Текст книги "Битвы за Кавказ. История войн на турецко-кавказском фронте. 1828–1921"

Главной задачей стало теперь освобождение Аракани и Гюмри. Но пока первый аул держался, до второго можно было добраться только сверху, спустившись на 1,5 км вниз с отвесной скалы, которая высилась между Гюмри и Каранаем. Это был, так сказать, восточный берег трех рек, сливавшихся в одну, которая, после впадения в нее Анди сразу же за Гюмри, превращалась в реку Сулак. Чтобы овладеть Аракани, надо было захватить отдаленные аулы Куяда и Чалда, которые с 31 января по 4 февраля пять раз переходили из рук в руки. 8 февраля оба аула наконец были взяты, и части Красной армии приступили к захвату высот, окружавших Аракани. 10 февраля они овладели аулом Кодутл. Бои за Аракани начались 13-го, а утром 14-го аул пал.

В соответствии с предсказанием Тодорского, которое мы приводили выше, горцы один за другим сдавали или покидали свои аулы, и скоро в руках русских оказались все самые доступные районы Северо-Восточного Дагестана, за исключением Гюмри. 18 февраля этот хорошо укрепленный аул они заняли без боя, с помощью жителей соседнего Унцукула[355]355
  Описание Унцукул а приводит Баддели в своей книге «Суровые склоны Кавказа». Его обитатели славились умением делать мозаику. Горцы из этого аула, как пишет Баддели, в 1911 г. приезжали на выставку в Глазго, где продавали свои работы.


[Закрыть]. Это было большое беспокойное селение, в прошлом часто враждовавшее со своим прославленным соседом и в то время более революционное (красное), чем любой другой аул в Дагестане. Как только в Унцукул вошла Красная армия, его жители создали партизанский отряд в 400 штыков под командованием коммуниста Хасанова. 8 февраля он овладел упорно сопротивлявшимся аулом Ругджа в Гунибском районе, 14-го – Согратлом, а вскоре после этого – многими другими селениями по обеим сторонам Авар-Кёйсу.

В руках горцев оставался еще район, расположенный северо-западнее Хунзаха, между Ихали и Тлохом на реке Анди. Его передовые посты стояли на линии Мочок-Матласская почтовая станция – Сиюк (в 12 верстах к северо-западу от Хунзаха), кроме того, повстанцы владели всем Западным Дагестаном. Неподалеку от Гюмри, в день его падения, курсанты захватили аул Ашилта («Земной рай»), однако эти ценные войска, которые ни в коем случае нельзя было терять, попали в ловушку: 125 курсантов из 5-го полка, не встретив никакого сопротивления, вошли в аул и улеглись спать. Ночью в Ашилту вошли повстанцы и при помощи ее жителей вырезали всех курсантов до последнего человека.

Тодорский пишет: «19 февраля Ашилта была взята 2-м батальоном этого же полка, к которым поспешно присоединились несколько подразделений из Гюмри и один батальон 126-го полка из Унцукула. В Ашилте были найдены 52 изуродованных курсантских тела».

Насколько можно судить, цифры и материалы Тодорского не подлежат сомнению, но было бы интересно узнать, что вызвало его возмущение действиями жителей Ашилты. Другая сторона истории или большая ее часть, как это всегда бывает в войнах с местным населением, осталась в тени.

Аулы Кахаб-Росо, Бетл, Цатаних, Ихали, Чиркей были взяты 11 марта, а Артлух, Данух, Аргуани и Гадари – 13-го. Таким образом, в руках победителей оказалась вся северо-восточная часть Дагестана, до границ с Чечней.

Дальше на запад повстанцы продолжали сопротивляться весь март, хотя это стало уже бессмысленным. Аулы и командные высоты в быстрой последовательности переходили в руки красноармейцев; сам Ботлих 5 марта сдался без единого выстрела, а Анди и другие селения – 9-го. Вскоре красные овладели всей северной частью Дагестана, до чеченской границы.

