Текст книги "Из шпаны – в паханы"

* * *

Москва. Здание ЧК на Лубянке

Связанные за спиной руки затекали, и Резо слегка шевелил пальцами, избавляясь от неприятного покалывания. На сидящего за столом чекиста жиган практически не смотрел. Камаев же, напротив, буквально сверлил задержанного пристальным взглядом. Чекист предполагал, что тех трех дней, которые Резо провел в одиночной камере без допросов, но с мыслями о своем дальнейшем будущем, окажется вполне достаточно для того, чтобы сломать гордого и непреклонного горца. Но теперь Виктор Назарович видел, что ошибся. Холодные казематы не только не сломили волю Резо, а даже сделали ее еще более стойкой. Об этом явственно свидетельствовали и прямая осанка жигана, и его гордо вскинутая голова, и спокойное отрешенное выражение лица. Однако и Камаев был не из тех, кто легко сдается. Отступаться от намеченного он не собирался.

– Прикидываешься глухонемым, Резо? – жестко спросил он, чуть отодвигаясь на стуле.

– Ну, почему же? – грузин только сейчас поднял глаза на чекиста. – Я просто не совсем понимаю, о чем нам разговаривать. Не вижу в этом никакого смысла.

– А я вижу. Например, о Рекруте.

– Кто это?

Резо вновь пошевелил пальцами. Больше всего ему хотелось вернуться сейчас в камеру. Там, во всяком случае, его освобождали от пут. А еще лучше было бы оказаться не в одиночке, а в общей камере. Среди людей. Тогда и мысли заработают совсем в другом направлении.

– Хочешь сказать, что ты не знаешь Рекрута?

Оттолкнувшись двумя кулаками от стола, Камаев поднялся. Кожаная куртка чекиста неприятно скрипнула. На столе угрожающе закачалась фотография в рамке. Изображения на снимке Резо видеть не мог. Камаев навис над жиганом, подобно утесу.

– Первый раз о таком слышу, – спокойно ответил Резо. – Еще вопросы есть?

Камаев коротко и резко ударил грузина в челюсть. Громко клацнули друг о друга зубы, а в следующую секунду Резо завалился назад вместе со стулом, на котором сидел. Локти больно соприкоснулись с полом. Чекист расчехлил кобуру и одним быстрым движением извлек из нее револьвер. Холодное дуло ткнулось в глаз лежащему на полу Резо. Палец Камаева покоился на спусковом крючке.

– А теперь слушай меня внимательно, сука! – губы Виктора Назаровича скривились. Но не от ярости, а от того чувства омерзения, которое он испытывал по отношению к казанскому жигану. – У меня с такими, как ты, разговор недолгий. Я даже не стану просить, чтобы тебя вывели на двор и расстреляли по всем законам революционного времени. Я кончу тебя прямо тут. На месте. Своими собственными руками. Понимаешь меня, Зурабишвили?

– Мне так и так конец, – парировал Резо. – И ни один ли черт, кто впечатает пулю промеж глаз.

Дуло револьвера продолжало давить жигану на правую глазницу, но Резо не выказывал ни страха, ни признаков того, что испытывает боль. Камаев, внимательно наблюдавший за грузином, понимал, что такого голыми руками не возьмешь.

– Это ты верно подметил, Резо, – Камаев уперся коленом жигану в грудь. – Только есть одно «но»…

– И какое же? – грузин сплюнул через губу сгусток крови.

– Любой человек, будь то бандит или простой обыватель, помогая советской власти в борьбе с преступностью, сам становится на сторону закона. Такой шанс есть и у тебя, Резо. Сдав Рекрута, ты купишь себе жизнь. Подумай. Я дам тебе пару дней на размышления. Если ты, конечно, не готов дать ответ прямо сейчас.

Давление на правый глаз Резо ослабло, а затем Камаев и вовсе убрал револьвер. Рывком помог жигану подняться и сесть на стул.

– Что скажешь, Зурабишвили?

– А что мне тебе сказать? – Резо перешел с Камаевым на «ты» и тут же выплюнул на пол еще один кровавый сгусток. Губы жигана были ярко-красного цвета. – Скажу, что только слабак способен бить связанного человека и угрожать ему. Повстречайся ты мне в другом месте…

Резо не договорил, но Камаев прекрасно понимал, что жиган его провоцирует. И эта провокация могла обойтись Виктору Назаровичу очень дорого.

