Текст книги "Дневник Саши Кашеваровой"
Автор книги: Марьяна Романова
Жанр: Современная русская литература, Современная проза
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
4 марта
Я-то, всем давно понятно, злая Баба Яга, которая иногда пастельными балетными пачками, кружевными шалями и карамельными сумочками камуфлирует темную свою сердцевинку.
Но вот на днях я ужинала с Прекрасной Принцессой (далее ПП).
ПП рассказывала об одном из своих бывших, который (насколько я поняла) когда-то ее бросил, а потом случайно встретил, увидел, какая ПП стала роскошная, красивая и успешная, и воспылал. Маме ее звонит, скучает, страдает, иногда балуется художественным самобичеванием в стиле «добби – плохой».
Что говорит по этому поводу ПП (почти цитирую): «…мне бы хотелось встретить его случайно, и чтобы я была замызганной, невыспавшейся и с грязными волосами… чтобы он посмотрел на меня, подумал: “Ну и чучело!” и чтобы его наконец отпустило…»
В этом месте я даже расцепила пальцы, сжимавшие сочный кусок пиццы, потому что этот пассаж был достоин аплодисментов.
Потому что классической Бабе Яге в такой ситуации видится следующий видеоряд: «…мне бы хотелось встретить его случайно, и чтобы он – ну ладно, ладно, не просил милостыню у перехода, а мерз, допустим, в очереди в какую-нибудь якиторию, а я – я выходила бы из белого восемнадцатиметрового лимузина, в мехах, кружевах, брильянтах и прочих, желательно наиболее пошлых и красноречивых атрибутах социальной значимости, и зимой на мне были бы босоножки, ирисочно-золотистый загар, и блестящие волосы, и три телохранителя с внешностью прим из стрип-шоу Candy Men, и еще, и еще – ну, сами придумайте что-нибудь – и, проходя мимо, я скользну ленивым взглядом по разводам соли на его ботинках, улыбнусь нежно и сыто и скажу: “Ну привет!”»
Это, конечно, маловероятно, потому что у меня самой частенько соль на ботинках и красный нос выглядывает из-под огромного зеленого шарфа. Но было бы забавно.
Наверное, это инфантильно. Наверное, надо быть добрее.
Так что, если я кого-нибудь когда-нибудь чем-нибудь обидела, оставляйте здесь свои заявки, я нарисую на носу аутентичный воспаленный прыщ, намажу волосы маслом виноградных косточек, дам пожевать подол своего платья соседскому мастифу, куплю очки с бифокальными стеклами и прилеплю к переднему зубу веточку укропа.
И приду к вам.
Может быть, вас отпустит.
9 марта
«Простосекс» – популярный формат городских отношений, который принесли на своих полиэтиленовых крыльях нулевые.
То есть отношения без обязательств существовали во все времена, но, как правило, они имели хотя бы легкий привкус драмы: кто-то чувствовал себя использованным, кто-то не оправдывал чьих-то ожиданий, один мечтал о марше Мендельсона, а второй в финале непременно оказывался чистокровным говнюком. «Простосекс» же – это когда нет места страстям, сжигающим как инквизиторский костер ведьму.
«Простосекс» – это как мебель ИКЕА – без потугов на арт-объект, без претензий на вечность или хотя бы характер, гигиенично, дешево, удобно (особенно для тех, кто, не обладая природным вкусом, понимает свои риски прослыть вульгарным и желает их избежать), легко продается и покупается, вписывается в любые стены.
Еще в начале нулевых «простосекс» был мужской опцией, но потом третья волна феминизма, хоть с опозданием, но все же докатилась до Москвы, и женщины перестали делать вид, что каждый порнофильм должен непременно заканчиваться свадьбой. Перестали обменивать секс на обожание и отношение «как к принцессе», подобно туземцам, обменивающим золотые слитки на стеклянные бусины. Слово «дать» в контексте сексуальных отношений осталось разве что в лексиконе гопников из Восточного Бирюлева. Мы научились не стесняться очевидного факта: нас наслаждает не только нервное ожидание ЕГО звонка после продуманной и кинематографично красивой потери хрустальной туфельки, но и то, что в фильмах такого рода, как правило, остается за кадром первобытное, языческое, животное, останавливающее время. Секс. Даже если ему не предшествовали многочасовые серенады под балконом и за ним не последует контракт на совместную Вечность.
