Текст книги "Черная часовня"
Автор книги: Кэрол Дуглас
Жанр: Классические детективы, Детективы
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 1 (всего у книги 34 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Кэрол Дуглас
Черная часовня
© 2001 by Carole Nelson Douglas
© ООО «Торгово-издательский дом «Амфора», 2015
* * *
Посвящается Клэр Эдди, с благодарностью за ее орлиную зоркость редактора и за научный подход к искусству создания книги.
От редактора
Выход в свет этой книги стал большой радостью. Коллеги в академических кругах за глаза прозвали меня «редактором вне закона». В каком же преступлении меня обвиняют? Лишь в том, что мне потребовалось несколько лет на подготовку издания следующей, пятой части дневников Пенелопы Хаксли, описывающих жизнь единственной женщины, которой удалось перехитрить Шерлока Холмса, – якобы покойной Ирен Адлер, персоны, достойной всяческого уважения. Даже мой издатель и читатели присоединились к мольбам об очередном томе.
Ходят слухи, будто задержка публикации доказывает, что содержание дневников – не более чем выдумка, и что мне становится все труднее продолжать обманывать общественность.
Однако шумиха и слухи, как всегда, далеки от истины. Причиной задержки является поразительная природа изложенных ниже событий, на проверку достоверности которых у меня ушли годы.
Кроме того, разбирая материалы мисс Хаксли, я столкнулась с еще одним документом из совершенно чужеродного источника, если можно так сказать. Эта записная книжка или тетрадь в переплете желтого цвета, по-видимому, была изъята или, скорее, просто попала в руки лиц, упомянутых в дневнике. Текст написан не на английском, поэтому мне пришлось искать квалифицированного переводчика, знакомого с особенностями языка девятнадцатого века, который согласился бы дать подписку о неразглашении информации как об источнике, так и о содержании переведенных им записей.
Пусть мои критики знают, что я самоотверженно тружусь над тем, чтобы подготовить к выходу в свет следующий том дневников, непосредственно связанный с данным изданием, представляемым наконец вниманию широкой публики.
Фиона Уизерспун, доктор наукапрель 2000 года
Действующие лица
Ирен Адлер Нортон. Примадонна родом из Америки, единственная женщина, умудрившаяся обвести вокруг пальца самого Шерлока Холмса в рассказе Артура Конан Дойла «Скандал в Богемии». Главное действующее лицо серии книг, начинающейся романом «Доброй ночи, мистер Холмс!».
Шерлок Холмс. Всемирно известный лондонский сыщик-консультант, прославившийся своими способностями в области дедукции.
Годфри Нортон. Британский адвокат, ставший мужем Ирен незадолго до того, как они бежали в Париж, спасаясь от Холмса и короля Богемии.
Пенелопа (Нелл) Хаксли. Осиротевшая дочь английского приходского священника, спасенная Ирен от нищеты в Лондоне в 1881 году. В прошлом – гувернантка и машинистка; делила квартиру с Ирен и работала у Годфри, до того как пара поженилась. Сейчас проживает вместе с ними близ Парижа.
Квентин Эмерсон Стенхоуп. Дядя воспитанниц Нелл в пору ее службы гувернанткой; в настоящее время британский агент в Восточной Европе и на Среднем Востоке, вновь появляется в романе «Железная леди».
Джон Х. Уотсон. Доктор медицинских наук; бывший сосед и настоящий компаньон Шерлока Холмса в расследовании преступлений.
Вильгельм Готтсрейх Сигизмунд фон Ормштейн. Наследный монарх Богемии, в прошлом ухаживавший за Ирен Адлер и опасавшийся, что та расстроит его свадебные планы. Нанял Шерлока Холмса, желая заполучить компрометирующую фотографию, на которой запечатлен вместе с примадонной. Ирен ускользнула от Холмса, пообещав никогда не использовать фотографию против короля. Судьба свела их вновь в романе «Новый скандал в Богемии».
Инспектор Франсуа ле Виллар. Сыщик из Парижа. Поклонник Шерлока Холмса, автор перевода монографий Холмса на французский язык. Сотрудничал с Ирен Адлер Нортон по делу Монпансье в романе «Авантюристка».
