Текст книги "Сидни Шелдон. Узы памяти"

Глава 24

Наконец наступил день праздника. Алексия проснулась до рассвета после еще одной почти бессонной ночи. Прокравшись в ванную, чтобы не разбудить Тедди, она посмотрелась в зеркало. На нее смотрела старая кляча. Седые пряди пробивались сквозь массу белокурых волос, кожа выглядела сухой, шелушащейся и старой, как черствая булка, и морщины усталости и стресса лучами расходились от глаз и губ.

Так не пойдет.

Включив смартфон, Алексия послала имейл своему секретарю Маргарет, попросив прислать на дом парикмахера и визажиста, чтобы исправить положение, после чего стянула полы кашемирового халата и спустилась в свой кабинет.

– Доброе утро, мадам. Вы сегодня рано. Принести вам кофе?

Благодарение Богу за Бейли. Хорошие дворецкие – вымирающее племя, но в Кингсмире был самый лучший!

– О, пожалуйста, Бейли, это было бы чудесно. Как можно крепче, и отдельно теплое молоко с таблеткой подсластителя. И тост из ржаного хлеба.

– Слегка поджаренный, мэм. Я знаю, как вы любите.

Какое облегчение – оказаться дома, в месте, где маленькие ритуалы имели значение, а распорядок жизни никогда не менялся. С самого Парижа и того ужасного дня в бутике Диора, когда она услышала об убийстве Дженнифер Хэмлин, Алексия чувствовала, что мир – ее мир – сошел с ума. День за днем ее рабочий график становился все плотнее. Совещание комитета образования, открытие больницы, газеты, которые нужно было прочитать от корки до корки, чтобы знать все – от судов над террористами до чрезвычайно непопулярного американского договора об экстрадиции. Но все это время в глубине сознания ворочались мучительные мысли о судьбе Билли Хэмлина и его дочери. Когда Алексия обедала, шла в ванную, спала или включала телевизор, перед ней стояло лицо Билли, как призрак Банко[14]14
  Персонаж трагедии У. Шекспира «Макбет», генерал, убитый Макбетом и являвшийся ему в виде призрака.


[Закрыть], требуя ее внимания и правосудия.

«Я пришел к тебе насчет моей дочери. Я нуждался в твоей помощи. Но ты прогнала меня». Каждый день в двери ее сердца, подобно нищему, стучались угрызения совести. «Ты очень многим обязана Билли Хэмлину. И отдала так мало». Но каждый день она невероятным усилием воли прогоняла их прочь. Преступления прошлого были преступлениями Тони Гилетти, а Тони Гилетти мертва. Она – Алексия де Вир, любящая жена, заботливая мать, законченный политик, навсегда сменившая свою истинную родину на приемную. Алексия никого не убивала. Это не ее вина.

Угрызения совести можно задавить, но их место заняло любопытство, и теперь она уже ни о чем другом не могла думать. Кто и почему убил отца и дочь? Были ли эти убийства как-то связаны, или это чистая случайность? Два отдельных преступления в этом жестоком, жестоком мире? И самое важное: сделано ли все возможное, чтобы обличить и привести в зал суда убийцу или убийц? На протяжении всей политической карьеры Алексия де Вир защищала жертв преступлений, требуя все более жестких приговоров для тех, кто терроризирует слабых. Билли и Дженнифер Хэмлин были слабыми.

Тони не помогла Билли, когда тот в ней нуждался. Но возможно, Алексия использует свое влияние, чтобы помочь ему сейчас…

Бейли принес кофе и тост. Немного подкрепившись, Алексия открыла портфель и вытащила досье с материалами по убийству Дженнифер Хэмлин, доставленное сэром Эдвардом. Эдвард буквально из кожи вон лез, получая сведения от ФБР и Интерпола, разговаривал с нью-йоркскими журналистами. Он скользил по волнам моря неофициальной информации, как ловкий и юркий угорь, сужая область поисков, чтобы представить министру самые правдоподобные, надежные факты.

