Текст книги "Битвы за Кавказ. История войн на турецко-кавказском фронте. 1828–1921"

Гренадерская бригада генерала Майделя, располагавшаяся на правом фланге русских, поднялась по крутому склону, который вел к Тахмасп-Табия, и в 5 часов утра пошла в атаку (хотя ее начало было запланировано на час раньше). Несмотря на сильный шрапнельный и ружейный огонь турок, эриванские гренадеры в ходе штыковой атаки заняли линию траншей, тянувшихся от Тахмасп-Табия до Каре-Чая. Однако мингрельцы, которым поручили захватить этот редут, не сумели подняться на его стены (не было лестниц) и с большими потерями были отброшены назад. Другие части, которым удалось прорваться в пространство между фортами Тахмасп и Вели-Паша, попали под огонь пушек, установленных на последнем форте, и тоже понесли тяжелые потери.

Таким образом, развить успех колонны Майделя на правом фланге не удалось, а на левом фланге войска Ковалевского потерпели поражение. В темноте Ковалевский вывел своих людей к центральной части линий Реннисона, хотя ему было велено атаковать северо-западный край Сорахской позиции. Виленский полк оказался в полукруге сильнейшего огня и за несколько минут был выкошен почти полностью. Белевский полк, атаковавший слева от Виленского, тоже понес большие потери. Остатки обоих полков отступили в овраг, откуда начали свою атаку. Левый фланг не имел сил для возобновления штурма. Сам Ковалевский был убит.

Средняя колонна, в состав которой входили Тульский и Рязанский полки, должна была оказать поддержку Ковалевскому и Майделю, но приказ был сформулирован не очень четко. Два батальона Тульского полка отступили вместе с Белевским полком, который располагался у них на левом фланге, а остальная часть колонны, добившаяся некоторого успеха в наступлении на Юксек-Табия, была контратакована турецкой пехотой (под командованием Тисдейла) и стала отступать вместе с людьми Майделя.

При ярком солнечном свете наступившего дня Муравьев понял, что эффекта внезапности добиться не удалось, но продолжал настаивать на штурме Тахмасп-Табия. Тем временем Белостокскому полку (генерал Базин) при поддержке драгун и казаков генерала Бакланова удалось на горах Чакмак проникнуть на территорию Английских линий, откуда турки в беспорядке бежали в форт Вели-Паша. Однако Муравьев бросил все свои резервы в атаку на Тахмасп-Табия, и Базин не смог развить свой успех. Опасаясь контратаки турок, он отошел, понеся незначительные потери. В ходе последней атаки двух резервных батальонов, которые повел в бой полковник Кауфман (позже – победитель Туркестана), русские проникли в тыл Сорахской позиции, где пехота попала под огонь орудий форта Вели-Паша и была вынуждена отступить под укрытие склонов долины Чакмака. Это показало, какое значение могла иметь эта долина для русской атаки, но штаб Муравьева этого не понял.

В 11 часов утра русский командующий приказал прекратить штурм и отойти на позиции, которые армия занимала перед началом атаки.

Потери русских были очень велики: Муравьев лишился 60 % своей пехоты, принимавшей участие в бою; 8 тыс. человек было убито или ранено. Турки потеряли около 1,5 тыс. человек. Вечером 29 сентября у Муравьева осталось 12 или 13 батальонов и вся кавалерия, готовая к бою, и соотношение сил у стен Карса сместилось в пользу турок.

Способ и выполнение задачи, предложенные Муравьевым, не выдерживают никакой критики. Он, как и командование союзников под Севастополем, по старинке бросал колонны своих войск под огонь современных ружей, которыми была вооружена часть защитников (стамбульские батальоны). Даже если бы русская атака удалась, захват Сорахских гор все равно не привел бы к падению Карса. Муравьев хорошо понимал, что победа даст ему лишь частичное преимущество, но он надеялся, что она позволит ему установить свои полевые орудия поближе к городу и обстреливать из них сам город, его пригороды, мост и дорогу, соединявшую крепость с юго-западными фортами. При таких условиях Вели-Паша-Табия сдался бы, скорее всего, через несколько дней. Муравьев намеревался ускорить естественный ход вещей путем дезорганизации обороны Карса, а не быстрым захватом ее цитадели.

