Текст книги "Крах тирана"

Глава 116

В Муртазали вернулся из-под Чоха раненый, но с победой. Однако печальная весть, ждавшая его в Согратле, заставила Муртазали забыть о крови, сочившейся из-под кольчуги. Его друг, отважный Чупалав, погиб. Узнав о случившемся, Муртазали снова бросился в бой. Оттеснив наседавших каджаров от реки, где сражались аксакалы и женщины, Муртазали готов был ринуться дальше, на помощь своему брату, но Пир-Мухаммад остановил его.

– Сын мой, ты успел вовремя, – сказал он, опершись на окровавленную саблю и тяжело переводя дух.

– Мы разбили врагов под Чохом! – сообщил Муртазали, снимая кольчугу, чтобы лекарь перевязал рану.

– Я знал, что вы победите, – произнес Пир-Мухаммад. – А теперь тебе лучше поспешить в Хунзах.

– В Хунзах? – переспросил Муртазали. – Когда каджары вот-вот одолеют наших людей?

– Одолеют, если хунзахцы не придут на помощь, – устало вздохнул Пир-Мухаммад. – И тогда Надир сам явится в Хунзах.

– Я не могу вас оставить, – сказал Муртазали.

– Ты нас спасешь, спасешь весь Дагестан, если приведешь на помощь хунзахцев, – убеждал его Пир-Мухаммад. – Мы с их правителем не так близки, как ты, все же нуцал Мухаммад-хан приходится тебе дядей. А воины у него такие, что шаху не поздоровится.

– Это же поручал мне и отец, – вспомнил Муртазали. – Раз нужно, я отправлюсь сейчас же.

– Поспеши, пока мы еще держимся – торопил Пир-Мухаммад. – И передай ему это.

В письме, посылаемом Пир-Мухаммадом Хунзахскому хану, говорилось:

«Во имя Аллаха, Милостивого, Милосердного. О благородный Мухаммад-хан! Несомненно, тебе известно, какие тяжелые тучи сгустились над Андалалом и всем Дагестаном. Подлые каджары нападают на нас со всех сторон. И все, что они захватили, залито кровью наших людей. Храбрец Муртазали, сын славного Сурхай-хана, расскажет об этом лучше нас. Мы же, люди Дагестана, продолжаем сражаться с Надиром, и наше желание – убить его, как бешеную собаку. Если намерение наше кажется тебе праведным, то приходи и ты. Аллах даровал горцам славную победу в Аймаки, и, если будет на то его воля, мы окончательно сломаем хребет тирану в Андалале. К нам прибыли храбрецы из разных мест, ведь родина у нас одна. Не хватает только хунзахских львов, чтобы одолеть проклятого Надира. А если сил наших не хватит против каджарских полчищ, кровавый Надир придет и на тебя. Поспеши же на священную битву!».

Пир-Мухаммад вручил Муртазали письмо и сказал:

– И расскажи хунзахцам о подвигах Чупалава, о том, как он погиб. У него было много родственников в Хунзахе.

Но тут подоспел Мухаммад.

– Ты ранен, – старался он удержать брата. – Лучше я поеду в Хунзах.

– По дороге заживет, – отказался Муртазали. – А ты держись, я вернусь скоро.

Муртазали вскочил на коня и стегнул его плетью. С Муртазали отправились два его нукера.

Они спешили в Хунзах по короткой дороге – по узким тропам через перевалы и ущелья. В аулах, где они останавливались передохнуть и накормить коней, их обступали встревоженные люди. Все хотели узнать, что происходит в Андалале.

– Там решается судьба каждого из вас, – горячо взывал к народу Муртазали. – Надир-шах привел огромное войско, и те, кто не хочет стать его рабом, пусть идут в Андалал на священную битву!

– Наши уже пошли, – обычно отвечали горцы. – Но раз надо, пойдут и все остальные.

Покидая очередной аул, Муртазали видел, что оттуда уже выступали дружины ополченцев – стариков и юношей, полные решимости сразиться с врагом.

Когда Муртазали поднялся на высокое Хунзахское плато, там грохотали пушки.

– С кем они воюют? – встревожились нукеры. – Неужели каджары все-таки добрались до них?

Муртазали был встревожен не меньше нукеров и погнал своего коня галопом.

Тревога оказалась напрасной, и скоро все прояснилось. Хунзахцы испытывали трофейные персидские пушки, привезенные из Аймакинского ущелья.

