Текст книги "Тайна рождения славян"

Среди славянских племен Балканского полуострова значатся лупоглавы [6; 7]. В [7] сообщается, что они пришли из Силезии вместе с сербами, хорватами и лучанами в начале VII века. Баварский аноним среди прочих племен к северу от Дуная отмечает lupiglaa. Их и считают лупоглавами. Более о них ничего не известно.

Топонимы «lupoglav» раскинулись на просторах Боснии, Сербии и Черногории. Сразу выявляется одна важная деталь. Из 38 объектов 25 представляют собой оронимы (карта № 44). Само слово «лупоглав» можно перевести как «ошелушенная, облупившаяся голова» (срб. – хорв.). Это и есть вершины, пики, холмы, скалы. Семантика идентична горе Плишка на Западной Украине под Ужгородом. Недаром все они имеют голые вершины. Некоторые холмы представляют собой огромные валуны без следов растительности. Это наглядно представлено на приводимых фотографиях (фото № 9). Из оставшихся 13 названий это местности и 5 селений. Одно из них, Lupoglav, представлено в туристических справочниках и является деревней в муниципалитете Истрия (Хорватия). В свое время она входила состав Италии, поэтому имеет второе название Lupogliano [5].

Карта № 44. Топонимия «lupoglav»

Таким образом, некая группа славян имела традицию давать подобные названия горным объектам с голыми вершинами. Со временем они переходили на окружающие их местности и поселения. В этом случае можно утверждать, что этноним лупоглавы является внешним, его придало жителям окружение. Понятно, что в случае топонимики единичных объектов, сводящейся к вариантам этимологии, этот факт не мог быть установлен. Это лишний пример, когда количество позволяет делать новые качественные выводы. Фактически «лупоглав» являлось поначалу территориальным прозвищем и никакой этнической принадлежности не отражало. Со временем население этих мест могло консолидироваться и оформиться в виде нового славянского племени, возникшем на Балканах в результате переселенческих катаклизмов.

Массив «лупоглав» локализован в том же районе, что и «hum»-, а также «brdo»-топонимы. Обращает на себя внимание та же приверженность к «горной» тематике, с тем лишь отличием, что выделялись не холмы, а вершины без растительности. В связи с этим есть все основания полагать, что лупоглавы принадлежали к той же самой консорции сербско-хорватских племен, что и захумы. Именно они могли оставить в Австрии отметину в виде горы Lupo Spinadel. Оказалось, что она также имеет голую вершину. Следуя на северо-восток, мы встречаем деревушку Лупич, а неподалеку Печен.

Фото № 9. Вершина скалистой горы Лупоглава в Боснии и Герцеговине (Картографические данные © 2015 Google)

Почему при таком богатстве славянского топонимикона прибегали к обезличенным названиям, остается загадкой. Маловероятно, что у этой сербско-хорватской группы славян не хватало фантазии ассоциировать холмы и голые вершины с мифопоэтическими образами. На родине они могли видеть в них обитель богов, что уже было названием. Это традиция. На новом месте прямого придания названий могло и не происходить, процесс сводился к диалогу со второй стороной. На вопрос: «Что это такое?» – следовал ответ: «Лупоглав, Хум, Брдо». Вопрошающая сторона ответом оставалась удовлетворена и, полагая, что это и является топонимом, вводила его в обращение среди своих соплеменников как ономастическую категорию, а также ретранслировала чужеземцам.

Ринхины – это союз южнославянских племен полуострова Халкидики (Греция) к западу от Фессалоник на реке Ринхине (другие источники указывают реку Вардар), которая до сих пор не установлена. Их соседями были сагудаты, дреговичи и струмляне на реке Струме. Упоминаются также и смоляне. На протяжении VII века ринхины вместе с другими македонскими славянами неоднократно участвуют в осадах Солуни. Известен их князь Пребуд [7].