Первые шесть страниц были заполнены снимками изуродованного тела Дженнифер Хэмлин. За это время Алексия видела их уже много раз, но шокирующее воздействие не уменьшалось.

«Какое подлое животное это сделало?»

Билли по крайней мере не мучился перед смертью – единственное ножевое ранение в сердце. Но его бедную дочь пытали – ноги и руки были покрыты следами ожогов, на шее, запястьях и щиколотках – полосы от веревок. Согласно вскрытию, когда Дженни бросили в воду, она еще была жива. Официальная причина смерти – утопление.

«Утопление».

Алексия тряхнула головой, словно пытаясь выкинуть нежеланные образы. Совпадение ли это? Или способ умерщвления дочери Билли так же важен, как сам факт?

И тут до Алексии дошло: она ничего не знает о Дженнифер, кроме того, что ее убили. Ее жизнь, характер оставались тайной. Салли, мать Дженнифер, а также ее друзья все описывали девушку, как спокойную, дружелюбную, довольную должностью секретаря в юридической фирме и своим бойфрендом, местным пекарем по имени Лука Минотти. Обычно мужья и любовники – первые подозреваемые в преступлениях подобного рода, но никто не сомневался в невинности Минотти. В ту неделю, когда исчезла Дженни, он был в Италии, навещал родственников. И более тридцати покупателей подтвердили его присутствие в пекарне в день ее смерти.

Всего ужаснее, что Дженни была беременна. Минотти знал об этом и был в восторге от перспективы будущего отцовства. Он и Дженни копили деньги на свадьбу. Кошмарная история! Кто мог убить эту милую, мечтавшую о семье, молодую женщину? У нее не было врагов. Ее родные и друзья не могли даже помыслить о том, что ей грозит опасность.

Никто, кроме Билли Хэмлина.

Билли много лет был убежден, что Дженнифер грозит опасность. За два года до своей смерти он буквально осаждал Нью-Йоркский департамент полиции, ФБР, местные газеты и всякого, кто соглашался его выслушать, жалобами на угрожающие телефонные звонки. «Голос» вознамерился уничтожить его и убить дочь. К несчастью, Билли твердил полиции, что опасность грозит и многим другим публичным людям, в том числе двум известным бейсболистам, губернатору Массачусетса и Дэниелле Хайамс, австралийской модели, демонстрирующей купальники, которой Билли был недолгое время одержим во время последнего приступа жестокой депрессии. Неудивительно, что его тревоги списывали на душевную болезнь. Полиция не нашла в его мобильном и домашнем телефонах свидетельств подозрительных звонков или сообщений. К Дженни вообще не обращались, как и к другим персонам, которых упоминал Билли.

Алексия подскочила. Звонил ее смартфон. Начало седьмого утра! Кто может звонить в такое время?

– Алексия? Это Генри. Я вас разбудил?

Голос премьер-министра звучал напряженно.

– Нет-нет. Что-то случилось?

– Все прекрасно. Никакого кризиса. Возможно, мне не следовало звонить так рано. Я только хотел сообщить, что, боюсь, мы с Шарлоттой не сможем приехать.

«Вот как?» Алексия проглотила разочарование и раздражение. Если все в порядке, просто неприлично отказываться от приглашения перед самым праздником.

– Очень жаль.

– Да… это личное… – неловко пробормотал Генри.

Алексия едва не спросила, уж не Лора Ллуэллин это самое «личное», но, разумеется промолчала.

– Простите, – пробормотал Генри перед тем, как повесить трубку.

Гнев уступил место неприятному чувству. Премьер определенно вел себя крайне странно по отношению к ней. Она чувствовала в голосе скрытность и уклончивость, которых не было раньше.

«Эти ублюдки из кабинета готовы сделать все, чтобы увидеть мое падение. Неужели они так влияют на него? Может быть, Мэннинг что-то знает? Возможно, именно поэтому Генри спрашивал меня о нем. Почти намекал, чтобы я избавилась от него…»

А может, проблема в Шарлотте Уитмен? Жены часто завидуют профессиональным отношениям мужей с другими женщинами, а подчас просто ревнуют. «Но я слишком стара, чтобы считаться угрозой. А что, если дело действительно в Лоре Ллуэллин? Должно быть, это настолько серьезная связь, чтобы Генри так рискнул своим браком».

