Текст книги "На перехват! Летная книжка «сталинского сокола»"

Старший лейтенант В. А. Киселев открыл свой боевой счет на четвертый день войны – 26 июня он в составе звена сбил Хе-111. Через неделю одержал личную победу над Ю-88 и вновь в составе звена сбил два Ме-109.

При налете немцев на Москву в ночь на 10 августа он на высоте 3500 метров в лучах прожекторов атаковал Хе-111, стрелок которого пробил на его МиГе маслорадиатор. Понимая, что двигатель вот-вот заклинит, а противник выйдет из лучей прожекторов и продолжение атаки будет невозможным, Виктор Киселев таранил немца и покинул поврежденный самолет с парашютом. Установлено, что он сбил под Наро-Фоминском самолет из эскадры Kg53 «Легион Кондор» с экипажем унтер-офицера Отто Шлимана.

Отец говорил, что это был точно рассчитанный, хладнокровно и мастерски выполненный удар. Кроме того, это был второй в московском небе ночной таран. Первый совершил накануне, в ночь на 8 августа, тезка Киселева и его однокашник по Борисоглебскому училищу летчиков Виктор Талалихин. В. А. Киселев за этот таран был награжден орденом Ленина.

6 июня 1944 г., возвращаясь из боевого вылета в паре с молодым ведомым, над территорией Калининской области они пошли вниз, пробивая облака. Однако, выйдя из них, молодой пилот не обнаружил самолет ведущего и вернулся на аэродром один. Зная летный опыт и мастерство Киселева, никто не верил, что он мог стать жертвой немецких «охотников» или потерпеть катастрофу из-за ошибки пилотирования. Предполагали вынужденную посадку из-за технической неисправности или закончившегося горючего.

Его долго искали и, как рассказывал отец, летали к бывшему сослуживцу – Василию Сталину, к тому времени полковнику и командиру дивизии. Было известно, что он собирал под своим началом сильных летчиков и нередко, если такой летчик вынужденно садился на один из аэродромов дивизии, оставлял его у себя. Кроме того, было известно, что Василий Сталин вел какие-то переговоры с Виктором Киселевым. Однако, узнав, что он пропал, В. И. Сталин тоже не мог поверить, что это могло случиться с таким классным летчиком, и твердо заявил, что на его аэродромы Киселев не садился. Его следы так и не были найдены.

О том, что самые тщательные поиски пропавших во время войны летчиков зачастую были тщетными, свидетельствует упоминавшийся в этих записках известный летчик А. А. Щербаков. Он пишет, что, после того как в воздушных боях были сбиты Владимир Микоян и Леонид Хрущев, «верховная власть потребовала подтвердить гибель обоих. Для этого были использованы неординарные силы и средства. Однако ни останков самолетов, ни тел летчиков обнаружить не удалось… Практически невозможно было обнаружить самолет, упавший в лесном массиве». По словам отца, в случае с В. А. Киселевым положение усугубляли болота Калининской области.

^{Летчик 34-го иап В. А. Киселев}

Во многих книгах по истории советской военной авиации встречается одна и та же фотография В. А. Киселева – летчик стоит, заложив руки за спину, весело прищурившись с то ли смущенной, то ли ироничной улыбкой. Таким же его увидел писатель А. Н. Толстой через два дня после тарана: «По полю к нам идет не спеша Виктор Киселев…Он смуглый от солнца и ветра, как все здесь на аэродроме. Подойдя, рапортует комиссару, что явился. Затем стоит, застенчиво поглядывая на нас серыми веселыми глазами».

Помню, отец говорил про него: «Виктор был чернявый, вида цыганистого и улыбчивый». И верно – летом 1942 г. на экраны вышел полнометражный хроникальный фильм «День войны», в котором есть кадры: летчики 34-го иап М. М. Найденко, Н. Е. Тараканчиков, отец и В. А. Киселев на боевом дежурстве сидят в кабинах своих самолетов. Найденко – серьезен, Тараканчиков – собран, отец – внимателен, а Киселев… улыбается.

