потерял сознание?

– Не знаю. Надо спросить у врача.

– Какие предположения о времени смерти?

Телман пожал плечами.

– То же время, сэр. Около полуночи или чуть позднее.

– Есть свидетели?

– Пока не знаем, но я найду, если они были. – В голосе Телмана слышалась твердая решимость; посмотрев на его лицо, Питт пожалел того свидетеля, который нарушит клятву говорить только правду.

– Лучше, если ими займется кто-то другой, – распорядился Томас. – Разузнайте все об Эйдане Арледже, все до мелочей – где жил, чем занимался, круг его знакомых, финансовое положение, были ли у него любовницы… в общем, все, что можно.

– Слушаюсь, сэр. Сейчас поручу это Легранжу.

– Сделайте это сами.

– Но это ведь простое дело, мистер Питт, – запротестовал Телман. – И не так уж это важно. Маньяку все равно, кого он убивает. Возможно, он никогда не видел свою жертву до вчерашнего вечера, даже имени его не знал.

– Возможно, – согласился Питт. – Но я хочу, чтобы с вдовой побеседовал по меньшей мере старший офицер полиции.

– О, я, конечно, это сделаю, – осклабился Телман. – Если вы не посчитаете убитого столь важной особой, что с его вдовой сможете беседовать только вы.

– Что ж, может случиться и такое, если вы узнаете что-либо, подтверждающее важность его персоны.

Лицо Телмана снова стало непроницаемым.

– Слушаюсь, сэр.

Более не дожидаясь новых распоряжений, он повернулся, щелкнув каблуками, и покинул кабинет, оставив Питта обеспокоенным и злым.

Томас сидел неподвижно еще какое-то время, переживая случившееся, обдумывая новое зловещее преступление и его отличия от первого, а также то, как оно может отразиться на сделанных им предварительных выводах. Ранее он был уверен, что убийство Уинтропа совершено по личным мотивам; теперь же новые события опрокидывали все его предположения. Никакой мстительный любовник, убив соперника, не станет ни с того ни с сего убивать таким же образом незнакомого человека. Также, завидуя кому-либо, ни один из моряков, избавившись от соперника, не расправится аналогично со случайной жертвой.

Почему не был ограблен Уинтроп? Неужели убийцу кто-то спугнул и тот бежал, не успев обчистить карманы жертвы? И все же главное – почему был убит Уинтроп?

Арледж не был убит там, где нашли его тело. Где же тогда? Почему он был убит? И это тоже главное…

В кабинете плохо думалось. Здесь было слишком тихо, слишком уютно и каждую минуту кто-то мог войти. Питт встал и, даже не взяв шляпу и пальто, спустился в вестибюль. Кивнув на ходу дежурному и сообщив, что уходит, он вышел на улицу.

Уличный шум принес успокоение. Питт привык к нему, равно как и к рядовым сценкам лондонской уличной жизни – к спешащим по своим делам прохожим, мелким торговцам, предлагающим свой товар, продавцам фруктов, хозяйкам, торопящимся пораньше на рынок, к мальчишкам, нараспев повторяющим последние новости.

За углом Боу-стрит, там, где начинается Друри-лейн, Томас миновал лотошников с пирожками и сэндвичами, женщину, торгующую мятным напитком, и ее товарку-цветочницу. Здесь каждый его знал, здоровался с ним, окликал его по имени. Но Питт, не останавливаясь, лишь приветственно махал рукой.

Легкие двухколесные экипажи с трудом пробивали себе дорогу среди громоздких кэбов и прогулочных карет с дамами, решившими в это солнечное утро и людей посмотреть, и себя показать.

Питт направился в южную часть Лондона, к Стрэнду. Здесь рекламные щиты сообщали о репертуарах театров, мюзик-холлов и концертных залов. В глаза бросались имена знаменитостей сезона: Эллен Терри, Мари Ллойд, Сара Бернар, Элеонора Дузе, Лили Лэнгтри.

Но суперинтендант Питт думал лишь о том, кто такой Эйдан Арледж и почему он убит таким зверским способом. Не является ли его смерть просто следствием неосторожной привычки гулять в парке по вечерам… Томас неожиданно остановился. Нет, он убит не в Гайд-парке, по крайней мере, не обязательно именно там! Необходимо точно узнать, где его убили. Это очень важно, это главное. Надо немедленно уточнить, что это за место.

На остановившегося на тротуаре Питта налетел прохожий и, сердито извинившись, проследовал дальше.

– Эй, мистер, купите газету! – озорно крикнул ему мальчишка, продающий газеты. – Еще одно зверское убийство в Гайд-парке! Найден изуродованный труп без головы! Кровожадный маньяк в Лондоне! Джек Потрошитель вернулся! Что делает полиция? Мистер, хотите газету? Здесь все напечатано…

– Спасибо, парень. – Питт поблагодарил мальчишку, дал ему монету и взял газету.

Тексты были такими же ужасным, как и заголовки. Сенсация, домыслы, нагнетание ужаса и непременная критика действий полиции. Пока в газеты еще не попало имя второй жертвы – Телман вовремя изъял футляр с визитными карточками. Вдова не должна узнать о своей утрате от прислуги или друзей, прочитавших газеты.