А тем временем произошло очень важное событие, которое сделало всякое сопротивление бессмысленным. 25 февраля Красная армия овладела Тифлисом, а 17 марта – Батумом, и свободная, независимая социал-демократическая республика Грузия была силой преобразована в Советскую Социалистическую. На ее территории создали несколько небольших красных колонн, направленных северо-восточнее Главного хребта. Последних героических участников повстанческих отрядов под руководством людей, которых вполне можно было назвать последователями Шамиля, со всех сторон окружили превосходящие силы красных. Дикий горный рельеф приграничных областей на западе Дагестана и оставшиеся после зимы сугробы позволили небольшим отрядам повстанцев поддерживать беспорядочное сопротивление (в основном в районе Дидо) до четвертой недели мая, после чего наступил конец и для этих отрядов.

«Мятеж» или «бунт» в Дагестане «ликвидировали». Оставшиеся повстанцы рассеялись и вернулись в свои аулы (кому это удалось) поодиночке.

«Полковник Кайтмас Алиханов и три его сына попали в плен и были убиты [пишет Тодорский]. Позже полковник Джафаров добровольно сдался в Шуре. Полковник Эмир Пиралов был также убит, только несколько позже. Лейтенант Хасан Абараков, которого попытались взять в плен, бросился с Гидатлского моста в Авар-Кёйсу и утонул. Глава повстанцев, Наймудин Гоцынский, укрылся в Дагестане. Саид-бей, внук Шамиля, бежал в Турцию».

Тодорский объяснял, что в условиях, когда лишь недавно произошла советизация Азербайджана (где стояла вся 11-я армия), а меньшевистская Грузия вела упорную борьбу против «надвигавшейся волны пролетарской революции» и мусульманская Чечня только и ждала повода к восстанию, причем оставшаяся незахваченной северо-западная часть Дагестана отделялась от остальной республики непроходимыми горными хребтами (их удерживали туши и хевсуры), географическое положение Дагестана имело исключительно важное значение. При этом надо учитывать и то, что единственная железная дорога из России в Баку проходила по его территории.

Местные условия – горный рельеф, суровый климат, отсутствие дорог, господствовавшая здесь нищета, а также воинственный характер населения и его умение воевать – сделали задачу Красной армии исключительно сложной. Ее первоначальные неудачи объяснялись главным образом сильной недооценкой боевых качеств повстанцев.

«Что касается самой Красной армии, то девять месяцев упорной борьбы, в которой она потеряла 5 тыс. человек, ярко продемонстрировали все ее достоинства и недостатки» (Тодорский, с. 159).

С политической точки зрения, продолжение восстания 1920–1921 гг. в Дагестане зависело от сохранения у него в тылу границы с Грузией и от успеха авантюры Врангеля. На самом деле это восстание, в военно-политическом смысле, можно было бы оправдать только в том случае, если бы продолжалась война в Закавказье, а также в Польше и Крыму, где ранней осенью 1920 г. многие не хотели признавать победу Советов над Деникиным окончательной.

С тактической точки зрения, лидеры восстания, проявившие большие способности к руководству, совершили грубую ошибку, используя свои не очень крупные силы в районе Шуринского шоссе. В результате этого им пришлось воевать на условиях, навязанных русскими. Если бы они вместо неудачного наступления на Леваши дождались бы похода красных в горы и сумели бы нанести им такое же поражение (что было вполне в их силах), которое потерпел князь Воронцов под Дарго в 1845 г., то эта победа смогла бы полностью изменить ситуацию в Закавказье весной 1921 г.

Приложение

Книга первая, глава 2

Князь Александр Гарсеванович Чавчавадзе был сыном мандатурт-укуцеси (канцлера) Грузинского царства и крестником императрицы Екатерины II. Он командовал Ереванской колонной, которая захватила Баязет и Алашкертскую долину. Чавчавадзе прославился как талантливый поэт и один из лидеров Грузинского литературного возрождения XIX в. С одинаковой легкостью он переводил на родной язык произведения Хафиза, Вольтера и Пушкина.

Барон Остен-Сакен умер в 1881 г. в возрасте 92 лет, прослужив в русской армии 76 лет! Он принимал участие в 15 кампаниях и 90 сражениях. После падения Севастополя он на короткое время стал главнокомандующим русскими войсками в Крыму.

