Текст книги "Провинциальная «контрреволюция». Белое движение и гражданская война на русском Севере"

Другой отличительной чертой северного земельного законодательства было стремление закрепить участки за отдельными домохозяйствами, выведя их из круга земельных переделов. Правительство хотело, чтобы крестьяне не боялись вкладывать в землю дополнительный труд, повышая тем самым общую производительность сельского хозяйства. Так, хозяева расчисток и арендованных земель сохраняли за собой участки в пределах максимальной нормы, даже если они превышали размеры соседних хозяйств. Также у прежних владельцев было преимущественное право на аренду своих земель после окончания установленного срока их использования. Такое ограничение не должно было ущемлять интересы малоземельных крестьян, которые могли получать дополнительные участки из фонда бывших церковных и казенных земель[638]638
  Собрание узаконений и распоряжений ВПСО. 1919. № 6, 9, 12. Ст. 279, 361, 398.


[Закрыть].

Наконец, хотя Северное правительство не делало никаких заявлений о будущей форме землевладения, его постановления фактически ограничивали частную собственность на землю. Об этом свидетельствовало не только радикальное решение лишить церковь ее земельных владений, но и фактический запрет на куплю-продажу сельскохозяйственных земель, введенный в Северной области. Крестьяне получали земельные участки исключительно в бесплатное пользование или в аренду. Схожее ограничение распространялось даже на городскую земельную собственность. Так, городским думам было запрещено выставлять на продажу участки земли под частную застройку, вместо чего предлагалась аренда[639]639
  Об аренде городских участков см. материалы и постановления ВПСО: ГАРФ. Ф. 16. Оп. 1. Д. 16. Л. 122–122 об.; Д. 9. Л. 42; Собрание узаконений и распоряжений ВПСО. 1919. № 12. Ст. 407.


[Закрыть]. Таким образом, хотя северные руководители подчеркивали гибкость земельных законов, которые могли быть приспособлены к любому решению Учредительного собрания, будь то укрепление собственности или социализация земли, эти законы были близки к эсеровской земельной программе. Последняя запрещала частный оборот земель и превращала землю в общенародную собственность, находившуюся в распоряжении органов самоуправления[640]640
  Игнатьев В.И. Некоторые факты и итоги четырех лет гражданской войны. С. 41–42; Добровольский С. Борьба за возрождение России в Северной области. С. 93. Об аграрной программе эсеров см.: Партия социалистов-революционеров. Т. 3. Ч. 2. Док. 29; Radkey O. The Agrarian Foes of Bolshevism. Р. 25–32.


[Закрыть].

Таким образом, северное аграрное законодательство, выработанное под влиянием народного социалиста Чайковского, а также при участии земских служащих и агрономов, многие из которых разделяли социалистические взгляды, оказалось самым радикальным из всех земельных законов белых правительств. Однако, наметив пути разрешения земельного вопроса, оно не смогло принести немедленного успокоения в архангельскую деревню. Так, до конца существования Северной области продолжались споры между соседними волостями, между бывшими арендаторами церковных и казенных земель и крестьянами, захватившими их в 1917–1918 гг., и между прежними и новыми пользователями расчисток[641]641
  См.: ГААО. Ф. 1865. Оп. 1. Д. 633. Л. 213–216, 218–221 об. (протокол Архангельского уездного земского собрания, 16 и 17 марта 1919 г.); Добровольский С. Борьба за возрождение России в Северной области. С. 92; Саблин А.В. Аграрная революция на Европейском Севере России. С. 130–131.


[Закрыть]. Постановления медленно проводились в жизнь из-за отсутствия подробных инструкций[642]642
  Инструкция о церковных землях была принята только 11 июля 1919 г. (см.: ГАРФ. Ф. 16. Оп. 1. Д. 37. Л. 107–108). Инструкция о расчистках из-за разногласий между правительством и губернским земством так и не была принята до конца существования Северной области. См.: Добровольский С. Борьба за возрождение России в Северной области. С. 93; ГАРФ. Ф. 16. Оп. 1. Д. 101. Л. 2 об. – 3 (протокол губернского земского совещания, февраль 1920 г.).


[Закрыть]. Кроме того, местные чиновники нередко произвольно трактовали принятые законы. Так, начальник Холмогорского уезда своим циркуляром оставил все расчистки в распоряжении прежних владельцев, вне зависимости от их размеров[643]643
  ГАРФ. Ф. 16. Оп. 1. Д. 101. Л. 9 (сообщение гласного Рычкова от Холмогорского уезда губернскому земскому совещанию, 4 февраля 1920 г.).


[Закрыть].

Но все же земельные законы Северного правительства заложили основу для постепенного урегулирования земельных конфликтов. С одной стороны, они не противоречили фактическому состоянию землепользования в губернии, подтвердив бесплатный переход части казенных и церковных земель в руки крестьян. С другой стороны, будучи достаточно ясными и последовательными, они вводили четкие законодательные нормы, которые позволяли разрешать конфликты внутри деревни и в итоге поставить точку в бесконечных крестьянских спорах о пользовании землей.

Северное аграрное законодательство также способствовало укреплению авторитета белой власти. Северное правительство и органы самоуправления, к которым крестьяне обращались со своими тяжбами, становились арбитрами в крестьянских спорах и тем самым утверждали государственное присутствие в традиционно недоуправляемой архангельской деревне[644]644
  Крестьяне продолжали массово обращаться к земствам и правительству с просьбами разрешить поземельные споры в деревне. См.: Саблин А.В. Аграрная революция на Европейском Севере России. С. 130. Схожие выводы об усилении в деревне государственной власти, выступавшей как посредник в деревенских спорах, сделал А. Ретиш на материале Вятской губернии, см.: Retish A. Russia’s Peasants in Revolution and Civil War. Р. 145–155. Я не согласна с мнением Ретиша, что в годы Гражданской войны именно советская власть наиболее успешно играла посредническую роль в деревне.


