Текст книги "Во тьме Эдема"

Крис Бекетт
Во тьме Эдема

© Copyright © Chris Beckett, 2012

© Ю.В. Полещук, перевод на русский язык, 2015

© ООО «Издательство АСТ», 2016

1
Джон Красносвет

Тук-тук-тук. Старый Роджер колотил палкой по бревну нашей группы, чтобы мы проснулись и вылезли из шалашей.

– Вставайте, новошерстки ленивые! Пошевеливайтесь, или бездну затянет раньше, чем мы успеем добраться до места, и вся дичь уйдет обратно во Мрак!

«Пф-ф-ф, пф-ф-ф, пф-ф-ф», – пыхтели деревья вокруг, без остановки качая из-под земли горячую смолу. «Хм-м-м-м», – гудел лес. Со стороны Пекэмвей доносился стук топоров: Мышекрылы проснулись часа на два раньше нас и уже вовсю рубили дерево.

– Ну вот, – пробормотал мой двоюродный брат Джерри, деливший со мной шалаш. – Я только заснул!

Его младший брат Джефф приподнялся на локте. Он ничего не сказал, но с интересом следил большими глазами, как мы с Джерри откинули спальные шкуры, повязали пояса, взяли накидки и копья.

– Вылезайте, лентяи! – Дэвид задыхался от раздражения. – Вылезайте быстро-пребыстро, пока я вас за шкирку не вытащил!

Мы с Джерри выползли из шалаша. Небо было как черное стекло. Прямо над нами маячил Звездоворот, яркий, точно белый огонек перед глазами, а воздух был прохладным-прохладным, как всегда в безоблачную погоду, когда видны звезды. Большинство взрослых из охотничьего отряда уже собрались, вооруженные копьями, луками и стрелами: Дэвид, Мет, Старый Роджер, Люси Лу… На поляне горько пахло гарью; в свете костров и деревьев клубился дым. Вожак нашей группы, Белла, вместе с мамой Джерри, моей доброй уродливой тетушкой Сью, жарили на завтрак летучих мышей. Тетя и Белла на охоту не шли, но встали пораньше, чтобы собрать нас в дорогу.

– Ешьте, дети, – проговорила Сью, протягивая нам с Джерри по половинке летучей мыши: одно крыло, одна нога, одна крошечная сморщенная ручка.

Фу! Мышь! Мы с Джерри, кривясь, жевали жесткое мясо. Оно было горьким-прегорьким, несмотря на то что Сью подсластила его обжаренной пеньковицей. Но оттого-то и собрался охотничий отряд. Мы получили на завтрак летучую мышь, потому что в лесу вокруг обиталища Семьи нашей группе не удалось поймать дичи получше, и теперь мы попытаем счастья в другом месте, далеко отсюда, в отрогах Пекэм-хиллс, куда время от времени спускаются шерстяки из Снежного Мрака.

– Мы не станем их караулить на Холодной тропе, – заявил Роджер. – Мы обогнем гору по Обезьяньей тропе и выйдем на Холодную у верхней границы леса.

Хлоп! Дэвид огрел меня по заднице концом своего длинного тяжелого копья и захохотал.

– Подъем, малыш Джонни!

Я взглянул в его лицо, похожее на морду летучей мыши, – одно из самых уродливых в Семье (на месте носа у Дэвида тянулась огромная рваная дыра, точно второй рот), – но не нашел, что ответить. Шутки у Дэвида были дурацкие: ударить ни с того ни с сего и рассмеяться, как будто это всего лишь игра. Но тут на нашу поляну по утоптанной тропинке, которая вела к Большому озеру и связывала две наши группы, вышли новошерстки Иглодревов с копьями и луками.

– Привет, Красные Огни! – закричали они. – Вы что, еще не готовы?

Белла договорилась с их вожаком Лиз, что кто-то из их новошерстков отправится с нами и получит долю добычи. Группа Иглодревов в Семье была ближе всех к нам, Красным Огням, мы ложились спать и вставали в одно и то же время, а значит, нам было проще что-то делать вместе с ними, чем, скажем, с Лондонцами, которые ужинали ровно тогда, когда мы просыпались.

Я заметил среди пришедших Тину: Тина Иглодрев, обрезавшая волосы устричной раковиной, чтобы они торчали, как иголочки.