О посещении Пушкиным Эрзерума летом 1829 г. рассказал Вайденбаум в своих «Кавказских этюдах», в главе «О пребывании Пушкина на Кавказе в 1829 г.». Пушкинский рассказ «Путешествие в Арзрум во время похода 1829 г.» был опубликован в первом номере знаменитого литературного журнала «Современник» (1836). Булгарин и другие критики отозвались о нем весьма язвительно. Как и его английский современник лорд Байрон, Пушкин пал жертвой модного тогда увлечения Востоком. Побывав на Кавказе и в Крыму, он написал поэмы «Кавказский пленник» (1821) и «Бахчисарайский фонтан» (1824).

Облачившись в черкесский костюм, поэт летом 1829 г. прибыл в Тифлис, намереваясь встретиться со своим братом Львом и с друзьями, которые служили в армии Паскевича. 13 июня в Котанли он присоединился к ней и был встречен главнокомандующим. Посетив позиции Бурцева, Пушкин двинулся вместе с колонной Муравьева. Он стал свидетелем боя в долине Хани и присутствовал при капитуляции Хакки-паши в Мелидузе. Позже поэт прожил три недели в Эрзеруме в конаке сераскира в качестве гостя Паскевича. Генерал был членом того образованного круга, в котором вращался брат его жены Александр Грибоедов и грузинский поэт Александр Чавчавадзе (дочь которого вышла замуж за Грибоедова). Однако общество Пушкина, по-видимому, утомило фельдмаршала, озабоченного военными делами, и он убедил поэта покинуть Эрзерум.

Курды. В 1830 г. по всему Курдистану вспыхнули восстания: в регионе между средним течением Евфрата и верхним течением Тигра. Им руководил Бэдр Хан, а в Загросе – Мухммад-паша из Рувандиза. Во время подавления этого восстания на стороне турок воевал Гельмут фон Мольтке.

Разгром турок египтянами под Низипом в 1839 г. вызвал новые выступления курдов под руководством Бедр Хана и Нуруллы Бега из Хакари (1843–1847).

Во время Крымской войны восстание курдов возглавил племянник Бедр Хана, а после турецких поражений в 1877–1878 гг. курды Бохтана и Бахдинана поднялись по призыву сыновей Бедр Хана. Позже, в 1880 г. на Персидский Курдистан распространилось более мощное восстание Шейха Убайдуллы из ордена Накшбанди.

Движение курдов, первоначально феодальное и консервативное по своему характеру и лишь позже, после революции младотурок 1908 г., ставшее по-настоящему националистическим, было вызвано, вероятно, ловкой политикой Паскевича. Полковник Назим Севген в своей неопубликованной работе подробно описывает взаимоотношения дерсимских курдов с русским командующим в Эрзеруме перед началом Крымской войны и войны 1877–1878 гг.

Абдул Хамит II, отказавшись от политики своих предшественников, попытался подчинить вождей курдских племен и направить их против армян. Для этого были созданы отряды Хамидийе, предназначенные для обучения курдов военному делу по примеру русских казаков (Линч. Армения, т. II и Марк Сайкс. Последнее наследие Калифа. Лондон, 1915).

Книга первая, глава III

Учебник «История СССР», т. 2 и другие книги и статьи, опубликованные в 1950 г., стали предметом яростной критики со стороны журнала «Вопросы истории» (1950 г.) в статье Е. Адамова и Л. Кутакова «Из истории происков иностранной агентуры во время Кавказских войн». Во введении авторы пишут, что изображение движения мюридов и Шамиля как прогрессивного демократического явления, направленного на национальное освобождение, полностью извращает его характер. Подобная оценка является антимарксистской, противоречит историческим фактам и сильно искажает реальное значение этого движения, которое на самом деле было реакционным, националистическим и оплачивалось английскими капиталистами и турецким султаном. Авторы приводят ряд документов из архива российского Министерства иностранных дел, включая копии некоторых писем Белла, послания, адресованные Шамилем султану Махмуту и Ибрагим-паше, а также переписку русских послов в Константинополе и в Лондоне с Нессельроде.

В 1837 г. после публикации стихотворения «На смерть поэта», которое император посчитал предосудительным, Михаил Юрьевич Лермонтов (1814–1841) был сослан на Кавказ. Лермонтов в детстве прожил несколько лет на Северном Кавказе, а последние годы своей жизни (с небольшими перерывами) провел в Кавказской армии. На Кавказе Лермонтов встретил многих сосланных сюда декабристов, а также Белинского и Сатина, друга Герцена и Огарева.