Хунзахский владетель Мухаммад-хан принял Муртазали с почестями как сына почитаемого в горах Сурхай-хана и прославленного воина. Родство с такими значительными людьми многого стоило.

Хан велел зарезать быка и устроить пир в честь прибытия Муртазали, но тот спешил перейти к делу. Узнав, что Кумух захвачен каджарами, Сурхай-хана постигло несчастье и он с женой теперь в плену у Надир-шаха, Хунзахский хан не скрывал своего огорчения, а жена его, сестра Сурхай-хана, залилась горькими слезами.

– Мы кое-что слышали, но в это трудно было поверить – сказал Мухаммад-хан. – Однако пора действовать.

– Андалалцы прислали тебе письмо, – передал Муртазали хану свиток.

Мухаммад-хан прочел письмо и кивнул.

– Наши люди уже готовятся. Не знаем только, стоит ли тащить туда пушки. Их и сюда еле доставили.

– Тяжелым пушкам там делать нечего, – сказал Муртазали, – а маленькие, которые можно навьючить на лошадей, пригодятся. Но если из-за этого будет потеряно время, лучше оставить и их.

– Отдохните и поешьте, – сказал Мухаммад-хан. – А я потороплю наших воинов.

Письмо андалалцев было прочитано народу перед Хунзахской мечетью.

Люди негодовали. Хунзахское ханство было одним из самых древних и сильных на Кавказе. А после победы в Аймаки хунзахцы полагали, что уже никто не посмеет поднять глаза на их горы. Но наглые притязания Надир-шаха вновь воспламенили их воинский дух.

– Да кто он такой, чтобы угрожать нам? – возмущался Омар-хан, глава сильного рода Даитилал, и народ встретил его слова одобрительными возгласами.

– Что нужно на нашей земле этому самозванцу? – поддержали Омар-хана хунзахцы.

– Мало он в Дагестане крови пролил?

– Пора разделаться с этим извергом! – призвал глава еще одного влиятельного хунзахского рода Огузилал.

– Надир хочет от нас позорного смирения, а мы отправим его туда, откуда не возвращаются! – кричали хунзахцы.

– Собаке – собачья смерть!

– Поднимайтесь на войну, братья!

– Покажем каджаром, каковы хунзахцы!

– Не будем терять время!

– Поможем братьям!

– Растопчем ядовитую змею!

– Изрубим нечестивцев!

– Берите оружие!

– Седлайте коней, хунзахцы!

Даитилалцы не заставили себя ждать. И в горских летописях было потом записано:

 
И когда в Хунзахе прочли посланье,
Стали снаряжаться даитилалцы,
Вынули винтовки из мехов
                     волчьих,
Вскинули кремневки,
                   бьющие метко:
Им служил мишенью
                   глаз воробьиный.
Выбрали пищали,
                гордясь оружьем,
Сабли подвязали, что рассекают
Супостата вместе
              с конем могучим.
Панцири надели, шлемы стальные,
Длинные черкески —
              до ступней самых!
Вышли со щитами
              на руках твердых,
С выпуклым железом
              на локтях сильных,
За плечи закинув пороховницы.
На конях, бегущих быстрее дичи,
На конях, грызущих зубами камни,
На черкесских седлах скакать
                    решили,
Прицепили к седлам
               андийские бурки,
Прикрепили к седлам
               древки прямые,
Чтобы развевались вольные стяги.
Так пошла на битву одна дружина,
Объявив Надиру войну святую.
 

Следом двинулся не менее внушительный отряд огузилалцев.

Возглавил хунзахцев сам нуцал Мухаммад-хан. Рядом с ним скакал Муртазали, под командование которого нуцал отдал свою конницу.

Отряды нуцала обгоняли ополченцев, шедших в Андалал из разных сел, и многие, увлеченные порывом хунзахцев, старались от них не отставать.

Не прошло и дня, как Муртазали отправился в Хунзах, а он уже возвращался с подмогой.

Глава 117

Над Андалалом тянулся дым пожарищ. Горели аулы Мегеб, Обох, Шитли, Шангода и Бухты.

В Хицибской битве войска Надир-шаха тоже брали верх.

Горцев оставалось все меньше. Среди погибших были теперь и женщины. Сердца дагестанцев горели ненавистью к врагам, но одолеть полчища шаха, усиленные свежими частями конной гвардии, у горцев не хватало сил.