В записной книжке каждой московской одиночки найдется несколько номеров, набрав которые можно обеспечить себе приятный вечер.
Бывает, я сплю с мужчинами, с которыми мне не о чем говорить. Вспомнить дзюдоиста Валеру, который услаждал меня весь позапрошлый сентябрь и половину октября. Мы встречались несколько раз в неделю, и это было волшебство, красивейший ритуал высшей магии, то в его коммуналке в Плотниковом, то в Сокольниках у меня. Мы были Первоотцом и Первоматерью, мы становились единым целым, соединяясь, это была настоящая священная алхимическая свадьба, solve et coagula. Но однажды я приехала голодная, Валера заказал суши, и начался ад, вязкое и болезненное безвременье. Мы сидели друг напротив друга и насупленно молчали, а ведь я люблю делить тишину только с близкими, искусственные же паузы сводят меня с ума. Я попыталась втянуть его в easy talk: где ты учился, о чем мечтаешь, какой твой любимый город, была ли у тебя в детстве собака, какую книгу тебе хочется перечитывать? Ответы Валеры были предсказуемыми и скупыми, как будто я была директором школы, а он – вежливым троечником, который даже не пытается понравиться: учился в спортшколе, мечтаю полететь на Бали зимой, собаки нецелесоообразны, на чтение времени нет. Это было наше последнее свидание. Потому что вместо solve et coagula перед моими глазами словно бежала огненная строка: собаки нецелесообразны, собаки нецелесообразны, собаки нецелесообразны…
У нас с Олегом как раз и был «простосекс».
Обычно все было так: кто-нибудь из нас сбрасывал другому смс, в котором могло быть что угодно, в зависимости от занятости и градуса романтичности пишущего, от цитаты из Шекспира до просто вопросительного знака. Второй перезванивал, и мы либо немного болтали, либо быстро договаривались о встрече. Сначала шли ужинать, всегда в новый ресторан – так сложилось, и это была обязательная часть ритуала. Над прохладными устрицами, горячим сливочным ризотто, тающей во рту пастой с трюфелями и чернилами каракатицы, истекающими кровью стейками и креветками в ананасовом соусе мы говорили о чем угодно, но никогда – о нас самих. Как будто бы мы были дозорными, обходящими запретную территорию. За забором, увитым колючей проволокой, как плющом, оставались его семья, моя работа, наши друзья. Обсуждались же: новая эпиграмма Быкова, и почему мы до сих пор остаемся жить в России, и правда ли, что тувинские шаманы могут видеть галлюцинации, не принимая псилоцибин? На что похожи облака, почему Патрика Демпси считают секс-символом, действительно ли размер имеет значение, где подают лучшее тирамису, почему считается престижным быть манекенщицей, ведь это монотонная и нервная работа, приносящая больше унижений, чем профитов? Почему с женщинами, которые в детстве влюблялись в Атоса или, на худой конец, в Арамиса, можно иметь дело, но те, кто умирал по Д’Артаньяну, непременно вырастают в коз каких-то? Почему в школах неуместны уроки православного воспитания, почему в России все путают понятия «феминистка» и «мужененавистница», подставные ли ситуации в «Битве экстрасенсов»? Правда ли, египетские и мексиканские пирамиды построили люди вымершей расы, и вообще – вся эта движуха с альтернативной историей и теорией мирового заговора – это полный бред или все-таки нет? Действительно ли большинство гомофобов – латентные гомосексуалисты, что бы еще написал Стиг Ларсен, если бы не умер, обидно ли звездам, когда в желтой прессе обсуждают их целлюлит? В общем, обо всем на свете мы говорили, и как ни странно, это были не идеально расфасованные в коробочку светской беседы фразы, а живой, как весенний поток, разговор. Мы спорили, смеялись, повышали голос и говорили о новом фильме Альмодовара так, словно это был наш личный секрет. Но никогда о личном, никогда – ведь у нас был не роман, а «простосекс».
Потом официант приносил счет, мы торопливо допивали шабли или кьянти, ловили машину и ехали в привычный отель на Таганке. На рецепции нас узнавали, здоровались как со старыми друзьями, и мне казалось, что девушка-администратор смотрит на меня с жалостью, хотя возможно, дело в каком-нибудь моем непроработанном комплексе, объективная же реальность ни при чем.