Кавказские войны вдохновили трех великих писателей России XIX в. на создание выдающихся произведений. Среди представителей аристократических фамилий России было модно служить на Кавказе. Сюда же ссылались участники восстания декабристов (1825), а позже – люди радикальных взглядов; благодаря этому в гарнизонах крепостей, стоявших на Кавказской линии, было много умных людей.

Любовь Лермонтова к Кавказу была так велика, что он отказался от перевода в столицу, которого добивался его друг А. Бенкендорф. Поэт хвастался в письме к младшему Раевскому, что проехал по всей Кавказской линии – от Кизляра до Тамани, пересек горы и посетил Шуру, Кубу, Шемаху и Кахетию; «одетый черкесом с ружьем за спиной», он спал под открытым небом, ел чуреки и пил кахетинское вино.

Лермонтов написал несколько прекрасных кавказских «вещиц» («Измаил Бек», «Белла», «Хаджи Абрек» и др.). Действие «Демона», одной из его поэм, происходит на Кавказе, а «Герой нашего времени» (где Печорина Лермонтов явно писал с себя) является великолепным отражением той эпохи.

Лев Николаевич Толстой (1828–1910) учился в Казанском университете, где заинтересовался турецким и арабским языками. В 18 лет, приехав на Кавказскую линию повидать своего брата, он снял дом в горах неподалеку от Пятигорска и прожил в нем несколько месяцев. В Тифлисе он сдал экзамен на артиллериста и несколько лет служил на Кавказе. Когда началась Крымская война, Толстой отправился добровольцем на Дунай и участвовал в осаде Силистрии. Он оборонял Севастополь, и его «Севастопольские рассказы», написанные в 27 лет, принесли ему известность в России. Кавказские впечатления Толстого отражены в повести «Казаки» (1863), в которой он развивал идею о том, что культура несовместима со счастьем. В своем трогательном рассказе «Хаджи-Мурат», написанном позже (1896–1904), старый философ вспоминает о годах своей юности, когда он служил младшим офицером в Дагестане.

Книга третья

М.Т. Дорис-Меликов, глава четверки храбрых и способных армян (трое других: Лазарев, Тергукасов и Шелковников), которые привели Кавказскую армию к победе в войне 1877–1878 гг., родился в Тифлисе в 1825 г. Он был сыном купца, связанного, впрочем не очень тесно, с княжеской семьей Меликов, из Лори. Он учился в Лазаревском институте восточных языков, а потом – в Военной академии и служил с отличием под командованием прославленных на Кавказе генералов: Фрейтага, Аргутинского, Барятинского, Бебутова и Муравьева. В 51 год Лорис-Меликов стал командиром корпуса. Его карьера была успешной, но не блестящей. После побед на Кавказе его назначили генерал-губернатором Нижней Волги (1879) и в том же году – министром внутренних дел. Он был, фактически, диктатором, боровшимся с нигилистами. После убийства императора Александра II 1 марта 1881 г. его карьера закончилась. Он ушел в отставку, уехал за границу и умер в Ницце в 1888 г.

По странному капризу судьбы, противник Лорис-Меликова в битве за Зивин и Аладжу Амет Мухтар занимал пост великого визиря Османской империи в годы ее кризиса (1913). Этот старый вельможа, родившийся в год смерти Махмута II, стал свидетелем гибели двух империй – Турецкой и Российской (он умер в 1918 г.).

Сын альдара (дворянина) из тагаузских осетин, живших на севере Дарьяла, Муса Кундуков 12 лет поступил в Павловский кадетский корпус. В 1837 г., когда ему еще не было и 20, он начал свою блестящую военную и административную карьеру в качестве офицера-переводчика императора Николая во время его поездки на Кавказ. В последующие 20 лет Муса Кундуков дослужился до звания генерал-майора русской армии, а в 1859 г., когда Шамиль сдался царским войскам, был назначен губернатором Терской области. Кундуков поддерживал дружеские отношения со сменявшими друг друга русскими высшими чиновниками, которые ему доверяли, а контакты с вождями восставших племен позволяли ему время от времени играть роль посредника.