У турок не осталось лошадей (часть из них погибла от голода, а другая была пущена на мясо во время блокады), поэтому они не могли устроить вылазку и сойтись с русскими в поле. За вылазку выступал один лишь Кмети. Британские офицеры были уверены, что огромные потери заставят Муравьева снять осаду и уйти в Александрополь.

Ошибка Муравьева заключалась не в решении штурмовать Карс, а в том, как он расположил свои войска. Исправить положение во время боя он не сумел, но проявил храбрость и рассудительность, решив продолжать осаду. Его упорство повлияло на весь ход Кавказской кампании и на позицию русских на предстоящей мирной конференции. Муравьев хорошо знал психологию османских командиров, которые предпочитали ждать развития событий, а не создавать их. Каждый прошедший день ослаблял силы и волю защитников Карса и уменьшал вероятность их успешной вылазки. Одновременно, благодаря знанию особенностей османского командования, Муравьев не боялся подхода турецких подкреплений из Эрзерума или быстрого наступления Эмир-паши в Мингрелии. Вели-паша, как и большинство турецких командиров того времени, был не солдатом, а бюрократом и карьеристом; он уже показал себя нерешительным и неспособным начальником. С амбициозным Эмир-пашой Муравьев встречался несколько лет назад и составил себе мнение, что этот офицер не захочет рисковать своей карьерой в опасных операциях в Западной Грузии; он правильно предположил, что Эмир решил устроить в Мингрелии военный парад, который компенсировал бы ему утерянные возможности отличиться в Крыму. Как бы то ни было, время для проведения успешной операции в Мингрелии ушло, несмотря на бездарные решения русского командующего Багратиона-Мухранского. Муравьев рассчитывал, что, даже если Эмир-паша прибудет в Кутаиси еще до начала затяжных дождей (то есть до середины ноября), состояние гарнизона Карса приведет к капитуляции этой крепости, что позволит ему перебросить основную часть русских войск в Сурамские горы, прикрывающие долину средней Куры и Тифлис. А тем временем, учитывая спокойную обстановку в Восточном Закавказье и отсутствие на поле боя Шамиля, Муравьев мог выделить из состава своей армии подкрепления для Багратиона-Мухранского в Мингрелии. В течение октября уставшие войска, стоявшие у стен Карса, были переведены в отличный новый лагерь, который Муравьев построил во Владикарсе, где обилие продовольствия и фуража резко контрастировало с невыносимыми условиями в осажденном Карсе.

Наконец на русском передовом посту появился Гисдейл с белым флагом в руках и предложил провести на следующий день переговоры между русским командующим и генералом Фенвиком Уильямсом. Два дня спустя последовала официальная капитуляция Карса. Русские получили все орудия в хорошем состоянии и взяли в плен 24 тыс. солдат, из которых 4 тыс. были больны или ранены. Британские и турецкие офицеры сохранили свои шпаги; были предприняты также меры для защиты венгерских и польских офицеров, состоявших на турецкой службе (правда, Кмети и Колман успели сбежать в Эрзерум еще до капитуляции). Прогноз Муравьева о том, сколько времени сможет продержаться Карс без пополнения продовольствия, оказался на удивление точным.