– Ну что, все готовы? – крикнула Белла. – Все взяли копья? У всех есть теплые накидки? Вот и хорошо. Тогда в путь. Принесите нам мяса, а мы уж тут пока сами обо всем позаботимся.

* * *

Мы шагали по тропинке, которая вела через рощу мерцающих звездоцветов к Мышекрылам. На полянке целая орава Мышекрылов – и взрослые, и новошерстки – топорами из черного стекла рубили огромный древосвет в красном отсвете его цветов. Мы прошли краем их поляны к Семейной Изгороди, растащили ветви у калитки и вышли в редколесье. Теперь уж нам не попадутся навстречу ни шалаши, ни лагерные костры: ничего, кроме светящихся деревьев.

«Пф-ф-ф, пф-ф-ф, пф-ф-ф», – пыхтели деревья. «Хм-м-м-м», – гудел лес.

Чтобы окончательно проснуться, мы старались держаться в свете древесных огней, а заодно сбивали птиц, летучих мышей и фрукты, которые попадались нам по пути. Наконец мы сделали привал у огромного валуна под названием Ком Лавы. Старый Роджер раздал каждому из нас по печенью из молотых зерен звездоцветов, чтобы мы хоть немного заморили червячка. Поев, мы уселись, привалившись спиной к валуну, чтобы не бояться, что сзади к нам могут неожиданно подкрасться леопарды. Вокруг росло множество желтых деревосветов (там, где обитает Семья, таких почти нет) и сновали желтые звери под названием «прыгуны»: они появлялись из леса, прыгая на задних ногах, замирали на месте, сцепив все четыре передние лапы и глядели на нас огромными глазами-блюдцами, издавая свое вечное «пип-пип-пип». Но в пищу эти звери не годились, да и шкуры у них были дрянные, поэтому мы швыряли в прыгунов камнями, чтобы те убрались прочь и дали нам спокойно поспать.

Когда мы проснулись, было по-прежнему ясно, а в небе все так же ярко-преярко сиял Звездоворот. Мы снова тронулись в путь. Мы шагали под красными и белыми древосветами (обычно их называют просто – красносвет, белосвет, желтосвет и так далее) и иглодревами; вокруг порхали сверкающие махавоны, на которых охотились летучие мыши; деревья, как обычно, пыхтели – «пф-ф-ф, пф-ф-ф», – и все звуки сливались в мерный гул – «хммммммммммммммммм», – не смолкавший в ушах ни на минуту.

Спустя несколько миль мы подошли к прудику, полному светящихся волнистых водорослей. Новошерстки дружно скинули накидки и нырнули в теплую воду за краборыбами и устрицами. Все парни глазели на Тину Иглодрев и думали о том, до чего же она хороша: гладкая кожа, длинные ноги – так и хочется с нею переспать. Но Тина, вынырнув, подплыла прямо ко мне и протянула умирающую устрицу, которая все еще испускала яркий розовый свет.

– Знаешь, что говорят об устрицах? – спросила Тина.

Клянусь шеей Тома, она была хорошенькая-прехорошенькая, самая красивая из всей Семьи. И ей это было отлично-преотлично известно.

Еще через пару часов мы дошли до того места, где над лесом Долины Круга возвышаются горы Пекэм-хиллс, и стали карабкаться по Обезьяньей тропе, которая на самом деле никакая не тропа, а просто известный нам проход среди деревьев, покрывавших склоны гор. Здесь росли красносветы и белосветы, обжигающе-горячие иглодревы, под которыми мерцали звездоцветы, как и повсюду в лесу. Между деревьями вились ручьи, текущие из мрака и льдов наверху к Большому озеру, – холодные-прехолодные, но уже яркие, светящиеся и живые. С дерева на дерево перепрыгивали зверьки под названием «обезьяны» – мелкие, тощие, с шестью длинными руками, каждая из которых оканчивалась ладонью. Красавчик Лис сбил одну из них стрелой и был рад-радехонек, хотя там и есть-то нечего – жилы да кости, а мяса на один укус: обезьяны шустрые и в них трудно попасть из-за больших пятен на шкуре, которые то загораются, то гаснут, когда эти твари качаются на ветках древосветов.