Барон Альфонс де Ротшильд. Глава крупнейшего отделения международного банковского альянса; владелец широкой сети агентурной разведки в Европе, наниматель Ирен, Годфри и Нелл для выполнения различных заданий, большей частью описанных в романе «Новый скандал в Богемии».
Вступление
Едва заметные точки света… похоже, окна крошечных хижин в глубине леса. «Возница, остановите на минутку у тех хижин, вон там, где светятся окна». – «Окна? Это волки!»
Кэт Марсден
Из желтой тетради
Сегодня вечером он голоден.
Он вернулся домой, хоть и сложно назвать это место домом: изможденный, потерянный, одетый не в ту рубашку, что была на нем, когда он уходил. Я требую, чтобы он помыл руки. (Никак не приучится мыть руки.) Стекая, вода пузырилась розовым: что это было, он не мог объяснить.
Он бродяга, как и я. Бездомный и свободный, словно волк в лесах, словно ястреб в небе.
Иногда я думаю, что он бог, а я дьявол.
Иногда – что он дьявол, а я бог.
Что победит, добро или зло?
Кто победит, Господь или дьявол?
Мне нравится этот неуклюжий язык – источник богопротивных забав: убираем «о» из слова «добро», и получаем «бог». Теперь убираем «д» из слова «добро», приставляем ее к слову «зло» и получаем «дьявол»[2]2
В оригинале игра слов: good – god, evil – devil.
[Закрыть].
Еще одна игра в слова: англичанам, как наиболее противоречивым созданиям Господа (или дьявола?), она особенно понравится. Если прочитать слово «бог» задом наперед, на английском, конечно (ведь для любого англичанина нет другой страны, кроме Англии, и нет большего повода для чванства, чем все английское), то получим слово «пес»[3]3
В оригинале игра слов: god – dog.
[Закрыть].
И вот мы получаем еще одну игру: слова «бог» и «дьявол», заменяем на «господин» и «зверь».
Так что я – его господин.
Так что он – мой зверь.
И кто из нас двоих в большей мере бог или в большей мере дьявол, чем другой? Он, она. Ты, я. Добро или зло? Когда пишешь на чужом языке, можешь творить с ним все что угодно. Когда живешь в чужом краю, тебе все прощается. Отсутствие бога уничтожает и дьявола, так что к нам мораль неприменима.
Я веду эти записи: я пою торжество зверства, падение богов и ангелов, триумф дьяволов.
Это мой эксперимент. И последний вопрос: что сильнее, жизнь или смерть?
Ответ не так очевиден, как хотелось бы думать цивилизованному миру.
Глава первая
Однажды в Париже
Из дневника. 18 мая 1889 года, суббота
Надо быть сильной. Надо зафиксировать свои впечатления, пока они не потускнели.
И все же… немудрено, что мои записи больше напоминают неверные старушечьи каракули, а ведь мне нет еще и двадцати пяти. Я не могу унять трясущуюся руку, как не могу унять и дрожь во всем теле, несмотря на жаркий огонь, пылающий в камине, у которого я сижу.
Я надеялась, что чуждая всем условностям жизнь, которую я вела до сих пор, подготовит меня к встрече с неприятными вещами – теми, которые людям, ведущим жизнь размеренную и обыденную, покажутся отвратительными и странными. Дикими. Шокирующими.
Но такое… как начать рассказ о таком?
Начни сначала, говорю я себе. Я горжусь тем, что внутри совсем не похожа на ту неопытную девчонку, которую видят во мне старые подслеповатые глаза окружающих. А ну-ка, выше нос, малышка! Ты же королева перевоплощений! К тому же мир должен узнать правду. Когда-нибудь.
Как странно: когда на тебя сваливается невыносимое, ум зацикливается на посторонних вещах.
Вот я стою одна на пороге, никем не замеченная, и вижу, что в центре этой ужасной комнаты стоит самый странный предмет мебели, из когда-либо виденных мной. Нечто вроде кресла цирюльника в версальском стиле.
Кресло цирюльника. Фраза вызывает воспоминания о Суини Тодде[5]5
Персонаж рассказов середины XIX века, цирюльник, который убивал своих клиентов.