[Закрыть]. Несмотря на недовольство части крестьян, полагавших, что белая власть покровительствует зажиточным жителям деревни, большинство северных крестьян, по всей видимости, принимали и поддерживали принятые законы. В частности, военный прокурор Северной области С.Ц. Добровольский, критикуя земельную политику правительства как нарушающую права законных владельцев земли, в то же время признавал, что крестьяне были довольны установленным порядком. При расследовании восстаний в белых полках в последние недели существования Северной области он обнаружил, что при переговорах повстанцев с большевиками они настаивали, чтобы земли оставались в пользовании у крестьян на условиях, действовавших при Архангельском правительстве[645]645
  Добровольский С. Борьба за возрождение России в Северной области. С. 127, 92. О недовольстве законами ВПСО со стороны части крестьянства см.: Саблин А.В. Аграрная революция на Европейском Севере России. С. 129–130.


[Закрыть].

Если у северных земельных реформ имелся важный недостаток, то это был временный характер постановлений, действовавших только до Учредительного собрания. Также ударом по северному законодательству стало подчинение архангельского правительства власти Колчака. Хотя Архангельск не спешил распространить колчаковские законы на Северную область и продолжал издавать собственные местные постановления, в будущем при создании единого антибольшевистского фронта унификация законов считалась неизбежной. Уже в апреле 1919 г. в Омск в качестве представителя Северной области выехал управляющий Отделом финансов И.А. Куракин. Он стал участником комиссии, обсуждавшей условия введения законов сибирского правительства в Архангельской губернии. Куракин, как и другие северные министры, признавал, что из-за особых местных условий в крае временно должны сохраниться большинство действующих постановлений. На Север были распространены лишь некоторые, прежде всего административные и финансовые распоряжения Омска[646]646
  ГАРФ. Ф. 17. Оп. 1. Д. 44. Л. 85; Д. 34. Л. 141(а) (телеграмма Н.В. Чайковского П.Ю. Зубову, 26 апреля 1919 г., и Зубова Чайковскому, 30 апреля 1919 г.). См. также: ГАРФ. Ф. 16. Оп. 1. Д. 91. Л. 3–18 (протоколы комиссии по распространению законов Временного сибирского и Российского правительств на территорию Европейской России и Северной области, Омск, 14 июня – 14 июля 1919 г.).


[Закрыть]. Однако сам факт официального подчинения Колчаку и широкое освещение в северной прессе деятельности омского кабинета говорили о том, что отмена местных постановлений, и в частности земельных законов, является лишь делом времени.

В этих условиях появление в конце апреля 1919 г. в «Вестнике Временного правительства Северной области» земельной декларации Омска, где, в частности, говорилось о возврате земель прежним хозяевам, обрабатывавшим их своим трудом, и о вознаграждении владельцев за прошлые годы, вызвало новый всплеск конфликтов в архангельской деревне[647]647
  См.: Вестник ВПСО. 1919. 30 апр.


[Закрыть]. Прежние владельцы крупных расчисток и арендованных земель, узнав об омской декларации, стали требовать возврата отобранных земельных «излишков», ссылаясь на авторитет «всероссийской» власти. В Рикасовской волости Архангельского уезда на волостном земском собрании споры вокруг распределения церковно-причтовых земель разгорелись настолько остро, что несколько членов собрания были арестованы судебными властями за агитацию против Северного и Омского правительств. Впрочем, через месяц их освободили, выяснив, что они выступали лишь за точное исполнение постановлений северных властей[648]648
  ГАРФ. Ф. 18. Оп. 1. Д. 54. Л. 1 (письмо прокурора И.А. Дуброво в Отдел юстиции, 12 июня 1919 г.); Ф. 16. Оп. 1. Д. 101. Л. 4 об. (протокол заседания губернского земского совещания, 4 февраля 1920 г.); Добровольский С. Борьба за возрождение России в Северной Области. С. 93; Игнатьев В.И. Некоторые факты и итоги четырех лет гражданской войны. С. 42.


[Закрыть].

Таким образом, прагматичные шаги архангельского кабинета, желавшего разрешить земельные конфликты, были в значительной мере ослаблены его попытками равняться на Омское правительство и ограничить свои постановления решением будущей конституанты. Это выбивало из-под белых законов долгосрочную основу. В результате главным недостатком северных земельных постановлений, принимавшихся как временные и местные, была не их «реакционность», а то, что они и были именно временными и местными. Конфликты внутри архангельской деревни были обречены тлеть до тех пор, пока Северная область не воссоединится с остальной Россией и пока не будет принято окончательное решение по земельному вопросу. Поэтому, несмотря на очевидные проблемы, которые испытывала советская власть в отношениях с крестьянством, северные земельные законы не смогли стать сильным политическим оружием Архангельского правительства в его борьбе против большевиков.

Церковная политика

Северное правительство стремилось выстроить на новых основаниях не только социальную и земельную политику, но и взаимоотношения церкви и государства. Вопреки образности советских плакатов, поп не оседлал белого генерала и церковь не получила назад при белых все прежние привилегии и владения. Хотя Северное правительство шло на некоторые уступки православной церкви, вызванные практической необходимостью, просьбами населения и стремлением использовать православие для упрочения антибольшевистского фронта, его целью было построение светского государства.