В 658 году в результате постоянных набегов на византийские земли и пиратства в Эгейском море император Констант II был вынужден совершить поход в Македонию, в результате которого часть славян, живших там, была подчинена [5]. Ринхины и струмляне обязались выплачивать дань. Часть покоренных славян император переселил в Малую Азию, намереваясь использовать в войне с арабами.

В начале VIII века болгары и влахи бегут из Аварского каганата и селятся среди ринхинов. С этого момента их и начинают именовать влахоринхинами. К середине VIII века в результате внутренних смут в Византии контроль над славянами Македонии ослаб, они перестают выплачивать дань и возобновляют пиратство в Эгейском море. В 759 году император Константин V совершает новый поход. Но на этот раз основной удар приходится на ринхинов, после этого они в хрониках не упоминаются [5; 7].

Детальное исследование Халкидики и прилежащих территорий не выявило топонимов, которые напрямую могли бы относиться к ринхинам. Поэтому мы использовали формальный подход: было проведено формальное исследование топонимикона балканских стран на наличие упрощенной основы «rin». Действительно, от Словении до Албании протянулся ряд таких топонимов (карта № 19). Это селение Rinkovač и река Rinya в Хорватии, в Албании населенный пункт Rinos и гора Rinkust. Далеко на юге в составе Киклад расположился островок Rina с таким же именем, как и местность в Сербии. Читатель скажет, что это не ринхины, и будет прав. Однако если мы пролонгируем эту цепочку на север, то в Чехии встретим поселение Rinhovec. Его и следует считать прародиной загадочных ринхинов.

Племя как таковое в Центральной Европе могло и не существовать. Есть все основания полагать, что вначале это была небольшая родовая единица. Бурные потоки Великого переселения пронесли ее через Словению, Боснию, Сербию и Албанию, и везде она оставляла свою топооснову «rin». В конце пути они сделали бросок в Халкидику, где назвали реку Rinhina. Сведения о ней можно считать достоверными, а имя по самым различным причинам с карты исчезло. Метаморфозы этногенеза поставили ринхинов во главе межплеменного объединения. Остается загадкой, почему в топонимике они использовали укороченную форму этнонима, rin, хотя полное название было известно уже в месте исхода (для сведения: hovez – на чешском говядина).

На территории современной Черногории вокруг Скадарского озера располагалось южнославянское княжество Дукля или на греческом Диоклетия (серб. Дукља/Диоклетија, греч. Διοκλεία). Оно занимало пространство на побережье от Лежа до Котора к юго-западу от треблинцев и конавличей [5; 7] (карта № 42). Сначала Диоклетия была зависимой от Великого Княжества Рашка, которое являлось вассалом Византийской империи. Затем она стала независимым королевством и позже вошла в состав нового Сербского государства.

Существует мнение, что название Дукля происходит от Docleatae – этнонима, которым в Риме обозначали племена иллирийцев, живших на территории современной Черногории. Поэтому поселение на реке Морача, которое римляне считали столицей племени, называли Dioclea. Фактически город Дукля находился там, где сейчас находятся северные окраины Подгорицы (в Средние века «Рибница»). Это место стало известно, когда к власти в Риме пришел император Диоклетиан, бывший родом из Диоклетии. Несколько веков спустя возник вопрос о правильности названия «Доклия» или же «Диоклия». Многие считали название Дукля неправильным, виня в потере буквы «и» вульгарность тогдашней речи. Однако «Дукля» – это не что иное, как огрубленное славянское слово «Диокля» [66].

О Диоклетии до X века известно очень немногое. Основным источником по истории того периода является трактат Константина Багрянородного «Об управлении империей». Существует несколько версий происхождения диоклетийцев – народа, заселившего Дуклю. В свете событий 1990-х годов, связанных с развалом Югославии, современные историки стали уделять большую часть времени вопросам, связанным с присоединением Дукли как свободного государства к Черногории. Широко используемый, однако не всегда достоверный источник, трактат «Об управлении империей», заявляет о том, что Дукля была основана славянами. Сербские историки, такие как Сима Циркович, а также западные балканологи Джон Файн и Деннис Хупчик считают, что диоклетийцы – это одно из ответвлений сербов. Другую точку зрения имеют хорватские и черногорские историки, например Йеврем Бркович и Воислав Никчевич, которые пишут, что диоклетийцы вышли из группы народов, населявших так называемую Красную Хорватию[15]15
  Находилась в Далмации.