Чем выше мы забирались, тем больше холодало. Звездоцветы пропали, деревья стали меньше, уже не видно было обезьян; только шерстяки мелькали там и сям среди стволов. Наконец деревья закончились; мы пересекли верхнюю границу леса и очутились на голой земле. Еще через некоторое время, когда позади остались даже кустарники, нашему глазу открылась вся растянувшаяся внизу Долина Круга, весь Эдем, который мы знали, залитый светом тысячи тысяч огней – от Пекэм-хиллс до Темной тени далеких Синих гор, от Скалистых гор, протянувшихся по левую руку от нас, с тлеющим вулканом Маунт-Снеллинс посредине, до густой черноты справа, где спрятались Альпы. И надо всем этим по-прежнему сияла огромная воронка Звездоворота.

Разумеется, наверху не росло деревьев, чьи светоцветы освещали бы нам путь, а стволы прогревали воздух, так что тут было темным-темно: трудно было хоть что-то разглядеть в мерцании звезд и далеком отблеске леса. А еще здесь было холодно-прехолодно. Особенно мерзли ноги. Но мы, новошерстки, подначивали друг друга добежать до самого снега. Лед обжигал, до того он был холодный, и большинство ребят, пройдя десять-двадцать шагов, с воплями неслись вниз. Но я заставил Джерри дойти со мной до гребня холма, а потом, не обращая внимания на крики Старого Роджера, который звал нас обратно, спуститься с другой стороны, так чтобы остальные нас не видели.

– Мы всем доказали, какие мы крутые, – дрожа, проговорил Джерри. На нас были только набедренные повязки да накидки из шкур, а ноги горели так, словно с них содрали кожу. – Может, хватит уже, а, Джон? Вернемся?

Мой двоюродный брат Джерри был на беремя моложе меня, – это значит, его папаша переспал с его мамашей примерно тогда, когда я появился на свет, – и очень меня любил, восхищался мной и выполнял все мои просьбы.

– Постой. Подожди минутку. Молчи и слушай.

– Что слушать?

– Тишину, идиот.

Не было слышно ни гудения леса, ни пыхтения деревьев, качающих смолу, ни уханья звездных птиц вдалеке, ни хлопанья крыльев и стрекота махавонов, ни летучих мышей, со свистом рассекающих воздух. Вообще ни звука, кроме тихого журчания воды, пробивавшейся из-под снега сотнями маленьких ручейков. Вокруг было черным-черно. Никакого света деревьев. Только Звездоворот сиял над головой.

Мы с трудом могли разглядеть лица друг друга. И я задумался о планете под названием «Земля», откуда давным-давно, в самом начале, прилетели Томми и Анджела с Тремя Спутниками и куда в один прекрасный день мы все вернемся, если, конечно, будем ждать в правильном месте и вести себя хорошо-хорошо-хорошо. На Земле не найти ни древосветов, ни блестящих махавонов, ни сияющих цветов, но зато там есть большой-пребольшой источник света, которого у нас нет. Это гигантская звезда. Она такая яркая, что если на нее смотреть, она выжжет тебе глаза.

– Когда рассказывают о Земле, – сказал я Джерри, – постоянно вспоминают про ту огромную яркую звезду и чудесный свет, который она испускает. Но ведь Земля постоянно крутится, разве не так? А значит, половину времени она повернута к той звезде обратной стороной и погружена во мрак. А ведь там же нет древосветов и всякого такого – только свет, который сделали сами люди.

– Ты о чем? – процедил Джерри, стуча зубами от холода. – И почему бы нам не вернуться, раз тебе так хочется поговорить?

– Я думаю про ту темноту. Ее называют «ночь», помнишь? Мне кажется, ночь – это так, как сейчас. Как у нас здесь, в Снежном Мраке: земляне бы сказали, что сейчас ночь.

– Э-ге-гей, Джон! – окликнул нас Старый Роджер с другой стороны холма. – Джерри! Э-ге-гей!

Он боялся, что с нами что-нибудь случится – замерзнем насмерть или потеряемся.

– Лучше давай вернемся, – предложил Джерри.

– Ничего, пусть немного понервничает.

– Но я очень-очень замерз.

– Ну подожди минутку.

– Ладно, минутку подожду, – согласился Джерри, – но не больше.