Однако колебания чекиста были недолгими. Покосившись на дверь, Камаев вернулся к столу, отстегнул кобуру и одним небрежным движением бросил ее в верхний ящик. Секундой позже в тот же ящик последовал и револьвер. Камаев неторопливо стянул с себя кожанку и предстал перед Резо в одной черной рубахе. В руке его появился нож. На лице жигана мелькнула тень сомнения. Теперь он не спускал с Камаева глаз.

Виктор Назарович обошел стул, на котором сидел задержанный, склонился и стремительным движением разрезал веревку, которой были стянуты руки Резо, и убрал нож за голенище сапога.

– Теперь мы равны, Резо. Вставай и покажи мне, на что ты способен.

Жиган обернулся на дверь.

– По поводу товарищей в коридоре можешь не беспокоиться, – Камаев холодно улыбнулся. – Если окажешься удачливее, Резо, сможешь беспрепятственно покинуть кабинет. Даю слово. А если нет, то…

Чекист принял боевую стойку. Резо не заставил себя ждать. Он тараном кинулся вперед, в последнюю секунду ушел немного левее и попытался достать Камаева рубящим ударом в грудь. Однако рука жигана рассекла воздух. Камаев успел отступить и тут же, нырнув вниз, встретил Резо мощнейшим апперкотом. Зубы вторично за последние пять минут клацнули друг от друга. Резо взмахнул руками, но каким-то чудом сумел удержать равновесие. Камаев шагнул вперед, и его кулак погрузился в живот противника. Жиган сложился пополам, отступил назад и закашлялся. Искушенный в кулачных боях Резо был немало удивлен мастерством, которое продемонстрировал Камаев. До сих пор жиган считал, что с его реакцией может поспорить далеко не каждый.

– На этот раз все по правилам? – Виктор Назарович сделал еще один шаг вперед. – Или тебя теперь беспокоит разница в росте, Резо? Может, мне стоит драться, стоя на коленях?

Это звучало как откровенное издевательство: Камаев был на полголовы ниже своего соперника. Резо сумел восстановить сбившееся дыхание. По-волчьи оскалившись, он снова рванулся в атаку. На этот раз отработанный прием не дал осечки. Ложный замах правой дезориентировал Камаева. Чекист уклонился, и Резо тут же впечатал левый кулак ему в ухо, но удар оказался не сильным. Камаев встряхнул головой, блокировал очередной выпад справа, дважды ткнул жигана в грудь костяшками пальцев и завершил комбинацию сокрушительным ударом в скулу. Оглушенный Резо уже начинал было оседать на пол, когда его подбородок жестко встретился с выставленным коленом чекиста. Голова жигана буквально раскололась надвое. Во всяком случае, именно такое чувство испытал Резо. Из глаз посыпались искры…

Камаев с минуту спокойно наблюдал за тем, как жертва, харкая кровью, переваливается с боку на бок на полу его кабинета. Вернувшись на рабочее место, он вновь облачился в куртку, пристегнул кобуру. В коридоре послышались быстрые шаги, дверь распахнулась, и на пороге появилось двое рядовых сотрудников ЧК.

– Отправьте его в камеру, – распорядился Камаев, пристраивая револьвер в набедренной кобуре.

– В одиночку? – уточнил один из сотрудников.

– Нет, не нужно. Достаточно будет общей.

Виктор Назарович устало опустился на стул. Поправил сдвинутый портрет покойной жены.

* * *

Москва. Майдан на Пестрякова

– Проверьте у них шпалеры, – бросил Рекрут, едва размыкая губы.

Он сидел в одной распахнутой до пояса рубахе, демонстрируя присутствующим болтавшийся у него на груди массивный золотой крест, некогда принадлежавший Пете Маленькому. Митяй остановил взгляд именно на этом кресте.

– Уже проверили, – сообщил Чиграш, не глядя, затворяя дверь ногой и тем самым отрезая незваным гостям единственный возможный путь к отступлению. – Волыны у них были, но теперь нет.