[Закрыть], ссылаясь на Presbyter Diocleas (или Хронику Дукли). Есть также версия, что племя дуклян возникло от смешения местных племен с сербами [5; 7].

Попробуем подключить для решения этой проблемы топонимику. Будем говорить исключительно об исходных топонимах и хоронимах, не затрагивая последующие трансформации ранних государств и вливаний народов. На месте бывшей Диоклеи существует топоним Dukla (карта № 19). Часто говоря о происхождении названий, мы ограничиваемся локальными масштабами, забывая о возможности переноса топонимов на большие расстояния. Поэтому и возникают варианты фантастических этимологий и legends les profanes. В Словакии и Польше мы находим полные топонимические аналоги. Один – столица одноименной городско-сельской волости Подкарпатского воеводства, другой – горный переход. Переселение славян происходило и из этих мест, и следовало оно через Молдавию, на севере которой мы обнаруживаем маленькую станцию с родным названием Дукля. Оно было заимствовано у ранее существовавшего хуторка неизвестного происхождения. С появлением железной дороги он исчез, а название осталось. Дальнейший путь не определен и на карте отображен лишь условно.

Этимологическую шутку сыграло созвучие Дукла – Диоклея. По этому поводу существует достаточно определенное высказывание Константина Багрянородного, которое не было замечено современными авторами: «Дукля была основана сербскими славянами и подвластна Римской империи, именовавшей ее Docleatae». Римляне называли это княжество на свой манер, а славяне использовали собственное, хотя и похожее родовое название, существовавшее на их родине. Его и следует считать первичным. Однако дукляне от сербов были дистанцированы и обитали здесь еще до их прихода, христианства не принимали.

Duklа на польском означает шурф. Какой смысл вкладывался в этот этноним, какое изначальное значение имело слово «дукла», остается непонятным. Может, существовал такой горнорудный божок, типа гнома. Любая профессия в древности имела своего мистического покровителя. Например, у инков, не имевших колесного транспорта, возник бог носильщиков.

Глава 2. Славянские божества на карте Европы

Славяне имели традицию выкладывать на карте имена своих богов. Это уже позволило составить представление о специфике распространения культов некоторых из них [11]. Одни боги известны нам из летописей, другие – из фольклорных произведений. В реальности некоторых мы уверены, о других дискуссии идут до настоящего времени. Однако в древности они были теми же родовыми тотемными первопредками, как и объекты флоры, фауны и атмосферных явлений, имена которых мы встречаем в топоосновах. Исторические судьбы поставили их во главе крупных племенных образований и сделали известными у историографов.

Целью настоящей главы является реконструкция географии формирования культов языческих божеств, а также перемещения их носителей в рамках исследования глобальной картины славянских миграций.

2.1. Перун

Это бог-громовержец и покровитель воинства. Павшие на поле битвы сразу отправлялись в войско Перуново. Его дочь Перуница (она же Магура) исполняет функции Валькирии. Наиболее известный эпизод, связанный с Перуном, мы встречаем в «Повести временных лет». Князь Владимир вернулся в Киев с варяжской дружиной и создал святилище языческих богов. Причем Перун, хотя и являлся пришлым божеством, был водружен во главе пантеона. Несколько позже его культ был утвержден и в Новгороде, где известно святилище Перынь [67]. Другое святилище располагалось в низовьях Днепра на острове Хортица, который являлся транзитной базой купеческих караванов. Здесь они приносили жертвы, располагая стрелы и подношения вокруг дуба. С тех пор наряду со Сварогом он становится одним из главных языческих богов восточных славян. Но в пантеоне Збручского идола, который возглавляет Макошь, Перун расположен только четвертым, что говорит о различной его значимости в славянских сообществах. В мифах, существующих у различных народов, вскрываются детали собирательного сюжета. Так, после победы Перун высвобождает украденные противником воды и коров. Это в полной мере соответствует ведическому мифу об Индре [68]. На раннем гербе Москвы изображался голым и поражающим копьем дракона. В эпоху христианства его заменяет святой Илья [67] (примечательное совпадение: в пантеоне инков известен бог грозы – Ильяпа).

