Текст книги "Последняя тайна Храма"

Кембридж, Англия

Когда Лайла добралась до Кембриджа, уже начало смеркаться. Погода стояла необычно теплая для этого времени года; легкая дымка ложилась на аккуратно подстриженные лужайки, а в воздухе висел запах цветущей вишни и недавно скошенной травы. Лайла много лет не была в этих местах, и будь у нее пара лишних часов, она непременно пошла бы в университет пешком, чтобы освежить воспоминания детства. Но сейчас все ее мысли были заняты неуловимым профессором, ради которого она решилась на столь дальнее путешествие.

Едва сойдя с поезда, Лайла тут же села в такси и через десять минут была у сводчатых ворот колледжа Сент-Джонс. Консьерж сказал ей, что кабинет профессора Топпинга расположен во втором дворе, на лестнице «И». Поблагодарив его, она пошла мимо тюдоровских зданий из красного кирпича с витиеватыми вытянутыми окнами и витражами.

Пройдя по идеально ровному газону, Лайла оказалась во втором дворе. На стене у лестницы «И» были прикреплены таблички с именами студентов и преподавателей, живущих в здании. Заметив, что под именем Топпинга стоит «Нет на месте», Лайла чуть не впала в панику. Ее успокоил грузный студент в красной футболке, неуклюже спускавшийся в этот момент с лестницы.

– Я сейчас слышал, как он что-то кричал, – сказал он. – Не удивляйтесь: я живу здесь два года и ни разу не видел, чтобы у него было написано «На месте».

С некоторым облегчением, хотя и не совсем уверенная (очевидно, профессор не одобрял не оговоренные заранее посещения), Лайла поднялась по скрипучим ступеням на самый последний этаж, где на стене рядом с единственной дверью было написано: «М. Топпинг».

Лайла немного замешкалась и неуверенно, боясь разгневать старого книжного червя (каким она его себе представляла), постучала в массивную дверь. Никто не отозвался. Она постучала еще, на этот раз громче, и тут же за дверью раздался возмущенный голос:

– Нельзя!

– Профессор Топпинг? – спросила Лайла.

– Не сейчас! – отрезал он.

Растерявшись, Лайла решила зайти попозже, когда, быть может, профессор немного угомонится. Хотя разве ради этого она выстояла очереди на таможне в аэропорту и провела семь часов в дороге? Чтобы стоять у двери и дожидаться расположения какого-то плешивого зазнайки? Лайла взбесилась. Сжав кулак, она что было силы забарабанила по мощной дубовой двери.

– Буду очень признательна, если вы уделите мне минутку вашего драгоценного времени, профессор Топпинг, – прокричала она.

Наступила пауза, как затишье перед бурей, затем послышался шум стремительно приближающихся шагов. Профессор резко открыл сначала внутреннюю дверь, а затем внешнюю и выпалил:

– Вы по-английски не понимаете? Я ведь ясно сказал: сейчас нельзя. У меня дела. Что вы на меня уставились?

Лайла оторопела и не сразу нашла что ответить. К ее нескрываемому изумлению, перед ней предстал не плюгавый старикашка в затертом пиджаке, а высокий, статный темноволосый мужчина в расцвете лет, в бермудах и пестрой рубашке с короткими рукавами. Верхняя пуговица на его груди была как бы невзначай расстегнута, и между краев рубашки вылезали завитки черных волос.

Лайла быстро оправилась от удивления и налетела на профессора, забыв о всяких приличиях:

– Да катись ты со всеми своими делами, чванливый засранец! Я приперлась сюда из Иерусалима только потому, что у его сиятельства господина профессора нет телефона! А теперь он меня на порог не пускает!

Лайла почти не сомневалась, что дверь тут же захлопнется и профессора она больше не увидит. Однако ее брань вызвала прямо противоположное действие: Топпинг, смягчившись, посмотрел ей в глаза и, приподняв брови, пошел обратно в кабинет. Лайла замерла в дверях, не зная, что делать дальше.