Придя к власти, Архангельское правительство сразу решительно заявило о намерении продолжить революционную политику и разграничить церковь и государство[649]649
  О положении православной церкви в революционной России см.: The Russian Provisional Government 1917: Documents / Eds. R.P. Browder, A.F. Kerensky. Stanford, 1961. Vol. II. P. 803–839; Карташев А.В. Временное правительство и русская православная церковь // Современные записки (Париж). 1933. № 52. С. 369–388; Curtiss J.S. The Russian Church and the Soviet State, 1917–1950. Boston, 1953. Ch. 1, 2.


[Закрыть]. Несмотря на то что вскоре после августовского переворота 1918 г. Архангельская духовная консистория обратилась к Северному правительству с просьбой вернуть церкви ее прежнее привилегированное положение, принимая во внимание «религиозные запросы русского народа и исторические права и заслуги Православной церкви», белые власти не спешили восстанавливать права и привилегии церкви[650]650
  См.: ГАРФ. Ф. 16. Оп. 1. Д. 8. Л. 348–351, 264 об. – 267 (письма Архангельской духовной консистории ВПСО, 16 и 23 сентября 1918 г.). Консистория была в декабре 1918 г. преобразована в Архангельский епархиальный совет.


[Закрыть]. Архангельский кабинет не только восстановил действие постановлений Временного правительства 1917 г. «Об отмене вероисповедных и национальных ограничений» и «О свободе совести», но и пошел значительно дальше, отказавшись вернуть церкви отторгнутую при советской власти земельную собственность и возобновить государственные субсидии. Содержание «церковно-религиозных учреждений» в Северной области возлагалось на сами религиозные общины, тогда как преподавание Закона Божия, ставшего необязательным школьным предметом, должны были оплачивать родительские комитеты[651]651
  Собрание узаконений и распоряжений ВУСО/ВПСО. 1918. № 1. Ст. 113; ГАРФ. Ф. 16. Оп. 1. Д. 1. Л. 59, 70 об. (журналы заседаний ВПСО, 24 и 31 августа 1918 г.).


[Закрыть]. Таким образом, хотя Северное правительство выступило с осуждением насильственных действий советской власти против церкви, оно частично подтвердило советское церковное законодательство.

Безусловно, северное руководство не могло сразу порвать все связи между государством и церковью. Прежде всего, власть оказалась неспособна быстро взять на себя те административно-светские функции, которые церковь по-прежнему выполняла даже в предшествовавшие месяцы советского правления. Так, церковные метрики велись как единственные официальные записи актов гражданского состояния. Поэтому, хотя правительственные постановления гласили о прекращении казенных субсидий церкви, уже осенью 1918 г. архангельский кабинет вновь стал выделять средства на церковные нужды. Учтя бедственное положение епархии и то, что церковь выполняла государственно важные функции, правительство стало выплачивать жалованье чиновника 4-го класса управляющему епархией викарному епископу Пинежскому Павлу, а также казенное содержание служащим епископской канцелярии и членам Архангельского епархиального совета[652]652
  ГАРФ. Ф. 16. Оп. 1. Д. 38. Л. 34 об. (журнал заседания ВПСО, 29 ноября 1918 г.); Д. 16. Л. 31 (письмо епископа Павла ВПСО, 12 декабря 1918 г.); Собрание узаконений и распоряжений ВПСО. 1919. № 5. Ст. 270. Епископ Павел замещал епископа Архангельского и Холмогорского Нафанаила, который в августе 1918 г. находился в Москве и из-за переворота не смог вернуться в Архангельск.


[Закрыть]. Со временем кабинет пошел на еще бóльшие уступки. Летом 1919 г. он откликнулся на просьбы губернского земства и многочисленных крестьянских сходов и стал выделять средства на оплату уроков Закона Божия, когда у населения не имелось на это средств[653]653
  См. постановления ВПСО и переписку: ГАРФ. Ф. 16. Оп. 1. Д. 23. Л. 2 об., 208, 248.


[Закрыть].

Утверждения о независимом положении церкви также не помешали Северному правительству попытаться использовать ее влияние для укрепления своего авторитета. Хотя церковь после революции уже не помазывала новых правителей, согласно старой византийской традиции, Верховное управление признало желательным, чтобы на церковных молебнах возглашалось многолетие правительству. Для укрепления белой армии в текст присяги добровольцев и солдат была внесена клятва «всемогущим Богом, перед святым Его Евангелием и животворящим крестом». Отправку войск на фронт сопровождали торжественные молебны. В армии были восстановлены должности полковых священников, а епископ Павел совершал регулярные поездки во фронтовые районы, проводя службы и назидательные проповеди[654]654
  ГАРФ. Ф. 16. Оп. 1. Д. 37. Л. 55 об. (журнал заседания ВУСО, 16 августа 1918 г.); Минц И.И. Английская интервенция и северная контрреволюция. С. 91.


[Закрыть]. Кроме того, церковные двунадесятые праздники были объявлены официальными праздничными днями, в то время как гражданских праздников было всего три: Новый год, годовщина революции 12 марта и пролетарский праздник 1 мая[655]655
  О праздничных днях см., например: ГАРФ. Ф. 16. Оп. 1. Д. 4. Л. 60 об. (положение об условиях труда работников Северных железных дорог, декабрь 1918 г.). Упоминание правительства в молитвах и признание церковных праздников государственными праздничными днями было заимствовано из практики Временного правительства 1917 г., см.: Curtiss J.S. The Russian Church and the Soviet State. P. 12–14.