Только минут через пять долгих и бесплодных размышлений Алексия взяла себя в руки. «Ты просто параноик. Позволяешь стрессу взять верх над собой».

Убийства Хэмлинов стали причиной бессонницы. А тут еще тревоги за сегодняшний праздник и ежедневные битвы за выживание женщины в Вестминстере. Алексия крайне нуждалась в отдыхе.

Телефон снова зажужжал – сообщение от Люси Мейер: «Скорее бы тебя увидеть. Праздник будет потрясающим!» Текст сопровождался смайликами.

Алексия рассмеялась. Ей так не хватает Люси, ее неизменно хорошего настроения, бесконечного энтузиазма. На надгробии этой женщины будут выгравированы восклицательные знаки!

Осторожно взяв досье Дженнифер, Алексия спрятала его в ящик стола и заперла. «Пропади пропадом Генри Уитмен. Мы с Тедди сегодня повидаемся с друзьями и расслабимся. Будет весело!»

Майкл де Вир прибавил скорости, позволив реву мощного двигателя «дукати» заглушить смятенно метавшиеся мысли.

Он знал маршрут из Оксфорда в Кингсмир, как свою ладонь, но сегодня специально поехал по проселочным дорогам, через Уитам Вудз, древний лес, граничивший с Северным Оксфордом и переходивший в Ивенлоуд-Вэлли. День выдался изумительным, да и как он мог быть другим хотя бы ради идеального праздника матери? Голубое небо, солнце, ветерок…

По обе стороны дорожки росла высокая живая изгородь, полная пчелами, бабочками, шмелями всех цветов и размеров, энергично кишащих и жужжащих. Напуганные шумом мотора скворцы, чибисы и лазоревки взмывали к небу, словно отдавая поразительный воздушный салют. В иных обстоятельствах Майкл чувствовал бы душевный подъем, проезжая по местам, которые любил, да еще когда ветерок дул в лицо, а солнце пригревало спину! Но сейчас почему-то был на взводе, нервный, злой, изнемогавший под грузом эмоций, захлестнувших его так неожиданно!

Некоторые было легко определить. Угрызения совести жирной жабой оседлали его сердце, придушив счастье. Вчера он чуть было не попался. Саммер могла изобличить его. Опасность была слишком близка. Он ненавидел себя за то, что лгал ей, за то, что превратился в банального изменника, пародию на самую худшую сторону самого себя. Пока они были в разлуке, он твердил, что все держит под контролем. Что вполне может продолжать отношения с Саммер и вести совершенно другую жизнь здесь, в Лондоне. И все будет шито-крыто. Прошлой ночью он осознал, что все это глупый самообман.

«Я люблю ее. Я люблю ее, и я идиот, и все это должно прекратиться».

Запутанная любовная жизнь Майкла была слишком далека от того, единственного, что занимало его мысли. Много недель он вел себя так, словно все было, как обычно. Словно он ничего не знал. Ездил в Кингсмир и обратно, устанавливая освещение, работая над злосчастной пагодой, будто ничего не случилось.

Но кое-что случилось. Нечто ужасное.

И Майкл не представлял, что с этим делать.

Он должен с кем-то поговорить, кому-то исповедаться. Но кому? Разговор по душам с матерью невозможен. Даже знай он, что сказать, график Алексии был таким плотным, что у него просто не было возможности застать ее одну, готовую его выслушать. А Тедди всегда жил в своем мире фантазии и мечтах о былой славе рода. Его представления о благородстве были абсолютно архаичны, и Майкл никогда не мог понять их до конца. Тедди способен понять и принять правду не больше, чем четырехлетний ребенок способен управлять новым блестящим красным «дукати» Майкла. Правда убьет его, разорвет на миллион осколков, как уроненное елочное украшение. Нет, сказать отцу невозможно.