– Отходите к аулу! – призывал Пир-Мухаммад. – Мы еще повоюем!

Но горцы отступать не желали. После всего, что они перенесли, смерть не казалась им страшной. Страшнее было показать врагу слабость. Они отбивались из последних сил, стаскивали крючьями всадников с лошадей, вставали спиной друг к другу, чтобы биться с нападавшими со всех сторон каджарами.

Муса-Гаджи вдруг увидел, как всадник занес саблю над его Фирузой. Успеть к ней он не мог и, схватив пику, швырнул ее в гвардейца. Она пронзила его панцирь, и всадник свалился с коня. Муса-Гаджи пробился на своем коне к женщинам, чтобы защитить их от врагов. В него уже попало две стрелы, но он продолжал давить сарбазов и рубить их саблей.

– Зачем вы пришли? – кричал Муса-Гаджи женщинам, но Фируза чувствовала, что он обращается к ней.

– За тем же, что и вы, – ответила она, пронзая кинжалом врага, сбитого конем Мусы-Гаджи. – Разве в наших законах написано, что женщины не должны воевать?

И вдруг все переменилось. Каджары, будто испугавшись чего-то, остановились и отхлынули назад.

Муса-Гаджи не понимал, что случилось, пока не услышал голос Пир-Мухаммада:

– Хунзахцы! Они уже здесь!

Это был долгожданный отряд, который привел Муртазали.

Перед тем, как броситься на врага, нуцал Мухаммад-хан объявил хунзахским воинам:

– Если враг завладеет Андалалом, то кинется и на Хунзах. Постоим же, братья, за наши горы. Кто вернется живым – вернется со славой. Кто погибнет – станет бессмертным!

Подняв свои стяги, устремив вперед копья, размахивая саблями и палицами, хунзахцы налетели на растерявшихся врагов, как ястребы на воронье.

Надир-шах, уже прикидывавший, где на своем драгоценном щите он прикажет вставить самый большой рубин – в честь победы в Андалале, неожиданно обнаружил, что войско его отступает. Свита его давно заметила прибывшие на подмогу горцам отряды, но никто не решался сообщить об этом погрузившемуся в сладостные мечтания повелителю.

– Мои войска бегут?! – взревел шах.

– Это только маневр, мой повелитель, – пытался оправдать отступление шахских отрядов визирь.

– С такими маневрами мы скоро окажемся в Мешхеде! – бесновался Надир, чувствуя, как победа ускользает из его рук.

Он выхватил саблю и стал бить ей всех, кто попадал под руку.

– Вперед, трусливые собаки! Кого вы испугались? Вырвите их сердца и растопчите их знамена!

Последний, остававшийся при шахе полк его личной гвардии бросился в бой.

У реки, которую так и не смог перейти Надир-шах, снова закипела ожесточенная битва. Звон сабель, грохот выстрелов, молодецкие кличи и храп коней смешались в кровавой сече. Но горцы уже почувствовали, что могут победить, и это придавало им новые силы. В шахских же воинах уже что-то надломилось, они больше отбивались, чем дрались. Их было больше, и это помогало им некоторое время удерживать позиции, но горцы постепенно брали верх.

Даитилалцы и огузилалцы рубились с упоением, будто только и ждали случая разделаться с врагами, и он, наконец, представился.

Муса-Гаджи, забыв про усталость и раны, дрался, как одержимый, мстя за родину, за страдания Фирузы, за смерть Чупалава и Ширали.

Муртазали и вовсе был неудержим. Его сабля сверкала молнией, будто соскучилась по вражеской крови и никак не могла утолить свою жажду.

– Кто эти люди? – вопрошал изумленный Надир-шах. – Откуда они взялись?

– Хунзахцы, – сообщил Шахман.

– Хунзахцы? – переспросил Надир. – Те самые, которых я собирался покорить?

– Говорят, это львы, от которых нет спасения, – продолжал Шахман. – И еще говорят, что от их ружей пылают небеса, а от сабель рыдают камни.

И Надир-шах готов был ему поверить, глядя, какой ужас навели они на его отборные отряды.

– За этих хунзахцев я бы отдал все свое войско, – с завистью сказал Надир-шах.