[Закрыть], «демоне-парикмахере», убийце с Флит-стрит в Лондоне – последнем городе, посещенном мной до того, как я оказалась здесь.
А мысль о Суини Тодде, в свою очередь, превращает кровавые разводы, покрывающие обивку кресла, в нечто большее, чем… зловещий вышитый узор.
Я принуждаю свой разум зарегистрировать увиденное и, не позволяя себе отвести взгляд, внимательно рассматриваю фигуры, находящиеся в кровавом кресле.
Мне не забыть своих первых мыслей – настолько они были несвойственны для меня, повидавшей много мерзостей на своем коротком веку:
Только бы не потерять сознание!
Только бы не стошнило!
Только бы не сойти с ума!
Только бы не…
Глава вторая
Однажды во Франции
Жаргона не узнав,
Во Францию не суйся,
Не то английский нрав
Забудешь, как и я.
Томас Гуд. Французский и английский (1839)
Тайны похожи на камешки. Поднимешь такой и думаешь: «Хм, совсем не тяжелый. Зато какой интересный!»
Некоторое время ты носишь камешек с собой, и однажды тебе кажется, что он стал тяжелее. Но ведь нельзя его просто взять и выбросить, а вдруг кто-нибудь найдет? Поэтому ты продолжаешь таскать его с собой. Везде. Всегда. Потом, в какой-то момент, приходит осознание того, что ты уже не сможешь выбросить этот камень, даже если очень захочешь. И тогда наступает миг прозрения: подобранный тобой камешек, оказывается, тяжелее целого мира.
Каждый из нас носит с собой тайны, подобранные почти невольно. Почти, но не совсем невольно. Какие-то из этих тайн – простая галька. Другие – настоящие магниты.
И все они весят намного больше, чем стоят.
Недавно я поймала себя на том, что пытаюсь определить вес одного из таких камней, самого тяжелого из всех, что я ношу с собой. Я рассматривала его, взвешивала, раздумывая: а не передать ли его кому-нибудь другому? Разделенная тайна обретает крылья и становится общим секретом. Но бывает, что для иного непрошеные откровения превращаются в неподъемный груз.
Поэтому я продолжаю нести свой камень – одна.
Нет ничего милее женскому сердцу, чем тихий вечер, по собственному выбору проведенный за рукоделием.
Эта мысль пришла ко мне за вязанием симпатичного чехла для настольного колокольчика, который мы используем для вызова нашей прислуги на все руки, Софи. Зачем колокольчику вообще нужен чехол, остается для меня загадкой. Разве что для защиты от пыли. Хотя бы.
В другом конце гостиной, на кушетке, Ирен читала книгу – увы, очередной французский роман. Она была бы польщена, узнав, что выглядит не менее декадентски, чем Сара Бернар на одном из ее величественных портретов.
На жердочке у старинного рояля наш попугай Казанова попеременно грыз то свою покрытую чешуйками лапку, то уже порядком объеденную виноградину. (Затрудняюсь сказать, какое из этих занятий выглядело более отвратительно.) Время от времени птица хрипло выкрикивала какое-нибудь слово, но две дамы, погруженные в свои мирные занятия, не обращали на нее ни малейшего внимания.
Этот тихий вечер в Нёйи-сюр-Сен, уютной деревушке близ Парижа, был так не похож на вечера в бурлящем жизнью Лондоне, где мы с подругой снимали квартирку в районе Сефрен-Хилл.
С тех пор как восемь лет назад я встретила Ирен Адлер, свойственное мне душевное спокойствие не раз подвергалось серьезным испытаниям. Впрочем, было бы не совсем верно сказать, что я встретила Ирен. Скорее, это она избрала меня объектом, пригодным для спасения. Пролистывая дневники, куда я записывала все события тех лет, я легко улавливаю запашок отчаяния, исходящий от желтеющих страниц, – словно клубящиеся миазмы, непременные атрибуты запруженных лондонских улиц. В Париже куда больше свежего воздуха, но это делает его гораздо менее уютным, чем старый добрый Лондон. Именно этот том моих дневников лежал сейчас на столике около меня.