При планировании экспедиции Эмир-паши на Кавказское побережье было решено, что здесь сосредоточится армия из 45 тыс. человек; из них 15 тыс. уже находились в Батуме; 20 тыс. должны были прибыть из Болгарии, а 10 тыс. отборных бойцов, включая несколько батальонов стамбульских (султанских) стрелков, ожидались из Крыма. Хотя к концу сентября в Батуме находилось не более 30–35 тыс. человек, перевозка войск осуществлялась достаточно быстро. Планировалось доставить 15 тыс. лошадей (столько, по оценкам британских офицеров, требовалось для успешных коммуникаций), однако Эмиру удалось найти всего лишь 5 тыс. У него не было кавалерии, если не считать так называемых османских казаков, набранных из польских беженцев и потомков казаков, осевших в устье Дуная. Их насчитывалось менее тысячи человек[36]36
  Романтическая история османских казаков описана в книге в.э.д. Аллена «История Украины» (М.: Издательство Центрполиграф, 2016). После уничтожения Запорожской Сечи в 1775 г. часть казаков бежала в Турцию. Они поселились в устье Дуная на турецкой территории. После Русско-турецкой войны 1828–1829 гг. оставшиеся в живых потомки этих казаков эмигрировали в Анатолию. Некоторые из них в XIX в. занимались своим наследственным делом – ловили рыбу на небольших островках Бейшехир-гёл в Исаурианском Тавре. Острова на этом озере теперь безлюдны, но нескольких казаков еще можно найти в деревне Казак-Кой, неподалеку от Акшехира. Они говорят по-русски и имеют в своем селении старообрядческий храм. Этих казаков называли «некрасовцами» в честь их первого вождя Некрасова.


[Закрыть]. Эмир надеялся, что сумеет пополнить ряды своей кавалерии нерегулярными конниками из Черкесии и Абхазии.

Сходные политические мотивы заставили Эмир-пашу избрать местом своей базы Сухум, а не Редут-Кале. Расстояние от Сухума до Кутаиси составляет 177 км, весь путь проходит по лесистой местности с многочисленными реками; дороги здесь редки и находятся в плохом состоянии; мостов практически нет. Из Редут-Кале до Кутаиси всего 113 км. Туда ведет прекрасная почтовая дорога, часть ее, однако, проходит по насыпи, с обеих сторон которой тянутся болота. Кроме того, в Редут-Кале нет сухих площадок для размещения лагерей. Одновременно Эмир-паша в своем выборе места для базы руководствовался, в значительной степени, надеждами (которые оказались напрасными) на заключение союза с черкесами и абхазами. В ту пору наиб Шамиля, Мухаммад Амин, не пользовался почти никаким влиянием среди черкесских вождей, которые с приближением зимы предпочли подождать и посмотреть, как будут развиваться события. Да и Шамиль не был готов тогда к серьезным действиям. В Абхазии союз с Искандером Шервашидзе не дал туркам ничего, кроме возможности беспрепятственно занять Сухум; в поле появилось не более 400 абхазских нерегулярных всадников, которые своими грабежами мингрельских крестьян создавали для турок лишние проблемы.

Багратион, ожидавший одновременного наступления противника из Сухума, Редут-Кале и Батума, разработал чрезмерно осторожный план действий. Он не собирался навязывать туркам битвы до того, как они дойдут до Ингура; он расставил вдоль реки четыре батальона Литовского полка с некоторым числом казаков и четырьмя пушками, а свои основные силы сосредоточил в Зугдиди и позади Цхенис-Дзгали («Конской реки»). Одновременно он приказал Бруннеру вывести войска из Гурии и расположить своих людей позади угла, который образует слияние Цхенис-Дзгали с Риони. Таким образом, отсутствие инициативы у Багратиона позволило туркам без помех сконцентрировать свои силы. Это не обещало ничего хорошего, особенно если учесть, что у них было в два раза больше войск, чем у русской армии, стоявшей севернее Риони.

Эмир-паше пришлось оставить в резерве значительные силы (около 10 тыс. человек), чтобы защитить свои прибрежные базы, которые вполне могли подвергнуться нападению. Турецкий командующий подозревал, что Муравьев отложил свое наступление на Кавказе именно из-за этого. У Эмира в начале октября было четыре бригады, каждая из которых включала в себя восемь батальонов низамов и один стрелковый батальон, а также 27 полевых орудий и 10 горных пушек.