– Ну что вы там стали – заходите, не стесняйтесь, – позвал он ее, оглядываясь из-за спины. – Может, я и чванливый засранец, но по крайней мере иногда умею быть любезным. Только закройте за собой дверь. Точнее, обе двери. Не хочу, чтобы исключение, которое я делаю для вас, вошло в правило.

Лайла была настолько поражена переменой, произошедшей у нее на глазах с Топпингом, что покорно вняла его словам, произнесенным намного мягче. Журналистка плотно прикрыла сначала наружную, а потом внутреннюю дверь и прошла вслед за профессором.

В кабинете царил хаос. Повсюду – на полу, камине, подоконнике, столе – были разбросаны исписанные листы бумаги, ксерокопии, книги. Бардак в комнате был настолько всепоглощающий, что Лайла с большим трудом смогла обнаружить за грудой томов «Кембриджской истории Средних веков» и ворохом скомканных рубашек два кресла у окна. Осторожно перешагивая через бумажные айсберги, Топпинг стал пробираться к креслам, чтобы освободить место для посетительницы.

– Не помню, сказали ли вы, как вас зовут?

– Лайла, – ответила она. – Лайла аль-Мадани.

– И чем вы…

– Журналистка.

– Да, на ученую даму вы не тянете, – сказал профессор, указывая ей на кресло, освобожденное от книг и грязной одежды. – Слишком симпатичная.

Последние слова он произнес с таким неподдельным удивлением, что они прозвучали не как пустой комплимент для начала беседы. Лайла села, а Топпинг продолжил разбирать завалы, теперь уже с другого кресла, чтобы освободить место для себя.

– Хотите кофе? – предложил он, кивнув на крошечный закуток в дальнем углу кабинета, где стояли холодильник, кофеварка и кое-какая посуда.

– Нет, спасибо, – ответила Лайла.

– Может, спиртное?

– Так рано я обычно не пью.

На лице Топпинга проступило удивление, словно он никогда не проводил связи между временем суток и принятием спиртного, но, решив не развивать тему, достал из холодильника бутылку «Будвайзера» и сел напротив.

– Вы правда только что из Иерусалима? Или просто хотели вызвать во мне чувство вины?

Она уверила его, что это чистая правда.

– В таком случае мне есть чем гордиться, – сказал он, усаживаясь напротив. – Половина моих студентов не могут дойти до меня из соседнего блока.

Он глотнул пива и, вытянув ноги, опять посмотрел на нее.

– Ну и что же вас интересует?

Их глаза встретились на мгновение, и Лайла еще раз отметила, как он красив. Она наклонилась к сумке и достала записную книжку вместе с ручкой.

– Пару недель назад вы делали доклад, – сказала она и вытащила из рюкзака скомканную распечатку с сайта исторического общества колледжа Сент-Джонс. – «Вильгельм Короткий и тайна Кастельомбра». – Лайла положила ногу на ногу и разгладила распечатку. – Я пыталась поподробнее узнать об истории Кастельомбра для статьи, которую сейчас готовлю, но в Интернете практически ничего нет на этот счет. В общем, из вашего доклада я поняла, что вы единственный, кто мог бы мне помочь.

Топпинг поднял брови, словно не веря ее словам.

– И только за этим вы приехали сюда?

– Ну, если бы у вас был телефон или хотя бы электронная почта, мне было бы проще.

Он улыбнулся, негласно признавая ее правоту, и выпил еще пива.

– Сразу хочу вам сказать, что этот доклад не серьезное научное исследование, а так, развлечение и аттракцион для широкой публики. Область моих профессиональных интересов – складывание культурной идентичности в средневековом Лангедоке. Работаю преимущественно с материалами инквизиционных протоколов тринадцатого века. А ко всем этим загадочным сокровищам и слухам о нацистских археологах я отношусь с изрядной долей иронии. Хотя, – он задумчиво посмотрел на полупрозрачную бутылку, – этот случай действительно интересный. Даже очень.