И мой брат в самом деле принялся отсчитывать минуту у себя на пульсе, дурачок. Досчитав до шестидесяти, вскочил, и мы стали карабкаться обратно по гребню горы. Джерри сломя голову помчался к остальным, я же задержался на секунду, – отчасти для того, чтобы показать, что я сам себе хозяин и не побегу бегом ни к Роджеру, ни к кому бы то ни было, а отчасти для того, чтобы еще раз окинуть взглядом окрестности: сияющий лес, окруженный мраком, а над ним – яркие-преяркие звезды. «Там, внизу, наш дом, – размышлял я, – весь наш мир». Так странно было наблюдать его извне. Простиравшийся внизу лес казался большим-пребольшим и в то же время маленьким-премаленьким: светящееся пространство, над которым мерцали звезды, а на горах, окружавших со всех сторон чащу, лежал мрак.

Джерри между тем в красках расписывал остальным, как сильно у него замерзли ступни, просил, чтобы их потрогали, растерли, а его посадили к себе на закорки и несли, пока он не согреется, – словом, прыгал и скакал вокруг нас, как идиот. В этом весь Джерри. «Я всего лишь дурачок, я никому не причиню вреда», – как бы говорил он людям. Но я не таков. «Я отнюдь не дурак, – демонстрировал я всем своим видом, – и не поручусь, что не причиню вам вреда». Я притворился, будто совершенно не чувствую холода, и вскоре мои ноги так онемели, что я и правда уже ничего не ощущал. Я заметил, что Тина с улыбкой смотрит на меня, и улыбнулся в ответ.

Мы стали спускаться – прочь от снегов, к верхней границе леса, куда пробивался свет от деревьев. Старый Роджер охал и причитал, что новошерстки нынче совсем распустились, никого не уважают, не то что в его время.

– Старый дурак боялся, что ему придется вернуться к Семье и признаться вашим мамам, что он вас потерял, – пояснила Тина. – Испугался, что ему тогда не поздоровится. И больше не с кем будет переспать.

– Можно подумать, с ним до этого хоть кто-то ложился, – усмехнулся темноглазый Лис. Мама как-то призналась, пожав плечами, что, возможно, Лис – мой отец. (Правда, потом она заявила, что с тем же успехом это мог быть Старый Роджер – видимо, раньше он не был таким уродом, – или красавчик-новошерсток из Лондонцев, с которым мама тоже как-то переспала. Мне, конечно, хотелось бы знать наверняка, но у нас многие не знают своих отцов.)

Мы подошли к Холодной тропе, сбегавшей вниз возле ручья, который нес талые воды из большой снежной глыбы. Эту тропу протоптали шерстяки, и мы выбрались на нее в надежде их встретить. Но шерстяков не было видно, зато мы нашли множество свежих следов, спускавшихся по снегу и грязи у ручья в лес. Шерстяки уже прошли. Бездна выманила их из мест обитания, отвлекла от привычных занятий.

– Я как-то видел на этом самом месте большущее-пребольшущее стадо шерстяков, – вспомнил Роджер. – Они спускались по тропе от снежной глыбы. Бремен десять-пятнадцать тому назад. Голов десять-двенадцать плелись друг за другом из Снежного Мрака, и…

Я уже не слушал. Роджер рассказывал, а я вглядывался в темноту и думал о том, что никто ничего не знает о Снежном Мраке. Только то, что он расположен высоко-превысоко, там черным-черно и холодно-холодно-прехолодно, и что там образуются все ручьи и огромные снежные глыбы (Старейшины называют их «глей-черы»), и что он окружает весь наш мир.

Но тут я заметил огонек в небе: тусклое белое пятнышко, маячившее высоко во мраке.

– Смотрите! Вон там, наверху!

Обычно, когда видишь что-то странное, хватает секунды-другой, чтобы понять или хотя бы предположить, что же перед тобой. Но сейчас я никак не мог отгадать. Я представления не имел, что же это может быть. В небе ведь всего один источник света: Звездоворот. А на земле – другой: свет живых существ, деревьев, растений, животных да костров, которые мы сами разводим. Единственный свет, который я видел кроме этих двух, – огонь вулканов вроде Маунт-Снеллинса, но он красный-красный, а вовсе не такой тускло-белый.

Глупость, конечно, но на мгновение я решил, что это Посадочный Апарат, одна из тех небесных лодок со светильниками, на котором Томми, Анджела и Три Спутника спустились в Эдем с космического корабля «Непокорный».