Согласно сведениям поморского историка Томаса Канцева, отголоски культа Перуна встречаются и в других частях славянского мира. В XV веке в языке части жителей острова Рюген еще сохранялось слово Перун [69]. В Польше, около Перемышля, в 1302 году епархиальным документом упомянут Перунов Дуб. Название четверга у полабских славян звучит как Peräunedån «день Перуна» [5]. Прокопий Кесарийский говорит о существовании на Балканах бога грозы и молний, где также известен цветок перуника (синий ирис) [1]. В словацком и сербском фольклоре сохранились поговорки и заклятия, в которых фигурирует Перун. Например: «Хочешь попасть к Перуну?», «На кой Перун это тебе?», «Перун в тебя попал!», «Перун тебя побрал!», «Перун тебя побей!», «Перунова стрела», «Перунова стена», «Перунов гром», «Перунов блеск», «Перунов путь», «Перуново вино», «Если ты Перун, громыхающий Перун, – покажи свои зубы!», «Бог Перун в облаках!». Согласно болгарским преданиям, Перун жил в Пирине. Все это свидетельствует о широком распространении его культа в славянском мире [5; 7].

Многие исследователи видят прямое родство Перуна с балтийскими громовержцами, латышским Pērkons, литовским и прусским Perkūnas. Перкун упоминается у Иоанна Малалы в XIII веке с эпитетом «dia» (бог): «Перкоунови рекше громоу». Лифляндская рифмованная хроника 1290 года упоминает об идоле Перкуне. Особое место он занимает в прусском пантеоне, символизируя, помимо грозы и дождя, высший подъем производительных сил, в том числе и вегетативных. В восточно-балтийской мифологии солнце изменяет Перкуну, и он разрубает его мечом.

Жилище Перуново находится на горе. В текстах таких средневековых немецких хронистов, как Гельмольд, Конрад Бато, Саксон Грамматик, отмечается, что в землях балтийских славян богу Прове (prove – проба, лит.) молились в дубовой роще. Вместе с Проно и Поренутом их имена отождествляют с именем Перуна. Ссылка на дуб и др. – инд. Parjánya не имеет достаточной базы. Дуб, как священное дерево громовержца упомянут только один раз в вышеупомянутом епархиальном документе. Поэтому считать это традицией затруднительно. У Прокопия Кесарийского говорится о едином боге молнии у словен и антов. Делается вывод, что это был Перун [5; 67].

Славянская этимология этого имени считается очевидной. Оно происходит от глагола *perti, *pьrǫ «ударять, бить» (ср. рус. переть, болг. пера, перем – «бью, колочу») и суффикса деятеля – unъ (ср. бегун, прыгун и т. д.). Таким образом, имя Перун имеет значение «бьющий, ударяющий, разящий (громом и молнией)». В пользу этой этимологии говорит еще и тот факт, что в славянских языках есть идентичные слова, обозначающие гром и молнию, – рус. перун «молния», укр. перун, белрс. пярун, плск. piorun «гром» [5].

