Текст книги "Ричард Длинные Руки – фюрст"

Глава 11

Сэр Жерар заглянул в полуоткрытую дверь вполглаза, уже хотел было попятиться, сюзерен державно склонился над столом с развернутыми чертежами и картами, но я почти все время так корячусь, рискнул сообщить:

– Там дожидается аудиенции леди Сильвиния.

– Какая еще Сильвиния? – спросил я раздраженно. – Гони в шею… Постой, это же та, которой сэр Макс уступил пожалованные мною земли?..

Он ответил уважительно:

– Ох у вас и память, мой лорд!

– Да уж, – буркнул я, – хочешь что-то забыть, а оно так и прыгает перед глазами, напоминает, каким дураком был… Ладно, зови.

– Прямо сейчас?

– Щас и зови, – ответил я, – все равно раз свинья перебила Отче Наш, пусть сама и молится!

Он исчез, минуту спустя за дверью простучали каблучки, в комнату вошла в голубом платье с волочащимся по ковру подолом молодая женщина с пышной копной золотых волос, перехваченной широкой голубой лентой, а еще золото волос падает на плечи и струится по прямой спине. Лицо серьезное, бледное, глаза огромные и загадочные, алый рот плотно сжат.

Она присела в низком поклоне и осталась так, пока я тупо рассматривал ее и пытался понять, что же ей надо, не попытается ли как-то заняться привычным женским делом охмурения.

– Леди Сильвиния, – произнес я наконец.

– Ваша светлость, – прошелестела она, не поднимая взгляда.

Я выждал еще несколько секунд, удостоверяясь, что ведет себя, как покорнейшая из подданных, хотя когда-то пыталась убить меня и дерзко заявляла, что ни за что не покорится моей гнусной власти захватчика и узурпатора.

– Что привело вас к нам, леди? – спросил я.

Она подняла на меня взгляд, а когда я небрежно шевельнул кистью руки, позволяя встать, поднялась и произнесла тихим и непривычно для нее послушным голосом:

– Ваша светлость, ваш священник весьма доволен добычей железа в рудниках на моей земле. Плавильные мастерские загружены так, что работают и ночью, пришлось построить новые…

Я поморщился.

– Вы прибыли, чтобы похвастаться?

Она вскрикнула торопливо:

– Нет-нет! Я только хотела сказать, что все идет прекрасно, я платила налоги на общих основаниях, обустраивала замок, земли, развивала ремесленничество, как вы и потребовали, так что у вас нет повода гневаться…

– Ну, дальше.

– Однако я прибыла, чтобы отказаться от этих земель, и хочу подписать необходимые бумаги.

Робость ушла из ее голоса, и бледное лицо вспыхнуло жизнью, зато я впал в ступор и некоторое время смотрел бараньим взглядом и старался понять, где прячется подвох.

– Леди Сильвиния Безансонская, – произнес я медленно, – урожденная Блуа, из рода Сен-Тристан, единственная законная наследница земель, замка… еще чего-то, что подло и вероломно отнял у вашего деда коварный Калигурдий…

– Кунигундий, – поправила она и сказала торопливо: – Простите, ваша светлость! Все так. У вас потрясающая память.

– М-да, – согласился я, – она меня то и дело потрясает так, что зубы стучат. Что произошло? Перестали справляться?

– Справляюсь, – ответила она. – Но вы тогда сказали, что нарочито делаю вид, не замечая той жертвы, которую принес ваш великолепный военачальник, чистейшая душа на свете, Максимилиан фон Брандесгерт? И что он, отказавшись в мою пользу от замка и земель, повел себя как настоящий рыцарь…

Я буркнул:

– Ну? И чё?

– Мне уже тогда было очень стыдно, – прошептала она. – Наверное, надо было сразу отказаться в его пользу! Но я так долго мечтала, видела во сне и в грезах, что именно я восстановлю попранную справедливость, верну замок и земли… я просто даже не подумала, что этот Максимилиан… какое прекрасное имя… так бесподобно благороден и великодушен… о нем будут слагать песни, а я… я своим поступком запятнана…

Я сказал чуть теплее:

– Я вам сказал тогда и повторю сейчас, вы поступили правильно, как любой рассудительный человек. Все, что плывет в руки, надо хапать. Сперва хапать, а потом смотреть, что хапанули, не испачкало ли… Так что все в порядке. Не терзайтесь, вы нормальная женщина.