Нам же все время твердят, что когда-нибудь это случится. Три Спутника отправились обратно на Землю за подмогой. Мы, конечно, догадывались, что им что-то помешало, иначе земляне давно прилетели бы, но ведь у них была штуковина под названием Ради-Бо, которая передает крик по воздуху, и еще одна, которая называлась Компьютер: этот все запоминал. И в один прекрасный день земляне найдут «Непокорного» или услышат это Ради-Бо, построят новый звездолет и прилетят за нами, – мимо Звездоворота, юркнут в Небесную Дыру и заберут нас обратно, к яркому свету огромной-преогромной звезды.

И на одно пугающе-блаженное мгновение я решил, что это наконец случилось.

Но тут раздался голос Роджера.

– Ага, – проговорил он. – Это они. Шерстяки, точно.

Шерстяки?

Ну разумеется! Кто же еще! Теперь-то все разъяснилось. Тот блеклый огонек светился вовсе не в небе, а высоко в горах, в Снежном Мраке, и это были всего-навсего шерстяки. Клянусь именами Майкла, я радовался, что не высказал своей догадки вслух. Мы же должны были высматривать шерстяков, а я принял их за пришельцев с проклятой Земли!

Я чувствовал себя полным идиотом, но в глубине души мне было грустно-прегрустно, потому что на несколько секунд я действительно поверил, что мы наконец-то вернемся на эту планету, полную света и людей; они знают ответы на все трудные-претрудные вопросы, которые даже не догадываемся, как решить, и видят то, что от нас скрыто, как от слепых…

Нет, конечно же, нет. Ничего не изменилось. Все, что у нас есть, – только Эдем и мы сами, пять сотен человек в целом свете, с копьями из черного стекла, лодками из бревен и шалашами из коры.

Досадно. Грустно-прегрустно. Но все равно дух захватывает при мысли о том, до чего же огромны горы. Оттуда, где обитает Семья, можно разглядеть их тень в свете звезд и понять, что они высокие-превысокие, хотя самих гор не видно – только нижние склоны, где еще растут деревья и светятся огоньки, – и непонятно, где кончаются горы и начинаются облака. Мне доводилось бывать лишь на нижних холмах, и я представлял себе, что Снежный Мрак за ними, наверно, раза в два-три выше той вершины, до которой добежали мы с Джерри. Теперь же я понял, что он выше раз в десять-двенадцать.

И там, наверху, – так высоко, так далеко, в месте, таком непохожем на то, где мы были сейчас, что оно скорее напоминало сон, чем пространство из реального мира, – гуськом по склону тянулись шерстяки, и мягкие белые огоньки у них на лбу освещали снега, лежавшие вокруг. На мгновение снег вспыхивал белым, потом серел, а за спинами шерстяков снова погружался в черноту. И хотя шерстяки довольно крупные, раза в два-три больше человека, отсюда они казались крохотными, как муравьишки, и одинокими – затерянными там, наверху, в лужице света. Они скорее походили на мошек, которые живут у летучих мышей за ушами.

И в голове моей мелькнула мысль, что существуют другие миры, куда мы можем попасть. Они не прячутся в Звездовороте, за ними не надо лететь сквозь Небесную Дыру: они здесь, в Эдеме. Это места, где обитают и откуда приходят шерстяки.

– Так вот, в тот раз, о котором я вам рассказываю, их было голов двенадцать-тринадцать, – зудел Старый Роджер. – Спустились сюда, и мы успели прикончить четверых или пятерых, пока остальные не убежали обратно в горы, где мы уже не могли их поймать. Знаете старого Джеффо Лондона, бедолагу с одной ногой, который делает лодки? Так вот тогда у него еще было две ноги. Он вошел в раж, погнался за шерстяками и заблудился во Мраке. Мы его ждали, сколько могли, но скоро сами замерзли и чуть-чуть спустились, чтобы подождать его там. Никто уже не чаял, что он вернется. Мы были готовы двинуть с добычей в обратный путь, как вдруг явился Джеффо! Пришел, ковыляя, с этими белыми ожогами на ступнях и ногах. Потом они почернели – черный ожог, который почему-то называют тропической гангреной (хотя при чем тут тропики, если человек ногу отморозил?), – вот потому-то у Джеффо всего одна нога. Другую пришлось отрезать, отпилить стеклянным ножом. Клянусь членом Гарри! Слышали бы вы, как он орал. Мы же, признаться, были рады, что возвращаемся с добычей. И когда мы вернулись, в Семье только о нас и говорили. Мы были счастливы. Каждая мечтала с нами переспать. Помню, я…

– Точно, Роджер, – перебил Дэвид. Он не любил, когда шутили на эту тему. – Все это, конечно, очень интересно, но та стая не спускается, разве не так?