Вместе с тем отец отмечал необыкновенное хладнокровие Киселева в бою, о чем свидетельствует его перехват немецкого высотного разведчика 15 января 1943 г., когда из-за нелетной погоды в туман только он один смог подняться в воздух. Обнаружив противника на высоте 8000 м, он доложил:

– Атакую, – и замолчал.

Встревоженный командир запросил:

– Вас не слышно, отвечайте!

– Подождите, занят, отвечу позже.

Через несколько минут в динамике вновь раздался голос Киселева:

– Винты справа остановились, сейчас добавлю второму мотору… Самолет противника планирует, нахожусь над ним… Противник упал.

Это напоминает репортаж с места действия, но ведет его не сторонний комментатор, а участник боя.

Кстати, через два часа Киселев с двумя летчиками из другого полка на самолетах P-40 «Киттихаук» вылетел на разведку к месту сбитого им самолета, где они были атакованы парой «Фокке-Вульфов-190». Киселев, спасая один из «киттихауков», выбил у него немца из-под «хвоста». Однако, продолжая бой, больше этих «американцев» не видел. Он сбил один «фоккер», но другой поджег его самолет, который Виктор покинул с парашютом.

О еще одной черте характера Киселева говорит воздушный бой за три месяца до этого – 4 октября 1942 г., когда его в паре с сержантом Петуховым навели на «Хеншель-126», корректировавший огонь дальнобойной артиллерии по станции Уваровка. Летчики провели 15 (!) атак, но необыкновенно верткий «хеншель» ускользал от неповоротливых на этой высоте МиГов, а стрелок в задней кабине встречал их огнем. Наконец Киселеву удалось зайти в лобовую атаку, нервы у немецкого летчика не выдержали, он попытался ускользнуть вниз и был убит. Как следует из доклада штаба 34-го иап, командиры наземных частей, наблюдавших этот бой, «особо отмечали упорство летчика Киселева в воздушном бою с таким маневренным самолетом на малой высоте».

Надо сказать, что кроме В. А. Киселева и В. В. Талалихина воздушные тараны, правда, днем, совершили еще 23 летчика 6-го иак. Причем пятая часть всех таранов в корпусе – на счету 34-го иап. Это много и, наверное, объясняется тем, что «за спиной была Москва» и летчики полка решительнее других применяли эту бескомпромиссную атаку как «последний довод сталинских соколов», чтобы не пропустить немцев к столице.

Многие летчики считают, что «таран требует от истребителя исключительных моральных качеств, огромного нервного напряжения, полной уверенности в своих силах».

Интересен непосредственный рассказ о таране летчика-истребителя, Героя Советского Союза Б. Н. Еремина, который провел 70 воздушных боев и сбил 8 самолетов противника лично и 15 – в группе: «Я был против того, как рассказывают об этом таране. Были ловкачи, которые себя этим афишировали, рассказывали: подходишь к противнику и вот винтом начинаешь рубить!.. Чепуха! Глупость! Я одного истребителя пристыдил: «Как тебе не стыдно языком болтать! Попробуй подойти к самолету, такому как «хейнкель» – он тебя потоком закрутит и на плоскость бросит…Сам по себе таран выполняется очень сложно, это как удача, редкость».

Именно это произошло в июне 1943 г. в воздушном бою, который на высоте 8000 м вели с Ю-88 самый результативный летчик полка Виктор Коробов и его ведомый сержант Лев Пономарев. В ходе боя Коробов и Пономарев поочередно сделали попытки таранить противника, однако их каждый раз отбрасывало сильной спутной струей бомбардировщика.

При анализе этого боя был сделан вывод: «Попытка тарана Коробова и Пономарева с наличием боекомплекта у истребителей вызвана тем, что противник начал снижаться пикированием и мог уйти от истребителей. Таран не увенчался успехом, истребители рано входили в плоскость полета Ю-88». Кстати, бой закончился «вничью», подбитый «юнкерс» с горящими моторами скрылся, Коробов с заклинившим двигателем вышел из боя, а Пономарев совершил вынужденную посадку на подожженном стрелками противника самолете.

