Текст книги "Сборник редакторских анонсов литературного портала Изба-читальня. Том второй. Проза"

За кормой широкий вспененный след, разбегающиеся в стороны волны покачивали рыбацкие лодки, во множестве видневшиеся вдоль берегов. Мощные струи воздуха, обтекая судно, били сильными порывами по открытой палубе. Ветер взлохмачивал волосы и агрессивно трепал одежду. Решив посмотреть вперёд, по курсу корабля, выглянул за борт. Шквал ветра ударил в лицо. Перехватило дыхание, и веки, не выдержав напора воздуха, сами закрылись. Приоткрыв глаза, я увидел, как подводные крылья «Ракеты» вспенивая, взрезали, воду, как стремительно неслись на нас волны. Глаза слезились, но я упрямо смотрел вперед. «Ракета» несла меня вниз по Волге, почти к самому астраханскому заповеднику, в края рыбаков и охотников, туда, где меня уже ждали.

Быстроходное судно на подводных крыльях сделало несколько остановок. Рокоча и подрагивая от сдерживаемой мощи, «Ракета» причаливала то к левому, то к правому берегам. Пассажиры сходили на берег, их заменяли новые – люди курсировали меж сёлами. У всех были какие-то дела и заботы, а кто-то, как и я, ехал в гости. Два часа пути уже позади. И вот он, знакомый, долгожданный берег.

Внучок приехал

От пристани по пыльной тропинке, обходя снующих дворовых собак, я вышел на единственную асфальтную дорогу села. Эта дорога протянулась от паромной переправы и до местного судоремонтного завода. Мимо проносились мотоциклы с люльками и грузовые мотороллеры. Редкие прохожие внимательно всматривались в прибывших. Возле магазина, справа, селянки громко обсуждали местные новости, споря о чём-то друг с другом. До меня долетало многократно повторенное: «ну, прям», «хватит штоль»… Было непривычно и забавно это слышать. Так, посмеиваясь над местным диалектом и «совсем не местоимениями», доносившимся со дворов, я дошёл до середины асфальтной артерии села и свернул на обычную, обильно поросшую травой, улочку. Пройдя ещё немного, увидел знакомый мне дом и сад.

Улица была пустынна. Солнце, стоявшее уже почти в зените, припекало. Подойдя к палисаднику и повернув деревянную вертушку, вошёл. Тишина! И только прикоснувшись рукой к щеколде ворот, я услышал звонкий заливистый лай. У моих ног метался рыжий бесноватый комок. Будто давно знавший меня и потому радостно повиливавший хвостом. Я открыл ворота и вошёл во двор. На шум из дома вышла пожилая женщина в цветастом платье и таком же платке. Поправив платок на голове, прищурилась, приглядываясь ко мне, заулыбалась:

– О! Внучок! – И, придерживаясь за перила, она спустилась по ступеням рундука. – Вырос-то как! Ну, дай-ка я тебя обниму! Вноси сумку в дом, Славик. Переодевайся, а я самовар сейчас поставлю. Я ждала тебя и у меня есть пирожки, как ты любишь, со сливой, и есть с ежевикой…

Бабушка, ещё раз меня обняв, поспешила на кухню, отдельно стоящее строение с камышово-глиняной крышей и глиняным полом – землянку.

Зайдя в дом, я поставил сумку и оглядел нехитрое жильё. Поперёк коридора, у окна, смотревшего в палисадник, стояла металлическая кровать. Над ней висела радиоточка, вещавшая от имени радиостанции «Маяк». Справа, у большого окна, стоял стол, укрытый клеёнчатой скатертью, и на нём электрический самовар, маленькая розетка с тёмным вареньем, лежали щипцы, которыми бабушка раскалывала кусковой сахар. Распаковав сумку, переоделся в трико и футболку и вышел к бабушке. Перед кухней был навес, обильно заплетённый вьюном с разноцветными цветами. Вспомнилось, как дядя Гена, младший сын бабушки, приехал из города на «Запорожце», гружёном сверху рейками, брусками и досками…. Специально для возведения этого навеса. Помню, как бабушка была довольна навесом и возможностью пить чай на свежем воздухе, а не в сырой землянке. До чего непритязательны были раньше люди. На их долю выпала и революция, и гражданская война, и Великая Отечественная… Они умели радоваться самой малости, любому пустяку. Не то, что мы, баловни цивилизации. Мне иногда страшно себе представить, что станет с окружающими меня людьми, если случится катастрофа и прекратится подача электричества. Надолго прекратится, на месяцы… Вежливость и тактичность исчезнут, а проявятся самые тёмные качества человеческой натуры… Я стряхнул с себя, как наваждение, эти мысли, подошёл к бабушке, обнял её.