Когда опускается тьма, сквозь туман начинают мерцать горящие газовые фонари, а булыжники мостовой блестят, словно начищенные сапоги, отчего Лондон становится похож на сказочный город из «Тысячи и одной ночи». С рассветом волшебство рассеивается, и город вновь возвращается к обыденности – по улицам грохочут экипажи, а люди спешат куда-то по делам.
Однако этот обыденный, дневной Лондон мог показаться куда более страшным и пугающим, чем его ночная ипостась. По крайней мере, так представлялось мне – молодой девушке, перебравшейся сюда весной 1881 года. Я бродила по улицам среди толп незнакомых мне людей, держа в руках саквояж со своим нехитрым скарбом, и поражалась, как же меня сюда занесло. Я была одна-одинешенька, без друзей, и впервые за всю свою двадцатичетырехлетнюю жизнь голодна. Идти мне тоже было некуда[6]6
Пер. Н. Вуля.
[Закрыть].
Так все и случилось на самом деле: юная и совершенно потерянная, я бродила по улицам, таская за собой не груз тайн, а всего лишь простой саквояж, да и тот едва не был вырван из моих ослабевших пальцев уличным беспризорником. Я осталась бы ни с чем, если бы не Ирен, обрушившаяся на мальчишку, словно гневная богиня Диана-охотница, а вовсе не как богиня мира, чьим именем была названа[7]7
Имеется в виду Эйрена, богиня мирной жизни в древнегреческой мифологии.
[Закрыть]. Она прогнала чумазого воришку (правда, сначала сунув ему в ладошку монетку) и настояла на том, чтобы угостить меня чаем (который, как оказалось впоследствии, был для нее почти такой же непозволительной роскошью, как и для меня).
Почти сразу же я поняла, что Ирен Адлер была самозванкой. Впрочем, лучше выразиться помягче: она была начинающей оперной певицей, которая, приехав в Англию из Америки, перебивалась небольшими гонорарами за свои услуги детективному агентству Пинкертона, а также любыми другими средствами, которые позволял добывать ее предприимчивый ум.
К примеру, тот роскошный костюм из шелковой тафты медного цвета и шляпка к нему в тон, так поразившие меня при первой нашей с Ирен встрече, были состряпаны из обносков, купленных за бесценок на уличном рынке. Так будущая примадонна умудрилась составить разношерстный гардероб, подходящий к любой роли, которую она намеревалась играть в зависимости от того или иного случая.
Моя спасительница была не только ограничена в средствах, но также оказалась человеком-хамелеоном, не признающим никаких ограничений порядочного общества. Совсем никаких! Бывало, при необходимости она даже позволяла себе наряжаться в мужской костюм! Хотя она с презрением отвергала самый легкий путь к успеху, по которому так часто следуют начинающие актрисы, – покровительство того или иного богатого воздыхателя, готового обменивать банкноты и драгоценные безделушки на знаки женского внимания, – во всех остальных вопросах Ирен придерживалась пугающе расплывчатых нравственных принципов. Лучше всего этический кодекс моей подруги можно описать любимой детской присказкой «что найду – то мое».
Достаточно быстро мне стало ясно, что Ирен нуждается во мне как в моральном компасе. Конечно, ее расчетливость и умение выживать были полезны такой девушке, как я: воспитанной в тепличных условиях, потерявшей место гувернантки и не сумевшей выжить в жестоком мирке служащих универмага.
Мы делили квартирку в итальянском квартале Лондона, Сефрен-Хилл. В то время я ходила на курсы машинописи, где пыталась приручить механического монстра, захватывающего одну за одной все конторы Лондона. Я стала представительницей нового молодого поколения девушек-машинисток и первой женщиной в истории, принятой на работу в адвокатскую ассоциацию – благодаря Годфри Нортону, адвокату, набравшемуся смелости для введения столь революционного новшества, как пишущая машинка.
Годфри. Мое путешествие в глубины прошлого и мысль о Годфри оказались настолько приятными, что внезапное чувство вины за самодовольство заставило меня вздрогнуть, в результате чего я уколола указательный палец вязальным крючком.
– Вот безобразие!
– Что такое, Нелл? – подала голос Ирен.