Несколько десятков иностранных офицеров – по большей части венгров и поляков – помогали паше. Начальником штаба у него был Ферхат-паша, венгр по национальности (Штейн), представителем верховного командования союзников – полковник Симмонс, а лейтенант Дж. А. Баллард и другие британские офицеры, отвечавшие за обучение стрелков и артиллеристов, находились в составе полевой армии.

8 октября, получив известие о том, что штурм Карса русскими был отбит, Эмир-паша решил, что настал подходящий момент для начала наступления его войска. 15 октября, пройдя по побережью Черного моря, оно заняло Очемчири и Анаклию – небольшой городок в устье реки Ингур. Основные его силы наступали через Самурзакан в направлении той же самой реки. Лесистые склоны гор в те дни были почти безлюдными, и надежд на пополнение припасов в местных селениях не было. Транспорта не хватало, а все снаряжение и припасы можно было везти только по двум дорогам: одна шла по побережью до Анаклии, а другая – гораздо хуже первой – проходила по горам и в селении Рухи пересекала Ингур. Это село находилось в 40 км от устья реки и в 8 км от города Зугдиди. Эта дорога, которую жители Сухума называли «главной сухумской дорогой», на самом деле представляла собой обыкновенную тропу, шедшую через лес, и войскам Эмир-паши потребовалось 20 дней, чтобы преодолеть расстояние 80 км от Сухума до правого берега Ингура, куда они добрались лишь 4 ноября. Средняя скорость передвижения составляла от 3 до 4 км в день, несмотря на то что погода для этого времени года была необычайно сухой.

Багратион расположил свои войска для защиты Ингурской линии крайне неудачно; его действия могут служить классическим примером того, как не надо оборонять берег реки.

Ингурская кампания, 1855 г.

Ингур, подобно большинству кавказских рек, стекающих с гор на Колхидскую низменность, широк, но мелок и во многих местах образует несколько проток. Чаще всего наиболее глубокой является самая узкая из них. Именно она и представляет самое серьезное препятствие, поскольку течение в ней очень быстрое. Но в сухую погоду (а последние две недели октября и первая неделя ноября 1855 г. оказались необычайно сухими) Ингур можно почти без труда перейти вброд. Броды каждый год меняли свое положение, но местные жители хорошо знали, где их искать. При таких условиях помешать туркам перейти Ингур где-нибудь между Рухи и устьем было практически невозможно. Багратиону следовало организовать активную оборону: держать в центральной точке мощный мобильный отряд, готовый ударить по туркам, когда часть их армии уже пересечет реку. Багратион же выбрал противоположный путь: он распределил свои силы маленькими отрядами по всему течению реки, причем ни один из них не имел связи со своими соседями.

Главные силы (2,5 батальона, казаки и мингрельское ополчение – около 3 тыс. человек и 4 орудия) находились в Рухи. В 10 км вниз по течению стоял другой батальон, охранявший брод. В 2,5 км полтора батальона с четырьмя пушками стерегли третью переправу. Тремя километрами южнее в районе других бродов располагались половина батальона, казаки и два орудия. Еще полтора батальона стояли на нижнем Ингуре, откуда они могли дать весть о любом движении турок в районе Анаклии. Таким образом, две трети русской армии были рассредоточены по местности; в резерве Багратион оставил два куринских батальона, два орудия и имеретинское конное ополчение (около 2 тыс. человек в целом).

Эмир-паша провел два дня на правом берегу Ингура, а утром 7 ноября атаковал русских. Разработав план действий с учетом ошибок в расположении войск противника, он отправил одну бригаду в сторону брода в селении Рухи; вскоре мощная артиллерийская канонада привлекла внимание Багратиона.