Для имени бога Перкунаса выделяется корень *perkṷu, что позволяет производить его от индоевропейского названия дуба. Наличие суффикса – k– не дает возможности отождествлять его с именем славянского бога. В славянских языках это слово не сохранилось, поскольку еще в древности было табуировано (что еще раз подтверждает его сакральность). Само же название дуба – *perkṷu– означает избиваемый, ударяемый, т. е. подверженный ударам (молнии). Одновременно в хетт. perunas «скала», др. – инд. рárvata – «гора». Все это позволяет реконструировать связь индоевропейского громовержца с дубовой рощей на вершине горы, куда ударяет молния [5; 67].

Наличие на карте соответствующих названий было вполне ожидаемым. Топонимия «пер(к)ун» небогата и в определенной степени стандартна. Ярко выделяются два региона, где локализованы ее представители, – северный и южный. В Польше топонимы сгруппированы в центральных и южных воеводствах и имеют названия Piorunowo, Piorunka, Piorunkowice. От этого массива через Прибалтику и Новгородскую область через всю Россию вплоть до Южного Сахалина протянулась редкая, но явная цепочка «перун»-топонимов: Perkūniškė – в Литве, Перуново – в Белоруссии, Перун около Новгорода, завершающаяся далеко на востоке поселением Перун с добавлением местной составляющей «вайапаачи», принадлежащей нивхам или орокам (карта № 45). На Балканах существует двенадцать топонимов, В основном они представлены Perunici, Perunica(е), но имеются и Perun. Характер расположения говорит о том, что переселение носителей происходило из Польши через Словакию, вероятнее всего, по междуречью Дуная и Тисы с выходом в район Белграда. Именно таким образом Перун оставил свои следы в устном народном творчестве словаков. Примечательно, что в Чехии они отсутствуют.

На основании полученных данных уже можно сделать некоторые интересные выводы. Во-первых, средоточием культа Перуна была Средняя и Южная Польша. Во-вторых, становится понятным, откуда князь Владимир вынес культ Перуна – из Польши или Балтики. Поморье было варяжской вотчиной. В-третьих, культ Перуна появился в Новгороде независимо от реформ Владимира. Вопрос состоит лишь в том, какую роль он там играл до этого. Вероятно, Добрыня ездил в Новгород лишь на «коронацию», выдвижение уже ставшего государственным в Киеве бога на передовые позиции. Поэтому роль импортера культа в Киев могла сыграть и Новгородская земля. Следы присутствия Перуна в Сибири выражаются не только в виде топонимов, но и в сохранившихся до сих пор в Омской области языческих общинах древней веры.

Карта № 45. Топонимия «per(k)un – перун»

Семантика балтского «перкун» и славянского «перун», а также фольклорно-обиходные идиомы однозначно говорят об их тождестве. Поэтому противопоставление Перуна и Перкунаса представляется недостаточно обоснованным. Построения, состоящие из индоевропейского дуба (perk^ṷu), стоящего на хеттской горе, в который ударяет (pьrǫ) славяно-балтская молния (перун – перкун), кроме лингвистических построений, ничем более не подтверждаются. Кто здесь является громовержцем? Никак не дуб и не гора, в которые бьет молния, или сама молния? Получается, что молния (громовержец) бьет в громовержца? Тогда остается только молния и сопровождающий ее гром. При наличии фонетических, функциональных и даже этимологических соответствий решающая роль отдается лишнему суффиксу – k– и значению perk^ṷu как дуба, к тому же не имеющего даже намека в славянских языках. И это при столь активных балто-славянских языковых схождениях. Туманная табуированность этого термина у славян и отсутствие таковой у балтов также смотрится нелогично. При этом нужно добавить, что на латышском «perkone» – это дикая редька, желтушник, в польском «perkа» – картошка, картофелина, а в чешском «perko» – перышко. Мы уже являлись свидетелями и встретимся с дополнительными примерами, когда совершенно неожиданные объекты флоры и фауны проявлялись в топонимах. Несколько названий Рerkone и Рerkoni в Латвии, Рerkowo и Рerkowice в Польше могут являться дополнением этого перечня.