А может быть, она действительно не понимала, как можно неделями встречаться с мужчиной пусть на пахнущих дорогим кондиционером, но все же чужих простынях – почему я не выгляжу обиженной, а он не бросит жену.
В номере мы проводили два или три часа, Олег не считал возможным дольше держать отключенным телефон. Два-три часа – стандартное «сложное» совещание.
Он всегда уходил первым, а я неторопливо принимала душ, втирала в распаренное тело гостиничный лосьон из одноразового тюбика, заказывала кофе, выкуривала сигарету и вызывала себе такси.
Мне нравилось возвращаться домой по пустому ночному городу.
Я чувствовала себя искушенной и порочной. Как проза Анаис Нин.
Я знаю женщин, которые как проза Донцовой. Ничего особенного, но иногда приятно помусолить такую в отпуске. Не грузит и вроде бы даже с юмором. Таких тискают без свидетелей, о мимолетном романе с ней не расскажут друзьям. Иногда отношения могут затянуться на месяцы и даже годы – пока сама женщина не поймет, что ее прячут.
Я знаю женщин, которые как проза Сарамаго. Они начитанны, умны и надменны, но, как правило, так и остаются девственными. В них есть нерв, но совсем нет чувственности. К таким хорошо забежать на чай с вареньем. Но только под настроение, потому что в противном случае от ее витиеватых монологов сведет скулы. Зато о таких чаепитиях престижно упоминать вскользь.
Я знаю женщин, которые как проза Тэффи. Они похожи на дорогое выдержанное шампанское. Пользуются ошеломляющим успехом, часто имеют славу femme fatale. Женщины, похожие на прозу Донцовой, иногда им пытаются подражать – к счастью, безуспешно.
Я знаю женщин, которые как проза Коэльо. Они милы, но печальны; просты, но с интересным профилем. Они любят подолгу говорить о грустном, уставившись в окно, за которым снег. Почти у каждой такой женщины есть блог – как правило, с несколькими тысячами читателей. Женщины таким не подражают, но мужчины порой восхищаются. Кроме, конечно, тех, кто забегает на чай к женщинам, похожим на прозу Сарамаго.
Я знаю женщин, которые как проза Набокова. С самого первого взгляда понятно, что они совершенны. Как правило, они красивы, но особенной, не растиражированной, красотой. Женщины, похожие на прозу Донцовой, такой красоты не понимают. Женщины, похожие на прозу Тэффи, понимают, но предпочитают не замечать. Они слишком сложны, чтобы каждому второму хотелось связаться с ними всерьез. Ими любуются издалека. Но даже поверхностным знакомством с ними принято гордиться.
Я не знаю ни одной женщины, которая как проза Буковски. Но знаю нескольких, которые пытаются. Они много пьют, иногда недурно шутят, иногда заводят блог, в котором пишут, как у них воняет изо рта по утрам и хлюпает в трусах после литра текилы. Большинство мужчин воспринимают их бабками-ежками, даже если дама молода. Но находятся и те, кто покупает им текилу, а потом с надеждой лезет в трусы. Они очаровательны и даже в каком-то смысле нежны.
Но на прозу Буковски, тем не менее, совсем не похожи. И для меня всегда было загадкой, почему. Ведь они так неглупо и честно пытаются.
10 марта
Видела рекламный стенд – «Стервология. Для женщин и мужчин». Для женщин – этим едва ли кого-то сейчас удивишь. Но меня порадовала перспектива появления в городе дипломированных стервецов.
Вчера вечером один хороший человек, колумнист известного сайта, попивая вискарь у меня в гостях, выразил мнение, что татуировки (не уголовные, не ритуальные, а просто те, которые делают «для красоты») – это проявление комплекса неполноценности. Это он заметил мою свеженькую SED NON SATIATA на руке и удивился – взрослая вроде тетка, а все туда же.
Девочка-тихоня украшает лодыжку готическим орнаментом, чтобы намекнуть на наличие чертей в своем тихом омуте. Под белоснежной рубашкой офисного тихони прячется тарантул с мохнатыми лапами, и вот он уже не просто «встань-выпей шипучую витаминку-получи выволочку от босса-заслужи квартальную премию-надень розовый галстук на новогодний корпоратив», а человек с темным подтекстом.