Профессор ненадолго погрузился в свои мысли, затем, покачав головой, обратился к Лайле:

– Так что вы все-таки разведали?

Она дала ему лист со сделанными вчера записями.

– Честно говоря, – сказал Топпинг, пробегая глазами по записям, – не думаю, что могу добавить что-то существенное. Как я уже сказал, плохо во всем этом разбираюсь. А даже если бы и… – Он отдал листок и, заметив разочарование, проступившее у нее на лице, быстро поправил себя: – Но если вас интересует исторический контекст, тут мои знания, пожалуй, могут пригодиться. В конце концов, проделав такой путь, вы просто не можете уехать ни с чем.

Профессор встал и подошел к рабочему столу.

– Вы там когда-нибудь бывали? – спросил он, роясь в стопках бумаг. – В Кастельомбре?

Лайла отрицательно покачала головой.

– Зря, туда стоит съездить. На первый взгляд ничего особенного: от замка, собственно, кроме оконного проема да обвалившихся стен ничего не осталось. Но есть при этом, знаете ли, какая-то неповторимая атмосфера. Когда бродишь по заросшим дерном руинам, на душе становится печально, охватывает странная тоска. «Замок теней» – так переводится его название. Ага, нашел!

Он выхватил из кипы связку прошитых дыроколом бумаг.

– Наброски к докладу, – пояснил Топпинг.

Он быстро просмотрел их, присев на край стола, отчего и без того неустойчивая кипа съехала и листы бумаги веером рассыпались по полу.

– Итак, приступим, – сказал он, не обращая внимания на бумажный обвал. – Еще в конце одиннадцатого века Кастельомбр был ничем не примечательным имением, каких сотни в Лангедоке. Источников с той поры – раз-два и обчелся: пара лаконичных грамот, еще одно или два завещания – вот, собственно, и все. Из них можно судить, что владетели Кастельомбра – мелкие феодалы, вассалы графов Фуа. Однако примерно с 1100 года ситуация кардинально меняется.

Лайла присела на край кресла, наклонившись вперед к профессору. По спине ее побежали мурашки: именно около 1100 года, как она выяснила в ходе своих изысканий, Вильгельм де Релинкур раскопал таинственное сокровище под храмом Гроба Господня и послал его своей сестре в Кастельомбр.

– Впрочем, источники и здесь крайне скудны, – продолжил Топпинг. – Несколько романсов трубадуров, пара беглых упоминаний в хрониках. Самая ценная информация содержится в двух письмах еврейского ученого Раши, современника событий. Не хочу отвлекать ваше внимание частностями, так что выделю самое главное, то, в чем сходятся все источники: с начала двенадцатого века Кастельомбр начинает привлекать внимание, причем от года к году всеобщий интерес только растет. Чем же это объясняется? И на этот вопрос источники отвечают единогласно: в замке хранится потрясающее сокровище несравненной силы и красоты.

Снова у Лайлы по спине пробежали мурашки, сильнее, чем в первый раз. «Сокровище несравненной силы и красоты» – точно такие же слова были и в письме де Релинкура.

– Известно, что это было? – спросила она, стараясь сдержать волнение.

Топпинг покачал головой:

– Нет. Источники очень туманны. Некоторые авторы называют этот объект «Lo Tresor», то есть «сокровище», другие просто говорят о тайне, не уточняя, что же это за тайна.

Он допил пиво и швырнул пустую бутылку в стоявшую в паре метров от кресла корзину, куда она, описав параболу в воздухе, с грохотом рухнула.