[Закрыть].

В обращениях к населению правительство использовало религиозные образы, призывая к освобождению от большевиков «Святой Русской земли». Белые газеты и листовки тиражировали сообщения об осквернении храмов на советской территории, о вскрытии мощей святых и об убийствах и истязаниях священников. Белая пресса даже не брезговала тем, чтобы провести прямую связь между «антигосударственной» и антицерковной политикой большевиков и еврейским происхождением некоторых из их лидеров[656]656
  Обращения правительства см.: Северное утро. 1919. 5 февр., 5, 6, 9 и 16 мая. См. также газету: За Россию. 1919–1920. Об антиеврейских настроениях см. карикатуры на Л.Д. Троцкого: За Россию. 1920. 8 и 19 февр.


[Закрыть].

Наряду с практическими соображениями на политику Северного правительства в отношении церкви также косвенно влияло представление о том, что православие является традиционным партнером и союзником российского государства. Например, отвергнув просьбы Епархиального совета о выплате государственного содержания приходским священникам, кабинет тем не менее выделил казенные субсидии причтам вблизи российско-норвежской и российско-финской границ, где существенный процент населения составляли иноверцы и где причты не могли существовать за счет местных пожертвований. Полагая, что православные приходы смогут противостоять усилению иностранного влияния, северное правительство, как и царская власть, видело в них своего рода форпосты российской государственности[657]657
  ГАРФ. Ф. 16. Оп. 1. Д. 8. Л. 189 об.; Д. 30. Л. 55, 88–89 об. (журналы заседаний и материалы ВПСО, 15 декабря 1918 г. и 11 декабря 1919 г.). О православной церкви и политике российской имперской власти на северных окраинах см.: Дубровская Е.Ю. Противоборство панфинизма и русского великодержавия в Карелии. С. 55–62; Витухновская М. Российская Карелия и карелы в имперской политике России. Главы 3, 4, 5.


[Закрыть].

Вопреки заявлениям правительства об отмене вероисповедных ограничений, в Северной области иногда случались и ущемления прав иноверцев. Так, в мае 1919 г. консультация при Отделе юстиции рассматривала иск некой Люции Штоп, жены призванного в армию чиновника Студентова, о выдаче ей казенного пособия за мужа. Брак, заключенный между православным чиновником и лютеранкой по лютеранскому обряду, был признан недействительным, пока супруги не будут обвенчаны православным священником[658]658
  См. постановления и переписку Отдела юстиции о чиновнике Студентове: ГАРФ. Ф. 18. Оп. 1. Д. 39. Л. 170 об., 175.


[Закрыть].

Тем не менее, несмотря на некоторые уступки церкви и попытки опереться на ее авторитет, Северное правительство не пошло на полное восстановление юридических и материальных прав церкви. Так, вопреки настойчивым пожеланиям руководства епархии о возвращении церковных земель, белые власти дали понять, что до соответствующего решения Учредительного собрания реституции земельной собственности не будет. Не вернули они церкви и денежные вклады в банках, конфискованные при советской власти. Поэтому северные крестьяне не пугались восстановления церковных привилегий, так как отобранные у церкви земли оставались в их пользовании. Простые северяне часто даже сами настаивали на том, чтобы правительство пошло на еще большие уступки церкви и восстановило казенные субсидии священникам и законоучителям, на содержание которых у простого населения не было средств. В то же время союз с церковью не позволил белой власти укрепить антибольшевистский фронт. Северяне не считали нужным выступить против большевиков в защиту церкви, так как они не часто сталкивались в реальности с антицерковными действиями советской власти. Протесты заставили себя ждать до 1920–1922 гг., когда в связи с изъятием церковных ценностей, закрытием церквей и насилием над священнослужителями по губернии прошла волна возмущения против действий большевиков[659]659
  О протестах против изъятия церковных ценностей см.: Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. Док. 377. С. 600.


[Закрыть].

Национальная политика и вопрос о карельской автономии

Если социальная политика Северного правительства, его попытки разрешить крестьянский вопрос и выстроить новые взаимоотношения с церковью шли дальше полумер Временного правительства 1917 г. и в некоторых чертах напоминали раннее советское законодательство, то национальная политика связывала белые режимы с поздней имперской Россией. В ее основе лежало представление о нераздельности российской территории и главенствующей роли русского этноса. Имперский национализм сквозил в публикациях архангельской прессы, подчеркивавшей символическую роль Севера как центра белой борьбы: воссоединение России происходило при активном содействии «северян, потомков переселенцев из древнего Новгорода, т. е. чистых представителей великорусской нации»[660]660
  Вестник ВПСО. 1919. 28 марта.


[Закрыть]. В годы Гражданской войны российский национализм стал главной отличительной чертой и чуть ли не «товарным знаком» Белого движения. И так же как и запоздалые национализаторские потуги имперской бюрократии, расшатавшие основы империи[661]661
  О попытках преобразования Российской империи по образцу национального государства см., в частности: Lohr E. Nationalizing the Russian Empire; Kappeler A. Russland als Vielvölkerreich: Entstehung – Geschichte – Zerfall. München, 1992. Kapitel 7.


[Закрыть], имперский национализм в Гражданской войне ослабил Белое движение, лишив его помощи со стороны национальных движений и новых окраинных государств, созданных из осколков бывшей империи.