– Ты пришёл?! Вот и славно, будем пить чай. Садись.

И уже сидя у кухни, под навесом, плотно увитым лианоподобными растениями с разноцветными цветами, я подумал: как прекрасно быть гостем! У своей бабушки! Ну, кто ещё, тебе, балбесу, нажарит сладких пирожков с ежевикой и абрикосом, нальёт чаю?!

На дощатом столе, укрытом клеёнкой, посередине, стоял сверкавший боками самовар, вазочка с вареньем, тарелка с пирожками и чашки под чай. Самовар кипел и дымил от углей внутри его. Заварной чайник, венчавший верх самовара, покрылся сизым налётом…. Сквозь вьюны, плотно обвившие навес, пробивалось солнце, скользя солнечными пятнами по стенам и столу, высвечивая, как прожектором, назойливых ос, прилетевших на сладкое и стремящихся влезть в стекляшку с вареньем. Наконец-то вдоволь наевшись, я почувствовал себя сонным и счастливым. Сознание затуманилось, веки потяжелели…. Сказался ранний подъём. Здесь же, под навесом, у стола стояла металлическая кровать.

– Бабушка, спать хочу…. Лягу здесь?!

– Ложись, ложись! Сейчас подушку дам и покрывало.

Укрывшись покрывалом и почти провалившись в сон, вспомнил о привезённых подарках для бабушки: – Бабушка! Там, в сумке, подарки тебе: чай, конфеты, платье…

Что-то больно укусило в щёку. Прихлопнув, я открыл глаза – на руке была кровь. Комар. Тень от деревьев поглотила дом. Под навесом уже сгустились сумерки. Я встал, обул тапочки. Опять укусил комар. О, как я не люблю этих существ! Что за садист их создал?! Звенят, пищат и вечно пьют нашу кровь!

В тихом, по-вечернему, воздухе ни шороха. Лишь где-то вдалеке лай собаки. Ветер донёс негромкие голоса из-за забора. Прислушался. Бабушкин и ещё один, незнакомый мне, женский голос. Я пошёл на голоса. В палисаднике, на лавочке, рядом с бабушкой сидела её подруга бабушка Настя.

– Здравствуйте! А я Вас не узнал по голосу.

– Богатой буду! – со смехом ответила та.

– Проснулся? Ну что, пойдём ужинать? Пока ты спал, я борщ приготовила и рыбу пожарила…

– Нет, спасибо, бабуля! Не хочу я рыбу! Вспомни своё прошлогоднее меню: уха, рыба жареная, пирожки с рыбой, пирог с рыбой, картошка жареная с рыбой… Ничего не забыл?! А! Рыба сушеная!

– Ты чего такой? Дурной сон или покусал кто? – спросила бабушка Настя.

– Да. Комары покусали.

– Видимо, бешеные они, комары эти, – бабушка Настя поднялась с лавочки и, посмеиваясь, пошла к калитке палисадника, – Ладно, Ивановна, спокойной ночи вам.

Попрощавшись, мы закрыли ворота и вошли в дом.

– Ну что? Будешь борщ?

– Нет – покачал я головой. – А пирожки остались? Тогда – пирожки и чай.

Мы пили чай, бабуля задавала вопросы: кто чем занят, как живут и чем болеют… Я поглощал один пирожок за другим и в перерывах меж ними утолял бабушкино любопытство. Вроде бы всех вспомнили, обо всех поговорили, обсудили и решили, что как на роду написано, так и будет…

Попив чаю, бабушка ушла в дальнюю комнату, туда, где у неё висели иконы. Я же вышел во двор и угостил остатком сладкого пирожка рыжего псёнка с очень редкой для этих мест кличкой «Шарик». Присел возле него, но вмиг облепило комарьё и я, отбиваясь от кровопийц, вернулся в дом. Бабушка ещё молилась и я, от нечего делать, извлёк из сумки альбом для рисования и карандаши. Рисование – моё любимое занятие, всегда и везде! Просматривая старый альбом, на одном из листов наткнулся на стихотворение, написанное синим карандашом ещё в прошлом году:

 
Опустился вечер теплый,
Обнял сумрачным крылом.
Ветер, будто усыпленный,
Не дрожит уже листом.
Звезды мирно полыхают,
Полоня небесный свод.
Тихо звуки где-то тают,
Уносясь за горизонт.
И ворчливые старушки,
Зажигая свет лампад,
Собираются в избушке
По углам, где боги спят.
 