Ее взгляд был прям, как и ее спина, а голос прозвучал с необыкновенным достоинством:

– Ваша светлость, вы были абсолютно правы, что пожаловали те земли сэру Максимилиану. Я признаю, что была неправа, хотя формально и права. Потому хочу и настаиваю, чтобы те земли вернули сэру Максимилиану.

Я поморщился.

– Еще одна ненормальная. Вы с сэром Максом меня задолбали своими капризами… Хотя, конечно, приятно, услышать ваше признание, что я был прав! Увы, как редко это говорят…

– Я говорю! Всем говорю.

– Даже всем? Здорово.

– Уверяю вас…

– Вы что, всерьез? – спросил я. – И куда эта… сами? Себя, в прямом смысле?

Она гордо вскинула голову, отчего ее и без того вздернутый носик посмотрел на меня двумя милыми розовыми дырочками.

– Я приняла предложение моей тети, – сообщила она, – леди Марсаллы, поселиться у нее. Мы всегда были дружны.

– Гм, – сказал я в затруднении, – я не могу ничего решать за сэра Максимилиана. Я его люблю, а он, в свою очередь, меня слушается, однако я нигде и ни в чем не принуждал его и не буду. Так что, милая леди, если хотите вернуть земли сэру Максу, сделайте это лично.

Ее щеки вспыхнули румянцем, а глаза заблестели, как две звезды.

– Я очень хотела бы именно так и поступить! Во имя… справедливости!

– Да-да, – согласился я, – именно во имя справедливости. Однако он сейчас в Гандерсгейме.

Она сказала с надеждой:

– Я слышала, оттуда начали возвращаться войска.

– Только небольшая часть, – сообщил я. – Гандерсгейм покорен почти весь, но несколько племен еще не сдается, их теснят к морю, а наш Максимилиан всегда в первых рядах. Но, думаю, что и после полного покорения останется там надолго. Двор его не прельщает, а в земле варваров может укрепить крепости, создать боеспособное войско из местных удальцов…

Ее щеки побледнели, в глазах проступила грусть.

– Как жаль…

– Что делать, – сказал я, – такова жизнь.

– Тогда просто прошу вас, ваша светлость, – сказала она, – принять эти земли и передать сэру Максимилиану, когда он все-таки вернется. Или просто сообщить ему.

Я отмахнулся.

– Знаете, леди, мне больше делать нечего, как улаживать такие мелочи между двумя ненормальными! Хотите сообщить ему что-то? Сделайте это лично. Вы так лихо носитесь верхом и даже управляетесь с мечом, что для вас нетрудно с десятком верных людей примчаться в Гандерсгейм и сообщить сэру Максу о своем решении. Можно вообще с глазу на глаз. Шатер узнаете по его гербу.

Ее щеки снова вспыхнули, но на этот раз так жарко, что от них можно бы зажечь все свечи в зале. Знойный румянец поднялся на уши, заставив кончики засветиться, как бенгальские огни, а другая часть багрово сползла на шею.

– Правда? – выдохнула она. – Так можно?

Я пожал плечами.

– А почему нет? Вы же хозяйка?

Она присела в низком поклоне.

– Благодарю вас, ваша светлость!

– Не за что, – буркнул я.

Она поспешно ретировалась, и только когда за нею захлопнулась дверь, я вспомнил, что вообще-то Максу я подарил во владение земли карликового королевства Йеремланд, где не только лучшие во всем Гандерсгейме плавильные и оружейные мастерские, но и… принцесса Вики.

Да, собственно, какого черта мне о таком думать, мне в темя все время долбятся сложные вопросы строительства флота!

Сэр Жерар вошел и молча стоит у двери, вид у него укоряющий. Я делал вид, что не замечаю, но раздражает, когда кто-то стоит за спиной и смотрит, наконец, развернулся в его сторону.

– Ну что еще?

Он холодно поклонился.

– Ваша светлость забывает, что нужно время от времени появляться в тронном зале… большом или малом, в зависимости от.

– А сейчас?

– Командиры отрядов терпеливо ждут вашей аудиенции.

– В большом?

– В малом.

– Слава Господу, не переодеваться.