Не согласна с этой точкой зрения категорически. Татуировка – это не способ показать, что ты кто-то, кем на самом деле не являешься, и даже не повод намекнуть всем подряд окружающим о своей внутренней сущности, а…
…Во-первых, это сигнал. Плохо помню «Дневник Бриджет Джонс» и не могу процитировать дословно, но когда она впервые увидела мистера Дарси на рождественской вечеринке в дурацком свитере с оленем, она рассуждала о сигналах, которые люди подают друг другу, чтобы было проще понять, с кем можно связываться, а с кем нет. Как-то я написала колонку о том, что не люблю «стерильных» мужчин – не буду уж второй раз расшифровывать, что это для меня значит. Для таких мужчин тату на женском теле – это сигнал «держись от нее подальше». И это хорошо.
…Во-вторых, по татуировке и правда можно сделать некоторые выводы о характере носителя – это не так просто, как может показаться с первого взгляда, но вполне возможно, если глаз наметан и разбираешься в предмете.
11 марта
Уже почти пять лет я то не ем животный белок вовсе, то иногда ем суши, то – творог, то – яйца и куриное мясо.
Но при этом я ненавижу, когда радикальные вегетарианские группировки пытаются со мною подружиться на предмет «мы с тобой одной крови». Меня вообще пугает марш в строю, в этом есть что-то разрушительное, даже если намерения строя – самые благородные.
Я часто бываю на форумах, где обсуждается здоровое питание. И заметила – чем строже у человека добровольная диета, тем отвратительнее становится его снобизм по этому поводу. Самые гадкие снобы – монотрофные сыроеды.
Всех остальных (включая обычных сыроедов) они называют «блюдоманами». Обычную еду – «хрючевом» и «рыгаловом». Но вот что самое забавное: рассуждая о помешанности окружающих на пище, сами они ни о чем другом разговаривать не могут. Все разговоры рано или поздно сползают к питанию. Какой забавный парадокс: под предлогом аскезы они ставят во главу угла именно то, что должно лишь поддерживать жизнь, а не являться ее смыслом. Пищу.
С одним из таких радикалов у меня на днях состоялся показательный разговор.
– А зачем тебе жить в такой строгости? – спросила я. – Что это тебе дает?
– Я лучше понимаю мир, – ответил снобус вегетарианикус. – Мало того что такая диета полезна для здоровья и обеспечивает долголетие, так она еще и помогает наслаждаться жизнью.
– А именно?
– Я стал добрее, терпимее…
– А многие считают, что шоколад тоже помогает наслаждаться жизнью.
– Только блюдоманы так считают, – презрительно скривился воздержанец. – Но что их слушать, они вообще воняют. От них пахнет смертью. Их пот пахнет так, что меня тошнит. И еще все они идиоты, потому что хрючево окислило им мозги.
Клянусь, он так и сказал – «окислило мозги».
Мне подумалось, что раз монотрофное сыроедение действительно сделало этого типа добрее и терпимее, то раньше его, что ли, выпускали на улицу только в наморднике и смирительной рубашке?!
Из этой сентенции можно сделать вывод, что я противник монотрофного сыроедения. Но это не так.
Я, скорее, противник идолов – когда человек выдергивает из множества существующих идей одну и начинает ей молиться. И неважно, насколько светла идея сама по себе – все равно ее наличие на пьедестале мешает развитию и, как сказал бы тот сыроед, «окисляет мозг».
А вообще, каждый раз в это время года я с особенным наслаждением посещаю кафе и рестораны. Больше всего я люблю хорошо приготовленную веганскую еду, а когда еще можно усладить себя таким ее изобилием, как не в Великий пост? Точки общепита конкурируют между собою за то, кто лучше всех умеет потакать желаниям так называемых постящихся.
Постящийся ведь нонче избалован – его не заманишь на огонек какой-нибудь бесхитростной гречкой или картошечкой. Лично для меня все эти тыквенные оладушки, запеченные в соевой сметане яблоки, жареные белые грибы, морковные котлетки с нежным луком – все это является баловством, актом гедонизма. В обычные месяцы я питаюсь проще – всех этих вкусностей нет в доступности, и мне лень ежедневно их готовить. И я очень удивляюсь, что кто-то ест эти прекрасные вещи и считает себя самоограниченцем.
Вчера в «Старбаксе» тонконогая красотка в шубке возмущалась, что нет соевого молока. «Как вы можете не держать запасов соевого молока, пост же! – сдвинув брови, проповедовала она. – А я латте хочу!»