А тем временем Эмир-паша велел трем оставшимся бригадам идти к южным бродам; густая растительность помогла турецким стрелкам подобраться к берегу реки незамеченными. Их артиллерия завязала дуэль с русской батареей из четырех пушек, стоявшей южнее третьего брода; одновременно целая бригада турок перешла реку по незащищенному броду чуть выше по течению и захватила орудия, стоявшие в тылу. На четвертой переправе, охранявшейся только половиной батальона солдат и казаками, реку перешла другая бригада противника, несмотря на отчаянное сопротивление русских. На переправе вверх по течению орудия уже были захвачены турками, а два пехотных батальона (потерявшие всех своих офицеров) начали отход. Прекрасные куринские батальоны и мингрельская конница вступили в бой слишком поздно. Из леса доносилась беспорядочная стрельба, ближе к вечеру Эмир-паша велел прекратить бой. Багратион приказал всему своему отряду отходить в Хету. Русские проиграли, потеряв 600 человек и 3 орудия. Потери турок не превышали 400 человек; в бою был убит один британский офицер.

Победа досталась Эмиру легко; его престиж в Стамбуле и штаб-квартире союзников возрос, но он не сумел этим воспользоваться, поскольку судьба Карса была ему, по-видимому, безразлична. Он провел два дня на левом берегу Ингура и только 10 ноября занял Зугдиди (столицу Мингрелии, откуда сбежала княгиня-регентша). Эмир расположился в окрестностях Зугдиди и пробыл там пять дней, потеряв последнюю неделю благоприятной сухой погоды. Контакт с русскими был потерян.

Впрочем, поведение Багратиона оказалось не менее странным. Он отказался от своего первоначального плана навязать туркам сражения на берегу рек Цива и Техури и не останавливался до тех пор, пока не перешел через Цхенис-Дзгали. Таким образом, он оставил туркам всю Мингрелию, в то время как Эмир-паша прохлаждался в Зугдиди. Багратион велел Бруннеру отойти в Марани (хотя турки не предпринимали никаких попыток начать наступление из Батума), бросив, таким образом, несчастных жителей Гурии, оставшихся верными России, на растерзание башибузукам.

18 ноября Эмир добрался до реки Цива – ему потребовалось 11 дней, чтобы пройти 30 километров, отделявших Ингур от Цивы. После 18 ноября начались осенние дожди. Он мудро перенес свою основную базу из Сухума в Редут-Кале, который находился всего лишь в 25 километрах от его лагеря в Циве, причем туда шла хорошая дорога. 2 декабря наступавшие войска паши заняли Сенаки на реке Техури, а патрули вышли на берег Цхенис-Дзгали.

Дожди лили не переставая, и турецкий лагерь в Циве превратился в болото. Солдаты Эмира остались без хлеба, а животные – без фуража. Ко второй неделе декабря турецкая армия почти утонула в мингрельской грязи, вполне привычной для Кавказской армии. При данных обстоятельствах, получив известие о капитуляции Карса, Эмир приказал отступить – сначала за Техури, а потом – и за реку Цива.

Если Кавказская экспедиция Эмир-паши не завершилась полным провалом, то это лишь благодаря бездарности его противника, князя Багратиона-Мухранского. 18 ноября он сосредоточил на сильной позиции за рекой Цхенис остатки своих войск, вместе с отрядом Брюннера из Гурии, и подкреплений, которые незадолго до этого прибыли из Тифлиса. В целом эти подкрепления насчитывали 20 батальонов и конное ополчение Гурии, Имеретин и Восточной Грузии (мингрельцы дезертировали из-за того, что их страна была брошена на произвол судьбы). У него было большое преимущество над турками в кавалерии (которой у Эмир-паши практически не было), и это превосходство помогло бы ему разгромить противника в болотах и лесах Мингрелии, особенно теперь, в сезон дождей. Однако Багратион не собирался ждать, когда появятся турки, и в ночь с 19 на 20 ноября приказал сжечь большие склады припасов, накопленных в Марани, поскольку вывезти их не представлялось возможным. Эта последняя глупость так разозлила Муравьева, что он приказал отстранить Багратиона[37]37
  Не следует путать его с талантливым полководцем начала XIX в., учеником Суворова, Петром Багратионом, умершим от ран, полученных на Бородинском поле.