– Но цепь одеть стоит, – напомнил он. – Не такая уж и тяжелая. Сэр Фридрих Рюккерт примерно в такой же по весу даже спать ложится, когда наедине.

– Куда мне до сэра Рюккерта, – проворчал я. – Давайте это ярмо, не будем заставлять героев ждать самодура.

Я вышел из боковой двери упругой походкой, бравый и молодцеватый, излучающий силу и уверенность, жизнерадостно и светло улыбнулся и опустился в кресло под запоздалый выкрик чем-то отвлекшегося церемониймейстера: «Его светлость майордом!»

В малом тронном зале присутствуют только самые знатные из лордов, все склонили головы, как перед королем, что и понятно, я же в королевском кресле. Отдельной группой держатся командиры малых отрядов, прибывшие из Гандерсгейма. Их можно отличить как по плотному загару и обветренным лицам, так и особой стойке, словно и сейчас на их плечи давит вес стальных доспехов, а ладони сжимают тяжелые рыцарские мечи.

Общее командование, как мне уже сообщили, на бароне Жераре де Брюсе, с которым мы когда-то схлестнулись, когда он еще не был бароном и даже виконтом, однако сейчас он держится в задних рядах.

Я все понял и сказал жизнерадостно:

– Нет-нет, сэр Жерар, не нужно мне представлять этих героев, покорителей Гандерсгейма! Я очень хорошо помню их мужественные лица. До сих пор слышу воинственные кличи каждого и знаю их доблестные имена, как знают и рядовые воины своих прославленных командиров!.. Подойдите ко мне, сэр Джон Мичинер!

От их группы отделился и с неловкостью шагнул навстречу высокий и поджарый воин, но я сам уже поднялся, сошел с трона и крепко обнял, не дав преклонить колено.

– Сэр Джон, – сказал я по-державному тепло и отечески, – счастлив видеть вас снова. Ваша быстро растущая слава летит впереди вас.

Он польщенно улыбнулся:

– Сожалею, ваша светлость, мои дни, увы, давно позади.

– Нет-нет, – возразил я живо, – о вас будут помнить не только ветераны! Вдохновленные вами, по открытой вами дороге подвигов и свершений пройдут с вашим именем на устах молодые и отважные рыцари, и ваша слава только засияет ярче!

Он поклонился и отступил, его место занял Джон Ромеро, черноволосый и темноглазый с короткой черной щетиной вместо бороды и усов, поклонился молча и несколько мрачно. За последние годы, как я слышал, удача избегала этого некогда прославившегося рыцаря, зато неудачи преследуют по пятам.

Я сказал тепло:

– Вам нужно просто перевести дух, сэр Джон. Талант при вас, а удача вернется!.. Я надеюсь увидеть вас, как сэра Джона и остальных героев, на пиру в вашу честь!

За ним обнимал Стюарда Мальдера, Джона Кармака, их тоже хорошо помню, и хотя молодежи кажутся устаревшими, но эти ветераны и сами бросаются в бой первыми, и молодых ведут в атаку умело и профессионально, распределяя и не давая истощать силы в одиночных схватках.

Последним подошел барон Жерар де Брюс, успел преклонить колено, я его тоже поднял и с некоторой неловкостью обнял, когда-то враждовали.

Он смотрел на меня снизу вверх, это я здесь как будто еще вырос, а он только уменьшался в объеме, хотя все такой же колючеглазый и настороженный, как и в тот первый день, когда мы с ним схлестнулись за подстреленную добычу.

– Сэр Жерар, – сказал я приветливо.

Он отвесил поклон средней учтивости.

– Ваша светлость…

– Рад вашему возвращению, барон, – сказал я, стараясь, чтобы мой голос звучал важно и отечески. – И не просто возвращению, а с победой! Чем могу помочь в обустройстве в мирной жизни, барон?

Он распрямился и посмотрел мне прямо в глаза.

– Ваша светлость, вы с вашей дивной проницательностью смотрите прямо в корень. Моя служба у барона Пасе и… дальнейшая не располагала к семейной жизни, и я так и не успел обзавестись семьей.

– Так-так, – сказал я заинтересованно, – что-то меняется?