Рекрут кивнул. Некоторое время он с интересом смотрел на явившихся к нему на майдан авторитетных «иванов», молча их разглядывая. Личность Митяя, доверенного Графина, была казанцу уже известна. Понаслышке, конечно. Доводилось слышать ему и об Архангеле. О двух других, представившихся как Бурый и Жук, Рекруту не было известно ничего. Но, судя по тому, что оба пришли с Митяем, эти двое также относились к числу авторитетных столичных воров.

– Ну? – Рекрут провел рукой по небритой щеке. – С чем пожаловали? С миром или?..

– С миром.

Митяй первым по-хозяйски придвинул стул и сел напротив казанца. Вслед за ним к общему столу подсели и трое других «иванов». Рекрут машинально отметил, что выглядят они куда проще своего товарища. Жук был облачен в горчичного цвета тулуп из верблюжьей шерсти и заломленный на затылок треух. Бурый кутался в местами потертую телогрейку. На Архангеле красовался серый картуз, который, по мнению Рекрута, совсем не подходил к его клетчатому полупальто. Зато Архангелу придавали немалый вес два вытатуированных на пальцах перстня, значения которых жиганы не поняли, но посчитали, что смотрится украшение весьма солидно. Руки самого Митяя разглядеть не представлялось возможным. Высокий, широкоплечий от природы «иван» был в перчатках.

Не меньше дюжины присутствующих на майдане жиганов примолкли и сосредоточенно следили за происходящим. Прервалась игра в карты, повис в воздухе звон пивных кружек, оборвался пьяный треп пышнотелых марух, сидевших в углу на диванчике.

– А что же Графин не явился? – Рекрут вставил в рот папиросу и смял гильзу зубами.

– А я за Графина не в ответе, – отозвался Митяй. Он снял шляпу и положил ее на стол. – Я по собственной воле пришел.

– Мы по собственной воле пришли, – поправил Митяя Бурый.

– Да, мы, – согласился тот.

– И зачем же?

– Затем, что я не вижу смысла воевать. Гибнут люди как с той, так и с другой стороны, а дело от этого страдает. Наше общее дело.

Рекрут чиркнул спичкой и закурил. Ему нравилось, с каким достоинством держался Митяй. Уже ясно было, зачем явились столичные «иваны». Они сделали свой выбор в его, Рекрута, пользу, но это не было похоже на то, как с ним подписали мировую казанские и ярославские уркаганы. Митяй и его приспешники знали себе цену. Однако Рекрут решил слегка надломить их.

– Нет у нас общих дел, Митяй. Жиганы ваших прогнивших традиций никогда не примут. Мы по своему кодексу живем.

– Это все условности, – покачал головой Митяй. – Я считаю, что воры новой и старой формации рано или поздно все равно будут вынуждены слиться воедино. Найдутся точки соприкосновения. Хотя бы наши общие враги в лице ЧК. Так почему бы не слиться сейчас? Подумай, Рекрут. Мы не собираемся навязывать тебе наши традиции, но и под кодекс ваш прогибаться не намерены. Я думаю, нам есть чем поделиться. Вы что-то возьмете от нас, мы что-то – от вас. Зародится новая система. Старая себя уже отжила, я с этим согласен. Но у тебя пока и вовсе нет никакой системы. Но она будет. Общими усилиями.

Рекрут усмехнулся, он вынужден был признать, что Митяй уел его. Красиво и в то же время ненавязчиво. Придраться в его словах было не к чему. Дым ровной струйкой поднимался от папиросы жигана к потолку, пока он обдумывал сказанное. Приход этих четверых означал для Рекрута маленькую победу, но не окончательную. Об окончательной говорить было рано, пока на Хитровке все еще верховодил Графин и несколько приближенных к нему «иванов». Но его, Рекрута, сила и авторитет Митяя могли в скором времени поставить жирную точку в этом противостоянии.

– Ладно, – жиган пожевал папиросу. – Ты прав, Митяй. Вижу – с тобой можно иметь дело. Все верно толкуешь. А как быть с Графином?

– Графин отступать не будет, – вмешался в разговор Архангел, переплетая татуированные пальцы. – Его валить надо. Его и еще нескольких человек. И как только это случится, вся Хитровка мигом под нас ляжет.