Разрыв Кундукова с русскими властями произошел после падения Шамиля и, по его словам, был спровоцирован политикой экспроприации и депортации, направленной против племен его области. После многочисленных протестов русских властей Кундуков, посетив Стамбул, в 1865 г. со всей своей семьей эмигрировал в Турцию. Он увел с собой около 3 тыс. осетинских и чеченских «сердец». Ему были дарованы земли в селении Батманташи, в районе Токай. Потомки этих «черкесов» до сих пор составляют большинство населения вокруг Токая. Муса-паша Кундуков был начальником штаба у Измаила Хакки, когда последнему было приказано сдать русский Эрзерум, как того требовали условия перемирия в Адрианополе. По-видимому, русские власти отнеслись к нему благосклонно. Когда русские 7 сентября 1878 г. ушли из города, Муса-паша снова взял руководство в свои руки. Русские авторы хвалят его за меры, которые он принимал для предотвращения выступлений против христианского населения во время Байрама. Однако это никак не согласуется с жалобами Норманна на его фанатизм.

Муса-паша Кундуков умер в Эрзеруме в 1889 г. Его младший сын, Бекир Сам-бей, стал министром иностранных дел в первом национальном правительстве Анкары.

Муса-паша Кундуков написал мемуары, которые были отредактированы его сыном Шевкет Кундуком и опубликованы в эмигрантском журнале «Кавказ» в 30-х гг. XX в.

История русских военно-морских и воздушных операций против угольных промыслов Зонгулдака

На шахтах Зонгулдака и Зрели добывалась большая часть угля в Турции; особенно важное значение эти месторождения приобрели во время войны, когда империя лишилась возможности покупать высококачественный уголь в Великобритании. По словам историка советского военно-морского флота Н. Новикова, этому аспекту экономической стратегии в конце октября 1914 г. перед началом войны с Турцией командование русского военно-морского флота на Черном море не придавало особого значения.

Еще 1 ноября 1914 г. западные союзники, стремившиеся оставить турецкую столицу без угля, связались с русской Ставкой, которая отдала адмиралу Черноморского флота приказ начать операцию против Зонгулдака. 4 ноября флот вышел из Севастополя. Однако не было проведено никакой подготовки к предстоящей операции. В русском военно-морском штабе была всего лишь одна карта района Зонгулдака, и только один офицер (лейтенант Туманов – грузин по национальности) имел хоть какое-то представление о географических особенностях этого района. 7 ноября линкор «Ростислав» и крейсер «Кагул» обстреляли Зонгулдак в условиях очень плохой видимости; на шахтах вспыхнули пожары, но понять, какой ущерб был им нанесен, не представлялось возможным. Русские моряки потопили два угольщика и два крупных транспортных судна, перевозившие войска, которые шли в Трапезунд.

Однако этот набег не помешал туркам и дальше добывать уголь и доставлять его морем из Зонгулдака. Порт был защищен высоким волноломом, за которым во время обстрела прятались турецкие суда, принимавшие на борт уголь.

По прошествии двух месяцев русское военно-морское командование решило запечатать вход в этот порт, затопив в его «горле» четыре судна. И снова экспедиция была организована очень плохо. Между флаг-офицером (командиром «Ростислава»), капитаном крейсера «Алмаз» и миноносцем практически не было никакой координации. Для сохранения секретности младшим командирам не сообщили никаких деталей операции, и во время ее от них поступали сообщения: «Найти Зонгулдак не можем».

Эскадра подошла к нему в ночь с 23 на 24 декабря в условиях очень плохой погоды (в это время дивизии Энвера приближались к Сарыкамышу). Корабли в темноте потеряли друг друга, и на рассвете капитан «Ростислава» попытался их собрать. Вахтенный офицер корабля «Олег», который предполагалось затопить, сообщил, что ночью наткнулся на флотилию миноносцев и принял их за свои корабли. На его судно был направлен свет прожекторов, и, полагая, что его пытаются опознать, офицер прокричал в мегафон название своего корабля. Ответ прозвучал по-русски: «Спасибо, мы уже прочитали, что это «Олег». Вот вам подарочек». После этого в корабль полетели снаряды, и он получил несколько попаданий. Однако позже было доказано, что весь этот эпизод – плод воображения вахтенного офицера. Единственным вражеским кораблем в этих водах был «Бреслау», который ранним утром 24 декабря потопил другой корабль, предназначенный для затопления при входе в порт. Появление «Бреслау» среди мощной русской эскадры, в состав которой входил линкор, да еще в тот момент, когда весь Черноморский флот находился поблизости, озадачило русских моряков. Беспорядок усилился. После того как все русские корабли наконец собрались, миноносцам было приказано обстрелять порт с близкого расстояния, но их отогнал огонь турецких береговых батарей, построенных совсем недавно. Опасаясь, что не только «Бреслау», но и «Гёбен» находятся неподалеку, русский командующий велел затопить предназначенные для этого оставшиеся суда, после чего флот вернулся в Севастополь.