Я и не подумала признаться в том, что поняла, насколько мало я скучаю по Годфри – ее мужу и своему прошлому работодателю, человеку, который стал мне почти за брата в этой юдоли слёз.
– Вязальный крючок взбунтовался и решил наказать меня за невнимательность. Ерунда. Даже крови нет.
– Будем надеяться, что ты не уснешь теперь на сто лет в ожидании Прекрасного принца.
– Никогда не могла понять, что Прекрасному принцу так понравилось в лежащей бревном Спящей красавице. – Чувствуя, что поймана на эгоизме, я поспешила покаяться: – Вообще-то я размышляла о том, как дома не хватает Годфри. (То, что лично я этой нехватки совсем не ощущала, подруге было не обязательно знать.)
Ирен вздохнула, заложила пальцем страницу, на которой остановилась, и опустила книгу на колени:
– Он уехал совсем недавно. И вернется еще не скоро.
– Как это неприятно! Ротшильды воображают, что могут выдернуть Годфри из дому без предупреждения, когда бы им ни вздумалось.
– Очень неприятно, – Ирен печально улыбнулась, – но очень прибыльно. Да и ему самому нравятся сложности заграничных заданий.
В подрагивающем сиянии лампы, выгодно освещавшем ее лицо, подруга выглядела такой же молодой, как и в день нашего знакомства восемь лет назад. Насколько годы отразились на моих чертах, я не знала. Красавицей я никогда не была, и никто не следил за изменениями в моей внешности, включая меня саму.
Но Ирен, которой недавно исполнилось тридцать, была награждена столькими дарами, что с лихвой хватило бы на нескольких женщин. Видимо, феи-крестные стаями кружили вокруг ее колыбельки, в каких бы диких землях Америки она ни раскачивалась, и щедро осыпали младенца подарками: умом, несравненным голосом, несгибаемой волей и, разумеется, красотой. К счастью, Ирен перепало и несколько недостатков, в которые я при необходимости могла ткнуть пальцем. Один из них не замедлил проявиться.
– Эта деревенская жизнь – такая скукотища, Нелл! – воскликнула примадонна, швырнув ни в чем не повинную книгу на пол. (Впрочем, я бы не назвала указанную книгу невинной, уже хотя бы потому, что написала ее эта ужасная женщина, Жорж Санд, так что, пожалуй, на полу ей было самое место.) – Я просто не знаю, чем себя занять все эти недели, пока Годфри будет в Праге.
– Не думаю, что тебе хотелось бы снова встретиться с королем Богемии.
– Годфри не одобрил бы такую встречу. Он никогда не любил приключения с той же страстью, как я.
– Именно поэтому на важные задания отправляют его, а не тебя. Я не сомневаюсь, что барон Альфонс прекрасно осведомлен о твоих богемских авантюрах.
– Авантюрах! – передразнила меня Ирен, хотя по ее тону было понятно, что слово ей нравится. – Уверена, что, кроме нас самих, никто и не помнит о наших похождениях. Я согласна с тобой, Нелл: Годфри заслуживает, чтобы Ротшильды высоко ценили его способности, ведь он намного больше, чем простой адвокат. Время от времени, знаешь ли, я не против сыграть роль простой спутницы жизни, гордящейся своим супругом.
– Вот именно – сыграть! Для тебя жизнь – не более чем череда ролей. Если тебе прискучил образ оставленной жены, советую вернуться к твоему предыдущему занятию.
– Я уже не та свободная женщина, что прежде. Приведись мне снова выступать, я не буду знать, как и представиться. Ведь Ирен Адлер умерла, по мнению некоторых газет и большей части общества. Разве можно ее воскресить?
– Почему бы не петь под именем Ирен Нортон?
– Потому что она иностранка. Без репутации. Без истории.
Я задумалась. При всей силе воли, когда речь заходила о собственных интересах, Ирен становилась такой же нерешительной, как и любой из смертных. Б́ольшая часть самоуверенности артистических натур – лишь защитная броня.
– А что насчет той дамы, скрипачки?
– Какой такой скрипачки?
– Ну, у нее еще двойная фамилия, через дефис. Первая часть – что-то феодальное, а вторая – индийское, вест-индское.