– Легко же вы предаете друзей своих, – подал голос с порога Чиграш.

Никто из уркаганов не обернулся, но Митяй счел нужным ответить на выпад.

– Здесь нет никакого предательства. Вор тот, кто остается вором при любых обстоятельствах. И тот, кто до конца верен нашему делу. А Графин… Есть у нас подозрения, что скурвился он.

– Вот как?

– Да. Налет в «Эдельвейсе» – его рук дело. Больше некому сдать было. Или, по-твоему, Рекрут, чекисты там случайно нарисовались?

Жиган выплюнул папиросу и, когда та приземлилась на дощатый пол, растер ее носком сапога. Вспоминать о том, что произошло в гостинице, ему сейчас не хотелось. Судьба Резо по-прежнему была ему неизвестна. И произошло это потому, что старый друг поставил жизнь Рекрута выше своей собственной. Казанский авторитет чувствовал себя в неоплаченном долгу перед Резо. И долг этот следовало как-то отдать.

– Не случайно, – коротко вздохнул жиган. – Но сейчас речь не об этом. Вы сказали, что хотите избежать лишней крови. Но это невозможно, пока Графин будет прятаться за чужими спинами. К нему самому подобраться непросто. Может, подсобите с этим вопросом, парни? Тогда и крови больше не будет.

Митяй призадумался. Не торопился с ответом и Архангел. Бурый откинулся на спинку стула.

– Задачка не из легких, – Жук характерно прищелкнул языком. – Мы бы подсобили, да вот только не в силах. Графин в последнее время никому не доверяет. На Хитровке есть у него излюбленные малины, но две ночи подряд ни на одной из них он теперь не проводит. За шкуру свою продажную опасается, сука. А майданщики сдавать его сейчас не рискнут. Это такой народец! Выжидать будут, чем дело кончится, и кто в конце концов верх одержит.

– Мы его найдем, – выдал, наконец, после долго паузы Митяй. – Обещаю.

Рекрут не успел ничего ответить, как в дверях появился пацаненок в облезлом тулупчике и шепнул что-то Чиграшу. Тот кивнул в сторону карточного стола, и через секунду пацаненок уже протягивал Рябому замызганную бумаженцию. Московский жиган развернул листок, бегло прочел написанное и жестом отпустил пацана. Наблюдавший за этой сценой Рекрут видел, как Рябой поднялся и двинулся к нему.

– Взгляни-ка.

Казанский авторитет принял бумагу. Усмешка пробежала по его губам, когда он тоже ознакомился с текстом послания.

– Расслабься, Митяй, – Рекрут бросил листок на стол. – Искать никого уже не придется. Графин сам жаждет со мной встречи. Завтра ночью в трактире на Колычевской. Вот маляву переслал.

– На Колычевской? – вскинулся Архангел. – Вот черт!

– В чем дело? – нахмурился Рекрут.

– Это ловушка. Помяни мое слово. Зуб даю.

– Мне без разницы, – узловатыми цепкими пальцами жиган застегнул две пуговицы на рубахе. Золотой крест скрылся под тканью. – Важно то, что мы знаем, где и когда он будет. А ловушек я не боюсь. Пусть Графин боится. Он хочет встречи, он ее получит. Я даже согласен потолковать со стариком. А потом… Потом будет видно. Как карта ляжет. Правда на нашей стороне. Вы с нами или как?

Вопрос был обращен ко всем четырем уркаганам сразу, но, задавая его, Рекрут смотрел в глаза Митяя. Тот хладнокровно выдержал этот испытывающий взгляд казанца.

– Мы принимаем решение только один раз, – сухо произнес он.

Рекрут улыбнулся.

– Добро.

Он протянул раскрытую ладонь через стол и обменялся с Митяем крепким рукопожатием. Затем Рекрут так же поочередно пожал руки и трем другим новообращенным.

* * *

Москва. Бутырская тюрьма

– Ты чего там, заболел, Гросс? – небритый косматый арестант налил себе большую кружку черного, как смоль, крепкого чифиря, отпил глоток, шумно выдохнул и передал кружку соседу. – Иди, прими полезного зелья. Чифирек получился на славу. Не то что Куцан делает. Параша!