Также опытный воздушный боец Сергей Платов после того, как в бою 7 января 1943 г. в одной пушке у него кончились снаряды, а другая отказала, трижды пытался таранить Ю-88, на котором он до этого успел вывести из строя огневые точки и подбил правый мотор. Однако самолет противника, маневрируя, уклонился от таранных атак Сергея и в конце концов скрылся.

Один таран в полку был на счету близкого друга отца Константина Букварева, описанный в литературе таким образом: «Еще один случай тарана в небе Москвы отмечен в ноябре, однако конкретную дату на сегодня установить не удалось. Известно только, что его совершил летчик 34-го иап младший лейтенант Константин Петрович Букварев…Приземлился на парашюте. За подвиг был награжден орденом Красного Знамени».

^{Наблюдают за истребителем, вылетевшим на перехват «по-зрячему». Г. Н. Урвачёв слева}

На самом деле, как следует из Журнала боевых действий полка, это произошло 22 октября 1941 г., когда Букварев «по израсходовании боекомплекта таранил самолет противника Ю-88. Выброшенный с самолета сильным ударом, приземлился на парашюте… На земле ни своего самолета, ни самолета противника не обнаружил, так как наступила темнота».

Отец рассказывал об этой истории так: «Костя в тот раз вылетел «по-зрячему» (так летчики называли вылет на перехват самолета противника, видимого с аэродрома). Немецкий бомбардировщик шел высоко, и пока «Букварь» догнал его и пошел в атаку, они оба скрылись с глаз в небесной синеве. Вернулся Костя вечером на деревенской подводе без унтов, но в галошах – обе на левую ногу. Он поведал, что, атакуя немца, расстрелял все патроны и решил героическим тараном преградить ему дорогу на Москву.

Будучи обстоятельным человеком, он, чтобы беспрепятственно покинуть, если потребуется, самолет после тарана, расстегнул привязные ремни и открыл фонарь кабины. Однако, приблизившись к «юнкерсу», попал в его спутную струю, и самолет так крутануло, что «Букварь» вылетел из кабины. Он дернул кольцо парашюта, при открытии которого от динамического удара с его ног слетели меховые унты. Поэтому приземлился Костя босиком, а было уже морозно. Селяне, встретившие его на земле, поспешили обуть сталинского сокола в то, что было – галоши, обе на левую ногу».

Отец познакомил меня с Константином Петровичем, когда тот был еще на военной службе, полковником, заместителем командира Центрального командного пункта ВВС. Поэтому было неизвестно, чем закончится для него история с утерянными меховыми унтами – может быть, так же как у отца с его меховой безрукавкой, которая тоже бесследно сгинула в горниле войны? Когда отец через двадцать лет после войны увольнялся с военной службы, блюстители армейского имущества потребовали вернуть ее или выплатить денежную стоимость этого не подлежащего списанию мехового довольствия.

Также много лет после войны отец дружил со своим фронтовым однополчанином Юрием Сергеевичем Сельдяковым, который 10 августа 1942 г. в паре с сержантом Т. Г. Белоусовым над Клином на высоте 9 тыс. метров обнаружили Ю-88. Они атаковали его с дистанции 100—50 метров «до проскакивания», но без результата. Сельдяков попытался таранить противника снизу сзади, попал в сильную спутную струю, был отброшен вниз и в сторону и потерял противника из вида.

^{Летчик 34-го иап сержант Т. Г. Белоусов}

Тимофей Белоусов продолжил атаку, но у него вышло из строя оружие, и он сзади сверху ударил самолет противника. После этого ему удалось посадить свой поврежденный самолет на аэродроме. Возможно, сказался жизненный опыт зрелого по возрасту Белоусова. Несмотря на сержантское звание, ему было уже двадцать восемь лет, поскольку до Борисоглебской школы летчиков, которую Тимофей окончил в 1941 г., он после десятилетки два года проучился на рабфаке при Московском финансово-экономическом институте.