Национальный вопрос был одним из важнейших камней преткновения для белых режимов. Располагаясь на периферии бывшей империи, белые правительства во многом зависели от сочувствия и поддержки со стороны проживавших на окраинах страны нерусских народов. Но идея воссоздания великой единой России, которая объединяла и белых генералов, и антибольшевистских политиков, и региональную русскую общественность, не позволяла им идти на широкие уступки национальным движениям[662]662
  О взаимоотношениях белых правительств с национальными элитами и правительствами национальных окраин см., в частности: Procyk A. Russian Nationalism and Ukraine: The Nationality Policy of the Volunteer Army during the Civil War. Edmonton, 1995; Smele J. Civil War in Siberia. P. 289–307; Brüggemann K. Die Gründung der Republik Estland und das Ende des «Einen und unteilbaren Rußland». См. также о политике белых в отношении евреев: Будницкий О.В. Российские евреи между красными и белыми (1917–1920). М., 2005. Главы 4–9.


[Закрыть]. Позиция северного правительства в национальном вопросе в целом была гибче и прагматичнее, чем у большинства других белых кабинетов. Первоначально разделяя стремление сохранить целостность имперской территории, оно со временем все более было склонно идти на уступки национальным движениям. Однако последнему препятствовал не только российский национализм белых политиков, военных и общественности, но и нежелание выступить против мнения «всероссийского» правительства Колчака. В вопросах о будущих государственных границах и об отношении к национальным движениям более, чем где-либо еще, северные власти пытались сохранять единую позицию с другими белыми правительствами. Они опасались, что иначе голос белой России не будет услышан на международной арене и не будет иметь авторитета у новых лидеров национальных окраин, и это приведет к окончательному развалу страны. Таким образом, стремление Северного правительства найти прагматичное решение национального вопроса упиралось в желание сохранить единство антибольшевистского движения.

Национальный вопрос для архангельского руководства определялся прежде всего отношением к национальному движению среди карельского населения губернии и к суверенитету соседней Финляндии. К середине 1918 г. Финляндия фактически являлась независимым государством. Хотя Временное правительство откладывало решение вопроса о статусе Финляндии до Учредительного собрания, уже в ноябре 1917 г. финский сейм самостоятельно принял закон о независимости страны, который был подтвержден затем декретом Совнаркома[663]663
  Журналы заседаний Временного правительства. Т. 1: Март – апрель 1917 года. М., 2001. С. 48–49; Из истории национальной политики Временного правительства (Украина, Финляндия, Хива) / Сост. П. Галузо // Красный архив. 1928. Т. 5 (30). С. 56–71; The Russian Provisional Government 1917. Vol. 1. P. 334–370.


[Закрыть].

Северное правительство, придя к власти в Архангельске летом 1918 г., вернулось к легислатуре Временного правительства и не признало решения сейма: архангельское руководство утверждало, что границы России определит будущее Учредительное собрание. При этом оно отдавало явное предпочтение сохранению единой империи перед созданием множества самостоятельных государств. Как утверждал глава кабинета Чайковский, «воссоздание и сохранение государственной целостности и единства России… есть органическое условие благосостояния народного, а вовсе не искусственное требование централизаторской политики»[664]664
  ГАРФ. Ф. 16. Оп. 1. Д. 9. Л. 35–35 об. (журнал заседания ВПСО, 13 января 1919 г.). См. также: Чайковский Н.В. Наш путь к оздоровлению // Грядущая Россия / La Russie future. Ежемесячный литературно-политический и научный журнал. 1920. № 1. С. 142. Миллер высказывал подобное же мнение в национальном вопросе, см.: Ironside E.W. Archangel. P. 108.


[Закрыть].

Впрочем, Финляндия пока оставалась вне досягаемости для белых лидеров. После прокатившейся по стране короткой, но кровопролитной Гражданской войны революционные «красные финны» потерпели поражение от «белофиннов», получивших содействие со стороны немецких войск[665]665
  О революции и Гражданской войне в Финляндии см.: Холодковский В.М. Революция 1918 года в Финляндии и германская интервенция. М., 1967; Он же. Финляндия и Советская Россия. 1918–1920. М., 1975; Upton A. The Finnish Revolution, 1917–1918. Minneapolis, 1980; Smith J. Finland and the Russian Revolution 1917–1922. Athens, 1958. См. также: Baumgart W. Deutsche Ostpolitilk 1918. S. 93–117.


[Закрыть]. Поэтому летом 1918 г. архангельское руководство заботил больше не статус Финляндии, а опасность немецко-финского вторжения через западную границу области.

Положение радикальным образом изменилось осенью 1918 г., после поражения Германии в мировой войне. Оставшись без сильного союзника, Финляндия начала искать сближения со странами Антанты. Одновременно глава государства генерал К.Г. Маннергейм, озабоченный неблагоприятным соседством с Советской Россией, в неофициальных беседах стал высказывать желание оказать военную помощь белым силам в борьбе с большевиками. Условием этого он ставил признание независимости Финляндии и передачу финнам порта Печенга на Северном Ледовитом океане и Восточной Карелии[666]666
  Смолин А.В. Белое движение на Северо-Западе России. С. 86.


[Закрыть].