Провал этой операции заставил русских начать морскую блокаду Зонгулдака, которая продолжалась до Февральской революции. Ее осуществляли отряды быстроходных миноносцев, которые патрулировали прибрежные воды, а эскадра, в состав которой входили линкор и несколько крейсеров, стояла наготове в 85–100 км от Зонгулдака. Когда на кораблях заканчивался уголь, они уходили, и часто между уходом одной флотилии и приходом другой образовывался довольно длительный разрыв. Во время блокады Зонгулдак более 25 раз подвергался обстрелу, но всякий раз турки восстанавливали разрушенное. Наблюдательные посты в горах своевременно предупреждали о приближении русских кораблей, так что транспорты, курсировавшие между районами добычи угля и портом, вовремя останавливались или возвращались назад. Шахты, электростанции и другие сооружения, спрятанные в долинах, с моря были совершенно не заметны.

Убедившись, что корабельные обстрелы не наносят добыче угля ощутимого вреда, русское командование решило нанести воздушный удар по шахтам силами 14 гидропланов. 6 февраля 1916 г. (за несколько дней до штурма Эрзерума) два транспорта доставили их на расстояние 25 км от Зонгулдака и спустили на воду. До цели долетело 11 гидропланов, однако облачность была очень низкой и закрывала всякий обзор; кроме того, русские самолеты попали под прицельный зенитный огонь, что стало для летчиков неприятным сюрпризом, поскольку о существовании зенитных орудий у турок никто не знал. Нужного результата этот рейд не достиг – большую часть бомб сбросили куда попало. Впрочем, во время этой операции не было уничтожено ни одного самолета; а торпедную атаку, предпринятую на транспорты с подводной лодки, отбили.

Блокада продолжалась, и турки теряли все больше пароходов и парусных барж, но у них всегда были наготове суда, пригодные для перевозки угля. С июля 1915 г. в этом районе действовали немецкие подводные лодки, а для охраны угольщиков использовался не только крейсер «Бреслау», но и «Гёбен». Тем не менее постепенное уничтожение турецкого угольного флота ухудшило снабжение Стамбула углем, так что в конце концов немецкое военно-морское командование в Константинополе вынуждено было снабжать город немецким углем по железной дороге. Тем не менее в течение всей войны турки упрямо настаивали на продолжении перевозок зонгулдакского угля морем. Всякий раз, когда Черноморский флот России отвлекался на участие в других операциях – например, высадку десанта на побережье Лазистана (март-апрель 1916 г.), турецкие суда снова везли уголь в Стамбул.

В целом, несмотря на огромные усилия русского Черноморского флота, цели в отношении Зонгулдака так и не были достигнуты. Единственным способом прекратить добычу угля в этом районе стала высадка десанта; сделать это оказалось просто, поскольку турки сначала имели здесь всего 2 батареи береговой обороны и батальон пехоты для защиты шахт, а отсутствие дорог не позволяло им вовремя перебрасывать подкрепления, которые смогли бы помешать высадившимся войскам взорвать шахты и другие сооружения. Однако командование Черноморского флота было против десанта, из боязни, что флоту придется действовать в местах, находившихся на большом расстоянии от его ближайшей базы в Севастополе. Морское командование ссылалось также на непредсказуемые погодные условия в Черном море и опасалось, что перевозимые войска, сильно измученные теснотой в корабельных трюмах, будут страдать от морской болезни и поэтому, высадившись на вражеский берег, не смогут одержать победу.