– Чего тебе не нравится? – откликнулся с дальних нар Куцан. – Какой грев приходит, из того и делают. Я, что ли, виноват, что чай барахловый нынче пошел.

– Ну я же сделал. Из того же самого чая.

– Как же из того же! У тебя еще с прошлого раза нычка осталась. Окопался промеж своих личных запасов, как барин…

– Да что я тебе, крыса, что ли? – вскинулся косматый. – Ты чего-то не то гонишь, Куцан!

Арестант поднялся во весь рост и картинно расправил плечи. Его мощный торс украшали поперечные багровые рубцы. Все остальные обитальцы общей камеры, коих насчитывалось не менее двадцати человек, мгновенно притихли, ожидая дальнейшего развития событий. Назревала драка, а возможно, и с поножовщиной. Всем было отлично известно, что Бердяй, а именно так в уголовной среде и кликали косматого, хранил под своими нарами небольшой стилет собственного производства. Более того, многим уже доводилось видеть, как Бердяй неоднократно пускал его в ход. По отношению к обидчикам прожженный урка мог быть весьма беспощадным. Но и Куцан, подселившийся к ним не больше месяца назад, был пареньком тоже не промах. Он относил себя к ворам новой формации. То есть к жиганам. А следовательно, дерзости и отваги ему было не занимать. Стычка могла получиться выдающейся.

Бердяй скользнул рукой под нары, выудил из тайника стилет и, покачивая им на весу, двинулся в сторону Куцана. Жиган тоже поднялся с нар. Ноздри его свирепо раздулись.

– Так, по-твоему, я – крыса? – с вызовом спросил Бердяй.

Куцан готов был к ответу, но разгореться очередной драке в Бутырке было не суждено. Дорогу Бердяю неожиданно преградил невысокий жилистый мужичок с короткой светлой стрижкой, в голубовато-грязного оттенка ситцевой рубахе. Он ловко перехватил Бердяя за запястье и сжал его.

– Ша, братва! Угомонились! – голос звучал глухо и надтреснуто, однако в наступившей тишине его слышно было даже в самых дальних уголках камеры. Известный в прошлом питерский налетчик Вертел пользовался здесь непререкаемым авторитетом. Его воле подчинялся даже отъявленный бузотер Бердяй. – Убери стилет. И ты сядь, Куцан. Достаточно уже резни на радость чекистам. Они ведь только того и ждут от вас. Неужели не понимаете?

Бердяй грозно сопел, но, выдернув руку из захвата Вертела, отступил. Вернулся на свои нары Куцан. Кто-то из арестантов разочарованно вздохнул. Вертел повернул голову, но не заметил, кто именно.

– Мы должны сейчас держаться вместе. А резать друг другу глотки – это все равно, что играть с ЧК в одну дуду. Хотите преподнести им такой подарок? Я не хочу.

Никто ничего не ответил на эту тираду.

Михаил Гроссовский, которого многие здесь именовали Гросс, лежа на нарах, слегка повернул голову. Он понимал Вертела, но видел также, что большинство заключенных не разделяют точку зрения авторитетного налетчика. Хотя бы тот же Бердяй. Да и жиганам идти на поводу у уркачей не было никакого резона. Куцан и еще три-четыре человека вели себя более или менее тихо только потому, что были в меньшинстве. Не намного больше в общей камере было и политических заключенных. Человек пять, считая самого Гроссовского. А основную массу представляли все-таки прожженные уркаганы. Такие, как Вертел, Бердяй, душегубец Зиновий с тремя недостающими пальцами на левой руке…

Гроссовский вел себя, как правило, тихо. Ни с кем не конфликтовал, никому поперек дороги не становился. Он вообще большей частью молчал, опасаясь ляпнуть чего-нибудь лишнего. Михаил Петрович находился здесь уже почти три года – дольше, чем все остальные, – и даже не знал, в чем именно обвиняет его нынешняя власть. На допросы Гроссовского не вызывали, суд не назначали. О нем словно забыли. Регулярно кормили, как всех остальных, да и только…

Вертел обвел камеру взглядом, а затем вернулся к себе на нары. Рядом шла ожесточенная игра в карты. Куцан раскурил папиросу – ту самую, что он смолил еще с утра и которую запалил вчера с вечера. С куревом в Бутырке было напряженно. Бердяй спрятал стилет на прежнее место и, буквально вырвав из рук соседа кружку с чифирем, сделал большой глоток, продолжая коситься на Куцана. Гроссовский не сомневался, что придет время, и Бердяй еще отыграется на жигане. Злопамятность этого уркача была хорошо известна сокамерникам.