– Да, ваша светлость, – сообщил он. – Одна милая леди, зовут ее Элизабет, она из провинции и при дворе не бывает, оказывает мне знаки внимания. Я уже переговорил с ее родителями…

Я прервал:

– Если они не против, то можете заручиться моей поддержкой! Поздравляю вас, барон!

Он поклонился и отступил, а на его место торопливо шагнул следующий из удостоенных аудиенции.

Глава 12

День прошел как-то суматошно, я переделал кучу дел, но остается странное и тягостное ощущение, что топчусь на месте. Возможно, в этом и заключается вся жизнь правителей: поддерживать стабильность, не давать государственной каравелле рассыпаться от ударов волн и ветров, а до столкновения с другими кораблями не допускать вовсе?

Где мое беспечное паладинство, когда несся на арбогастре, догоняя ветер, а нас обгонял веселый Бобик? А теперь их обоих почти не вижу…

Сэр Жерар то и дело заносит указы и распоряжения на подпись, половину бракую и пишу свои формулировки, сэр Жерар ахает, но я свиреп и зол, наконец он осмелился поинтересоваться:

– Чем вы так недовольны, ваша светлость?

Я с неохотой посмотрел в его честное лицо.

– Знаете, сэр Жерар, я как-то незаметно начал сползать в мир.

– Простите, ваша светлость…

– В мирские слабости, – пояснил я.

Он посмотрел удивленно.

– Но… сэр Ричард, вы же не монах…

– Да? – переспросил я. – Мне кажется, каждый великий государственный деятель вполне из себя монах. Или великий философ, ученый, подвижник… Это все, конечно, обо мне, как вы понимаете, потому могу говорить и за других великих. А такое сползание чревато тем, что принимаешь систему ценностей не мира даже, а вообще мирка. Я чуть было не принял, но уж больно натерло шею, и я подумал: король я или не король?..

Он взглянул опасливо, наклонил голову, как бы соглашаясь, что да, король, но вслух сказать так и не решился.

– Вы как-то все воспринимаете иначе, – осторожно произнес он.

– Видите ли, любезный сэр Жерар, – сказал я, – и вы, и я, мы оба смотрим на небо. Не часто, но… смотрим. Однако видим разное.

– Да, – ответил он и, собрав со стола подписанные бумаги, пошел к двери, бросив уже оттуда, – да, конечно…

Я не понял, что за подтекст в его словах, но слово «небо» натолкнуло на то, что уже пора бы попробовать кое-что для будущей экспедиции в океан, позвал сэра Жерара и велел принести мне лопату и швабру, которой утром достаточно небрежно помыли пол вокруг моего стола.

Он вытаращил глаза.

– Ваша светлость…

– Надо готовиться, – объяснил я.

– К чему?

– А вот лишат меня всех титулов, чем заниматься? Надо научиться хотя бы полы мыть…

Не говоря ни слова, он ушел, вскоре явился насмерть перепуганный слуга, дрожащими руками поставил у камина лопату и швабру, исчез бегом.

Вчера мастера принесли три пары линз, как я и заказывал, но никто даже не догадывается, что я задумал. Увеличительные стекла, так их называют, знали еще в глубокой древности, но никому не приходило в голову взять два и посмотреть в одно на другое.

Да если кто и взглянул нечаянно, то увидел еще больше размытое мутное пятно. С двумя линзами, самое главное, расположить их на таком точном расстоянии друг от друга, чтобы изображение было не только увеличенным, но и четким.

Я еще вчера хотел поискать две трубы, но понял, что это не эрцгерцожье дело, да и можно поступить намного проще.

Сейчас, оставшись наедине с таким замечательным умницей, как я сам, взял два листа плотной бумаги, один накрутил на ручку швабры, другой – на ручку лопаты. Лопатья, как и положено, оказалась шире и легко принимала в себя ту, что я снял с ручки швабры. Я накрутил еще лист, чтобы не болталась, а двигалась с некоторым усилием, теперь осталось на край лопатьей прикрепить линзу, она послужит объективом, а на выступающий конец более тонкой трубки – вторую, эта будет окуляром.

Приклеить линзы оказалось труднее, но через полчаса упорных попыток я уже рассматривал домики напротив в эту подзорную трубу и прикидывал, с какого расстояния смогу замечать вражеские корабли.