Претензии Финляндии на Восточную Карелию имели давнюю историю. Уже в 1830-е гг., в период пробуждения финского национального самосознания, Восточная Карелия стала восприниматься в патриотических кругах как «прародина» финского народа. Именно так рисовал ее популярный эпос «Калевала», который объединил в себе финские народные сказания и подвел героическую основу под идею финского единства. Требования присоединить Восточную Карелию или даже объединить все финноязычные народы в границах «Великой Финляндии» стали общими для разных групп финской образованной элиты после провозглашения сеймом независимости Финляндии в 1917 г.[667]667
  Jääskeläinen M. Die ostkarelische Frage. Die Entstehung eines nationalen Expansionsprogramms und die Versuche zu seiner Verwirklichung in der Aussenpolitik Finnlands in den Jahren 1918–1920. Helsinki, 1965. S. 19–40; Wilson W. Folklore and Nationalism in Modern Finland. Bloomington, 1976. P. 26–66, 137–153; Холодковский В.М. Финляндия и Советская Россия. С. 10–11. См. также: Калевала: Финская народная эпопея / Перев. и автор предисл. и примеч. Л.П. Бельский. СПб., 1888.


[Закрыть]

Восточная Карелия, располагавшаяся между финской границей и Белым морем – южнее Кандалакши и до Онежско-Ладожского межозерья, уже с начала ХХ века все более попадала под экономическое и культурное влияние Финляндии. По данным карельских организаций, на этой территории в 1919 г. проживало 108 тыс. карелов. Близкие по языку к финнам, карелы в значительной части также владели русским языком и, в отличие от финнов-лютеран, исповедовали православие. На территории Архангельской губернии карелы проживали в Кемском уезде, где из примерно 42 тыс. населения больше половины были карелами[668]668
  Вестник ВПСО. 1919. 17 мая. Первая всеобщая перепись населения Российской империи, 1897 г. Часть 1: Архангельская губерния. Т. 3. С. 2–3. См. также: Jääskeläinen M. Die ostkarelische Frage. S. 9.


[Закрыть]. Экономически Карелия, особенно ее западные районы, тяготела к Финляндии. Именно с финской стороны в Карелию шли грунтовые дороги, в то время как со стороны России отсутствовали удобные подъездные пути. Вследствие этого карельский товарообмен велся преимущественно через финские рынки. Из Финляндии же поступал хлеб и товары первой необходимости, а в Карелии широкое хождение имела финская марка[669]669
  Макашин Д. Притязания Финляндии на Карелию // Северный день. 1918. 11 апр.


[Закрыть].

Карельское национальное движение, появившееся в начале ХХ в., также было ориентировано на Финляндию. Оно возникло по инициативе зажиточных карельских купцов, разбогатевших на карело-финском товарообмене. В 1906 г. они создали так называемый Союз беломорских карелов. Затем на его основе было образовано Карельское просветительское общество, разработавшее проект конституции автономной Карелии. Проект был обнародован в июле 1917 г. на собрании карельских представителей в селении Ухта Кемского уезда, ставшем центром карельского национального движения в волостях Архангельской, или, как она еще называлась, Беломорской Карелии. В январе 1918 г. съезд карел в Ухте принял решение образовать независимую Карельскую республику, а в марте новое карельское правительство – Восточно-карельский комитет – постановило присоединить Карелию к Финляндии[670]670
  Дубровская Е.Ю. Из истории национально-демократического движения в Карелии в начале ХХ в. С. 70–81; Она же. Общественная жизнь карельского населения Олонецкой и Архангельской губерний в годы российской революции и гражданской войны (1917–1920) // Трагедия великой державы: национальный вопрос и распад Советского Союза / Ред. Г.Н. Севостьянов. М., 2005. С. 138–144; Витухновская М. Российская Карелия и карелы в имперской политике России. C. 109–112, 117–125; Борьба за установление и упрочение Советской власти в Карелии: Сборник документов и материалов / Ред. В.И. Машезерский, Н.Ф. Славин. Петрозаводск, 1957. Док. 270; Холодковский В.М. Финляндия и Советская Россия. С. 10–14, 22.


[Закрыть]. Однако решения комитета не нашли широкой поддержки у карелов. Более того, многие карелы стали сопротивляться продвижению в Карелию финских войск, выступивших в поддежку комитета, и направляли добровольцев в союзный Карельский легион, созданный для отражения финских атак. В итоге к концу 1918 г. финские отряды удерживали только две приграничные волости – Ребольскую и Поросозерскую[671]671
  Интервенция на Северо-Западе России 1917–1920 гг. СПб., 1995. С. 174; Jääskeläinen M. Die ostkarelische Frage. S. 65–67. О карельском легионе см.: Maynard C. The Murmansk Venture. Р. 65, 89; Baron N. The King of Karelia. P. 63–70, 160–169. Легион к октябрю 1918 г. насчитывал 1560 человек, а к весне 1919 г. – около 4 тыс. солдат.


[Закрыть].

Северное правительство, утвердив свою власть в Архангельской губернии, в первое время предпочитало не замечать карельское национальное движение. Карелия была в составе Мурманского края присоединена к Северной области, а в Кемском уезде стали восстанавливаться прежние органы земского самоуправления, которые, по мнению Чайковского, должны были целиком удовлетворить все национальные запросы населения[672]672
  См. речь Чайковского перед представителями общественных организаций, 22 января 1919 г.: Вестник ВПСО. 1919. 24 янв.


[Закрыть]. Однако в начале 1919 г. готовившаяся мобилизация в белую армию и нерегулярное продовольственное снабжение карельских волостей вызвали недовольство карелов и дали толчок новым попыткам утвердить независимость Карелии.