Старый Роджер вперился в Снежный Мрак и притворился, будто что-то разглядывает. В его возрасте люди начинают слепнуть: ему было около восьмидесяти бремен. Он не хотел, чтобы мы догадались, что на самом деле он ничего не видит, – а то вдруг еще решим, что он больше не может быть главным охотником нашей группы (хотя, если честно, он и так уже не мог им быть). Так что Роджер в жизни бы не признался, что у него перед глазами все плывет.

– Кажется, нет, – пробормотал он, – хотя… кто их знает, этих шерстяков.

Что за бред, подумал я. Как можно было допустить, чтобы отряд возглавил этот старикан? С пищей в нашей группе, да и во всей Семье становится все хуже. Не совсем плохо, но иногда мы все же голодаем. И кого же отправили с нами за шерстяками? Этого старого слепого дурака!

– Они уходят, – отрезал Дэвид. – Так что лучше давайте спустимся и попытаемся поймать тех, которые спустились раньше.

– А с чего ты взял, что те внизу и эти наверху – не одна и та же стая? – спросил Мет. Крупный, высокий парень, он не блистал умом и рот открывал нечасто. – Может, они были внизу, а теперь возвращаются в горы?

– Посмотри на следы, – ответил Дэвид и сильно ткнул Мета кулаком в плечо. – Разуй глаза. Ты что, не видишь, что следы ведут вниз, а не вверх? Глянь, куда смотрят отпечатки когтей, Эйнштейн. А это значит, что шерстяки еще внизу, правильно? И наверняка проторчат там до тех пор, пока Звездоворот не скроется из виду.

– Так, может, подождем здесь, пока они не поднимутся? – предложил Мет.

Дурацкое предложение. На нас были только повязки да накидки; босые ноги мерзли.

– Прекрасно, – бросил Дэвид и взглянул на Мета с этой своей ухмылочкой, которая и улыбкой-то не была. В уродливой дыре на его лице свистел ветер, а настоящий рот тянулся до того места, где у нормальных людей нос, а у Дэвида вместо этого зияла какая-то красная язва. – Оставайся наверху, если тебе угодно, а мне что-то не хочется заработать тропическую гангрену.

Слова Дэвида так и сочились сарказмом. Но иначе, как насмешками и тумаками, проявлять дружелюбие он не умел.

– Все, кто хочет замерзнуть наверху вместе с Метом, оставайтесь тут, – продолжал Дэвид. – А мы уйдем из этой холодрыги к шерстякам.

Было холодно-прехолодно. Даже если прислониться спиной к стволу дерева, оно не согрело бы, потому что здесь, наверху, деревья были низкие и не давали тепла, как большие красные и белые древосветы внизу, в долине. Но мне все же казалось, что идея Мета не так уж и глупа. Найди мы способ остаться здесь подольше, поймали бы куда больше шерстяков, потому что между безднами они всегда спускаются из Мрака и бродят вверх-вниз по этим тропам. Так почему бы не придумать, как нам согреться тут, наверху? Почему бы не захватить с собой побольше накидок или не сшить такие накидки, чтобы в них можно было завернуться целиком? Почему бы не сделать обмотки для ног? С чего мы вообще решили, что во Мраке такой лютый мороз, что нечего и пытаться найти дорогу?

Но пока что дело обстояло так. Мы спустились по тропинке вдоль ручья, и вскоре нас опять окружили высокие деревья. Куда ни глянь, повсюду светили огни – красные, белые, голубые, – а щель между холмами разрослась в Долину Холодной тропы. Она была невелика: ее можно было пересечь за час и дойти до узкого прохода, который вел в Долину Круга, где мы и жили.

– Интересно, куда уходят шерстяки, – проговорил я. – Вдруг за холмами есть другой лес?