Вчера все небо сгорало в пламенном закате, словно в Первый День Творения, в нем разверзались бездонные глубины, громоздились библейские горы, а сегодня заход солнца бледнее, чем щеки умирающего, облака застыли, словно мертвые, даже полиловели, ветерок стих, все замерло до утра.

С востока медленно надвигается тьма, даже не дожидаясь, когда погаснет последний намек на недавний день, я вышел на балкон, внизу прошла стража из четырех бдительных армландцев, потому сперва вошел в личину исчезника, потом с трудом перетек в птеродактиля, потому что так получается всегда труднее, а если слабо сконцентрироваться, то и вовсе хоть головой в стену бейся.

Сегодня барон Альбрехт немногословно доложил, что заговорщики под пытками молчат, но нити ведут в замок герцога Фуланда, к тому же один из юных заговорщиков оказался его родней, так что попытаться получить какие-то сведения подслушиванием и подсматриванием хоть и не совсем по-майордомьи и эрцгерцожьи, зато самый прямой путь.

Особняк герцога Чарльза Фуланда возвышается в ночи огромный и мрачный, почти весь черный, кроме двух окошек под самой крышей, в тех комнатах странный свет, слишком яркий для свечей и недостаточно багровый, если от факелов или светильников на жире.

Я осторожно опустился на крышу, выждал, не двигаясь, на тот случай, если кто-то услышит царапанье когтей, и насторожится, а спустя приличное время повис вниз головой и, вытянув шею, начал всматриваться сквозь плотные шторы.

Тепловым зрением рассмотрел трех мужчин, двое в креслах, третий прохаживается вдоль стены, по запаху определил лишь герцога Фуланда, он в кресле, шагающий взад-вперед неизвестен, как и второй в кресле, от него несет неизвестными запахами…

Ночной ветерок колышет шторы, мне пришла в голову дерзкая мысль, потихоньку зацепил когтем плотную толстую ткань и чуть потащил, замирая при малейшем скрипе и шорохе, в сторону. Щелочка получилась узенькая, но достаточная, чтобы, прильнув к ней, рассмотреть трех солидных и очень немолодых мужчин государственного облика, что значит со щеками на плечах, обрюзгших, исполненных важности и собственной значимости.

Даже тот, что прохаживается, похож на престарелого дога с его седыми брылями и печальной мордой, животик выпирает, спина сгорблена, коротко срезанные седые волосы торчал ежиком. Все трое одеты по моде прошлого века, что выглядит, как ни странно, прилично.

Тот, что прохаживался вдоль завешенной гобеленами стены, остановился и нравоучительно изрек:

– Умным людям свойственна одна серьезнейшая ошибка. Они почему-то уверены, что все думают, как и они. Им в голову не приходит, какими дикими путями ходит мысль у дураков! И к каким невероятным выводам они приходят вопреки очевидности.

Герцог промолчал, а второй, расположившийся в глубоком кресле, посмотрел на говорящего с вопросом в сильно поблекших от возраста глазах.

– Простите, дражайший сэр Фердинанд, я не совсем понял…

– Чего именно, – спросил тот, который сэр Фердинанд, – любезнейший сэр Людвиг?

– Умные люди, – уточнил сэр Людвиг скрупулезно, – это мы или сэр Ричард? А то, знаете ли, дураком не хочется выглядеть даже в ваших глубокомысленных умозаключениях!

Сэр Фердинанд посмотрел на него со сдержанной неприязнью.

– Что тут непонятного? Поступай сэр Ричард правильно, я бы с ним во всем соглашался! Но когда идет к катастрофе и всех нас уже привел на край пропасти, мы не только имеем право, мы обязаны действовать!

Герцог Фуланд, все такой же худой, казалось, дремлет, только пальцы все так же безостановочно поглаживают блестящий набалдашник трости.

Сэр Фердинанд бросил на него внимательный взгляд.

– А что скажет наш осторожный друг?

Герцог пробормотал, не поднимая тяжелых набрякших век:

– Дело не в осторожности, благороднейший сэр Фердинанд…

– А в чем, простите?

– Надеюсь, – проговорил герцог тем же усталым голосом, – вы не станете отрицать, что сэр Ричард сумел снискать любовь и горячую поддержку всей молодежи королевства? Вообще всех недовольных, которым нужны перемены. Это мы понимаем, что перемены обычно ведут к худшему, но у молодых ни мозгов, ни опыта. Им кажется, что впереди – счастье, вот и бегут за ним. С этим надо считаться, а не пытаться встать на пути.

