Текст книги "Сидни Шелдон. Узы памяти"

Глава 13

Сергей Милеску поправил подушки на постели, лег и проверил угол наклона телевизора с плоским экраном над камином, желая убедиться, что изображение будет ясно видно всякому, кто лежит на спине. Он впервые занимался сексом в квартире сэра Эдварда Мэннинга. Все должно быть идеально.

Сергей взглянул на настенные часы: шесть двадцать три вечера. Скоро придет Эдвард. Утром он дал Сергею ключи.

– Приготовь все. Игра начинается в ту самую минуту, как я войду в дверь.

Сергей с трудом поверил ушам, когда Эдвард предложил поменяться ролями. Несколько месяцев Сергей добивался именно этого, желая стать не просто игрушкой, а чем-то вроде постоянного любовника. Но когда он уже уверился, что старый подонок никогда не изменится, Эдвард не только согласился заняться сексом в своем доме, но и сам предложил Сергею стать господином на это время. Много дней молодой румын трепетал от возбуждения при одной мысли об этом. Но сейчас трясся не столько от похоти, сколько от страха.

«Что, если я все изгажу»?

«Нет. Нельзя. Я должен».

Дверь квартиры открылась. Сергей услышал глухой стук упавшего на пол портфеля, тихий шорох снимаемого пиджака и туфель.

– Ты где?

– Здесь.

Войдя в спальню, сэр Эдвард ощутил прошедшую по телу дрожь возбуждения. Сколько времени прошло с тех пор, как он приводил сюда любовника? Вне всякого сомнения, много лет. Он не помнил. И не помнил, когда мальчик так сильно возбуждал его. Все дело в пьянящей смеси ненависти и желания.

Сергей думал, что скрывает свою ненависть, но она была так же очевидна, как каменно-твердый член между его бедрами. И такой же возбуждающей.

«Неужели я сделал глупость, разрешив ему прийти? Позволив хоть ненадолго стать главным? Возможно. Но именно опасность делает все таким сладостным».

– Приятное местечко.

– Спасибо.

– Раздевайся и ложись.

Эдвард поколебался, разглядывая появившуюся в комнате видеокамеру на треножнике в углу и бухту каната на комоде.

– Никакой съемки. Я в своем положении не могу позволить…

Ответом была резкая, неожиданная пощечина.

– Я приказал раздеться.

Сэр Мэннинг молча подчинился, думая о том, какое наслаждение его ждет.

И первые полчаса так и было. Сергею от природы было дано покоряться, но казалось невероятным, как быстро и умело он превратился в господина. Привязав Эдварда к кровати сначала за руки, а потом и за ноги, он проделывал такое, чего Эдвард ранее и представить не мог. Исследуя, дразня, временами причиняя боль, он никогда не доходил до той точки, где начиналось охлаждение, и при этом обладал энергией молодого бычка и изобретательностью шахматного гроссмейстера. Раз за разом он приводил Эдварда на грань оргазма, отказывая ему в экстазе разрядки.

После долгого тяжелого дня, в течение которого приходилось выполнять требования нового босса-женщины, ночь безграничного мужского наслаждения – именно то, в чем нуждался Эдвард.

«Почему каждому нужно признаваться в своей ориентации, когда тайная жизнь неизмеримо приятнее, а запреты придают ей еще большую остроту?»

– Оставайся здесь. У меня есть кое-что. Хочу, чтобы ты посмотрел.

Лежа на спине с широко разведенными руками и ногами и островками еще теплого воска, застывающего вокруг сосков и в паху, Эдвард был вынужден согласиться. Оставалось надеяться, что порно будет неплохим. Собственно говоря, он не был большим поклонником порно, предпочитая собственное изображение скверной игре и тупым сюжетам.

Но возможно, молодые люди любят такие вещи: цена за привилегию наслаждаться восхитительно юными любовниками.

Фильм начался достаточно предсказуемо: молодой хичхайкер обслуживает группу неправдоподобно красивых дальнобойщиков на стоянке для грузового транспорта. Мальчишка давился и явно страдал.

– Это не работает. Выключи.

Когда Сергей обернулся, Эдвард увидел его безумно возбужденные глаза и впервые ощутил нечто вроде страха.

– Выключить? Как насчет того, чтобы выключить тебя, старикашка?

Вынув свернутые комком носки из верхнего ящика комода, Сергей бесцеремонно запихнул их в рот Эдварда, после чего так небрежно, словно гасил свечи, зажал двумя пальцами его ноздри.