– Другой лес? – фыркнул Лис. – Не болтай ерунды. Второго такого места, как Долина Круга, нет и быть не может.

– Неправда! Когда Томми, Анджела и Три Спутника впервые увидели Эдем, он был весь в огнях…

– За холмами живут Обитатели Сумрака, – перебила меня Люси Лу. Говорила она громко, медленно и печально.

Круглолицая, бледная, с вечно слезящимися глазами, Люси Лу обычно бродила в Семье от группы к группе и предлагала людям пообщаться с тенями их предков в обмен на куски черного стекла, старые шкуры и какую-нибудь еду.

– Полная фигня, – отрезала Тина. – Никаких Обитателей Сумрака не существует.

Я был с ней согласен. Мне жаль было тратить время на россказни о том, что кто-то видел краем глаза или во сне. Клянусь членом Гарри, мне и так есть чем заняться! Полным-полно насущных забот, которые требуют внимания.

– Если бы вы могли их видеть, как вижу их я, вы бы так не говорили, – мечтательно проговорила Люси Лу, словно она только наполовину была в нашем мире, а наполовину – в мире теней, доступном лишь ей одной.

– Некоторые говорят, будто небо – огромный плоский камень, – перебил Джерри. – А Звездоворот растет под ним, как камнецветы в пещерах. Края этого камня опираются на Снежный Мрак, который держит всю эту тяжесть.

– Это же полная чушь, – рассмеялась своим гортанным смехом Тина. – Полнейшая, паренек. Да никто так не говорит, кроме тебя. Ты все это сам только что выдумал. Чтобы выпендриться, как твой кумир Джон.

– А вот и нет! Неправда! – рассмеялся Джерри.

Он был рад, что ему удалось переменить тему и прекратить наш спор с Люси Лу и Лисом.

– Выдумал, еще как выдумал, – не унималась Тина. – В жизни не слышала ничего глупее!

– Да уж. Смотри не ляпни такого при Старейшинах, – поддакнул Старый Роджер. – Им это не понравится. Как бы Томми, Анджела и Три Спутника пролетели сквозь Звездоворот, если бы он был вроде камнецветов в скалах?

– Значит, Джерри нельзя иметь свое мнение? – поинтересовался я. – А Старейшинам можно сочинять все, что вздумается, да еще и убеждать нас, будто это правда?

– Прикуси язык! – рявкнул Дэвид. – Думай, что говоришь.

– Ох уж эти новошерстки! – пожаловался Старый Роджер. – Вот когда я был молодой, мы относились к Старейшинам с уважением. Мы бы никогда не сказали, что Истинная история – выдумка.

Я и не сомневался в ее достоверности. Я был уверен, что Томми, Анджела и Три Спутника действительно спустились с небес. В конце концов, у нас были Памятки, Модели Земли, старые документы и рисунки, нацарапанные на деревьях. У нас были все причины верить в их подлинность. Я просто не люблю, когда кто-то присваивает историю и перекраивает на свой лад.

* * *

Вскоре Старый Роджер поделил нас на пары и велел разойтись по Долине Холодной тропы в поисках шерстяков. Я оказался в паре с Джерри. Нас послали к узкому проходу под названием «Горловина», который, собственно, и вел в Долину Круга.

– Запомните, до Горловины, но не дальше, – напутствовал нас Старый Роджер. – Если шерстяки попытаются от нас убежать, вы их заметите и сможете перехватить.

Мы вышли к Горловине, присели на корточки, держа копья наизготовку, и стали ждать шерстяков. Над нами на вершине холма, по правую руку от Горловины, если смотреть в сторону Семьи, было местечко, куда я однажды забрался. Я указал на него Джерри.

– Вон там есть пять-шесть хороших сухих пещер, – сообщил я, – а перед ними – небольшая полянка, на которой можно сидеть и смотреть на лес. А чуть ниже – пруд, футов десять-двенадцать в длину, теплый-претеплый от корней иглодревов.

Джерри посмотрел, куда я указывал, и пожал плечами.

– Прекрасное место для Семьи, – продолжал я. – Куда лучше того, где мы живем сейчас. Там есть все, что нужно: пруд, пещеры. Рядом бродят шерстяки. Да и черное стекло, если поискать, найдется.