Вернувшаяся бабушка разобрала постель и стала готовиться ко сну. Мне же спать не хотелось.

– Я пойду к себе в комнату, порисую, потом лягу…

– Иди, иди… Спокойной ночи.

– Приятных снов.

Сидя за альбомом для рисования, я призадумался: а что я буду здесь, в селе, столько времени делать?! Пока я был мелким, всё было интересно и любопытно, а сейчас? Скукотень!

Местные дети обычно с утра до вечера пропадают на речке. Ловят рыбу, помогают, конечно, своим родителям и бабушкам по хозяйству, купаются, ныряют в Волгу…. Я же всегда с недоверием относился к этой мутной, илистой воде. Тем более, моя добрая бабушка всегда щедро потчевала меня историями об ужасных сомах, нападающих на детей. Купанье меня особо не прельщало, а к рыбной ловле я равнодушен. В общем – скука. И альбом для рисования – моё единственное спасение.

Проведя за рисованием и размышлениями час-другой, стал засыпать и я. Выключил свет, запрыгнул в кровать. Старые пружины заскрипели, заскрежетали… Что ж, целый год на этой кровати никто не спал.

В окно светил уличный фонарь, жёлтым пятном покачиваясь на побеленной стене печи. Слух выхватывал из ночной бездны звуки. Перекличка собак, вопли котов, шум моторок на реке…. Всё шло своим чередом, и село жило своей обычной жизнью, не затихающей даже ночью.

Сквозь сон донеслось: «Городские, они такие! Любят поспать! Да…».

Щёлкнула щеколда ворот. Открыв глаза, посмотрел на часы: без пятнадцати девять. Ещё раннее утро. «Городские они такие… Да…» – мысленно передразнил я. Некоторое время валялся в постели, глядя в проём двери, сквозь тюлевую занавеску, в сад, вслушиваясь в утреннее радостное чириканье воробьёв… Затем, не выдержав, встал и вышел в сад.

Под яблоней, на деревянном настиле, стоял самовар и, как заправский теплоход, дымил трубой. Судя по звукам, доносившимся из землянки, бабушка что-то стряпала в летней кухне. Прошлёпав в тапочках по деревянным настилам до кухни, увидел бабушку, жарящую в большой сковороде, на керосинке, картошку. Запах душистого перца и лука приятно щекотал ноздри.

– Доброе утро!

– Доброе… Умывайся. Сейчас позавтракаешь и пойдём, пока не жарко, сходим на кладбище. Цветы польём…

– Далось тебе, бабушка, это кладбище! Кому нужны там цветы? Мёртвым-то всё равно!

– Славик, это нужно живым, а не мёртвым. Это память и уважение.

– Ладно…. Только я твоим коромыслом носить не буду. В том году все плечи подрал. Как люди ими воду носят? Это же неудобно! Вёдра болтаются, вода плещется, ноги из-за этого все в грязи! Ужас!

– Какие мы неженки! Так носи, руками! Пару раз сходим, и всё…. Поздороваешься с дедушками.

Я пошёл умываться, и голос бабушки заглушился шелестом сада. Ветер играл кронами ветвей и гнал по голубому небу белопенные облака.

После завтрака, как и было запланировано, мы отправились поливать цветы у семейных могил. И пока шли по улицам села, несколько раз останавливались для разговора с прохожими, такими же «бабульками-дедульками», как и бабушка, сидящими на скамеечках подле своих домов. Зорко посматривающих вокруг и живо интересующихся всеми новостями: кто женился, кто родился, кто умер, кто плох или хорош… Мне только и оставалось, что вздыхать и демонстрировать своё нетерпение. Наконец-то мы преодолели все препятствия на пути и благополучно прошествовали через кладбищенские ворота. Но и здесь бабушка нашла с кем поговорить, причём не только с живыми… Я страдал молча, пытаясь сочинить сложное уравнение, в котором поставить знак равенства меж её заботой, вкусными пирожками и вот такими «общительными» походами. Но всё когда-нибудь заканчивается. Так и здесь. Мы полили цветы водой из ерика, «протекавшего» у подножия кладбищенского холма, бабушка поговорила со всеми умершими, кого знала, а знала она многих, и мы почти благополучно вернулись домой. По пути купив горячего хлеба в местной хлебопекарне. Хлеб был мягок и ароматен, я не удержался и ополовинил одну из булок.