[Закрыть] от командования (кстати, он был прямым потомком мухранской ветви грузинской царской династии). Его сменил более уравновешенный генерал Брюннер, но восстановить запасы продовольствия, которые с огромным трудом были созданы в Марани, оказалось уже невозможным.

В начале декабря, после падения Карса, в Кутаиси прибыл Бебутов, которому было приказано подготовить наступление на турок в Мингрелии. Однако плохая погода и отсутствие запасов продовольствия – эту проблему создал Багратион-Мухранский – заставили его принять решение: наступление лучше отложить. Тем не менее он занял Озургети и расположил свои войска в селениях вокруг Кутаиси и на реке Цхенис.

Тем временем Эмир-паша продолжал свое отступление, прикрывая его арьергардом, и по-прежнему удерживал Зугдиди. Бебутов предложил начать контрнаступление в марте, но в феврале ему сообщили, что турки покинули Зугдиди, Хопи и Квалони. Тогда он сконцентрировал свои войска на побережье, в районе Редут-Кале. После этого стало известно, что турецкая армия эвакуировалась морем в Батум, а сам паша уже давно вернулся в Стамбул.

Подготовку Муравьева к Кавказской кампании 1856 г. остановили мирные переговоры. Он предлагал в марте и апреле ликвидировать группировку Эмир-паши, а в мае начать наступление из Карса на Эрзерум. Генерал планировал сосредоточить в Карсе 30 тыс. человек (включая 8 тыс. кавалеристов) и надеялся, что уже в июне Эрзерум (где, как сообщалось, находилось менее 15 тыс. турецких солдат, плохо экипированных и не желавших воевать) будет в его руках.

Чтобы помешать Муравьеву, туркам пришлось бы перебросить из Крыма свои относительно боеспособные войска численностью около 30 тыс. человек. Для того чтобы удержать Эрзерум и Трапезунд, им потребовалась бы поддержка по крайней мере 20 тыс. британских солдат (судя по настроению французского правительства, рассчитывать на помощь французской армии было бесполезно).

Но даже если бы сильная армия союзников, базирующаяся в Трапезунде, вмешалась в войну (и пошла бы в наступление по дороге в Эрзерум, единственной турецкой линии коммуникаций), Муравьев все равно был бы способен вести оборонительную маневренную войну между Эрзерумом и Карсом. В случае продолжения военных действий летом 1856 г. командование турецкой и союзнической армий столкнулось бы с очень сложной проблемой обороны Малой Азии. Поэтому можно смело утверждать, что упорство Муравьева и его победа под стенами Карса значительно усилили позиции России на переговорах о мире.

Что касается Мингрельской экспедиции, то часто утверждают, что если бы союзные правительства согласились с предложениями Эмир-паши, выдвинутыми ими в середине года, то его экспедиция достигла бы своей цели, заставив Муравьева снять осаду Карса, и создала бы угрозу всем владениям России в Закавказье. Но положение дел в Крыму (усложнившееся после того, как защитники Севастополя отбили в июне штурм союзников) не позволило им до наступления осени обеспечить пашу необходимыми войсками.

В предыдущем году, когда на Кавказе стояли три мощные группировки турецких войск, экспедиционный корпус, высаженный в Мингрелии, вполне мог бы добиться победы. Однако здесь, как мы уже отмечали, союзникам пришлось выбирать, где сосредоточить свои главные силы – в Крыму или на Кавказе, и соображения высокой политики заставили их предпочесть крымский вариант.