Ему стало страшно от мысли, что если лишь один отряд хунзахцев учинил над его гвардией такое побоище, то что бы было, если бы он встретился со всем хунзахским войском? И теперь Надир был рад, что в Аймакинском ущелье оказался Лютф-Али-хан, а не он. Ведь там тоже в деле участвовали хунзахцы.

– А кто вон тот на белом коне, который рубит всех подряд? – спросил Надир-шах, всматриваясь в гущу сражения.

Сурхай-хан молчал, с гордостью наблюдая за своим сыном, а затем сказал:

– Это тот, кто привел дружину Хунзахского нуцала. Мой сын Муртазали, чтоб ворон выклевал его глаза!

– Ослепни сам! – гневно вскричал Надир-шах. – За такого сына я бы отдал царство!

Он поднес к глазам подзорную трубу и заворожено смотрел на Муртазали, косившего шахских воинов, как огненный смерч. Шах смотрел на него и с горечью вспоминал своего сына Ризу, впавшего в отцовскую немилость. Смотреть на такого героя, который был не его сыном, шаху стало невмоготу, и он отвел трубу в сторону. Но то, что он увидел там, поразило его еще больше.

Он снова увидел Фирузу, которая уводила от места сражения раненую женщину.

Глава 118

Фируза спасала Аминат, которую каджарская сабля ранила в руку.

– Потерпи, сестра, – говорила Фируза. – Скоро все кончится.

– Я знаю, – сказала Аминат. – Скоро наши мужчины погонят врагов. Жаль, Чупалав этого не увидит.

– Увидит, – обещала Фируза. – Аллах явит ему нашу победу.

Усадив Аминат в безопасном месте, Фируза спустилась к реке, чтобы набрать воды. Река оказалась красной от крови. Фируза не могла на это смотреть, ей нужно было отыскать чистую заводь и смочить в ней свой платок.

Аминат не думала о своей ране. Это было не так больно, как потерять любимого мужа. Ей хотелось снова броситься в бой, чтобы отомстить этим зверям, которые пришли на их землю и принесли столько горя. Ей легче было погибнуть, чем смотреть в глаза своим осиротевшим сыновьям. Ведь они так гордились своим отцом. Что теперь с ними будет? Кто о них позаботится так, как заботился отец? Кто накормит и оденет? Кто защитит? Кто научит хорошему и отвратит от плохого? Кто сосватает им невест? Кто достроит их дом, кто будет пахать землю и засевать поля? А что теперь будет с ней? Вдова! Это страшное слово леденило ей сердце. Она видела много вдов, жалела их, но какая жалость облегчит теперь ее страдания?

Она смотрела на охваченный огнем Андалал, и душа ее не принимала того, что творилось вокруг. Битва продолжалась, и мужчины отдавали свои жизни ради своих семей. Погибали, оставляя вдов и сирот. Аминат понимала, что есть что-то более страшное, чем остаться без мужа и отца, – попасть в руки врага. И этот ужас был совсем недалеко – там, где горцы из последних сил пытались этот ужас остановить. Аминат не допускала и мысли, что горцы могут уступить, но ведь могло случиться так, что их просто не хватит на эти надировы полчища… И тогда… Нет, этого не может быть… Но ведь Фируза испытала все это на себе. Пусть судьба хранила ее, и Муса-Гаджи сумел вырвать ее из лап Надир-шаха, но тысячи таких же девушек, как Фируза, сделались невинными жертвами свирепых врагов. А сколько детей затоптали они копытами лошадей, сколько женщин и стариков погибли под молотильными досками? Или этот проклятый Надир – не человек? Разве люди могут совершать такое? Или у них камни вместо сердец? Или их не родили матери, любуясь на своих младенцев? Или их жены не плачут теперь, не зная, вернутся ли их мужья живыми? А их дети?.. Аминат не в силах была все это понять, она знала теперь лишь одно – ее любимый Чупалав погиб, и он не останется неотомщенным.

Аминат вновь и вновь пыталась поднять лежавший рядом кинжал Чупалава, но раненая рука не слушалась. Аминат взяла кинжал другой рукой и почувствовала, что не сможет так драться, зато сможет убить себя, если каджары одолеют горцев.

Фируза, наконец, вернулась. Она омыла рану Аминат и обернула ее платком.

– Мне уже легче, – сказала Аминат.

– Наша река превратилась в реку крови, – сказала Фируза. – Я еле нашла чистой воды.