Тень деревьев и навеса кухни спасала от жары. Солнце уже настолько сильно припекало, что даже деревянные дорожки в саду обжигали босые ноги. Попив компота, я взял несколько яблок, разложив их по карманам шорт.

– Бабуль, я на речку!

– А обедать?

– Потом…

На улице ветер слегка пылил, закручивая пыль и гоняя её из стороны в сторону. Село, казалось, вымерло. Даже собак не видно и не слышно. Лишь с берега реки доносились ликующие голоса детей. Наконец в одном из переулков сверкнула река и берег, поросший травой и камышом. Шёл я на голоса детей, к большому бревенчатому причалу, с которого обычно ныряли местные мальчишки и девчонки. По пути остановился у большой неглубокой лужи: в ней сверкали тела мелких рыбёшек. Зайдя в воду, попытался поймать их руками, но они всякий раз бросались от меня врассыпную.

Оставив безуспешные попытки, я замер, облокотившись о колени и опустив голову к воде. Я наблюдал! Рыбёшки, успокоившись, мирно плавали вокруг. Некоторые вертелись у самых моих ног, иногда их пощипывая. Щекотно! Стало совсем жарко, приятная вода в луже, обволакивающая мои ноги, вернула желание купаться. К этой луже я вернусь завтра с сачком, переловлю мальков и отпущу в реку. Пусть растут и превращаются в больших рыб. Выбравшись из лужи, отправился к причалу. По сути, это был пирс, метров на тридцать протянувшийся от берега в реку, собранный из мощных брёвен.

Дети прыгали с причала, кто «ласточкой», кто «солдатиком». Некоторые для этого ещё и разбегались чуть ли не от середины пирса. Деревянная конструкция причала гудела от обилия бегающих и прыгающих. Облокотившись о перила, я замер и молча наблюдал за беснованиями местных. Разделся, решившись искупаться, но прыгать с причала не стал. Спустившись по бревенчатой конструкции к воде, увидел, что и под причалом оживлённо играли дети. Они играли в «голи» – перепрыгивая с бревна на бревно или ныряя в воду и вновь взбираясь на брёвна…

Плюх. Нырнул в воду и с открытыми глазами поплыл. Тут же прямо передо мной кто-то «бомбочкой» плюхнулся, окутавшись фонтаном пузырей. Я стремительно вынырнул, едва не нахлебавшись воды. Вслед за мной из мутных вод показалась белобрысая голова. Девчонка! Смешливое лицо с веснушками.

– Ха-ха… Чо, испугалси, штоль?! – захихикала она, отплывая.

Поплавав ещё немного, в стороне от прыгунов, я отправился домой.

Последующие несколько дней моих каникул были ничем не примечательны: собирал яблоки, полол траву, ходил купаться на речку и, да, я переловил-таки мелочь из лужи, а чуть позже и чуть дальше, среди травы, нашёл ещё одну лужу, поменьше, только что пересохшую. Спасать уже было некого. Мне стало жаль эти серебристые тела мальков, засыхающие в иле…

Как всегда, я много рисовал, а всё остальное время валялся на рундуке, глядя в синее-синее небо, в самую его глубину. Наблюдал за облаками и искал в них фигуры и лица. Лошади, львы, головы людей и настоящие самолёты проплывали надо мной в этой невероятной высоте.

Пашкино

Как-то вечером бабушка объявила: «Приготовь себе удочку и накопай червей. Завтра идём на Пашкино сажать картошку. Там с водокачки что-нибудь наловишь на жарёху». И хоть я небольшой любитель рыбалки, но для разнообразия согласился половить… Тем более, что я уже слышал про классный клёв на Пашкино. О, если б я только знал тогда, что вставать придётся очень рано! В шесть утра меня уже разбудили, а через полчаса мы двигались по не в меру оживлённым улицам. У меня в руках по ведру с обрезками картошки, прикрытыми влажной тканью, и сумка с удочкой-закидушкой, банкой червей. Долго шли вдоль ерика, потом через аэродром и степью. В голове вертелись строки, неизвестно откуда в неё попавшие:

 
И табор, шедший на закате
Не чаял и дойти –
В степи вставали рати
И зелени полки…
 

По пути к нам присоединились ещё люди, с ведрами и даже тележками. С такими же сонными, как и я, детьми и подростками. Среди них заметил уже знакомую мне белобрысую девчонку с веснушками, что в реке свалилась мне на голову…. Ещё немного – и за кустами можжевельника, росшего плотной стеной, послышались отдалённые голоса. Протиснувшись сквозь кустарник, я увидел частокол изгороди, силуэты людей и реку за ними. Здесь, наверно, полсела собралось! Все уже работали: копали грядки, с вёдрами ходили и укладывали картошку во вскопанную землю. Дети бегали с вёдрами к реке за водой и поливали посадки. Все были настолько заняты делом, что лишь изредка перекидывались друг с другом фразами.

Мы подошли к своему участку, там нас уже ждала бабушка Настя. Обменялись приветствиями.

– Ну что? Попьем компотику? Передохнём и за дело! Славик, до жары надо управиться!

– А я-то причём? Я что, главная рабсила? Я помощник…

– Нет, вы на него посмотрите, две старые женщины будут рабсилой! Помощник… Ты на себя посмотри! Ты уже выше нас с баб Настей! Ты выше половины мужиков здесь… Пей компот, если хочешь, и вот тебе рукавицы… И вперед копать грядки. А мы будем высаживать…

Мне особо спорить не хотелось. Все вокруг работали, даже маленькие дети копошились у грядок с картошкой. А некоторые лейками поливали посадки. Тем более, кто мне пирожки будет печь, если бабушка на меня разозлится? Она ведь помнит обо мне каждое утро, каждое утро блины, лепёшки, пирожки…

– А рыбу ловить когда я буду?

– Половину вскопай и иди!

Ладно, будем копать. Я копал, а «две старые женщины» попивали компот и иногда критиковали мою работу. Но потом и они взялись за дело. Руками закапывали обрезки картофеля в ими же сделанные ямки. Копать молча стало невесело, и я затеял разговор.

– Бабуль, я слышал, раньше астраханские степи заселяли нижегородскими крестьянами, а такие вот острова – каторжанами. У тебя что, предки каторжники?

– Нет, наверное, крестьяне. Я из Бекетовки, а Николай, дед твой, сюда из Басов пришёл.

– Басы? Что за название странное? Это где?

– Это возле земель калмыцких… У них там было большое хозяйство: разная скотина и земля… Потом пришли зелёные, забрали у них скот и расстреляли родителей…

– Какие ещё зелёные? Ты шутишь? Красные и белые воевали… ещё были анархисты… Про зелёных ни разу не слышал. Дед же из казаков? Я видел его фото, он в чёрной форме там, молодой… Красные-то казаков расстреливали, красные… А не зелёные…

– Да из казаков… Точно тебе говорю: зелёные! Я же помню, – настаивала на своём бабушка.

– Зелёные… – усмехнулся я, – партизаны степные, наверно…. А мне отец говорил, что его дедов, они из ростовских казаков, под Ростовом расказачивали и тоже расстреляли. А три брата, среди них и мой дед Иван, бежали в Саратов…. Потом и там что-то не заладилось, и они разделились: Иван уплыл в Баку, а, кажется, Михаил ушёл на север Казахстана… Вот такая история!

– Ну, теперь понятно, откуда у тебя такая тяга подсолнухам головы рубить. – Настя, – обратилась бабушка к подруге, – помнишь, как этот казак подсолнухам головы порубал?

Я растерянно посмотрел на них.

– Когда такое было? Что-то не припомню…

– Да маленький ещё был, но вы уже жили в Шевченко, – сказала бабушка Настя.

– Маленький, а кровь казацкая уже кипела! – вставила бабушка, ехидно посмеиваясь. И, подмигнув друг дружке, запели в два голоса:

– Любо, братцы, любо!

Любо, братцы, жить.

С нашим атаманом не приходится тужить…

– Хорошо поёте, но это не женская же песня…

– А нам можно. Мы – рыбачки-казачки… – и они дружно засмеялись.

Насмешки их мне не нравились, и продолжать разговор я не стал.

– Бабуль, похоже, половину я уже вскопал. Пойду на водокачку рыбу ловить?

– Иди. Удочку с червями не забудь. Да, перекуси. Вон там, в свёртке. Курочка, картошка, помидоры…

– Хорошо хоть не рыба.