В таком случае имеет право на существование и ничуть не уступает энциклопедическим схема, включающая в себя представления о боге Перуне в образе лошади (хеттский бог лошадей Пэрва часто приводится в качестве аналога Перуна), прогуливающемся по горе (perune), поросшей перуникой и перконе (желтушником), в ореоле летящих перьев (perko) и подкрепляющемся картошечкой (perkа). В это время в небесах (pаrаva) раскинулось созвездие Плеяды (perune авестийских и почему-то одновременно шумерских текстов, переносимая из монографии в монографию и не имеющая ни одного оригинального цитирования). Существующая ситуация очень хорошо подходит под высказывание Ж. Дюмезиля о безупречной человеческой логике, которая на самом деле оказывается игривым взором судьбы.

Точку в этой проблеме ставит топонимика, показывающая, что славяне, переселяясь с территории Польши на восток, занесли образ бога Перуна в Прибалтику, где оформили его в виде топонима. Это переселение происходило в VI–VIII веках. Утеря или приобретение отдельных фонем – явление хорошо известное, и в данном случае оно могло произойти в результате перехода божества из одной этнолингвистической области в другую. Попросту говоря, народы имели различие в вокализации этого слова. Подобное исключение из системы еще не является поводом для ее отрицания.

Существует альтернативная версия об индоевропейском происхождении Перуна как бога скотоводов. Однако, кроме хеттского бога лошадей Пирвы, которого иногда переделывают в Перуна, и авестийского названия созвездия Плеяды, Perune, мы никаких сведений не имеем. Сообщается о Перуне – боге хаттов и памирских кафиров [70]. Если имеются в виду хатты-германцы, то это вполне возможно. Если речь идет о доиндоевропейском населении Анатолии, то логика отсутствует. Изучение пантеона кафиров такого бога не обнаружило.

Поскольку район исхода нам ясен, то можно сделать вывод, что там же происходило и формирования культа Перуна. Становление культуры, включая религии, и этногенез – явления, имеющие общие корни, кроющиеся в исходных этнических компонентах. Боги не всегда возникают заново, а имеют прообразы. Одна из гипотез, приведенная в первом разделе, предусматривает участие в формировании славян древних балтов, которые вторглись в IV веке до н. э. на территорию Лужицкой культуры (Польша, Чехия, Словакия). Те, в свою очередь, сформировались на базе пришлого из области ямной культуры индоевропейского населения и аборигенного финно-угорского субстрата. Атмосфера и обстановка в зоне появления и оседания пришельцев, к тому же претендующих на лидирующие роли, никогда не бывает простой. Им надо было решать серьезные проблемы, связанные с адаптацией в условиях чужеродного этнического окружения. Поэтому нельзя было не считаться с местными богами и не искать точки соприкосновения с местными жрецами. Например, хетты включали всех богов завоеванных народов в свой пантеон. Начиналось двоеверие, синкретизация, перерастающие в генерацию новых, но знакомых теофорных образов.

В этом отношении интерес представляет офонимия в ряду богов-громовержцев, существовавших у угро-финских народов: Перкеле (финны), Пурьгине-паз (поражающий противника громовыми стрелами, мордва), Пиккер (прибалтийские финны), Пикне (эстонцы), Пей-ики (ханты) и, наконец, Перкель [71]. У саамов он являлся злым духом – антиподом и противником божества грома Айеке. Истоки этой конфронтации возникли как результат притеснения саамов финнами. Естественным образом финский громовержец приобрел личину демона. За этой совокупностью может крыться древнее общее угро-финское божество, относящееся к периоду послеледниковья. Прообраз Перуна вполне мог возникнуть на базе Перкелей, Пиккеров в результате взаимоассимиляции индоевропейцев – носителей Культуры шнуровой керамики и прибалтийских угро-финнов. Сформировавшиеся балты занесли его «заготовку» на территорию Польши. Событие было древним, следов не оставило. В ходе миграции на запад культ проник к германцам и стал известен как культ бога грома готов Peihsvo.