Тем не менее о том, что таран – смертельно опасный вид атаки, требующий особого мастерства, еще раз услышал на уже упоминавшейся встрече ветеранов полка в Клину, где есть небольшой памятник с именами летчиков, погибших во время войны на этом аэродроме. А. М. Фирсов, как самый старший по возрасту и должности среди присутствующих, сказал несколько слов о каждом из этих летчиков и в том числе о младшем лейтенанте Анатолии Шагалове: «В своем последнем воздушном бою он пытался таранить немца… – молод был, опыта не хватило, и погиб. Но показал себя мужественным, смелым человеком, которого будем помнить, хотя прослужил он в нашем полку недолго».

^{Построение 34-го иап. Член военного совета 1-й воздушной истребительной армии генерал-майор авиации И. Т. Чернышев вручает орден Отечественной войн I степени погибшего А. И. Шагалова его матери Т. И. Шагаловой}

Может быть, ошибаюсь, но, кажется, подвиг этого летчика омрачен интригами вокруг его национальности, и вот почему так думаю. На сороковой день его гибели было общее построение полка, на котором член военного совета 1-й воздушной истребительной армии генерал-майор авиации И. Т. Чернышев передал матери и двум сестрам Анатолия в соответствии со статутом орден Отечественной войны I степени, которым он был награжден посмертно. Этому посвящен очерк писателя Цезаря Солодаря, который свидетельствует о ряде необычных обстоятельств события.

Во-первых, фактически официально была соблюдена православная традиция «сороковин». Во-вторых, настойчиво подчеркивалось, что погибший был русским: «И каждый из офицеров и бойцов… помнит этого крепкого и подтянутого русского человека»; «к столу подходит Татьяна Захаровна Шагалова – простая русская женщина, воспитавшая… советского патриота». Также не совсем обычно, что родных Анатолия Ивановича Шагалова из деревни, где они жили, доставили на торжество на специальном самолете, посланном за ними.

О том, что все происходившее имело целью не только почтить погибшего летчика и его родных, заставляет думать имеющаяся в Интернете информация о том, что летчик 34-го истребительного авиационного полка Натан Ионович Шагал был одним из 12 евреев-летчиков, совершивших воздушный таран во время Великой Отечественной войны.

В боевой работе отца также есть история, связанная с тараном. Он рассказывал, что однажды вернулся из вылета, и, пока самолет заправляли, оружейники сняли некоторые детали с его пушек, чтобы промыть их в бензине от нагара. Когда самолет был готов и отец пошел на взлет, девушка-оружейница, выплеснув из ведра грязный бензин, с ужасом увидела, что вместе с ним вылетела некая деталь – «собачка», без которой пушки не могли вести автоматический огонь. Ее забыли поставить. По словам отца, он в этом вылете атаковал «юнкерс», нажал гашетку, но пушки тявкнули и замолкли. Перезарядив их, он опять нажал гашетку – снова одиночный выстрел.

В Журнале боевых действий полка об этом 2 сентября 1942 г. записано, что капитан Найденко и лейтенант Урвачёв были подняты на перехват высотного разведчика Ю-88, в ходе погони за которым Михаил Найденко отстал. И далее: «В районе Старицы на H 8500 Урвачёв догнал его (Ю-88) и сверху слева атаковал. Пушки отказали. По докладу лейтенанта Урвачё-ва, несмотря на то что атаки повторялись им несколько раз и перезаряжались пушки, последние не сделали ни одного выстрела».

На аэродроме его встретил разъяренный комиссар полка В. П. Недригайлов с угрозой немедленно отдать под суд военного трибунала:

– Вы пропустили вражеский бомбардировщик к столице нашей Родины, а сами вернулись с полным боезапасом. Знаете, что за это – трибунал?!

– У меня оружие отказало.

– Значит, надо было совершить героический таран, а вы струсили!

Зная характер отца, представляю, насколько горячий пошел после этого обмен мнениями. В ходе его он пояснил, что таран невозможен, если задний стрелок на «юнкерсе» не выведен из строя – он просто убьет летчика, который попытается подойти. Вместо бессмысленной гибели сегодня лучше завтра одержать новые победы. А если товарищ комиссар думает иначе, то вон «спарка», на которой можно взлететь вдвоем, и товарищ комиссар по-партийному, личным примером в воздухе покажет, как надо совершить героический таран.