Лязгнул засов, дверь с грохотом отворилась, и двое дюжих красноармейцев втолкнули внутрь восточного типа молодого человека с окровавленными губами. Толчок получился настолько сильным, что кавказец не удержался на ногах. Споткнувшись на ровном месте, он упал лицом вниз, даже не успев выставить вперед руки. Дверь за красноармейцами тут же закрылась.

– О! У нас пополнение, – живо прореагировал молодой вертлявый парнишка из ближайшего окружения Бердяя. Он ловко спрыгнул с нар и, по-утиному переваливаясь с боку на бок, приблизился к распластанному на полу человеку. – И так дышать уже нечем, а они все новых и новых суют. Пули у них, что ли, кончились? Как думаешь, Бердяй?

– Для нас с тобой скоро отыщут, – мрачно отозвался тот. – Лучше подними-ка этого. Посмотрим, что за птица.

Гроссовский сел на нарах. Похоже, что Бердяй подыскивал себе новую жертву, на ком можно было выместить накопившуюся агрессию. Появление очередного сокамерника было для него как нельзя кстати. Но Михаилу Петровичу с первых секунд показалось знакомым лицо кавказца. Какое-то отдаленное воспоминание всколыхнулось в памяти бывшего коллежского асессора.

Поднимать новенького с пола не пришлось. Опершись на локти, он встал сам. Сначала на колени, а затем и во весь рост. Правая скула арестанта опухла, глаз немного заплыл, но сил на то, чтобы держаться на ногах, у него хватало. Смахнув с губ кровь, пришлый цепко огляделся по сторонам. И в этот момент Гроссовский узнал его окончательно. Перед ним был тот самый человек, которого летом тринадцатого года обвиняли в изнасиловании Екатерины Калюжной. Михаил Петрович напряг память и вспомнил имя грузина. Резо Зурабишвили. Тонкие брови бывшего коллежского асессора удивленно поползли вверх. Подобной встречи он не мог и предвидеть. Столько лет прошло, столько всего изменилось, а главное – встретил-то он вот Зурабишвили не в Казани, а здесь, в Москве.

Прошлое пронеслось перед мысленным взором Гроссовского. Убийство его друга Леонида Калюжного, угрозы семье покойного, спешный отъезд из Казани. Потом Катя… Тяжелые роды, смерть молодой девушки, помешательство надломленной горем Ирины Александровны… Андрей…

Да, в том деле и в дальнейшей судьбе семейства Калюжных Михаил Петрович принял самое деятельное участие. Пока его собственная жизнь не покатилась под откос…

Гроссовский прогнал наваждение, несколько раз энергично сморгнул и вернулся в реальность. Резо мало изменился за минувшие семь лет. Конечно, он стал крупнее, мужественнее, у него отросли волосы и на лице появилась щетина, но это был тот же самый человек, которого помнил Гроссовский.

Грузин приметил в дальнем углу свободные нары и неторопливо двинулся в их направлении.

– Куда это ты собрался, чушка? – бросил ему в спину вертлявый. – Ты че, не понял, что с тобой говорить желают?

Резо остановился. Он еще не остыл от схватки с Камаевым, и сейчас для жигана появился реальный шанс отыграться за поражение. Резко развернувшись, он без лишних слов впечатал кулак в лицо вертлявого. Голова заключенного дернулась, и он медленно осел на пол. Глаза его закатились.

– Ах, ты – сука! – вскочил Бердяй. В руке у него снова блеснул стремительно выхваченный стилет. – Ты на кого прешь, босота?