Томас свернул газету и продолжил свою прогулку по Стрэнду. Будь то случайный маньяк, непричастный к убийству Уинтропа и Арледжа, это стало бы обычным полицейским расследованием. Телман хорошо ведет такие дела, да и сам Питт тоже. Он хорошо знал «дно» общества, мелких воров, мошенников, шулеров, фальшивомонетчиков. А этот люд держит нос по ветру и первым все узнает.

Однако память тут же безжалостно нанесла удар по его уверенности. Джек Потрошитель так и не был пойман, к нему даже близко не подобрались. Подозревались несколько человек, но в конце концов убийца провел всех. Его имя будет продолжать наводить ужас. Старший инспектор, не поймавший убийцу, стал посмешищем. Комиссару Уоррену пришлось уйти в отставку.

Как же Питту хотелось в эту минуту, чтобы его начальником снова был Мика Драммонд! Его повышение, как монета, имеет две стороны. Если он одержит победу, Телману легко будет отнести немалую ее долю на свой счет, а если потерпит неудачу, его помощник обвинит его во всем, и будет прав. Ведь именно он, Питт, готовил операцию и отдавал распоряжения.

Томас повернул назад и зашагал к Боу-стрит, кивнув на ходу знакомому торговцу. Почему, черт возьми, Уинтроп очутился в прогулочной лодке в обществе незнакомца? Какой-то абсурд. Но должна же быть какая-то связь между Уинтропом и Арледжем. Надо побольше разузнать о последнем.

Питт ускорил шаги, а потом вдруг заспешил, почувствовав тревогу, когда увидел здание полицейского участка.

Дежурный встретил его растерянным взглядом.

– Мистер Питт, вас ждет мистер Фарнсуорт. И еще, мистер Питт…

– Да?

– Он очень расстроен, сэр.

– Представляю. – Томас иронично усмехнулся. – Спасибо, что предупредили.

Он замедлил шаги, чтобы отдышаться после быстрой ходьбы и мысленно подготовиться к встрече.

Когда Питт открыл дверь своего кабинета, он все еще ничего не придумал.

Фарнсуорт, восседавший в кресле, даже не встал, когда Томас вошел, а лишь мрачно посмотрел на него.

– Доброе утро, сэр, – поздоровался старший инспектор и, закрыв дверь, приблизился к столу.

– Едва ли оно будет добрым, – резко отрезал Фарнсуорт. – Вы что, не читали газеты? Одни заголовки чего стоят… Два обезглавленных трупа за две недели. Мы получили нового Джека Потрошителя, Питт, а что делает полиция? Я вот что скажу вам: я не собираюсь терять свое место из-за того, что вы не можете поймать взбесившегося маньяка. Да сядьте же, наконец. Я устал глядеть на вас снизу вверх.

Питт немедленно сел.

– Итак, что вы делаете? – требовательно спросил Фарнсуорт. – Кто такой этот Арледж? Что он делал ночью в парке? Искал женщину? Может, здесь мы найдем зацепку? Может, оба эти мужчины искали проституток, а какой-нибудь безумный пуританин вбил себе в голову, что за это они заслуживают жестокой кары? – Он скривился, в глазах его плескались сомнение и гнев. – Мужчины с такими навязчивыми идеями обычно убивают женщин.

– Я этого не знаю, – ответил Питт. – Я уже поручил Телману разузнать все об Арледже.

Фарнсуорт сидел, распрямив плечи.

– Телман… Он хорошо справляется с работой? Это имя мне знакомо…

– Да, он отличный полицейский следователь, – искренне подтвердил Питт.

– Ага… хорошо. – Лицо Фарнсуорта разгладилось. – Драммонд всегда хорошо о нем отзывался. Немного грубоват, но неглуп, хорошо знает полицейскую работу и своих подопечных, мелких преступников. Прекрасно. Да, да, используйте Телмана. Кого еще?

– Еще несколько человек обыскивают парк и ищут возможных свидетелей. Сегодня для этого подходящий вечер.

– Вечер? – спросил Фарнсуорт, нахмурившись. – Что с вами, Питт? Разве можно терять время и ждать вечера? Ради всех святых, разве вы не понимаете, что мы накануне новой вспышки насилия? Люди в страхе. Ползут слухи, что в стране воцарилась анархия, нам грозят волнения, даже замена монархии республикой. Еще одна серия нераскрытых убийств – и будет достаточно одной искры, чтобы произошла революция и Лондон сгорел бы в ее пламени. Вы не можете ждать, пока доказательства сами попадут вам в руки. – Он ударил кулаком по ручке кресла и наклонился вперед. – Никто из нас не имеет права сидеть и ждать!

– Я понимаю, сэр, – терпеливо поддакнул Питт. – Лучший способ найти свидетелей, которые что-то видели, – расспросить завсегдатаев этих мест. Нам едва ли удастся найти прохожих, случайно заглянувших в парк в это время ночи, если только они сами к нам не явятся. Но тот, кто всегда бывает в данное время в парке, будет там и сегодня.

– Да, да, конечно, – согласился Фарнсуорт, который никак не мог успокоиться. Он сидел в той же неудобной позе, подавшись вперед. – Что еще? Этого пока недостаточно. Не думаю, что свидетели видели что-либо, могущее нам помочь. Убийца – личность явно ненормальная, извращенная, но это не означает, что он дурак. Вы должны превзойти самого себя, Питт, и сделать больше, чем делаете сейчас. – Голос его окреп и стал резким. – Абелин тоже надеялся схватить Потрошителя, и вы сами знаете, чем это для него закончилось.