Остается Рокси.

Майкл рассерженно повернул руль, поддав скорости и без того перегруженному двигателю. Бедняга Рокси, когда-то живая, веселая сестричка, превратившаяся в одинокую озлобленную калеку из-за ничтожного бывшего возлюбленного. Если Рокси предстоят новые страдания, то не из-за Майкла. Значит, она тоже закрытая дверь.

Прошлой ночью он был почти готов исповедаться Саммер. Но сдержался, прежде чем зашел слишком далеко. Высказаться вслух, поговорить об этом с другим человеком – значит все станет реальным.

Прошлой ночью Майкл с внезапной ясностью понял, что он этого не хочет. Пусть это уйдет, скроется, будет похоронено, как было много лет. Он хотел вернуть свое неведение. Невозможно… и от этого он так обезумел, что едва удерживал желание вопить, вопить, вопить бесконечно.

«Скорее бы пережить праздник. Сделать все, чтобы он был успешным. Улыбайся весь вечер. А потом я с этим разберусь. Решу, какого черта мне делать».

Он почти поднялся на вершину Кум-хилл. Отсюда были видны шпили Оксфорда с одной стороны и дремлющие холмы Котсуолдз – с другой. Миля за милей – старинные деревушки и зеленые от пышной травы долины, все еще усеянные белыми овцами, бывшими когда-то основой экономической жизни региона и главным источником дохода. Елянув на спидометр, стрелка которого уже подходила к цифре шестьдесят, Майкл снова прибавил скорость, так что колеса едва касались земли, когда он перевалил за вершину. Он помнил этот прилив адреналина еще с детства, когда вместе с Томми выписывал вензеля по горбатым мостикам на дорогом велосипеде. Но «дукати» был совершенно иным зверем. Диким и опасным. Все равно что скакать на спине леопарда.

К счастью, Майкл был опытным водителем. Легко укротив мотоцикл и на этот раз, он ловко вписался в поворот. Склон делался все круче. Он сбросил скорость, но стрелка спидометра продолжала ползти вниз, подстегнутая инерцией движения. Майкл слегка сжал передний тормоз. Ничего не произошло. Удивленный, но не слишком встревоженный, он сжал тормоз сильнее, навалившись на него всем телом. Мотоцикл продолжал мчаться вперед. «Ничего. Какого дьявола?»

Подножие холма быстро приближалось, адреналин неприятно бился в венах Майкла. К счастью, на дороге не было других машин, но поворот в сторону долины был равен почти сорока пяти градусам, после чего дорога немедленно выходила на оживленный перекресток с шоссе А40. Вынудив себя оставаться спокойным, он снова глянул на спидометр.

Шестьдесят восемь миль в час.

Семьдесят одна миля в час.

Воспользоваться при такой скорости только задними тормозами было крайне опасно, тем более что мотоцикл так и норовил выйти из-под контроля. Но выхода не было.

«Что нужно делать, чтобы сохранить управление при торможении?» Он попытался вспомнить. «Вот оно. Не спускать глаз с горизонта».

Майкл поднял голову, но панические слезы застилали глаза. Горизонт больше не был обычной линией, превратившись в приливные волны полей и неба, несущихся навстречу с головокружительной скоростью.

«Семьдесят восемь миль. Восемьдесят две мили».

Руки и ноги Майкла дрожали. Но отбросив осторожность, он изо всех сил потянул за тормоз заднего колеса. Тело напряглось, ожидая торможения, резкой остановки, но ничего не случилось. Тормоз бессильно повис в руках.

И тогда он понял.

«Иисусе. Это смерть».

Странный покой снизошел на него, приглушив стук сердца и реакции. Он знал, что это конец, но все словно происходило в замедленной съемке, и не с ним, а с кем-то совсем другим, и этот другой наблюдал за грузовиками на шоссе, мчавшимися к нему. Мотоциклист не в силах остановиться или даже свернуть. Он пассивно сдался неизбежному, как парализованный ужасом очевидец.

Потом – столкновение. Чернота. Больше не было мыслей. Все исчезло.