– Хотя точных описаний у нас нет, две вещи все же не вызывают сомнений. Во-первых, предание тесно связывает этот мистический объект с Эсклармондой Кастельомбрской, женой графа Раймонда III. За ней осталась слава хранительницы или покровительницы. Во-вторых, по всей видимости, вещица имела огромное значение для иудеев. Уже в 1104 году, согласно Раши, Кастельомбр посещают главы основных еврейских общин Тулузы, Безье, Нарбонна и Каркассонна. В 1120-м до замка добираются еврейские паломники аж из Кордовы и Сицилии. Ну а к 1150 году Кастельомбр уже самый настоящий центр иудейских паломничеств и каббалистики. Должен еще раз повторить, что источников крайне мало. Но даже при такой скудной информации совершенно ясно, что в Кастельомбре в этот период происходило что-то из ряда вон выходящее.

– А потом?

Топпинг вздохнул:

– К сожалению, с середины двенадцатого века источники хранят молчание. Единственный документ из написанных после 1150 года, где фигурирует название «Кастельомбр», – «Хроника Гильома де Пелисона». В ней описывается, как в 1243 году, во время Крестового похода против катаров, замок был до основания разрушен, род Кастельомбров истреблен, а их владения распределены между семьями других феодалов. Но о сокровище или тайне – если вам угодно это так называть – ни в «Хронике», ни где бы то ни было еще больше не говорится.

Он ненадолго прервался и взглянул в записи.

– Во всяком случае, так я считал вплоть до недавнего времени, когда наткнулся на одно крайне любопытное место в протоколе инквизиции, который изучал в Парижской национальной библиотеке.

Снаружи раздался глухой удар: башенный колокол пробил половину шестого.

– Вы что-нибудь знаете о катарах? – спросил Топпинг.

– Немного, – сказала Лайла. По пути она просмотрела книгу, купленную в Иерусалиме; кроме того, нашла немало материалов по этой теме в Интернете. – Знаю, что катары – секта еретиков, имевшая большую популярность в Лангедоке в двенадцатом-тринадцатом веках. Они считали, – она сверилась с записями, сделанными в самолете, – что Вселенной правят два бога: бог света и бог тьмы – и весь материальный мир создан богом тьмы. Католическая церковь повела против них Крестовый поход, и катары в конце концов засели в замке Монсегюр. Еще ходят слухи, будто перед тем, как крестоносцы взяли замок, катары сумели тайно вынести оттуда какое-то фантастическое сокровище. – Лайла посмотрела на профессора. – Боюсь, это все.

– Ну что вы, это совсем не так мало. Смею вас уверить, что большинство и этого не знает.

Некоторое время они молчали. Затем, мотнув головой, Топпинг подошел к холодильнику и достал пиво.

– Вы точно не хотите? – окликнул он ее.

– Ну ладно, давайте, – согласилась Лайла.

Он открыл бутылки и, протянув одну Лайле, сел напротив. Топпинг выпрямил свои длинные ухоженные ноги, так что между его ступней и ее креслом оставалось не более дюйма.

– О сокровище катаров строили самые разные догадки, – сказал он, продолжая свой рассказ. – Некоторые достаточно основательные, другие – просто чистая фантастика. Кто-то предполагает, что это были мешки с золотом, кто-то – что тайные религиозные тексты, еще кто-то даже возомнил, будто катары прятали Святой Грааль. Информация из источников, так же как и с тайной Кастельомбра, настолько скудна и расплывчата, что позволяет придумывать самые дикие объяснения.

Он сделал глоток пива.

– О сокровище катаров нам известно из признаний выживших защитников Монсегюра. Когда в марте 1244 года католические войска захватили замок, двести защитников отказались отречься от своих еретических верований и были сожжены. Остальным была обещана свобода, при условии, что они дадут чистосердечные признания инквизиционному трибуналу. До наших дней сохранилось двадцать два признания – около четырехсот страниц рукописного текста, – из них четыре упоминают вынесенное за стены замка таинственное сокровище.

Лайла поднесла бутылку ко рту, но, так и не прикоснувшись к ней, поставила на место и стала быстро записывать за Топпингом.