Интересно, понимает ли она сама (и ей подобные, которые, задумчиво теребя нательный крестик, выбирают между авокадо с тофу и гречневыми блинчиками с соевой ветчиной), понимают ли они, что, чем больше ты концентрируешься на формальностях и условностях, тем более незаметно, сладострастно и ласково проникает в тебя эта бархатная темнота. В которой (замечу на всякий случай, чтобы уж не было недоразумений) лично я не вижу ничего плохого, меня, скорее, тошнит от твердолобого ее отрицания вне собственной святости. Я не вижу ничего плохого в условных оладушках во всех их многообразных проявлениях, но меня пугают условные якобы шпренгеры, которые, разумеется, оладушков не едят, ибо…
На днях знакомая сначала рассуждала о том, что держит пост с юности, потому что это аскетизм, даже в скромных его проявлениях очищает ее духовно. А потом как начала, как начала заказывать – и суп-пюре, и два салата, и баклажаны под соусом из тофу, и постный штрудель с сорбе. Мне даже стало интересно, как же она питается обычно, если этот раблезианский пир является скромным проявлением аскетизма в ее системе координат.
Мне вообще претит идея искусственной аскезы – мне кажется, духовно неподготовленный человек не то чтобы не обогатится, не очистится, не наполнится с ее помощью, а наоборот – подкормит внутренних чертиков, одновременно их отрицая. А это уже клиника, удар в точку сборки.
Поэтому мне не кажется удачной идея продвижения Великого поста в массы. Потому что осознанное потакание плоти – это что-то понятное и даже (как любая искренность) чистое, а неосознанное, спрятанное под покрывалом мнимой благообразности – это страшно. Дружить с той частью себя, которую я назвала «чертиками», – чисто, а отрицание их с постоянным одновременным подкармливанием с барского стола – грязно.
12 марта
Сегодня видела в метро мужчину в килте. Не знаю, насколько он был настоящий шотландец, но то, что иностранец, – факт. Он был хорош собой – не рафинированной, но мужланистой красотой. Высокий, плечистый и с подбородком, как у Стивена Сигала. Чтобы оказаться с ним в одном вагоне, я бежала по эскалатору, рискуя навернуться. Мне было интересно понаблюдать вовсе даже и не за ним самим, а за народной реакцией на его появление. И народ меня не разочаровал. Старушки кинематографично крестились ему вслед, девушки хихикали, пожилые мужчины сурово хмурились, а один гопник неуверенно спросил другого: «Это че, пидор, что ли?.. Или нет?» Подумалось: вот я не так давно изумлялась, что французы не знают, где находится Москва, и вот сегодня соотечественники сравняли счет – большинство провожавших глазами того мужчину явно не знали, что такое килт.
15 марта
Мы с Олегом всегда разговаривали о чем-то странном и почти никогда – о личном. Я почти ничего о нем не знала, кроме самых общих фактов. Как и он обо мне. Так нам было удобно. Типичная история для Москвы нулевых.
– Знаешь, Сашка, одна куртизанка как-то поделилась со мною рецептом привязывания мужчин.
Надо, говорит, сразу перед сексом положить ТУДА кокаин. Тогда у мужика будет сильнейшее ощущение, которое он свяжет с тобою.
– Фи, это так пошло называть вагину словом «ТУДА»!
– Ну прекрати, – Олег шутливо хлопнул меня по попе. – Я тебя развлечь хочу, а тебе бы только все низвести к гусарскому юморку.
– Развлечь, говоришь… – я поперхнулась смешком. – Я тут подумала, что рассказ этой твоей знакомой куртизанки может быть тестом на романтичность или практичность. В ответ на него звучат самые разные вопросы. Практики интересуются: ну там, сколько вешать в граммах, где вообще берут кокаин, а не впитается ли он в слизистую быстрее, чем… Романтики фантазируют: а что, если заменить кокаин на толченый гашиш (ага, обхохочется он, да еще потом и свяжет это ощущение с тобою), будет ли приятно только мужчине, как быстро возникает привыкание.
Наверное, со стороны казалось, что мы знаем друг друга много лет. Часто мы вели себя как дети – ели из одной тарелки, смеялись над какой-то ерундой, подталкивали друг друга локтями, и я его называла «мой пончик», а он меня – «Шурик, правильный пацан».
И никто из нас не подумал о том, как это опасно.
Даже откровенничать не так опасно, как смеяться вместе. Теперь я это знаю наверняка.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?