Рокси смотрела на свое отражение. Вслух она заявляла, что плевать ей на собственную внешность. У нее никогда не будет другого мужчины после Эндрю. Даже не будь ее тело изломанным и бесполезным, больше некому отдать сердце, больше в ней не горит сексуальное желание, пропал аппетит к жизни и любви, и их место заняла неизбежная боль. И все же в такую ночь, на глазах у всего света Рокси испытывала извращенное удовольствие в том, чтобы выглядеть как можно лучше. Если и есть нечто более трогательное, чем девушка, прикованная к инвалидному креслу, так это неотразимая красавица, прикованная к инвалидному креслу. И что всего важнее, она знала, что чем лучше выглядит, тем больше злится мать.

Сегодня она постаралась на славу. Густые светлые волосы были сплетены в сложный узел и сколоты антикварными викторианскими шпильками с цветными стеклянными головками. Длинные бриллиантовые серьги принадлежали когда-то леди Мод де Вир, матери Тедди.

Пучки света идеально контрастировали с гладкой, слегка загорелой кожей Рокси. Платье совсем простое, не то что модный шедевр Диора, который планировала купить для нее мать в Париже. Рокси выбрала простое прямое платье из кремового шелка, прикрывавшее изуродованные ноги и подчеркивавшее полные упругие груди, заключенные в корсет на косточках. Это одновременно производило эффект невинности и чувственности, подчеркнутый минимумом макияжа: бледно-розовые губы и щеки, подкрашенные персиковыми румянами. На шее висел простой золотой кулон-сердечко.

Подъехав к окну, Рокси взглянула на легион слуг в ливреях, сновавших по саду, как муравьи. Томми Лайон куда-то шагал, взволнованный, как генерал перед битвой, крича, жестикулируя и управляя войсками в отсутствие Майкла. Тот, как ни странно, еще не появился, хотя положение было критичным. А его телефон, обычно приклеенный к уху, сейчас был выключен. Первые гости должны прибыть через час, так что напряжение нарастало. Рокси надеялась, что всему причиной не внезапное появление ее подруги Саммер Мейер в Оксфорде прошлой ночью. Если Саммер поймала Майкла на месте преступления с одной из обычных тупых блондинок, случиться может всякое. Не то чтобы он этого не заслуживал! Но Рокси любила Саммер и очень хотела видеть ее и брата вместе. Жаль, если Майкл упустит такую девушку!

Лежавший на туалетном столике мобильный зазвонил. На экране мигало имя Майкла. «Легок на помине».

– У тебя просто должна быть веская причина, Гудини![15]15
  Гарри Гудини (1874–1926) – знаменитый американский иллюзионист, разоблачитель шарлатанов и трюкачей, гипнотизер.


[Закрыть] У бедного Томми вот-вот будет нервный срыв!

– Мисс де Вир? – прозвучал незнакомый голос.

– Да. Кто это?

– Полиция Оксфордшира. Боюсь, случилась авария.

– Как я выгляжу?

Алексия повертелась перед Тедди, как школьница в ночь выпускного бала.

Тедди расправил грудь:

– Идеально, дорогая. Я готов умереть от гордости.

«Прекрасно», – подумала Алексия.

Именно к идеалу она и стремилась. Куда подевалась старая растрепанная ворона? Куда подевалась испуганная женщина, преследуемая картинами изуродованного трупа Дженни Хэмлин, или одержимый паранойей политик, оглядывавшийся в поисках воображаемых врагов? Сегодня врагов не будет. Смерти не будет. Страха не будет. Пусть премьер с женой подвели Алексию, но она сделает все, чтобы эта парочка, а не де Виры пожалела о своем отсутствии на сегодняшнем празднике. Праздник, как говорила Люси, будет «запоминающимся».

Она в последнюю минуту отказалась от выбранного платья и надела другое, темно-зеленое, из тяжелого жаккарда с высоким воротником «мандарин». Образ получился немного похожим на Круэллу Де Вил[16]16
  Злодейка, героиня романа и кинофильма «101 далматинец».