Ирен посмотрела на меня с тревогой, словно заподозрила, что я внезапно повредилась умом. Затем лицо ее прояснилось.
– Норман-Неруда[8]8
Вилма (Вильгельмина) Неруда-Норман (1839–1911) – скрипачка чешского происхождения.
[Закрыть]. Феодально-индийское… ты серьезно, Нелл? Все-таки ты британка до мозга костей! По-моему, она – урожденная Вильгельмина Неруда, вышла замуж за шведа по фамилии Норман. Если я последую ее примеру, то стану Ирен Нортон-Адлер.
Теперь нахмурилась я:
– Ты никогда не следуешь чужому примеру, Ирен. Ты станешь Ирен Адлер Нортон.
Подруга надолго замолчала, пока ее ум был занят обыгрыванием своего нового воплощения. Она никогда не могла устоять перед новой ролью. Или новым обличьем.
Я кивнула в сторону попугая:
– У нас есть пианино для твоих занятий вокалом.
– Да. – С задумчивым видом Ирен подперла лицо сжатой в кулак рукой – мальчишеская повадка, за которую я наказала бы любого из своих подопечных, хоть и не работала гувернанткой уже много лет. Стоит недолго потрудиться воспитателем, и привычка к исправлению чужих ошибок остается на всю жизнь. Однако мне удалось удержаться от замечания.
– А что толку, Нелл, как бы я себя ни назвала? – снова заговорила Ирен. – Я знаю, насколько ухудшились диапазон и тональность моего голоса. Опера не признает любителей. Чтобы оставаться профессионалом, нужно постоянно проходить прослушивания, все время выступать. Если голос не поддерживать в форме, он быстро портится.
– А по мне, твой голос хорош, как и всегда.
– Это потому, что тебе медведь на ухо наступил.
– Да он почти всем на ухо наступил! Ты слишком требовательна к себе. Почему бы не последовать совету Годфри и не попробовать себя на драматической сцене? Карьера актрисы, в отличие от карьеры оперной певицы, не требует постоянной тренировки голоса.
– Не верится, что ты предлагаешь мне заняться столь аморальным ремеслом! – поддела меня подруга.
– С годами я стала более терпимой. К тому же ты теперь замужем… мадам Адлер Нортон.
– Несмотря на твое внезапное благоволение к сцене, она слишком требовательная госпожа. А лучшей актрисой Парижа остается Сара Бернар, и, признаться, я не спешу помериться с ней силами.
– Ты ведь американка, а французы, по одной им известной причине, находят вас занятными. При этом у тебя британская актерская выучка, даже Божественная Сара[9]9
Прозвище французской актрисы Сары Бернар.
[Закрыть] не может таким похвастаться. К тому же ты куда красивее ее.
– Боже мой, Нелл, ты хвалишь мои способности, американское происхождение, внешность: столько восхищения вредно для меня.
– Не сомневаюсь, но тебя нужно как-то подбодрить. Не спорь! Почему бы тебе не почитать вслух письмо Годфри, пока я занята вязанием? Вот тебе и возможность поупражнять голос. Да и мне это очень нравится.
– Что именно: письма Годфри, или то, как я их читаю?
– И то и другое. Если какие-то отрывки будут слишком… личными, можешь их просто опустить. Я впечатлена способностями Годфри к повествованию. Для адвоката он весьма красноречив. Когда ты читаешь его письма, кажется, будто он сам находится с нами в комнате. Пожалуйста, почитай!
Ирен милостиво согласилась и взяла толстый почтовый конверт со стоящего рядом с ней столика, напрочь забыв о богопротивном романе месье/мадам Санд, который остался валяться на турецком ковре на полу, как и подобает всем произведениям такого сорта.
– Я сама только один раз прочла это письмо, – пробормотала Ирен, бросив на меня странный взгляд из-под черных как вороново крыло бровей. – Могу спотыкаться о неразборчивый почерк.
– Бедняжка Годфри! Писать в поезде – не самое легкое занятие, знаю по собственному опыту. Но он оказался прилежным – составил послание в первый же день путешествия. Оно заслуживает прочтения вслух!
Подруга загадочно улыбнулась, держа в руке письмо, как актриса обычно держит сценарий:
– Приветствие я пропущу, оно слишком цветистое для твоего вкуса.