– Ничего, и рыба будет! Вот наловишь – и будет…

Быстро перекусив, запив всё компотом и распихав по карманам яблоки, пошел к деревянному строению на берегу – водокачке. Пройдя по пирсу и обогнув насосную, я увидел седого мужчину и мальчишку младше меня. Они ловили рыбу и складывали её в ведро. В нём виднелись хвосты и головы окуней.

– Здравствуйте! А что, сегодня у воблы выходной? – попробовал я пошутить. Но мою шутку не оценили, и старик, невозмутимо перекинув беломорину из одного уголка рта в другой, ответил: – Нет её, не клюёт зараза!

– После обеда будет вобла, – подал голос мальчишка. Он сидел на самом краю водокачки, у перил, свесив ноги и болтая ими, маленький и худющий.

– Деда, хватит уже ловить! Дай нырнуть… – заговорил он просящим голосом.

– Ладно… Но вон пацан будет ловить. А ты ему всю рыбу распугаешь.

– А ему окунь не нужен! – крикнул мальчишка, вскарабкавшись на перила. Плюх!

– А-ааа… – заорал он в воде, – животом!

– Охламон, – ругнулся дед.

– Деда, деда! – прибежала, грохоча по доскам, уже знакомая мне девчонка в веснушках. Увидев меня, остановилась:

– Здрасьти!

– Здрасте!

И повернувшись к деду:

– Деда, бабушка зовёт обедать. Лёха, вылазивай! Пошли уже!

– Это мой брат. Дерётся во как! – и она продемонстрировала мне свой сжатый кулачок. Развернулась и убежала с таким же грохотом, будто нарочно ударяя пятками по доскам.

– Деда, давай быстрее! Остывает… – донёсся её удаляющийся голос. Седой собрал удочку, взял ведро и молча ушёл. Мальчишки уже не было в воде.

Достав удочку и насадив трепыхавшегося червяка на крючок, закинул подальше от того места, где купался мальчишка. И стал ждать. Леска приятно подрагивала от течения воды. Напротив водокачки, метрах в ста, шумел густой кроной деревьев остров. Берега, поросшие камышом, казались непролазными. Я как-то в прошлом году плавал на этот остров. Туда самостоятельно, а оттуда на старой коряге. Весело было! Место там дикое! Будто нога человека не ступала на этот остров.

Рыба не клевала. Я вытянул леску, чтоб заменить червя, но его там уже не было… Закинул ещё раз. У острова шумно приводнилась крупная птица. Пеликан! Ещё один рыболов. Не прошло и минуты, как он что-то поймал и, высоко закинув голову, заглотил, потряхивая из стороны в сторону клювом. Везёт же рыболову! Но напрасно я огорчался. Что-то резко повело мою леску вглубь реки. Я тянул, леска впивалась в пальцы, рыба пыталась сорваться, уводя леску то в одну, то в другую сторону. Но метр за метром – и вот показалась тёмная спина рыбины. Когда вытягивал, думал, сорвётся над водой. И вот она прямо передо мной! Большая, тяжёлая и сильная щука! Снимая с крючка, чуть не выронил, уколовшись о её острые, колючие, как у ежа, плавники. Но всё же запихнул её в сумку, где она продолжала бесноваться.

Обеспокоившись тем, что она выскользнет и уйдёт в воду, я внимательно стал осматривать дощатые стены насосной. Искомое найдено! Кто-то заботливый вбил гвоздь. Повесив сумку, опять закинул удочку. Пеликан у острова спокойно плавал, сверкая белизной оперения, иногда похлопывая полураскрытыми крыльями.

Водокачка задрожала от топота бегущих ног. Опять эта девчонка!

– Можно потише?! Рыбу распугаешь!

– А… что поймал? – и, сняв с гвоздя сумку, посмотрела.

– Ух, ты! Какая большая. Она, наверное, с икрой! Чтоб было много маленьких рыбок… её надо отпустить! – и пошла с сумкой к краю водокачки.

– Эй, ты что?! А ну повесь! – кинулся я к ней, бросив удочку на пол. Едва я успел забрать сумку у девчонки, как моя удочка стала резко разматываться. И чуть не ушла в воду – я уже в последний момент прихлопнул её ногой. Ухватив в руки, повёл ею из стороны в сторону, проверяя, не сорвалось ли. Нет, сидит, сопротивляется!