^{Заместитель командира 34-го полка по политической части майор В. П. Недригайлов с летчиками полка}

Последний аргумент показался комиссару убедительным. Он не стал наставать на отдании отца под суд военного трибунала и пошел осуществлять партийно-политическое обеспечение боевой работы других летчиков.

Эта история хорошо иллюстрирует давно известную в авиации притчу о том, что командир дает летчикам команду:

– Делай, как я!

А замполит требует от них:

– Делай, как я сказал!

Как бы то ни было, проведенное расследование стало основанием для заключения о том, что «левая пушка отказала по причине отсутствия ведущей собачки, которая не была установлена при сборке младшим воентехником Нарбут И. П. Правая пушка была проверена стрельбой на земле и в воздухе на высоте отказа – стреляла безотказно. Следовательно, причиной отказа является неумение эксплуатации вооружения лейтенантом Урвачёвым».

Это заключение весьма интересно в отношении летчика, на счету которого на тот момент было 9 сбитых самолетов противника. Кроме того, боевой опыт летчиков полка свидетельствовал, что самолетное вооружение на больших высотах нередко отказывало без видимых на то причин. Тем не менее в связи с выводами расследования командир полка приказал всему личному составу сдать зачеты по знанию пушки «ШВАК» и тем же приказом наложил взыскания на всех причастных:

– инженеру по вооружению старшему технику-лейтенанту Житлухину М. А. 5 суток домашнего ареста и предупреждение о неполном служебном соответствии;

– технику вооружения 1 эскадрильи младшему воентехнику Нарбут И. П. – 8 суток с оговоркой: «Ограничиваюсь таким взысканием, учитывая хорошую работу в прошлом»;

– адъютанту 1 эскадрильи лейтенанту Урвачёву Г. Н. – 5 суток.

И, конечно, традиционное удержание со всех 50 % зарплаты за каждый день ареста. Но отцу в день окончания арестантского срока как компенсация – приказ командира полка об уплате ему надбавок за ночные боевые вылеты.

Возвращаясь к результатам боевой работы летчиков 34-го полка, можно вспомнить мнение П. М. Стефановского: «Одним из лучших в Западном секторе противовоздушной обороны Москвы являлся, несомненно, 34-й иап». Бывший командующий Московским фронтом ПВО генерал-полковник артиллерии Д. А. Журавлев также считал, что «34-й полк был одним из лучших наших частей». Вместе с тем есть основание предположить, что боевые результаты полка и его летчиков были недостаточно отмечены и оценены командованием.

Такие ситуации не были редкостью: «Несмотря на четко оговоренные условия представления к наградам, бывали исключения, и достаточно часто. Иногда на первое место выходил фактор личных отношений между летчиком и командованием, и тогда представление к награждению «строптивого» аса могли «придерживать» достаточно долго, а то и вовсе «забыть» про него. Еще более частыми были случаи, когда летчики не награждались по причине того, что в чем-то… «проштрафились».

Кажется, в истории полка сыграли роль обе эти причины. Отец на эту тему особо не распространялся, но иногда бурчал по адресу комиссара полка: «Как дело до наград дойдет – представления не подписывал. Из-за него полк никакого отличия не получил, а другие стали гвардейскими. Когда наших летчиков переводили в другой полк, они там Героями становились, а в нашем полку – ни одного».

Действительно, упоминавшиеся летчики А. Г. Лукьянов и Н. Г. Щербина начали войну, добились первых побед и получили первые награды в составе 34-го иап. Затем их перевели в сформированный на базе одной из его эскадрилий 35-й иап, где, имея те же показатели боевой работы, что и у многих оставшихся, стали Героями Советского Союза. Так же как и выходцы из 34-го полка летчики Л. П. Кальян, П. П. Калюжный, В. П. Орешкин.