– В декабре прошлого года я обнаружил двадцать третье показание. И в нем также упоминается сокровище катаров, причем с рядом весьма любопытных деталей.

Топпинг старался говорить невозмутимым голосом, но по блеску в его глазах и по ускорившемуся темпу речи Лайла поняла, что предмет разговора интересует профессора не меньше, чем ее.

– Запись допроса была вплетена, видимо, по чистой случайности, в регистр более поздних документов, – продолжил он. – Показание давал некто Беренгар д’Юсса, а допрос вел инквизитор по имени Вильгельм Короткий, или, как я его охотнее называю, Малышка Уилли. Беренгар рассказывает, что приблизительно на Рождество 1243 года, то есть за три месяца до падения Монсегюра, четверо предводителей катаров, – Топпинг посмотрел в свои записи, – Амиель Айкар, Петари Лаурен, Пьер Сабат и еще некий Хугон под покровом ночи выбрались из замка и захватили с собой какое-то значительное сокровище. В самом признании ничего сенсационного нет, так как об этом было известно и из других показаний. Интересное начинается дальше, когда загнанный в угол искусным следователем Беренгар говорит следующее. – Он снова посмотрел в записи. – «Credo ut is Castelombrium relatam est unde venerit et ibi sepultam est ut nemo eam invenire posset», что буквально переводится с латыни как «Думаю, что его вернули в Кастельомбр, где оно было раньше, и закопали так, чтобы никто не смог найти».

Остолбенев, Лайла разинула рот.

– Не может быть! Сокровище Монсегюра и тайна Кастель-омбра – одно и то же! – воскликнула она.

Топпинг сел в кресло и пригубил бутылку.

– Это всего лишь одно-единственное показание, не подтвержденное другими источниками, – сказал он. – Более чем вероятно, что Беренгар просто пытался запутать инквизиторов, дать им ложный след. Однако, если учесть, что от Монсегюра до Кастельомбра всего десять километров, можно допустить, что между обоими замками существовали контакты. Кроме того, катары были дружны с евреями, так что неудивительно, если, опасаясь антисемитски настроенных крестоносцев, владельцы Монсегюра укрыли у себя в замке таинственный объект из Кастельомбра. Встает логичный вопрос: а не были ли властители Кастельомбра сами катарами? – Профессор пожал плечами. – Сомневаюсь, что мы когда-нибудь узнаем. Хотя, учитывая их тесные отношения с евреями и тот факт, что замок был беспощадно разрушен католиками, думаю, что были. Впрочем, прямого отношения к делу этот вопрос не имеет… Важно, что появились веские основания рассматривать еще недавно считавшиеся разными тайны как одну.

Почти бессознательно сделав первый глоток пива, Лайла напряженно пыталась переварить услышанную только что информацию и связать ее с ранее добытыми сведениями. Получалась примерно следующая последовательность: Вильгельм де Релинкур находит некий объект под храмом Гроба Господня; он посылает его сестре Эсклармонде в Кастельомбр; Кастельомбр становится культовым центром для паломников-иудеев; во время Крестового похода против катаров объект перевозят в Монсегюр; перед взятием Монсегюра его снова возвращают в Кастельомбр и закапывают. Вроде бы все складно, однако с мертвой точки дело так и не сдвинулось. Главные вопросы: что это за мистический объект, почему он был так важен для евреев, чем мог пригодиться аль-Мулатхаму, куда он делся – оставались без ответов.

– В вашем докладе было еще что-то про нацистских археологов, – сказала она, поднося бутылку к губам. – Какое они имеют отношение ко всей этой истории?

Топпинг улыбнулся:

– Я ждал, когда же вы спросите. Да, это, пожалуй, самая интересная часть истории.

Он подошел к окну и посмотрел на двор внизу. Если не считать приглушенного шума музыки, доносившегося из соседней квартиры, на улице было тихо.