Сэр Фердинанд сказал раздраженно:

– Но что-то делать надо? Сэр Ричард, опьяненный успехами, не понимает, что его положение становится все более шатким. Не сумев заручиться поддержкой других государей, не укрепив связи родственными узами… он рискует всеми нашими завоеваниями.

Герцог бледно усмехнулся.

– Нашими? Сэр Ричард считает их своими.

Сэр Фердинанд покачал головой.

– Как раз именно он и считает их нашими, что связывает нас с ним еще больше. Потому мы сами должны предпринимать усилия, чтобы удержать и закрепить эти завоевания. А лучший путь, как проверено веками, это удачный брачный союз…

Сэр Людвиг поморщился.

– Насколько я помню, такие попытки уже делались. Правда, достаточно вялые. К счастью.

– Почему?

– Первые попытки женить предпринимались, если верить слухам, еще когда он был графом. Или чем-то даже мельче, хотя я такое даже представить не могу, мне кажется, он и родился в королевском кресле со скипетром в руке вместо погремушки.

Сэр Фердинанд сказал страшным шепотом:

– Есть люди, что помнят его еще бароном, клянусь!

Сэр Людвиг перекрестился.

– Господи, спаси от барона, севшего в королевское кресло!

Герцог обронил:

– Церковь не одобряет разводы, так что сейчас трудно было бы расторгать брак и тут же связывать его новыми узами с дочерью какого-нибудь достаточно могущественного короля.

Сэр Фердинанд заметил осторожно:

– Насколько я знаю, все перспективные невесты уже разобраны заранее. Их обручают с детства…

– Ну, помолвку можно и расторгнуть, – напомнил сэр Людвиг, – повод для умелых людей всегда найдется.

– Что насчет дочери короля Вестготии?

– Была обручена, потом вообще сбежала из королевского замка.

– А принцесса Клеменотская?

– Отец обещал ее соседу, что и понятно, в первую очередь все думают о безопасности границ.

Герцог подумал, спросил хмуро:

– А почему именно дочери королей? Сен-Мари расположено настолько удобно, что извне нам ничто не грозит. Гораздо больше опасности изнутри страны… Потому нужно ли искать кого-то на стороне, если в семьях знатных и могущественных лордов Сен-Мари есть прекрасные и достойные дочери?

Сэр Фердинанд кивнул.

– Вы правы, дорогой друг. Для сэра Ричарда поддержка внутри страны важнее, чем союз с далеким королевством, с которым даже нет общей границы.

– Тогда кто? Пока что он свободен, даже с фрейлинами развлекается на удивление мало, за что я его крайне уважаю. Не ожидал, что в столь юном возрасте уже понимает пагубность мимолетных страстей и не дает себе увязнуть…

– Да, – согласился герцог, – этим он и меня поразил. Ровесник моего Арчибальда, но тот рядом с ним дурак дураком. Я обожаю своего дурня, но хотел бы, чтобы он научился владеть собой, как делает это сэр Ричард. Кто умеет управлять собой, сумеет со временем управлять и королевством…

Мне хотелось еще послушать, как раз дошли до самого интересного, но это крохотная летучая мышь может висеть вниз головой весь день, еще и ухитряется спать, но у меня руки затекли, а вся кровь от задницы слилась в голову и распирает череп так, что в глазах уже багрово…

Я ощутил, что взобраться обратно уже не смогу, когти со скрипом соскользнули с камня. Щель исчезла, а меня понесло вниз, я поспешно растопырил крылья и летучемышно спланировал подальше в сторону, где рухнул за темными кустами и долго хрипло хэкал, восстанавливая дыхание.

Похоже, заговорщики дают ложный след. Герцог и его гости озабочены не тем, чтобы меня сместить ради Кейдана, а тревожатся, как всякие повидавшие жизнь люди, безрассудным авантюризмом молодости, и хотели бы, чтобы я помедленнее, помедленнее… чтобы не сломал шею в бешеной скачке по бездорожью и не погубил то, чем уже и они пользуются себе в удовольствие.