– Ха-ха… я пошутила, а ты поверил! Давай сумку – повешу.

– Нет уж, я сам…

Но она, ловко выхватив у меня из рук, водрузила её обратно на гвоздь.

– Ну, что смотришь на меня? Давай тяни уж! Кто там попался?!

Я осторожно начал вытягивать леску. Рыба упорно сопротивлялась. Должно быть тоже большая. Но вытянув, увидел средних размеров окуня. Ладно, сойдёт и такой. Отправил его в сумку к щуке, отчего та вся задёргалась.

Сменив червяка, приготовился к забросу. Девчонка молча за мной наблюдала.

– Что тебе ещё? Что смотришь?

– Давай, давай уж… Забрасывай штоль!

Раскрутив грузило на леске как пропеллер, отпустил. И тут же взвыл от боли. Крючок, проколов шорты, впился в тело чуть выше бедра. На крючке поверх шорт, у самой лески, дёргался червяк.

– Ой, кровь! – взвизгнула девчонка, подскочив ко мне, – сам себя поймал! Сейчас позову кого-нибудь…

– Стой! Стой… Погоди!

Но она уже убежала, грохоча по деревянному настилу. Только этого мне и не хватало! Чтоб сюда сбежались ещё и зрители! Я убрал свинцовые грузила удочки в карман и аккуратно намотал леску на удилище. Попытался извлечь крючок. Но острая боль не дала мне этого сделать. Он глубоко вошёл под кожу.

Прибежала бабушка, девчонка и какой-то мужик с кусачками.

– Так, рыбак, ну-ка, повернись! – и он бесцеремонно развернул меня к себе.

– Так, терпи! Надо, чтоб язычок крючка был наружу – тогда перекусим.

– Пап, а у него бешенства не будет? – опять ехидничала девчонка в крапинку.

– Приготовься! – он дёрнул крючок, щелкнул металл. И обе половинки крючка у него в руке. – На, держи, – протянул их мне, небольшой кончик крючка с язычком и половинку, привязанную к леске.

– Спасибо, – поблагодарил я папу вредной девчонки.

– Спасибо, Леша! – вторила мне бабушка.

Я посмотрел на мужчину с кусачками. Что, у них в семье все Леши? Это я о мальчишке, брате этой, с веснушками.

– Пойдём, Славик, будем собираться домой, – сказала бабушка, похлопав меня по плечу.

– А копать? Сегодня не будем больше?

– Нет. Нам Лёша помог, – и она кивнула в сторону папы девчонки.

Уже подходя к участку, я вспомнил, что не взял сумку с рыбой!

– Бабуль, я сумку забыл. Я…

– Я сейчас её принесу! – тут как тут эта девчонка. Бабушки собирались, я допивал компот, когда прибежала эта вездесущая вредина.

– Спасибо, Даша!

– Даша? – переспросил я, глядя ей вслед. – Не её имя!

– Имя не понравилось или девочка?

Я пожал плечами и ничего не ответил. Домой меня отпустили одного, с пустыми вёдрами и с рыбой в сумке. А бабушки отправились в гости с семьёй мужчины с кусачками. В карманах шорт у меня оставались яблоки, и я с их помошью скоротал себе дорогу. После такого наполненного всевозможными впечатлениями жаркого дня было приятно надкусывать брызжущий соком плод.

Придя домой, я обнаружил, что у меня нет ключей. Рыжего псёнка, Шарика, тоже не было во дворе, бродил где-то без своей хозяйки. А мне хотелось кушать. Чем перекусить, я нашёл быстро – под навесом кухни, на столе, стоял самовар и рядом, под салфеткой, печенье, бублики и варенье…. Потом всё это я дополнил абрикосом и крыжовником. Собрав их, помыв и сложив в большой металлической тарелке, которую поставил на рундук. Лёжа, посматривая в небо и наслаждаясь ягодами, незаметно уснул. Разбудили меня комары.

Красноватый диск солнца уже наполовину спрятался за крышу соседнего дома. Бабушки по-прежнему не было. Спасаясь от комаров, закутался в покрывало, снятое мной с бельевой верёвки во дворе. Возле меня юлой вертелся рыжий псёнок, усиленно виляя хвостом и преданно заглядывая мне в глаза.

– Что, Шарик, есть хочешь? Пойдём, посмотрим, что там осталось… Похоже, о нас с тобой забыли.