– Река быстро очистится, – вздохнула Аминат. – А земля осквернена надолго.

Поблизости вдруг появился Дервиш-Али.

– Эти каджары еще здесь? – спросил он.

– Не ходи туда, – сказала ему Фируза. – Там очень страшно, там война.

– Вот и хорошо! – обрадовался Дервиш-Али. – Смотрите, что у меня есть!

Он достал из мешка настоящий лук и боевые стрелы.

– Где ты это взял? – удивилась Фируза.

– В ущелье нашел, под Хицибом, – сообщил Дервиш-Али. – Там всего полно. Теперь Надир-шаху не поздоровится!

– А лук настоящий? – будто не верила Фируза.

– А как же! – заверил Дервиш-Али. – Сама посмотри.

– Вот я и хочу проверить, – сказала Фируза, беря у него лук и стрелу.

– А ты стрелять умеешь? – не верил Дервиш-Али.

– Раньше умела, – сказала Фируза.

Она взошла на пригорок, но разглядеть Надира сквозь бурю сражения было невозможно. Тогда Фируза вернулась к реке, поднялась вдоль нее до холма, где росла березовая рощица, и начала осторожно пробираться между деревьями. Шум сражения все усиливался, и, наконец, Фируза увидела весь этот кровавый ужас: грохот оружия, скрежет доспехов, стоны раненых, толпы каджаров, редевшие от горских мечей. Потрясенная, Фируза будто оцепенела, видя, как много было еще врагов. И только заметив позади каджарских рядов свиту шаха и самого Надира, она вспомнила, зачем сюда пришла.

Лук был тугой, и тетива поддалась не сразу. Но Фируза вложила в нее всю свою ненависть, всю боль за родину, за убитую мать, за раненого отца, за погибших горцев, за сражающегося Мусу-Гаджи. Она натянула тетиву так, что та зазвенела и заскрипел лук. Фируза вышла из рощи, прицелилась и выпустила стрелу, провожая ее словами:

– Да пронзит она черное сердце Надира!

Стрела взмыла в небо, просвистела над гущей сражения и впилась в драгоценный щит Надир-шаха, которым он то и дело прикрывался.

Надир оглянулся в ту сторону, откуда прилетела стрела, и увидел Фирузу. Он узнал ее и отвел руку телохранителя, который уже прицелился в горянку из ружья.

– Это не женщина, – прошептал потрясенный Надир-шах. – Это мое проклятие.

Стрела воткнулась туда, куда Надир-шах собирался поместить великолепный рубин в честь своей главной победы – победы над горцами Дагестана. Надир попытался выдернуть стрелу, но лишь обломал ее древко, а наконечник так и остался в щите, пробив его и оцарапав руку Надир-шаха, которой он сжимал ремни своего щита. Он снова оглянулся на Фирузу, но она уже исчезла.

Надир-шах счел бы это видением, если бы не кровь, залившая раненую руку. Отирая кровь, он понял, что все кончено, пора уходить из Андалала.

Но гордость не позволяла Надиру бежать. Он еще надеялся на остатки своей гвардии, ждущей приказа шаха у его ставки на Турчидаге. Но и эти надежды оказались напрасными. Вскоре ему донесли, что остатки его гвардии атакуют повстанцы.

– Откуда они взялись? – недоумевал Надир.

– Это отряды лакцев, цудахарцев, акушинцев, кубачинцев, кайтагцев, лезгин, кумыков… – перечислял визирь.

– Отряды? – все более свирепел Надир-шах. – Разве я не привел их в покорность? Как они посмели?!

– И еще – джарцы, – добавил секретарь.

– Этого не может быть, не может быть! – повторял как заклинание Надир, не знавший, что ему теперь делать.

– Мой повелитель, – склонился перед ним визирь. – Не лучше ли отступить, пока есть возможность?

– Скорее твоя голова покинет плечи! – взревел Надир. – Моя армия непобедима! Я покажу презренным трусам, как нужно сражаться!

Он поднял над головой свою саблю, украшенную драгоценными камнями, и стегнул коня, чтобы самому броситься в бой во главе свиты. Но вдруг увидел несущуюся на него орду, в которую превратилось его бегущее вспять войско.