– От Годфри? Цветистое? Ты меня заинтриговала.
Ирен расправила страницу и начала читать:
– «Моя… дорогая».
Я заметила, что ее взгляд перескочил почти на середину первой страницы, к тому времени как она произнесла «дорогая».
– Ты права, исключительно витиеватое начало для юриста, – вполголоса заметила я наполовину довязанному мной чехлу.
– Это первое его письмо ко мне после женитьбы, – тоже тихо ответила Ирен.
– Если там что-то очень личное, я не хочу слушать дальше.
– Да нет же. – Примадонна отмела мои возражения элегантным взмахом руки.
Мне показалось, в глазах ее при этом появился озорной блеск. При определенном освещении глаза Ирен становились чистого золотого цвета. Одна из крестных-фей наделила ее карие глаза таким теплым оттенком, что сам Мидас мог позавидовать им.
Ирен прочистила горло, привлекая мое внимание: она явно намеревалась превратить чтение письма в театральную декламацию.
– «Моя дорогая, – повторила она, принимаясь за дело. – Хотя я уже проделывал это путешествие раньше, во второй раз дорога кажется мне намного интереснее. Похоже, одиночество является очень наблюдательным, хотя и не слишком веселым попутчиком».
– Очень хорошо сказано, про одиночество.
Ирен подняла взгляд от письма и кивнула в знак согласия.
В течение следующих минут я была погружена в превосходное описание горной местности, лугов и коров, которые я несколько лет назад сама могла наблюдать во время путешествия в Богемию, когда в одиночку отправилась на выручку Ирен.
Повествование Годфри было таким живым и ярким, что я могла, закрыв глаза, легко представить себе описанный им пейзаж.
К сожалению, память также оживила и богемскую эскападу Ирен (о которой я предпочла бы забыть), закончившуюся до появления на сцене Годфри, но приведшую к тому, что король Вильгельм фон Ормштейн преследовал нас с подругой до самого Лондона, где нанял известного сыщика в надежде изъять у примадонны фотоснимок, запечатлевший ее вместе с будущим монархом. Снимок был сувениром, напоминающим о тех днях, когда Вилли был только кронпринцем, а Ирен – звездой оперы. Но прежде всего она была дерзкой американкой, вообразившей себе, что влюбленный правитель европейской страны, пусть даже и крохотной, осмелится жениться на талантливой, умной и энергичной красавице, несмотря на то что она без роду-племени и без гроша за душой.
В тот момент Ирен рассуждала как наивная дурочка, а я – как человек, умудренный опытом, хотя такое распределение ролей мне совсем не по душе.
Одно хорошо: эта история столкнула нас с личностью куда более значительной, чем общепризнанный красавец король: с сыщиком-консультантом Шерлоком Холмсом.
Проницательность Холмса сразу же подсказала ему, что королю Богемии не стоит доверять. Когда Вилли начал стенать, какой Ирен «была бы восхитительной королевой» и как жаль, что «она ему не ровня», Шерлок Холмс оказался достаточно мудр и хитер, чтобы ответить королю: «Из того, что я узнал об этой даме, могу заключить, что вам, ваше величество, она действительно не ровня».
Его реплика навсегда останется в моей памяти, так как я слышала ее из первых уст, когда Вилли с Холмсом пожаловали к Ирен, чтобы попытаться забрать у нее фотокарточку, но нашли дом пустым. Эти слова, хоть и произнесенные при странных обстоятельствах, все равно греют мне сердце. Сколько бы презрения я ни питала к господину, высказавшему похвалу в адрес Ирен, должна признать, что детективных способностей Холмса хватило на то, чтобы разглядеть достоинства моей подруги.
– Нелл, ты слушаешь?
Я вздрогнула, вырванная из воспоминаний окликом Ирен, которая, будучи актрисой до мозга костей, не удержалась, чтобы не проверить, какое впечатление оказывает на меня ее чтение.
– Ну конечно. Очень интересно, – пробормотала я. – Продолжай, пожалуйста.