А насчет «проштрафились»… Отец рассказывал, что однажды, в самый тяжелый период обороны Москвы, осенью 1941 г., полк получил приказ перебазироваться на восток, за Москву. Командование, видимо, решило укрепить Восточный сектор ПВО Москвы, в составе которого находилось всего два полка, включая «придворный» 16-й иап. Летчики взбунтовались и отказались перелетать туда. Одна из причин была в том, что многие из них были москвичи, у которых, как, например, у отца, в Москве были матери, сестры, другие родственники.

Летчики посчитали, что, выполняя этот приказ, они будут прятаться за спины своих родных и, как говорил отец, немного «побузили» – перестреляли из пистолетов несколько фонарей у штаба. Комиссар доложил «наверх»: «Полк отказывается выполнять боевой приказ и оказывает вооруженное сопротивление». На грузовиках приехала рота автоматчиков НКВД и оцепила бунтовщиков. По словам отца, на их счастье, старшим в этой карательной команде был пожилой, рассудительный майор госбезопасности, который собрал летчиков и спросил:

– Почему бунтуете?

Те объяснили.

– Да-а, если бы все так бунтовали и не выполняли приказы, то, может быть, и дела у нас были бы лучше. Хрен с вами – воюйте здесь. Я доложу куда надо.

Забрал автоматчиков и уехал. Но там, где надо, запомнили: правильно или нет, но полк бунтовал, приказ не выполнял. Поэтому полку – гвардейское звание? Его летчикам – награды? Заслужили, конечно. Но в другой раз.

На одной из встреч ветеранов полка зашел разговор на эту тему – о том, что боевые заслуги полка и его летчиков были недооценены. Отец встал с рюмкой в руке и обратился к однополчанам:

– Ну, что вы, как дети, обижаетесь – наградами обошли? Посмотрите в окно, на Москву. Мы знаем, что немецкая авиация хотела и могла с ней сделать. Но мы ее защитили – это наша главная награда. Остальное – ерунда. Давайте выпьем за Москву!

Известно, что начальник германского Генерального штаба Сухопутных войск генерал Гальдер 8 июля 1941 г. записал в служебном дневнике: «Непоколебимо решение фюрера сровнять Москву… с землей… Задачу уничтожения должна выполнить авиация». При наступлении на Москву немецкое командование сосредоточило во 2-м воздушном флоте генерал-фельдмаршала Кессельринга, действовавшем на этом направлении, 40 % сил люфтваффе на Восточном фронте.

Перед первым налетом на Москву, Кессельринг обратился к экипажам: «Мои авиаторы! Вам удавалось бомбить Англию, где приходилось… отбивать атаки истребителей. И вы отлично справились с задачей. Теперь ваша цель – Москва. Будет намного легче». Однако немецкий историк К. Рейнгардт пишет, что «противовоздушная оборона Москвы была такой сильной и хорошо организованной, что немецкие летчики считали налеты на русскую столицу более опасным и рискованным делом, нежели налеты на Лондон».

С июля 1941 г. по апрель 1942 г. было отражено 134 налета немецкой авиации на Москву, в которых участвовало около 9 тыс. самолетов. Из них менее 3 % прорвалось к Москве. 1076 самолетов противника были уничтожены истребительной авиацией. После этого немецкое командование отказалось от налетов на Москву, и до 1944 г. был отмечен 2391 полет только немецких самолетов-разведчиков.

Чтобы закончить тему о наградах, следует сказать, что отец гордился своими двумя боевыми орденами, даже по внешнему виду которых знающий человек мог определить, что они получены в не щедрое на награды время. Орден Красного Знамени у него был «на винте», без колодки для орденской ленточки, а орден Отечественной войны I степени, наоборот, был, в отличие от более поздних серий, на колодке с красной ленточкой. В последующие годы он был награжден и другими орденами, которые не считал боевыми, как и свою медаль ЗБЗ – так, по его словам, летчики называли медаль «За боевые заслуги». Ценил он медаль «За оборону Москвы», остальные называл пятаками, но, думаю, в этом было больше бравады, чем сарказма или иронии.