– Инквизиционными протоколами интересуется узкий круг специалистов, – сказал он, немного помолчав. – Некоторые записи из национальной библиотеки годами пылятся в закрытых хранилищах. Однажды мне в руки попал документ, который последний раз смотрели в середине девятнадцатого века.

Лайла постукивала ручкой по колену, прикидывая, куда он клонит.

– Согласно библиотечным записям, – продолжил Топпинг, оборачиваясь к журналистке, – последний раз протокол, где я нашел признание Беренгара д’Юсса, изучали в первых числах сентября сорок третьего года, когда Париж был оккупирован немцами. Документ брал нацистский исследователь Дитер Хот.

Лайле показалось, что это имя ей где-то уже встречалось, но сейчас на нее сыпалось так много новой информации, что она не смогла сразу сообразить, где именно.

– И что было дальше?

– Я проверил, не опубликовал ли Хот признание Беренгара. Выяснилось, что нет. Вообще я раньше никогда не слышал о нем, что было странно, учитывая, насколько узок круг специалистов по катарам. Я даже подумал, что Хот не заметил признания. Но на всякий случай я связался с одним знакомым специалистом по нацистам из Тулузы, и – вы не поверите! – оказалось, что меньше чем через неделю после просмотра парижского регистра тот же самый Дитер Хот появляется в самом сердце Лангедока, в современной деревне Кастельомбр, в сопровождении штурмового отряда СС. И как вы думаете, что они там делают?

Лайла покачала головой. Топпинг присел на подоконник и криво улыбнулся.

– Копают.

Лайла вытаращилась на него.

– Серьезно?

– Так мне сказали по крайней мере.

– И они нашли что-нибудь?

Снова ухмылка появилась на губах у профессора.

– По всей видимости, да, хотя что именно, не могу сказать. Как я уже говорил, я не специалист по нацистским археологам.

Он сверху взглянул на нее, затем, спрыгнув с подоконника, прошел на кухню и стал рыться в буфете. Откинувшись в кресле, Лайла потянула пиво.

– А кто этот ваш приятель из Тулузы? – спросила она.

– Я бы не стал называть его своим приятелем, – отозвался Топпинг. – Скорее, случайный знакомый. Встретил его пару лет назад, когда был в академическом отпуске в Тулузском университете. Хозяин антикварной лавки около собора Святого Сернина. Странный человек. Эксцентричный. Зато о нацистах знает буквально все. Жан Мишель Дюпон, так его, кажется, зовут.

Вновь имя показалось Лайле отдаленно знакомым. Она прикрыла глаза и постаралась представить, что может быть общего между Дитером Хотом и Жаном Мишелем Дюпоном.

И вдруг ее осенило. Ну конечно, статья про нацистских археологов, которую она читала в Интернете позапрошлой ночью. Она моментально открыла глаза и, просмотрев свою папку, вытащила распечатку с веб-сайта со статьей.

«13 ноября 1938 г.

Обед об-ва «Туле», Вевельсбург. Все радостно обсуждают события 9 – 10. ВфЗ: «Надежды евреев рушатся на глазах». ДХ: «Они обрушатся окончательно, если удастся найти клад де Релинкура». Затем долгая дискуссия о катарах и т. п. Фазан, шампанское, коньяк. ФК и ВЯ извиняются».

– О Господи, – прошептала Лайла. – Он знал. Де Релинкур и Кастельомбр. Он понял…

– Что вы сказали? – спросил Топпинг.

Лайла не заметила вопроса.

– А этот Дитер Хот, что с ним стало?

Топпинг вернулся в комнату, грызя яблоко.

– Погиб в конце войны. По слухам, осколок русского снаряда ему угодил в череп. По заслугам, как ни крути.

Он откусил еще и прислонился к кухонной двери.

– Не хотите поужинать? Здесь неподалеку, на Трампингтон-стрит, есть один очень милый греческий ресторанчик.

– Это шантаж?

Он улыбнулся:

– Несомненно.