16–18 февраля 1919 г. в Кеми прошло собрание представителей 11 карельских волостей при участии солдат Карельского легиона. Собрание, решив, что в будущем Карелия должна быть независимой страной, избрало местное правительство – Карельский национальный комитет – и командировало двух представителей на Парижскую мирную конференцию. Дальнейшую судьбу Карелии должно было решить национальное Учредительное собрание. Характерно, что карельские представители не симпатизировали Финляндии и даже решили, что участники набегов белофиннов на Карелию будут лишены права голоса на выборах. Члены совещания передали свои решения британскому генералу Ч. Мейнарду, командовавшему Мурманским фронтом, и помощнику генерал-губернатора по управлению Мурманским краем В.В. Ермолову[673]673
  Maynard C. The Murmansk Venture. P. 180–182; Дубровская Е.Ю. Из истории подготовки Ухтинского съезда представителей карельских волостей // Вопросы истории Европейского Севера. Петрозаводск, 1995. С. 65–67; Холодковский В.М. Финляндия и Советская Россия. С. 67–68.


[Закрыть].

Белое руководство Северной области было поражено настолько открытым проявлением карельского сепаратизма и попыталось дать решительный отпор. Ермолов едва не арестовал представшую перед ним делегацию за неповиновение «законной» власти, и лишь вмешательство Мейнарда предотвратило такое развтие событий. Правительственный «Вестник» выступил с разгромной статьей о карельском съезде. Он едко обличал карельский национализм как результат большевистского влияния и «нашептывания врагов России». Карельские националисты, по мнению газеты, представляли собой лишь «кучку людей, не таящих за собой решительно ничего в прошлом, ничего в настоящем и отнюдь не имея никаких данных являть собою что-либо ценное в будущем»[674]674
  Вестник ВПСО. 1919. 17 мая.


[Закрыть]. Мнение официоза поддержали широкие круги северной общественности. Так, либеральная газета «Северное утро» в статье с обличительным названием «Скоморохи несуществовавшей государственности» обвинила карельских лидеров в «скудоумии», «германо-большевизме» и «панфинизме»[675]675
  Северное утро. 1919. 6 мая.


[Закрыть].

Громким обвинениям в прессе соответствовали и решительные шаги белой администрации, целью которых было пресечь любые проявления карельского сепаратизма. В феврале – марте 1919 г. в Кемском уезде были организованы земские выборы, а в середине апреля прошло первое Кемское уездное земское собрание. Состав его был преимущественно русским в немалой степени из-за того, что при подготовке и проведении выборов и в работе земства использовался исключительно русский язык. В присутствии Ермолова собрание объявило решения кемского карельского съезда недействительными и вынесло резолюцию в пользу воссоздания «единой, великой, демократической России»[676]676
  Резолюцию Кемского уездного земского собрания, 13 апреля 1919 г. см.: Вестник ВПСО. 1919. 17 мая. Речь Ермолова на собрании см.: Северное утро. 1919. 21 мая. Отчет о земских выборах в Карелии см.: Вестник ВПСО. 1919. 9 апр.


[Закрыть]. Одновременно белое руководство стало ликвидировать самостоятельные карельские вооруженные части. Союзники должны были передать командование Карельским легионом русским офицерам, а в конце весны 1919 г. легион и вовсе был расформирован[677]677
  Maynard C. The Murmansk Venture. P. 181–182, 252–260; Baron N. The King of Karelia. P. 89–91, 249–251, 274–276.


[Закрыть].

Однако уже летом 1919 г. северные власти вынуждены были пересмотреть свое отношение к статусу Карелии. Главной причиной стали планы формировавшейся на Северо-Западе страны армии генерала Н.Н. Юденича осуществить поход на Петроград. Чтобы обеспечить успех наступления, Юденич считал необходимым заручиться содействием финских войск. Для этого надо было согласиться на условия Маннергейма, признав независимость Финляндии и предоставив финнам территориальные уступки в Карелии[678]678
  О Белом движении на Северо-Западе России см.: Смолин А.В. Белое движение на Северо-Западе России; Brüggemann K. Die Gründung der Republik Estland und das Ende des «Einen und unteilbaren Rußland». О переговорах с Юденичем см.: Mannerheim G. Erinnerungen. Züruch, 1952. S. 254–256 (сокращенный перевод: Маннергейм К.Г. Мемуары. М., 1999).


[Закрыть].

Дошедшие до Архангельска сведения о переговорах Юденича с Маннергеймом и предполагаемых территориальных уступках первоначально показались северным лидерам безумием. Как заявил союзным послам генерал Миллер, вопрос о статусе окраин может решить только Учредительное собрание. Он предостерег, что если бы белые правительства или верховный правитель «Колчак в глупом безрассудстве попытался бы отдать… русские завоевания последних 200 лет, то протест русского общественного мнения смел бы его от власти»[679]679
  Об этом см. в материале: Chargé in Russia Poole to the Secretary of State, 29 May 1919 // FRUS, 1919. Russia. P. 370–371. См. также: ГАРФ. Ф. 17. Оп. 1. Д. 34. Л. 250–252 (письмо Миллера французскому консулу М. Гияру, 1 июня 1919 г.).


[Закрыть]. Но постепенно осознание тех выгод, которые могло принести участие финнов в походе на Петроград, стало перевешивать на Севере негодование в связи с претензиями Финляндии.

К лету 1919 г. Северное правительство все больше приходило к выводу, что необходимо срочно выработать с Финляндией какой-либо modus vivendi. Наступление белого фронта на Мурманском участке требовало согласовать военные операции с Финляндией, отряды которой действовали против Красной армии в районе Олонца и Петрозаводска[680]680
  Холодковский В.М. Финляндия и Советская Россия. С. 69; Интервенция на Северо-Западе России. С. 230–234; Jääskeläinen M. Die ostkarelische Frage. S. 168–192.