Джерри рассмеялся.

– Иногда ты говоришь странные-престранные вещи, Джон. Что еще за «прекрасное место для Семьи»? Семья – сама по себе место!

– Не только место, а еще и группа людей, – не сдавался я. – А люди могут переходить с места на место, разве не так? Ну, или, по крайней мере, некоторые из них. Люди и место – не одно и то же. Семья может переехать, и это место как раз очень хорошо подошло бы.

– Но мы должны оставаться возле Круга! – возразил Джерри. – Иначе Земля не найдет нас, когда прилетит за нами! Знаешь что, Джон, ты…

Тут Джерри осекся и рассмеялся, как будто догадавшись, что я шучу и на минуту мне удалось его одурачить.

А я и сам не знал, шучу или нет.

– Пошли в лес, – предложил я.

Джерри пожал плечами. Он был готов выполнить любое мое желание. Таким, как он, вечно нужен кто-то, кто говорил бы ему, что делать и кем быть.

– Но нам же было велено оставаться в Долине Холодной тропы, – напомнил он.

– Ну да, но мы всего лишь зайдем чуть дальше.

* * *

Не успели мы пробраться сквозь Горловину в лес Долины Круга, как наткнулись на леопарда.

Мы очутились на поляне, которые частенько попадаются в рощах белосветов, там, где старые деревья умерли и раскрошились, а новые еще не вышли из Подземного мира. Повсюду вокруг нас высились белосветы и иглодревы, сияли их белые и голубые цветы, на которых кормились махавоны, а под деревьями мигали звездоцветы. Но на самой поляне, на открытом пространстве, росла лишь горстка крошечных звездоцветов. Над нами виднелся Звездоворот: ни ветки, ни огни не скрывали его.

Я встал на колени, чтобы напиться из ручья, как вдруг увидел леопарда.

– Джерри, смотри! – прошептал я и вскочил на ноги.

– Куда?

Пучок звездоцветов под деревом на мгновение вспыхнул и потух. Потом то же самое повторилось под другим деревом, слева от первого: цветы загорелись и погасли. И снова, чуть подальше.

– Сиськи Джелы! – воскликнул Джерри. – Скорее на дерево!

Я не сдвинулся с места. Еще один пучок цветов вспыхнул и погас. А Звездоворот меж тем светил с небес, вокруг порхали мерцающие махавоны, деревья пыхтели – «пф-ф-ф, пф-ф-ф, пф-ф-ф» – и, как обычно, гудел лес.

Загорелись и погасли цветы, и на этот раз мы увидели черную тень самого леопарда, почти неразличимого за яркими мигающими звездоцветами: когда леопард двигался, огоньки у него на шкуре скользили от головы к хвосту и казалось, будто они стоят на месте. Зверь кружил вокруг нас, как все леопарды, снова и снова обходил нас кругами: воплощение мрака и безмолвия, он плыл среди цветов, переливавшихся рябью на его шкуре.

– Мы успеем добежать до того белосвета, – прошептал Джерри. – Он нас не догонит.

Мы оба следили за черной тенью, скользившей меж деревьями, и медленно поворачивались, чтобы оставаться лицом к леопарду. (Странно, должно быть, мы выглядели, стоя вот так бок о бок и дружно поворачиваясь.) Я украдкой взглянул на дерево, о котором говорил Джерри, и понял, что он прав. Мы без труда можем туда добежать, если, конечно, по пути не споткнемся обо что-нибудь. Разумеется, как только леопард заметит, что мы кинулись бежать, он тут же перестанет ходить кругами и бросится на нас, но если правильно выбрать момент, мы добежим до дерева, залезем наверх и укроемся в ветвях, прежде чем нас настигнет эта тварь. А потом остается только звать на помощь и ждать, когда прибегут Старый Роджер, Дэвид, Лис и остальные с копьями, луками и стрелами, и леопард скроется в лесу. Взрослые отчитают нас за то, что мы ушли из Долины Холодной тропы, но нам будет что рассказать в свое оправдание, так что они не очень рассердятся, в особенности если мы чуть приукрасим: как мы подтянулись на ветке и в эту секунду леопард щелкнул зубами у самых наших пяток, как он вперил в нас холодный взгляд… в общем, станем нести чепуху, которую обычно сочиняют для красного словца.