Остались только два печенья и один бублик. Поделил их по-братски: ему бублик, мне печенье. Вышел в палисадник. Шарик, в надежде, что ему что-нибудь перепадёт, потрусил за мной. А я посматривал по сторонам улицы, прохаживаясь от калитки палисадника до ворот двора. Бабушки не было. Бегали собаки, ходили прохожие, да соседи гнали коров…

Солнце уже спряталось за деревьями соседского сада, окрасив склон неба в оранжево-жёлтые оттенки. Зажглись первые звёзды. Назойливое комарьё лезло под покрывало и кусало за ноги. Мне пришлось сорвать ветку сирени и отгонять их ею. Сидя на рундуке, я прислонился к перилам и начал опять засыпать…

Скрипнула вертушка калитки, щелкнула щеколда ворот, Шарик радостно запрыгал, потявкивая… Ну вот, дождались.

– Славик, заболтались мы совсем! Завтра поплывём на острова, ежевику собирать. Нам сегодня Лёша объяснил, где её искать.

– Плывите! Я дома буду.

– Дома? Что ты будешь делать дома? Рисовать? Ещё успеешь нарисоваться! А ты был на островах? Ты вообще представляешь, что это такое – плыть под парусом?

– Бабуля, я не хочу! Об этом удовольствии я в книжках прочту…

– Ну, уж нет! Поедешь! Ещё спасибо потом будешь говорить…. Это же поход! Сейчас покушаем и спать. Нам рано вставать. Баб Настя придёт в три, тебя разбудим в четыре…

– Что, в такую рань? В середине ночи? Да вы что?

– Выспишься в бударке, пока плыть будем.

– Бабуля, ты диктатор!

– Ну, а как ты хотел?! Под лежачий камень…

– Знаю, знаю, бабуля, не продолжай…

Брезентовый парус и утонувший самовар.

По закрытым глазам, сквозь веки, пренеприятно ударил свет.

– Славик… Славик… Вставай… пора уже… Славик… вставай…

Я отвернулся к стене и от этого света, и этого назойливого голоса. Но меня трясли за плечо, стаскивали одеяло. И над всем этим звучал голос:

– Славик, вставай… Славик, пора… Славик… Славик…

Меня подняли с постели, а я сидел на кровати, пытаясь понять, что происходит. Снится ли это мне или на самом деле? Наконец понял, что от меня хотят. Кое-как оделся и вышел в сад. Мне дали в руки куртку: надевай! Потом какой-то тяжёлый свёрток водрузили на плечо и в руку вложили тяжёлый мешок: неси! И мы пошли. Я шёл за двумя фигурами впереди, так и не осознав, зачем и куда. Я знал: просто надо идти!

До моего полусонного сознания стали доходить звуки: звон ведра, гулкий звук шагов в лодке, стук весла и скрип уключины… Мы загружались в лодку.

– Славик, сталкивай и запрыгивай…. И я сталкивал лодку в воду, вползал в неё и поудобней устраивался на носу. Лодка покачивалась, журчала вода, скрипели уключины вёсел. Гулко и отдалённо звучали голоса. Я продолжал дремать.

– Хватит ему уже спать! Скоро на основной рукав выйдем. Надо будет парус ставить.

– Всё, проснулся… – подал я голос и принял вертикальное положение. Оглядевшись, понял: мы плывём. И плывём довольно давно.

Небо сплошь усеяно звёздами. Мутной змеёй тянулся Млечный Путь. Луны не было. И над рекой висела туманная дымка, приглушающая голоса и влагой осаждающаяся на одежду и предметы.

– Бр-ррр… что так холодно-то, а?!

– Если проснулся – садись за вёсла! Грейся! Мы уже устали…

Первые несколько гребков дались мне тяжело. Мышцы вяло и неохотно тянули. Но уже скоро вошёл в ритм, и мы бодро пошли к выходу меж островов, к большой воде – к основной и широкой реке, где противоположный берег едва виднелся.

Стена деревьев справа окончилась песчаной косой, мы вышли из Матеровской протоки на реку Старая Волга. Почти безграничные просторы вод отражали первые проблески зари. Туман рассеялся, и было видно, как ветер закручивает гребни волн. Ветерок коснулся моего лица и затих. Опять дуновение. И вот уже лёгкий бриз начал разворачивать старую лодку по течению реки. Бабушки засуетились.

– Прасковья, давай парус! Ладь…

Они вдвоем ловко развернули брезентовое полотно и закрепили к перекладине.