– «Должен сказать, – вновь заговорил Годфри устами Ирен, – что, лишенный роскоши бесед с попутчиками, я поддаюсь странному очарованию окружающей меня сельской местности. Возможно, все дело в нескончаемой извилистой дороге, ведущей все выше, к ослепительным белым вершинах, чуть подкрашенным заходящим солнцем. Чувствуешь себя лилипутом, дерзнувшим взобраться на тело Гулливера, хотя мелькающие за моим окном луга, конечно же, куда плодороднее под мягкой кожей земли, чем кости и сухожилия спящего гиганта».
– Надо же, ну прямо мистер Теннисон[10]10
Альфред Теннисон (1809–1892) – английский поэт викторианской эпохи.
[Закрыть], – прокомментировала я, размеренно работая крючком.
Разве может быть что-нибудь уютнее домашних посиделок с чтением вслух в теплом свете лампы? Я вздохнула с чувством совершенного умиротворения.
– «Наш поезд, – повествовал Годфри далее, – состоит всего из одиннадцати пассажирских вагонов и паровоза темно-зеленого цвета, украшенного множеством позолоченных завитушек. Этот прилежный механизм тянет состав в гору с упорством быка, атакующего тореадора: опустив упрямую голову так низко, что рога – или, в данном случае, решетка локомотива – касаются путей; мощные легкие (сиречь топка) работают во весь размах, так что мимо окон проносятся клубы пара. Мы слышим шумное дыхание зверя (чух-чух) и не можем сдержать волнения, чувствуя, как он тянет нас все выше и выше, в Альпы. Мы чувствуем, как наши спины вдавливает в обитые плюшем спинки сидений. Мы тяжело дышим, будто двигаем паровоз собственными силами. Каждый мускул напряжен, и вместе с поездом мы поднимаемся вверх, почти вертикально, словно собираемся пронзить само небо…»
– Боже мой, – перебила я. – Я проезжала несколько крутых склонов по пути в Богемию, когда ринулась спасать тебя от вероломного короля, но не могу припомнить, чтобы они привели меня в такое напряжение, как описывает Годфри. У меня сердце колотится от его рассказа.
– Да уж, – пробормотала Ирен, не сводя глаз со страницы. – Возможно, я декламирую слишком драматично.
– Не исключено, – согласилась я, – но не останавливайся! Похоже, этот несчастный паровоз от напряжения может свалиться с горы вместе со всеми своими пассажирами.
Ирен снова начала читать:
– «И вот мы оказываемся в укутанной белой шалью гористой стране. Сверкающий снежный покров кажется мягким и прохладным, как пуховое одеяло, и манит нас скорее достичь вершины. Из окна мы видим розовые отблески заходящего светила на ослепительных вершинах.
Наш паровоз работает изо всех сил, будто стараясь опередить солнце, – стальной таран, полный решимости пробить надменную гору, розовеющую в последних лучах заката.
То ли клубы пара, то ли обычные облака, заплутавшие в горных вершинах, проносятся мимо наших окон. Все, что мы можем слышать, – это монотонный, но неудержимый перестук поршней.
И все же движение вверх замедляется, будто мы зависли над пропастью, не уверенные в том, что у нас достаточно сил, чтобы изменить баланс и перевалить на другую сторону.
А потом длинный стальной таран проходит последнее препятствие: туннель, пробитый в камне и снегах Альп. Тьма окутывает нас, в то время как свисток паровоза заходится в триумфальном кличе. С ревом мчимся мы сквозь толщу сплошного камня, выровнявшись и набирая скорость: все быстрее и быстрее, вниз.
Когда мы показываемся с другой стороны, ослепительная белизна снега и пара кажется отблеском рая, иного мира. Будто лучи закатного солнца, снисходят на пассажиров умиротворенность и спокойствие; из лесистых долин под нами поднимаются сумерки.
Напряжение осталось в прошлом, и мы позволяем себе задремать в мягких креслах, касаясь лбами холодных стекол, безучастные к великолепному пейзажу, разворачивающемуся за окнами подобно декорациям на сцене.
Мы покорили гору, мы приручили ее, и все остальное – не важно».
В тишине, наступившей за последним отрывком, я перевела дыхание и обнаружила, что, оказывается, на время забыла о вязании.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?