Гроссовский бросился Бердяю наперерез. С противоположной стороны камеры к ним метнулся и Вертел. Однако оба опоздали. Сверкнул тонкий острый клинок, со свистом взрезал воздух и пронесся всего в паре сантиметров от плеча Резо. Бердяй и глазом не успел моргнуть, как пришлый сместился в сторону и подцепил его носком сапога в живот. Не опуская ноги, Резо вновь взмахнул ею, и подошва врезалась Бердяю в плечо. Тот опрокинулся на бок, но стилета не выпустил. Откатившись влево, он так резво подскочил, как будто и не было до этого никакой атаки противника. Гроссовский кинулся Бердяю на спину, но его руки ухватили лишь пустоту. Клинок устремился в грудь Резо. Вертел тоже понял, что не успеет помешать Бердяю, и замер на месте…

Резо перехватил руку Бердяя в самый последний момент. Раздался звук ломаемой кости. Гроссовский поморщился. Бердяй истошно взвыл. Стилет выпал у него из пальцев и тут же оказался в руке грузина. Резо нырнул вниз, заходя за спину противника, и коротко ударил того клинком в область поясницы. Крик уркагана оборвался на самой высокой ноте. Он дважды дернулся, после чего грузно опустился на холодный пол. Изо рта потянулась тонкая струйка крови. Резо успел выдернуть стилет. С кончика лезвия тягуче сорвалось несколько багровых капель. Грузин нагнулся и вытер клинок о холщевые штаны мертвого арестанта.

Гроссовский наблюдал за его действиями, как завороженный. Последние сомнения бывшего коллежского асессора испарились. Точно таким же ударом был убит в тринадцатом году Леонид Калюжный.

– Зурабишвили, – тихо произнес Гроссовский.

Резо услышал свою фамилию и обернулся. Но в тот же момент дверь камеры снова распахнулась, и в помещение ворвались трое красноармейцев. Четвертый остался стоять в проеме, держа винтовку наизготове. Никто из арестантов не сомневался, что выстрел может грянуть в любую секунду. Но этого не потребовалось. Резо не оказал сопротивления, когда троица крепких ребят вырвала из его пальцев стилет, а затем несколькими грубыми, но точными ударами уложила на пол его самого. Веревки снова больно стянули запястья жигана.

– Отчаянный парниша, – высказался Вертел, когда Резо вывели из общей камеры. Тела мертвого Бердяя и оглушенного вертлявого заключенного остались лежать на полу. – Ты его знаешь, Гросс?

– Знал когда-то.

– Расстреляют? – спросил со своих нар Куцан.

Вертел покачал головой.

– Вряд ли. Если сразу не расстреляли, так и сейчас не расстреляют. Промурыжат еще пару дней в одиночке, а потом снова сюда.

Гроссовский медленно опустился вдоль стены на корточки. В памяти всплыл его последний разговор с Андреем. Чуть искривленный рот, мокрые от слез глаза, непослушный вихор на макушке…

* * *

Москва. Трактир на Колычевской

Пролетка появилась со стороны Щадиловского переулка, и стоявший напротив скобяной лавки Митяй поспешно отвернулся. Он успел заметить сидящих в экипаже Графина и Кабана. Воротник пальто Митяя был высоко поднят, и он надеялся, что недавние товарищи по оружию не обратят внимания на его одинокую фигуру. Так оно и произошло. Коляска прокатила мимо, не сбавляя хода. Краем глаза Митяй отметил еще двух человек в пролетке. Именно эти двое и спрыгнули с подножки в конце квартала. Экипаж скрылся за углом, а спрыгнувшие тут же растворились во мраке. Графин расставлял своих людей на подходах к трактиру. Значит, Архангел не ошибся – жиганам готовилась засада. Сколько еще таких вооруженных громил таилось сейчас во мраке? Этого Митяй сказать не мог.

Нырнув в ближайшую подворотню, он пошел пешком и вскоре оказался на Колычевской. Графин как раз покидал экипаж. Кабан уже стоял на мостовой, раскуривая папиросу и прикрывая ее от ветра озябшей ладонью. Рядом остановилась еще одна пролетка. Из нее появились Хлыст и Михайло Гатчинский. Наиболее авторитетная верхушка столичных «иванов» прибыла в полном составе.

Митяй внимательно наблюдал за тем, как все четверо в сопровождении пяти храпов вошли в трактир. Чья-то рука легла на плечо Митяя, но он даже не вздрогнул.

– В соседнем доме трое с обрезами, – раздался над ухом голос Жука. – Хлыст посадил. Я сам видел. Им понадобится не больше минуты на то, чтобы оказаться со стороны левого окна трактира.