Паника была немедленной и полной.

«Он меня убьет».

Эдвард стал вырываться, понимая, что его усилия бесплодны, но по-прежнему пытался порвать веревки. Он ощущал прилив крови к мозгу, как давление распирает голову. Сейчас его череп взорвется, а глаза вылезут из орбит.

Он терял сознание, белый оштукатуренный потолок над его антикварной кроватью затянулся дымкой, медленно чернея. Он приготовился к смерти.

– Больше никаких разговоров. Смотрим кино.

Свершилось чудо: мальчишка отпустил его нос и вытащил изо рта носки. Воздух болезненно хлынул в легкие. А по щекам полились слезы.

– Иисусе! – всхлипнул он. – Это не смешно! Я думал, ты намерен меня убить.

– Может, и так, – улыбнулся Сергей.

Генри Уитмен чувствовал, как по спине струится пот, но прибавил скорости тренажеру «беговая дорожка». Каждодневные упражнения премьер-министра были утомительны, но делали чудеса с его стрессовыми уровнями.

– Премьер-министр, прошу прощения, что побеспокоил, но на линии министр внутренних дел.

Генри сурово нахмурился.

– Она что, подождать не может? – проворчал он своему секретарю Джойс Уитерс.

– Очевидно, нет, сэр.

Генри поколебался, понимая, как глупо, должно быть, выглядит в глазах Джойс.

«Я, черт побери, премьер. Алексия де Вир работает на меня, а не наоборот».

Но он взял трубку. Потому что боялся отказать.

Зато потом бежал и бежал, пока ноги не задрожали от усталости. Но раздражение осталось. Как он мог попасть в подобную ситуацию?

Но гораздо важнее другое: как, дьявол все побери, из нее выбраться?

Сэр Эдвард Мэннинг смотрел в ноутбук расширившимися от ужаса глазами. Сергей, бросив перед собой подушку, веером разложил на ней ножи дорогого японского повара Эдварда.

– Вот это я и называю истинной любовью, – пояснял он. – Не просто готовность сделать для другого все. Но согласие быть поджаренным и съеденным. Ты сделаешь это для меня, Эдди? Любишь меня так сильно? Сергей показал ему отчет Си-эн-эн о знаменитом процессе, проходившем несколько месяцев назад, когда гей-психопат убил, расчленил и съел своего бойфренда. И все это снималось на пленку Получился омерзительный порнографический фильм, заканчивавшийся убийством одного из партнеров. Бойфренд, как выяснилось, добровольно согласился на все и, ломая руки, философствовал насчет опасностей садомазохизма, а также задавался вопросом, может ли убийство по взаимному согласию считаться преступлением.

Выражение глаз Сергея неимоверно испугало Эдварда, превратив его в трясущуюся, потную массу: соленые струйки лились по спине и груди.

– Итак, с чего начнем? Может, с этого?

Подняв фруктовый нож-пилу, Сергей прижал его к соску Эдварда. Старик завопил, но кляп заглушил крики.

– Или здесь?

Он передвинул нож к указательному пальцу и молниеносно провел по коже. Эдвард снова вскрикнул. Зрачки расширились от ужаса и боли. Порез был маленьким, но глубоким. Кровь была повсюду, пропитывая простыни.

– Или здесь?

Медленно, наслаждаясь каждой секундой, Сергей провел лезвием по животу Эдварда вниз, пока острие не коснулось пениса.

– Тебе это понравится, Эдди. Хочешь, чтобы я надавил сильнее?

Сэр Эдвард снова стал вырываться с такой неожиданной силой, что на запястьях и щиколотках появились кровавые полосы.

Смерть неминуема. Теперь он это знал. Но смерть пугала не так сильно, как пытки, которые будут ей предшествовать. Он плохо выносил боль. Всегда.

«Как я мог совершить такую глупость? Так рисковать и ради чего? Ради секса?»

Охваченный ужасом, он подумал о матери. И об Эндрю, своем любовнике еще с колледжа, единственном, кого по-настоящему любил.

– Закрой глаза, Эдди, – прошептал Сергей.

Сэр Эдвард подчинился. Из-под сомкнутых век лились слезы. Он ощутил холод лезвия, прижатого к пенису, и вдруг подумал, потеряет ли сознание сейчас.

– Включим звуковые эффекты, хорошо? – Оставив нож лежать внизу живота сэра Эдварда, Сергей вынул кляп.

– Я хочу слышать, как ты молишь о пощаде.

– Пожалуйста.