[Закрыть]. Также появившиеся слухи о возможном скором выводе с Севера союзных войск заставили северное руководство внимательнее прислушаться к финским предложениям о более масштабной военной помощи в борьбе с большевиками.

Показателем изменившейся позиции Архангельска было то, что 2 июня 1919 г. Северное правительство направило командующего армией Марушевского в Гельсингфорс для переговоров с Маннергеймом. Ему предписывалось, не касаясь вопроса о независимости Финляндии, добиться, чтобы финские отряды в Карелии подчинялись русскому командованию и устанавливали на местах русскую администрацию. Но финское руководство не желало брать на себя никаких обязательств без широких уступок с русской стороны. После кратких переговоров Марушевский выехал обратно в Архангельск в твердой решимости убедить северный кабинет немедленно признать независимость Финляндии и пойти на территориальные жертвы ради финской военной помощи[681]681
  ГАРФ. Ф. 16. Оп. 1. Д. 11. Л. 83 (журнал заседания ВПСО, 2 июня 1919 г.); Марушевский В.В. Год на Севере // Белое дело. Т. 3. С. 16–17, 27–36.


[Закрыть].

К моменту возвращения Марушевского члены Северного правительства уже сами склонялись к тому, что без уступок Финляндии не обойтись. Независимость страны уже была признана державами Антанты. Поэтому подтвердить фактически существующую самостоятельность, уступить порт Печенгу и провести плебисцит о присоединении к Финляндии в ряде приграничных карельских волостей теперь казалось Архангельску приемлемой ценой за будущий успех петроградского похода Юденича и финскую помощь Мурманскому фронту .15 июля 1919 г. Миллер телеграфировал Колчаку новое мнение Архангельска, что в «вопросах общего положения России небольшие жертвы в виде уступки порта на Печенге – являются деталью, и выгоды предлагаемой помощи целиком их оправдывают»[682]682
  ГАРФ. Ф. 17. Оп. 1. Д. 44. Л. 171–171об. См. также: Марушевский В.В. Год на Севере // Белое дело. Т. 3. С. 30–31, 40.


[Закрыть]. Соглашение с Маннергеймом представлялось настолько важным, что до получения прямого ответа из Сибири Миллер даже стал задерживать направлявшиеся через Архангельск телеграфные инструкции Юденичу, в которых Омск запрещал вступать в какие-либо договорные отношения с финнами[683]683
  Об этом см. телеграмму Миллера в Омск, 28 июля 1919 г.: Интервенция и северная контрреволюция. С. 98–99.


[Закрыть].

В то же время никакая, даже самая масштабная финская помощь не могла заставить Северное правительство открыто выступить против позиции верховного правителя и нарушить единство белой внешней политики. Хотя ответ из Омска задерживался, кабинет отверг предложение Марушевского заключить с финнами самостоятельный договор. Маннергейму лишь была послана теллеграмма, что Архангельск признает его условия приемлемыми и будет ходатайствовать об их утверждении перед Всероссийским правительством. Одновременно в Омск продолжали идти настойчивые просьбы согласиться на требуемые уступки ради «спасения целого»[684]684
  ГАРФ. Ф. 16. Оп. 1. Д. 38. Л. 56–57 об. (журнал заседания ВПСО, 23 июля 1919 г.).


[Закрыть]. Когда же после месячного ожидания из Сибири пришел ответ, где Колчак как верховный главнокомандующий запрещал Миллеру и Юденичу заключать с финнами политические соглашения, способные «в будущем стеснить свободное волеизъявление народа», Архангельск пошел на попятную[685]685
  ГАРФ. Ф. 17. Оп. 1. Д. 47. Л. 19–20 (телеграмма Колчака Миллеру и Юденичу, 19 августа 1919 г.). Об отношении Колчака к независимости Финляндии см.: Smele J. Civil War in Siberia. P. 301–306.


[Закрыть]. Попытки Северного правительства договориться о помощи с Финляндией были прекращены.

Пока архангельский кабинет дожидался ответа Колчака, положение на фронте изменилось настолько, что выступление Финляндии на стороне белых в любом случае стало маловероятным. Красные войска уже к июлю 1919 г., оттеснили обратно к границе финские отряды в Олонецкой губернии. Неудача олонецкого похода лишила идею финского наступления на Петроград значительной части сторонников в самой Финляндии. Кроме того, в конце июля Маннергейм проиграл финские президентские выборы либералу К. Стольбергу, который был противником выступления против большевиков[686]686
  Холодковский В.М. Финляндия и Советская Россия. С. 82, 119–120; Интервенция на Северо-Западе России. С. 233–236.


[Закрыть]. Тем не менее осенью 1919 г. в момент нового похода Юденича на Петроград северное правительство вновь попыталось склонить Колчака к соглашению с Финляндией в обмен на военную помощь. И получив отказ верховного правителя, оно по-прежнему не сочло возможным вступить в самостоятельные переговоры с финнами[687]687
  См. переписку Миллера и Юденича с Омском, сентябрь – ноябрь 1919 г.: Белофинны на службе англо-французских интервентов в 1919 г. / Сост. Г. Костомаров // Красный архив. 1940. Т. 1(98). С. 66, 67. См. также: Холодковский В.М. Финляндия и Советская Россия. С. 137–138, 144–145.


[Закрыть]. Таким образом, прагматичные соображения Архангельска о военных выгодах финской помощи оказались опрокинуты политическим равнением на позицию Омска.