Поспать я не успел, да и не очень надо, разделся и вышел в предбанник, зевая и потягиваясь, где меня встретили весьма почтительно допущенные до туалета его светлости.

Хотя, может быть, зря кривлюсь, есть в таком вот и свои прелести, могу мыслить о своем, пока меня одевают, а потом еще и сверху надевают, цепляют, застегивают, зашнуровывают, затягивают, поправляют и стряхивают пылинки.

– Всем спасибо, – сказал я державно и отправился к выходу.

Лорд Роккерт величественно поклонился.

– Это наш долг, ваша светлость, – произнес он чопорно.

Скоро ты на меня будешь и королевскую корону напяливать перед выходом на люди, мелькнуло у меня в голове. Совсем раздуешься от важности…

В коридоре прибавилось часовых, а в зале вдоль стены застыли пятеро слуг на тот случай, если мне срочно понадобится пригласить разных людей или отправить с разными поручениями. Все пятеро из простых латников, которые пришли из Армландии, только им и можно доверять хоть в какой-то степени.

До попытки устранить властелина насильственным путем их было двое.

Я поморщился, сказал сэру Жерару раздраженно:

– Вон тех двоих замените на более… ну, не таких непосредственных. Ничто не должно отвлекать мой взгляд или мысль, понятно? А эти вертят головами, один даже постоянно чешется. Короста у него, что ли?

Он почтительно поклонился:

– Простите, ваша светлость! Конечно, прежние не позволили бы такие вольности, но вчера последних сен-маринцев заменили на всякий случай бравыми парнями из Армландии. Наши уж точно не предадут, мимо них муха не пролетит.

– Знаю, – оборвал я. – Мне нужны не объяснения, а результаты!

– Слушаюсь, – ответил он, отступил, поклонился еще раз и пропал за дверью. Я услышал его частые шаги, а потом он и вовсе перешел на бег.

Барон Альбрехт явился с докладом, что заговорщики упорствуют, несмотря на применяемые к ним меры воздействия. Кроме как на герцога Фуланда, ни на кого еще не указали.

Я отмахнулся.

– Врут.

Он отшатнулся.

– Почему?

– Дают ложный след, – сказал я мрачно. – Герцог не участвует.

Он покачал головой.

– Не поверю. Он и его окружение давно плетут интриги. А они это умеют.

– Интриги еще не заговор, – возразил я. – Герцог действует не совсем честно… хотя почему нечестно? Нормальное желание подсунуть мне в жены родственницу… нет, барон, копайте в другом месте. Я знаю точно, герцог не замышляет свергать законное правительство в моем почти августейшем лице.

Он спросил с подозрением:

– Откуда такие сведения?

– Чутье, – ответил я.

Он поморщился.

– Я даже своему чутью не доверяю.

– А если чутье вам скажет, – предположил я, – что этой ночью в особняке герцога его старые приятели сэр Фердинанд и сэр Людвиг обсуждали с ним планы, как укрепить наши завоевания, подсунув мне жену из рода знатных и влиятельных семей, чтобы я укрепил их положение? И что герцог сидел в малиновом кресле, а сэр Фердинанд ходил вдоль стены с гобеленами и со смаком перебирал кандидатуры подходящих невест, даже облизывался?

Он посмотрел хмуро.

– Ну, если ваше чутье позволяет рассмотреть даже такие детали, тогда поверю. Значит, те дураки действовали сами по себе?

– Похоже, – согласился я. – Молодые и честные дурни. Пока сердца для чести живы… отчизне отдают свои порывы! Надо их подержать взаперти, а потом выпустить где-нить по ту сторону Хребта с запретом возвращаться. Да их и не пропустят через Тоннель, внесем в запретительные списки.

– Неплохой ход, – сказал он с одобрением.

– И не навечно, – добавил я, одобренный даже такой скупой похвалой. – Лет через десять можно разрешить вернуться.

Он кивнул.

– Ну да, к тому времени честь подрастрепают, остепенятся, станут обычными и равнодушными к нуждам королевства свиньями…

– Типун вам на язык, барон. На свиньях держится порядок! И не свиньи вовсе, а нормальные добропорядочные члены общества. Это только если очень хорошо присмотреться, тогда видно, что да, свиньи, но мы же себе не враги, чтобы присматриваться, а потом ночами депрессировать?