Эдвард ненавидел звук собственного голоса, но ничего не мог с собой поделать.

– Не нужно! Прошу! Я богат. Я… я могу заплатить.

– Заплатить? Чем?

– Чем хочешь. Всем. Назови цену.

– Назвать цену? Ты все еще воображаешь, что я – твоя шлюха?

Схватив с подушки второй нож, побольше, Сергей начертил на груди сэра Эдварда знак Зорро. Старик душераздирающе закричал.

– Нет, пожалуйста! Пожалуйста! Скажи, что ты хочешь? Прости меня. Только скажи, что хочешь, во имя всего святого!

– Так и быть, скажу, – кивнул Сергей, и, к удивлению сэра Эдварда, встав с постели, принялся одеваться. Собрав ножи, он позвенел ими у лица сэра Эдварда и громко рассмеялся, когда старик съежился, после чего неспешно отнес их на кухню.

Впервые с самого детства сэр Мэннинг стал молиться: «Прошу тебя, Господи, пусть все поскорее кончится. Пусть это не окажется очередным трюком, чтобы продлить мучения».

Он пытался не питать ненужных надежд, но это было невозможно. Так отчаянно хотелось жить!

В комнату вернулся улыбавшийся Сергей. Сэр Эдвард улыбнулся в ответ.

И тут же заметил, что румын прячет что-то за спиной.

– Нет, пожалуйста, не мучай меня! Пожалуйста!

Черное отчаяние поглотило сэра Эдварда.

Сергей подошел ближе.

– Поздно! – рассмеялся он. – Динь-динь!

К тому времени как сэр Эдвард понял, что в руке Сергея не пистолет, а айфон, он уже не управлял своим мочевым пузырем.

– Сначала, – объявил Сергей, – я сделаю несколько хорошеньких снимков, Эдди. Так что улыбайся в камеру. Сумеешь?

Сэр Эдвард яростно закивал.

– Я пошлю снимки своим дружкам. Если что-то случится со мной, если не сделаешь, как я прошу, они выложат все в сети. Пусть весь мир полюбуется. Понятно?

Снова кивок.

– И тогда мои друзья убьют тебя. Отрежут твой петушок, поджарят с розмарином и съедят.

Сергей скривил губы.

– Верите мне, сэр Эдвард?

– Верю.

Мэннинга затошнило от облегчения.

– Я все сделаю для тебя, Сергей. Все.

– Прекрасно. Мои друзья будут счастливы это слышать. И обрадуются еще больше, когда ты начнешь поставлять мне информацию.

– Информацию?

– О своем боссе. А теперь заткнись. – Сергей снова улыбнулся и прижал палец к губам Мэннинга. – Сначала съемка. Скажи «чииииииииз».

Глава 14

Билли Хэмлин сидел в поезде, направлявшемся в Лондон. За окнами моросил мелкий дождь, небо было серым, и по стеклам текла вода. Бесконечное течение… как бы он ни старался, как бы быстро ни плыл, добраться до берега не мог.

– Хотите посмотреть лондонские достопримечательности? – завела беседу молодая мать. – Я слышу у вас американский акцент. Вы в отпуске?

Симпатичная женщина. Но выглядит усталой. Еще бы, с двумя малышами, которые всюду суют свои липкие пальчики, поэтому она явно вознамерилась отвлечь Билли от их проделок.

Осознав, насколько нормальна ее жизнь: беспокойные дети, грязноватый дождевик, пакеты с продуктами на сиденье, – Билли почувствовал такую острую зависть… словно нож в грудь воткнулся.

– Собственно говоря, нет. Я еду, чтобы увидеться с Алексией де Вир.

Молодая мать рассмеялась:

– В самом деле? Я сама собралась встретиться с королевой. Как только прибудем на Паддингтонский вокзал, едем прямо в Букингемский дворец, верно, малыши?

– Я серьезно, – покачал головой Билли. – Мне нужно предупредить Алексию де Вир.

– Предупредить? О чем?

Билли уставился на женщину как на спятившую.

– Голос! Я должен предостеречь ее насчет голоса.

Молодая женщина отвернулась и прижала к себе ребятишек, словно пытаясь защитить. Теперь она видела, видела безумие, пылавшее в глазах Билли Хэмлина.

– Простите… – Он прижал телефон к уху. – Мне нужно ответить на звонок.

«Глаз за глаз, Билли. Глаз за глаз». Во рту Билли мигом пересохло. Желудок судорожно сжался.

«Кто умрет следующим?»

Голос. Он вернулся.