Взбешенный этим позорным бегством, шах принялся рубить своих воинов направо и налево, но остановить их уже было невозможно. Сарбазы бежали от преследовавших их горцев, бросая тяжелые доспехи и оружие. И если бы свита не вынудила Надира последовать их примеру, обезумевшая от страха толпа затоптала бы и самого шаха.

Многие каджары сдавались, умоляя о пощаде. Этих оставляли под присмотром женщин, а мужчины преследовали и расправлялись с остальными. Пленные, которым сохранили жизнь, рыдали от счастья, что этот ужас для них закончился.

Глава 119

Последнюю попытку изменить ход сражения Надир-шах предпринял у Мегеба, где скопились остатки его войска. Но горцы были неудержимы.

Муртазали и хунзахцы, сокрушив передовые ряды шахского войска, неостановимо пробивались дальше, стремясь настигнуть убегающего Надир-шаха. Муса-Гаджи с ополченцами ударил во фланг, приведя каджаров в смятение. А сверху, с перевала, уже неслись отряды повстанцев.

Видя, что он может быть окружен и уничтожен, Надир-шах взмолился о спасении.

«Владыка эпохи сошел с златоуздого коня на землю, – записал позже его секретарь. – Бросил в сторону шахскую корону и Надиров шлем, пролил алые слезы из полных крови глаз, положил на землю свое бесподобное лицо и стал, рыдая, говорить единому, всемогущему Богу: «О отверзающий врата желаний и указывающий средства счастья! О раздающий щедрые дары и не отказывающий ни одному просящему! Ради приверженных к пути твоему, нуждающихся в царстве твоем, бодрствующих ночью и молящихся утром, ради стонов больных твоих, ради слез плачущих сирот твоих и мучительной сердечной боли вдов твоих, ради главы пророков и посланников и лучшего из предавшихся воле твоей, ради Али Муртазы и послушания прочих имамов-руководителей даруй мне, доведенному до крайности, в этот миг и этот час радостную весть о победе в этой полной опасности пучине и спаси все войско из этого полного потрясений урагана!»».

– Сюда, повелитель! – кричал визирь, указывая путь к спасению.

Это была единственная, еще не занятая горцами дорога.

Отбиваясь от преследователей, шах и его свита устремились на Турчидаг. Еще не поднявшись на плато, Надир-шах увидел, что его великолепный шатер превратился в лохмотья от стрел и пуль, а остатки его гвардии сражаются с наседающими повстанцами.

Надир-шах устремился к ставке, надеясь найти спасение за ее валами и пушками. Но ставка оказалась почти пуста, прислуга бежала, спасая свою жизнь. И только вопли перепуганных наложниц напоминали Надиру о том, что здесь было местопребывание владыки мира.

Надир-шах, опасливо озираясь вокруг, уселся на свой трон и поправил на голове корону. Он надеялся, что это его успокоит, что атрибуты верховной власти вновь вернут владыке его силы и веру в успех. Но вместо этого он видел, как стрелы пронзают его шатер и пули сбивают позолоту со столбов, на которых он держался. Шум приближающейся битвы уже заглушал стенания наложниц.

Шах велел отправить их из ставки, чтобы не достались победителям. Такого позора он допустить не мог, с него было достаточно сокрушительного поражения. Их тут же выслали под охраной, хотя нескольких и недосчитались. Даже евнух не знал, сами ли они сбежали или их выкрали горцы. Но Надиру теперь было не до наложниц. Паника, охватившая его последние отряды, передалась и ему.

– Не пора ли и нам покинуть эту страну несчастий? – осторожно сказал визирь.

Еще одна стрела пролетела так низко, что воткнулась в трон. Шах в испуге пригнулся, и корона его покатилась по ковру.

– Мой повелитель! – кричал телохранитель, стоявший у входа в шатер. – Они вот-вот ворвутся!

– Уходим! – прохрипел шах, надевая шлем. – Но я еще вернусь!

Он уже собрался покинуть шатер, когда вспомнил о своей короне.

– Моя корона! – закричал он. – Где она?

На его глазах рухнул телохранитель, стоявший у входа, и в шатер ворвался Муса-Гаджи.

– Гроза вселенной! – обрадовался Муса-Гаджи. – Ты-то мне и нужен.

Муса-Гаджи бросился на оцепеневшего от ужаса Надира, но путь ему преградили телохранители шаха. Пока они пытались остановить Мусу-Гаджи, тот кричал шаху:

– Подожди, сразись со мною, если ты не трус!