– Их надо убрать, – Митяй достал из кармана «наган», проверил обойму и сунул оружие на прежнее место.

– Этим займется Бурый. Я возьму на себя тех, кого Графин оставил в Даниловском тупике.

– У Щадиловского еще двое.

– Учту. Сколько всего народу он приволок?

– А мне почем знать? – Митяй нервно дернул плечами. – Кстати, Лешего нигде что-то не видно. Это не к добру, Жук. Не нравится мне это.

– Расслабься. Рекрут знает, что делает.

– Хотелось бы верить, что так. Архангел с ним?

– Да. Они уже внутри.

– Кто еще с ними?

Жук на секунду задумался. На фоне освещенных окон трактира мелькнуло несколько теней. Какая-то темная широкоплечая фигура возникла в конце переулка и тут же исчезла.

– Там Рябой, Чиграш, Воробей и Вася-Обух. Еще три или четыре жигана, которых я не знаю.

– Почему так мало? – вскинулся Митяй.

– Рекрут так распорядился, – последовал лаконичный ответ. – Сказал, что этого хватит.

На крыльцо трактира вышел один храп, вдохнул полной грудью морозный воздух и огляделся по сторонам. Стоящих под арочным сводом Митяя и Жука он не заметил.

– Я иду туда.

Жук хотел было что-то сказать, но не успел. Митяй уже шагнул вперед и оказался в конусообразном свете уличного фонаря. Держа руки в карманах пальто, он двинулся в направлении храпа. Тот обернулся к нему лицом.

– Митяй, ты?

– Привет, Валентин.

«Иван» приблизился к собеседнику вплотную и вроде как невзначай заглянул в незанавешенное окно трактира. Все те, кого чуть раньше перечислил Жук, восседали за столом лицом к выходу. Крепкая фигура Рекрута выделялась в центре. Жиган был без «восьмиклинки», но в пальто с поднятым воротником. Обе его руки лежали на поверхности стола. В лице ни тени волнения. Напротив расположились Графин и его люди. Храпы столичных воров остались стоять чуть поодаль.

– Что-то давненько тебя не было видно, Митяй. Где пропадал-то?

– Дела. Дела у меня были. А как там?

– Порядок, – храп счастливо осклабился. – Щас начнем. Я как раз нашим сигнал подать должен.

Митяй поднялся на крыльцо и оказался слева от парня. Одно резкое, едва уловимое движение, хруст позвонков, и паренек безвольно свалился к ногам Митяя. «Иван» толкнул дверь и вошел в трактир.

Графин обернулся первым. Удивления в его глазах не было. Присутствие Архангела по правую руку от Рекрута уже сказало ему о многом.

– Иуда, – почти беззвучно шепнули его губы.

Митяй оставил это обвинение без внимания. Он коротко кивнул Рекруту и тут же получил кивок в ответ. Лицо Кабана покрылось мертвенной бледностью. До него первого дошел смысл этих молчаливых сигналов. Те, кто готовил ловушку, сами угодили в западню. Кабан легонько толкнул Графина локтем в бок. Тот снова повернулся лицом к Рекруту.

– И это все, что ты можешь сказать?

Двое храпов встали по обе стороны от Митяя. Хлыст чуть подался назад вместе со стулом и вроде бы незаметно уронил правую руку себе на колени. В действительности это движение было замечено всеми. Рябой криво ухмыльнулся. Архангел выразительно поцокал языком.

– А чего еще ты хочешь, Графин? – Рекрут пустил в потолок густую струю дыма. – Кто не с нами, тот против нас. Третьего не дано.

– Дано, – на лбу у Графина выступили крупные капли пота. С появлением Митяя он явно занервничал. – Нейтралитет.

– Никакого нейтралитета, – жестко отрубил Рекрут. – Этот город будет принадлежать жиганам. Он будет принадлежать мне. Старые традиции умерли. Пора с этим смириться. На обломках былой системы мы построим новую. Вопрос только в том, найдется ли для тебя местечко в этой системе.

Графин покачал головой.

– Ты – наглый сукин сын!

С улицы донеслись отдельные одиночные выстрелы. Митяй вынул руки из карманов.