– Пожалуйста, не нужно ее мучить, – взмолился Билли.

«Кого? Твою дочь?»

– Нет, не Дженни.

«Или миссис де Вир?»

– Ни ту ни другую.

«Выбирай».

– Но они обе невинны! Почему вы это делаете? Пожалуйста, пожалуйста, оставь меня в покое!

«Не могу сделать этого, Билли».

– Тогда скажи, как мне поступить.

«Ты сам знаешь».

– Мне нужно больше времени. Это не так легко. Она – министр внутренних дел! Не могу же я встретиться с ней на улице!

– Вы в порядке? – Молодой человек, судя по виду, житель пригорода, положил руку на плечо Билли, с любопытством глядя на него, в точности как несколько минут назад – женщина. «Он считает меня психом, – подумал Билли. – Как все остальные. Они не понимают».

– Все хорошо, – сдержанно ответил он. – Я говорю по телефону.

– Здесь нет связи, дружище, – добродушно ответил мужчина. – Мы в тоннеле. Видишь?

Билли глянул в грязные окна. Темно.

– Алло! Алло! – в панике завопил он.

Молодой человек был прав. Телефон молчал. Голос исчез.

Встреча со специальным комитетом проходила в накаленной атмосфере.

– При всем уважении, министр внутренних дел…

– Не нужно об уважении, Джайлз, – коротко отрезала Алексия. – В том-то и дело, что у этих людей нет уважения ни к нашим ценностям, ни к нашим установлениям, ни к нашему флагу. А мы слишком трусливы, чтобы выстоять против них.

– Трусливы? – пробормотал министр сельского хозяйства. – Что, спрашивается, знают женщины о защите нашего флага?

Алексия повернулась к нему с видом гремучей змеи.

– Вы о чем, Чарлз?

– Ни о чем.

– Нет, пожалуйста! Если у вас есть что сказать, пожалуйста, поделитесь с нами.

Шестеро мужчин, сидевших вокруг стола, нервно переглядывались, как школьники, пойманные учителем на озорстве. Они собрались здесь, чтобы обсудить проблемы мигрантов, сельскохозяйственных рабочих, устроивших демонстрацию на Парламент-сквер. Протесты становились все более неуправляемыми. На прошлой неделе два албанских сборщика свеклы помочились на английский флаг. Инцидент попал в национальные новости и послужил причиной новых дебатов по проблеме иммиграции, без которых министерство внутренних дел вполне могло бы обойтись. Все были на взводе, но министр внутренних дел этим утром казалась особенно язвительной. Бедняга Чарлз Моусли, министр сельского хозяйства, выглядел так, словно ему вот-вот отрежут яйца.

– Думаете, Чарлз, я нечто вроде гражданина второго класса?

– Конечно нет, Алексия.

«Я считаю тебя первоклассной сукой, как и все остальные члены кабинета».

– Прекрасно. Потому что, когда я интересовалась в последний раз, выяснилось, что в этой стране мужчины и женщины равны.

– Я рад этому, министр внутренних дел. Но дело в том, что все мы считаем, что ничего нельзя решить, наказав этих двоих молодых людей по всей строгости закона.

– Они очень бедны, – медленно выговорил министр торговли и промышленности, словно объясняя маленькому ребенку нечто очень простое. – Нищие и бездомные.

– Не важно! – уничтожающе бросила Алексия. – Они преступные вандалы и мочатся на руку, которая их кормит. Превращают это правительство во всеобщее посмешище.

Она подошла к кулеру, наполнила пластиковый стаканчик, стараясь успокоиться. Кажется, она чересчур остро реагирует на происходящее. Принимает все слишком близко к сердцу. Но она провела очень тяжелую бессонную ночь, перебирая в памяти подробности вчерашней встречи с комиссаром Грантом, и по какой-то причине шесть недружелюбных, неприязненных лиц, непрерывно следивших за ней, беспокоили ее больше обычного.

Вчера Алексия держалась спокойно, отказываясь выказать слабость перед сэром Эдвардом Мэннингом и комиссаром. Как женщина-политик, она не могла позволить себе выглядеть беззащитной. Но по правде говоря, она была испугана, изнемогала от дурного предчувствия, от которого не могла отделаться. Конечно, она и раньше получала угрозы, но эта история с Уильямом Хэмлином и механическим голосом по телефону – нечто иное.