[Закрыть], но все было не так уж плохо. Вид сдержанный и элегантный. Короткое колье из жемчуга и бриллиантов казалось не таким уж сдержанным, но в возрасте Алексии подобные вещи не воспринимаются как грех, и, кроме того, это фамильное наследие, что, естественно, радовало Тедди. Парикмахер перекрасил, подстриг и уложил волосы, косметолог повозился с кожей лица, а макияж накладывала сама несравненная Маргерит. Алексия выглядела и чувствовала себя на миллион долларов. «Готова к сражению», – как сказал бы Тедди.

– Черт бы побрал эту проклятую идиотскую штуку. Где Бейли? – ворчал тот, возясь с галстуком. Несмотря на посещение подобных мероприятий в течение сорока лет, он по-прежнему не умел его завязывать.

– Не нужен тебе Бейли, – отмахнулась она, убирая его руки и принимаясь за дело сама.

– Над, вокруг, под, через. Все. Это не высшая математика, дорогой.

Тедди обхватил ее за талию, притянул к себе. Алексия, закрыв глаза, вдыхала знакомый запах, смесь афтершейва «Флорис», мыла «Пирс», зубной пасты и начищенной кожи туфель. «Безопасность». «Дом».

И дело не в сексуальном притяжении. Даже в молодости она была равнодушна к этой стороне брака, но находила присутствие мужа утешительным, не столько волнующим, сколько приятным. Все равно что прижимать к себе потрепанного, но любимого игрушечного мишку. Именно это она испытывала сейчас. Жаль, что нельзя закупорить эти ощущения в бутылочку, чтобы наслаждаться ими в одиночестве, когда стрессы настоящего и ужасы прошлого станут слишком невыносимы.

– Я люблю тебя.

Они были женаты свыше тридцати лет. Тедди понимал жену достаточно хорошо, чтобы знать: вербальные выражения привязанности совсем не в ее стиле. И поэтому встревоженно пощупал ее лоб:

– Ты здорова, старушка?

Смущенная Алексия стукнула его по руке:

– Перестань издеваться! Неужели я хотя бы изредка не могу сказать мужу, как сильно его люблю?

– Я не издеваюсь.

Она вдруг увидела, что он вовсе не шутит.

– Дорогая, дорогая Алексия, – настойчиво прошептал он, – если бы ты имела хоть малейшее понятие, как люблю тебя я, на что готов пойти, чтобы защитить…

– Что?!

– Ты ужаснулась бы.

Он стал страстно целовать ее, проникая в рот языком, как подросток в заднем ряду кинотеатра. Алексия была так шокирована, что ответила тем же. Ужасно волнующе, словно она целуется с незнакомцем… но через несколько секунд она ощутила чей-то взгляд. Отстранившись, она увидела Рокси, чье кресло стояло в дверях спальни. Она выглядела потрясающе в платье кремового шелка. По крайней мере выглядела бы, если бы не брезгливое отвращение, исказившее лицо.

Алексия потеряла самообладание.

– В чем дело, Роксанна? Никогда раньше не видела, как муж и жена целуются?

– Успокойся, дорогая, – пробормотал Тедди, но Алексию уже несло.

– Нет, прости, Тедди, но я не успокоюсь. Как она смеет смотреть на нас с таким видом! Я устала оглядываться в собственном доме, каждый раз, когда целуюсь с собственным мужем. Такое впечатление, будто я все время иду по тонкому льду! Мы с твоим отцом любим друг друга, Роксанна. Мы счастливы вместе, безоблачно счастливы, и если тебе это не нравится… что же… это твои проблемы.

Роксанна открыла рот, явно пытаясь сказать что-то, но тут же сжала губы. И продолжала сидеть неподвижно, казалось, целую вечность. Но наконец прохрипела:

– Это Майкл…

Холодный страх наполнил сердце Алексии.

– Майкл? Что с Майклом? Что случилось?

– Я пришла, чтобы вам сказать…

Слезы лились по лицу Рокси.

– Произошла ужасная авария.