Расправившись с телохранителями, Муса-Гаджи бросился за Надиром, но шах уже исчез.

Надир-шах, гроза вселенной, позорно бежал, прикрываясь щитом и нахлестывая коня так, что телохранители едва за ним поспевали. Следом, спасаясь от разъяренных горцев, покатилось то, что осталось от огромного войска, покорившего полмира.

Когда расстроенный тем, что не сумел добраться до шаха, Муса-Гаджи вернулся в шатер, на троне Надира сидел Дервиш-Али. На голове его красовалась шахская корона, из которой петух пытался выклевать драгоценные камни.

Шатер начал заполняться горскими воинами. Увидев на троне Дервиша-Али, они не могли удержаться от смеха. Но все смолкли, когда прибыли Пир-Мухаммад и Хунзахский нуцал Мухаммад-хан.

– Сбежал, негодяй, – с досадой сообщил им Муса-Гаджи.

– Пускай бежит, – сказал Пир-Мухаммад. – Куда он денется от божьей кары!..

– Пропал Надир, – сказал Хунзахский нуцал, пиная сапогом сундук, из которого посыпались шахские сокровища. – Называл себя владыкой мира, а был всего лишь предводителем разбойничьей орды.

Появился Муртазали, волоча перепуганного до смерти визиря.

– Визирь! – узнал его Муса-Гаджи.

– Что скажешь напоследок? – спросил визиря Пир-Мухаммад.

Визирь уставился на сидящего на троне Дервиша-Али и промолвил:

– Что только шах, лишившийся ума, пойдет войной на Дагестан.

– Что делать с этим мудрецом? – спросил Муртазали.

– Казнить его! – требовали воины.

– А голову послать Надиру!

– Надиру мы лучше письмо напишем, – предложил Хунзахский нуцал. – А визиря отправим в подарок русскому царю.

– Это будет правильно, – согласился Пир-Мухаммад. – Раз Надиру не удалось напасть на Россию, пусть хоть визирь его туда попадет.

– Куда угодно, – сказал, немного успокоившись, визирь. – Только не посылайте меня к Надиру. Он с меня шкуру сдерет, а голову насадит на пику.

– Запомни, пришелец, – сказал визирю Пир-Мухаммад, – кое-кто уцелел в этой битве, но если придете снова – уничтожим всех.

Когда визиря увели, Пир-Мухаммад снял с головы Дервиша-Али корону.

– Короне врага не место на твоей голове, сынок.

Хунзахский нуцал взял корону в руки и прочел надпись на ее основании: «Мы даровали тебе победу. Всевышний простит грехи твои, прежние и будущие. Он прольет на тебя мудрость Свою. Он наставит тебя на путь истинный. Он твой помощник».

– Разве Аллах даровал этому шайтану победу? – удивился нуцал.

– Нет! – ответили горцы.

– Разве Аллах прощает убийц?

– Нет! – ответили горцы.

– Разве Надир встал на путь истинный?

– Он встал на путь злодеяний, – сказал Пир-Мухаммад, – и поплатился за свои грехи. Но это только начало. Кара Аллаха неминуемо настигнет Надира, куда бы он ни убежал. А мы должны сохранить единство, которое помогло нам победить сегодня и поможет изгнать каджаров из Дагестана завтра.

– Иншааллах! Да поможет нам Аллах! – отозвались остальные.

Кроме короны и трона, среди трофеев оказалось и седло Надир-шаха. Была найдена и сабля, прежде принадлежавшая Тимуру и захваченная Надиром во время Индийского похода в казне сестры Мухаммад-шаха. Надписи на сабле свидетельствовали, что она была сделана в мастерской Лахора, а Победитель вселенной Тимур захватил ее в качестве трофея в Дели. На другой стороне было добавлено клеймо Надир-шаха и сделана пророческая надпись: «Я уповаю на Аллаха. Дни мира его изменчивы».

Среди взятых в плен оказался и Калушкин. Он и не спешил убегать вслед за Надиром, ему очень хотелось увидеть победителей того, кто готовился к нашествию на Россию.

Когда его привели в шатер, он оглядел вождей горцев и представился:

– Честь имею, посол русского государя Иван Калушкин, по службе состою при Надир-шахе.

– Скверная у тебя служба, – сказал Хунзахский нуцал, разглядывая Калушкина.