И собака. При мысли о собаке ей становилось плохо. Зависть и злоба, царившие за столом сегодня утром, были ощутимыми, но в этом нет ничего нового. Только сейчас она чувствовала себя усталой и совершенно беззащитной. К тому же, когда ночью она все-таки заснула, ей приснился жуткий кошмар из тех, что давно не снились. Кошмар, в котором она тонула. Сильное темное течение тянуло ее на дно. Полные воды легкие не давали втянуть воздух.

Бедный Тедди сделал все, чтобы ее успокоить, и в четыре утра принес воды. Потом он снова заснул, но Алексия лежала без сна, наблюдая измученными, налитыми кровью глазами, как над рекой занимается рассвет.

Через пару недель парламент уйдет на летние каникулы. Скорее бы! При мысли о том, как она поедет в летний домик на Мартас-Вайнъярд и будет проводить время с Люси Мейер, единственной подругой, ее охватывало с трудом сдерживаемое нетерпение.

– Алексия, вы еще с нами? – спросил Джайлз Фринг из иммиграционной службы.

– Простите, Джайлз, о чем вы?

– Нужно написать заявление.

Раздраженный вздох Фринга был необычайно красноречив.

– Мы должны выработать нечто вроде консенсуса.

– Мы достигли консенсуса.

– Ничего подобного, – резко заявил министр торговли и промышленности.

– Достигли, Кевин. Это мое министерство. Мое дело. Я определяю образ действий, а вы на него соглашаетесь. Все. Консенсус достигнут.

Мужчины, сидевшие за столом, вновь обменялись взглядами отчаяния.

– Итак, текст постановления: «Правительство не допустит актов насилия и ненависти по отношению к Великобритании или ее народу. Пусть суд решит судьбу мистера Силчека и мистера Владмиза. Но министр внутренних дел приказывает немедленно очистить Парламент-сквер.

Более того, рабочие визы прибывших на прошлой неделе будут пересмотрены и решение вынесено немедленно».

Комната словно взорвалась:

– Вы это серьезно, Алексия? Отозвать визы? Как насчет свободы слова?

– Не отозвать. Пересмотреть.

– Но с целью депортировать людей! За мирный протест?

– В том, что произошло с флагом, не было ничего мирного, Кевин.

– Премьер-министр никогда этого не допустит.

Алексия тонко улыбнулась. Министр промышленности и торговли в самом деле начинал действовать ей на нервы.

– Думаю, допустит. – Поддержка Генри, как всегда, неизменна.

В бессильной ярости швырнув бумаги на стол, Кевин Ломакс устремился к выходу.

– Во всяком случае, министр внутренних дел, я предлагаю пересмотреть тон заявления, – вмешался Чарлз Моусли. – Оно кажется…

– Уверенным? – предположила Алексия.

– Я собирался сказать «сталинистским». Говоря откровенно, оно не завоюет нам много голосов.

– А мне кажется, наоборот.

– Но, Алексия, будьте благоразумны. Мы все…

– Совещание закончено. Доброго вам дня, джентльмены.

Десять минут спустя, сидя на заднем сиденье министерского «даймлера», Алексия сбросила туфли и тяжело вздохнула.

– Что стряслось с этими людьми, Эдвард? Они такие трусы!

Сэр Мэннинг неловко заерзал. Он перевязал ранку на лбу, объяснив, что случайно поранился на кухне, но порезы на груди было труднее обработать. Они мучительно болели, и он постоянно трясся от страха, что кровь может просочиться через сорочку. Сергей требовал информации о миссис де Вир, что-то достаточно скандальное и серьезное, чтобы выдавить ее из министерства. Но пока что Эдвард не имел ни малейшего представления о том, как ее раздобыть. И все это, вместе взятое, не давало сосредоточиться.

– Скажите, Эдвард, неужели они забыли, сколько людей погибло за этот флаг?

– Очень сомневаюсь, что Чарлз Моусли забыл, – процедил сэр Эдвард. Боль была почти непереносимой. – Три года назад его сын был убит в Афганистане, в провинции Гильменд. Наступил на мину. Его разорвало на куски.

– О Боже! – вздохнула Алексия. – Я не знала.

– Это было в ваших информационных бюллетенях, министр внутренних дел.

– Разве? Черт! Неудивительно, что он был так обидчив при обсуждении этой истории с флагом. Почему вы не остановили меня, Эдвард?

Оба понимали, что вопрос был риторическим.

Несколько минут оба молчали. Каждый думал о своем. Эдвард смотрел в окно.

«Сегодня он еще суше и чопорнее, чем обычно. Я ему не доверяю».

Мысль была мгновенной и неожиданной, скорее инстинктивной реакцией, чем критическим суждением.

«Я не доверяю ему. Но он мне нужен. Если я собираюсь выжить в этом серпентарии, хороший личный секретарь жизненно необходим. Нужно найти способ работать вместе».

– У вас есть предложения, Эдвард?

– Какого рода, министр внутренних дел?

– Как наладить отношения с Моусли. Я употребила слово «трусливый» по отношению к человеку, сын которого погиб на войне.

– По моему опыту, министр, извинение – всегда первый шаг.

– Позвонить ему?

– Я бы написал. Письмо, не имейл. Официальное. Написанное от руки извинение всегда отдает достаточной степенью раскаяния.

Алексия улыбнулась:

– Спасибо, Эдвард, я так и поступлю.

Менее чем через час Генри Уитмен узнал о фейерверке в министерстве внутренних дел. Чарлз Моусли грубо оскорблен. Для прессы сделано совершенно недопустимое заявление, причем без его согласия. Его даже уведомить не позаботились!

А ведь и недели не прошло с тех пор, как Алексия де Вир так же бесцеремонно оскорбила русских, бросив на заседании парламента реплику насчет отмывания денег. И вот теперь это.

Он пришел в бешенство.

– Позвонить министру внутренних дел, премьер-министр? – с энтузиазмом спросила Джойс, секретарь Уитмена. Среди женщин-тори Алексия была еще менее популярна, чем среди мужчин, стоявших во главе партии.

– Да.

Уитмен поколебался.

– То есть нет. Позвоните в центральный офис и позаботьтесь о том, чтобы никакого заявления не было сделано, пока я его не увижу и не одобрю.

Джойс вскинула брови:

– Вы не хотите поговорить с миссис де Вир, сэр?

– Разве я недостаточно ясно выразился? – рявкнул Генри.

Секретарь вышла. Оставшись один, Генри позвонил с личного телефона.

– Мне нужна эта информация.

– Вы ее получите.

– Когда? Меня выставили на посмешище! Нужно нечто такое, что я мог бы использовать.

– Скоро.

– Надеюсь, у вас хороший источник.

– Мой источник безупречен. В очень хорошем месте. Прекрасно стимулирован.

Последовало короткое молчание.

– Хотите увидеть снимок?

– Снимок?

Прежде чем Генри успел ответить, на экране телефона появилось эмэмэска. Генри открыл ее и тут же об этом пожалел.

– Иисусе милостивый!

Иисус Христос, наш Господь и Отец, принимает вас в сердце свое.

– Аллилуйя!

Молодая женщина-священник совсем недавно начала служить в церкви Святого Луки, но прекрасно справлялась со своими обязанностями. Гилберт Дрейк был небольшим поклонником женщин-священников, но даже он согласился сделать исключение для этой девушки с распущенными светлыми волосами, стройной фигурой и трогательными веснушками.

– Иисус Христос прощает ваши грехи и омывает в святой воде любви своей.

– Аллилуйя!

– Крестные родители и восприемники, погрузите в купель послушников.

Гилберт Дрейк положил руку на плечо мальчика и нажимал, пока голова ребенка не скрылась под водой купели, и несколько секунд наблюдал, как на поверхность всплывают угольно-черные пряди. Как волосы трупа.

«Как легко утопить человека! Утопить ребенка».

Что для этого надо? Просто стоять и ничего не делать.

Какая греховная мысль! Гилберт выкинул ее из головы.

– Во имя Отца, Сына и Святого Духа.

– Аминь.

– Теперь поднимите послушников, очищенных от греха, на свет Господа нашего.

Дети, отфыркиваясь, появились из воды. Прихожане радостно завопили. Дети обнимали крестных и восприемников мокрыми ручонками. Крестный сын Дрейка уставился на него, торжествующий, с дырками вместо зубов. Гладкая кожа индийца была единственным коричневым штрихом среди бледных ист-эндских мальчишек.

– Я сделал это, дядя Гил! Сделал!

Глаза Дрейка наполнились слезами.

– Да, Никил. Твой старший брат так гордился бы тобой!

Комната, снятая Билли Хэмлином на Кинг-Кросс, была темной, сырой, угнетающей. Лампа без абажура жалко свисала с потолка, пластиковые жалюзи на окнах были поломаны, а убогая односпальная кровать пропахла сигаретным дымом и потом.

Но Билли было все равно. Он лег и закрыл глаза, наслаждаясь ощущением покоя.

Через несколько дней он ее увидит.

Через несколько дней все будет кончено.

Дрейк заснул.