– Точно – посол, я его знаю, – сказал Муса-Гаджи, радостно пожимая Калушкину руку. – Он мне очень помог в Дербенте.

– Чего уж там, дело прошлое, – ответил Калушкин. – А невеста-то твоя как? Из самого гарема шахского увез!

– Теперь она моя жена, – сдержанно улыбнулся Муса-Гаджи и сказал остальным: – Это ведь через него Ширали, да смилостивится над ним Аллах, передал, чтобы я завел каджаров в Аймаки.

– Выходит, он помог и всем нам, – сказал Пир-Мухаммад.

– Скорее, вы помогли государству Российскому, – ответил Калушкин. – Нам этот шах давно поперек горла встал. И воевать с нами намерение имел.

– Отчего же вы не поддержали нас? – спросил Муртазали. – А если бы шах победил?

– Не приведи господь, – перекрестился Калушкин. – Скажу лишь, что на Россию столько войн разом свалилось – шведы, турки… Вы уж поймите, сил пока недостает. К тому же царь – младенец, а вокруг трона смута – всяк хочет быть главным…

– Да, трудно вам, – кивал Хунзахский нуцал. – Только дагестанцам пришлось труднее. Надир залил нашу страну кровью.

– Однако же вы одолели этого злодея, – говорил Калушкин. – Везде ваш беспримерный подвиг за чудо почтут.

– У этого чуда слишком дорогая цена, – сказал Пир-Мухаммад. – И пусть русский государь знает, пусть помнит, кто остановил Надир-шаха.

– Не сомневайтесь, – заверил Калушкин. – Я – всему этому свидетель и в донесениях ничего не упущу. Такой помощи мы ни от кого не видели. Теперь судьба России крепко сплелась с вашею. Даст бог, будем добрыми друзьями.

– Наш разговор с Надиром еще не закончен, – сказал Муртазали. – Мы не успокоимся, пока не вышвырнем его из Дагестана.

– Бог в помощь, – сказал Калушкин. – Еще скажу вам, что звезда Надира меркнет. Война истощила его казну, в Персии ропот и бунты. Страна мечтает от него избавиться.

– Как и мы, – добавил Муса-Гаджи. – Жаль только, не смогли его убить.

– Я все же попытаюсь, – пообещал Муртазали. – Мои родители не могут быть пленниками этого мерзавца.

– Так вы, полагаю, Сурхай-хана сын? – догадался Калушкин. – Отважный Муртазали?

– Тут все отважные, – ответил Муртазали.

– А батюшка-то ваш, я примечал, держит сторону Надира лишь с виду, – сказал Калушкин. – Ночами не спал, все смотрел в горы, будто уйти хотел.

– А где он теперь?

– Полагаю, Надир увел его с собой, – размышлял Калушкин. – Но думается мне, если бы не ваша матушка, которая волею судьбы пребывает в Дербенте, хан Сурхай был бы теперь здесь.

– Они вернутся, – пообещал Муртазали. – Я вырву их из плена.

Калушкина проводили до дороги на Кумух, и он помчался догонять отступавшего шаха.

Муртазали отыскал брата, который все еще добивал врагов на Турчидаге, и поведал ему о своем намерении. Мухаммад горячо поддержал брата: если бы удалось захватить Надир-шаха, пока он не достиг Дербента, их родители были бы отомщены, а за освобождением дело бы уже не стало.

Когда Муртазали и Мухаммад собрали дружину, чтобы двинуться в погоню за Надир-шахом, их провожали все предводители.

– Да поможет вам всевышний, – сказал Хунзахский нуцал, прощаясь с Муртазали.

– Да исполнится ваше желание, – напутствовал их Пир-Мухаммад.

Глядя вслед удалявшимся братьям, люди думали о превратностях судьбы и подлости Надира.

Муртазали и Мухаммад со своей дружиной настигли отступающих каджаров на одном из перевалов. Там дорогу врагам преградили местные ополченцы, пока другие наседали с тыла. Братья вступили в бой и дрались, не щадя ни себя, ни врагов. Но Надиру с его многочисленной охраной удалось прорваться.

Изнемогавший от усталости и получивший несколько новых ран, Муртазали хотел снова кинуться в преследование, но вдруг почувствовал очень сильную боль в руке. За дни тяжелых боев он так ее натрудил, что она уже не могла ему служить.