Текст книги "Тайна рождения славян"

Приведенный обзор практически по каждому направлению характеризуется существованием набора представлений, зачастую взаимоисключающего характера. Они составлены на основе разнородного материала, с трудом поддающегося систематизации. Подтвердить или опровергнуть многие из них не представляется возможным, поэтому они могут характеризоваться только как гипотезы. Так, относительно возникновения славян проблема кроется в неоднозначности этнического отнесения археологических культур, которые, в свою очередь, не корреспондируются со сведениями источников или последние вообще отсутствуют. Исключением является культура Прага-Корчак, относящаяся лишь к заключительной фазе становления славян. И хотя предпринята попытка систематизации ранних славянских переселений, полученную картину следует считать лишь весьма общей. Причина заложена в том, что маршруты формировались на базе знания только двух точек – исхода и назначения. Они отражали известное местоположение сообществ на основании археологических данных или сведений источников. При малом уровне дифференциации славянских культур точность такого подхода является весьма низкой, если о ней вообще можно говорить. То есть считать, что общность из точки А переместилась в точку В, только на основании идентичности некоторых артефактов является малообоснованным решением, поскольку в этом регионе находятся или могут находиться подобные объекты. Основной путь между точками либо обозначается схематически – как прямая, либо умозрительно. Например, предполагалось его следование по долинам рек. Относительно надежными следует считать сведения историографов, в данном случае, как правило, византийских. Но такие данные весьма ограничены.

До сих пор не скоординирован набор фактов в области венетской проблемы, в частности существования этнонима, проявляющегося в различных уголках Европы более чем за тысячелетний период. Особое значение имеют причины его появления в составе славянской группы народов. В значительной степени идентична ситуация для русов. Не поддаются объяснению факты практически одновременного их присутствия в Испании и Причерноморье, Дунае и Балтике. Ситуация осложняется теорией норманнского происхождения варягов – руси. Относительно определенной смотрится состояние дел для иранской (сармато-аланской) группы славян: антов, сербов, хорват. Практически все авторы причисляют их к иранской группе, с исходной локализацией в Верхнем Поднестровье или в восточных Карпатах. Не вызывает сомнений миграция на запад.

Таким образом, является очевидным существование проблемы в области представлений о начальных фазах этногенеза славян, включая обстоятельства их появления на исторической арене и первых импульсов расселения. Далее речь пойдет о возможных методах ее решения и о такой скучной и незаметной на фоне ярких исторических сенсаций дисциплине, как методология. Но даже те авторы, которые о ней не задумываются, используют конкретные подходы.

II. Исторические «сенсации» и комбинаторика, или Как мы изучаем историю и что при этом получаем

Периодически читательские массы приходят в возбужденное состояние. Их пронизывают токи появляющихся вдруг новых представлений в исторической области знаний, зачастую претендующих на пересмотр базовых положений и носящих при этом характер сенсаций. Подобные «открытия» существовали всегда, но особенно они стали характерны для последнего двадцатилетия. На первый взгляд, они обоснованны и иногда поддержаны научными авторитетами. Свержение устоявшихся теорий всегда являлось «ходовым товаром», особенно если оно совпадало с крупными общественно-политическими переменами, воспринималось как соответствующий духу времени ветер перемен и оценивалось как прогресс. Одни «открытия» оставались малозамеченными, другие настолько крепко внедрялись в сознание читательских масс, что до сих пор остаются альтернативой традиционным представлениям. Очень часто они приобретают рьяных сторонников, но более сдержанная категория читателей относится к ним настороженно. Частенько такие «открытия» противоречат друг другу. Одни пытливые читатели, обобщив эти представления, задают себе вопрос: «Где же правда?» – и ответа не находят. Другие, глотнув этого «свежего воздуха» знаний, без тени сомнения закладывают его в базу собственных мировоззрений. Этому хорошо содействуют издательства в погоне за тиражами, поощряющие такой «жанр» и не утруждающие себя даже поверхностным рецензированием. Тем самым неразбериха только усугубляется. В результате славяне и тюрки одновременно занимают территории от океана до океана, фараоны говорят на татарском языке, еще не существующие русские создают свое государство в древнем Леванте. Однако суть вопроса гораздо шире и серьезнее, она не сводится лишь к экстравагантным идеям последних лет, это частный случай большой проблемы. Ее можно сформулировать как «оценка достоверности результатов исторических исследований». Она является предметом науки «историческая эпистемология», к сожалению, малоизвестной многим авторам [36].

Когда автор претендует на принципиально новые результаты и тем более на открытие, уместно поинтересоваться, каким образом они были получены. Этот вопрос, кажущийся рутинным, за фасадом фейерверков сенсаций уходит из поля зрения читателя. Представлялось интересным рассмотреть истоки феномена «сенсационности» и выявить причины его появления.

Для того чтобы составить историческую концепцию (теорию, представление) или просто сделать вывод, необходимо иметь сведения. После их обобщения, анализа и мук творчества появляется продукт умственного труда. А теперь переведем это на междисциплинарный язык. В конечном счете, все исследования сводятся к единой цели – созданию некой модели изучаемого явления. Ученые-естественники описывают природные процессы в рамках закономерностей, выражаемых количественно в виде математических зависимостей различной сложности, вершиной которых является математическая модель. Гуманитарии, и в частности историки, разрабатывают собственные модели явлений, происходивших в предыдущие периоды различной хронологической глубины. В отличие от естествоиспытателей, они описывают свои процессы не количественно, а вербально. Историческая наука находится пока на такой стадии развития, когда количественные оценки оказываются неприменимыми. Причина состоит не в квалификации исследователей, а в более высокой сложности процессов различных масштабов с участием человеческих общностей, где, в отличие от лаборатории, эксперимент с заданными условиями поставить невозможно. Но и это обстоятельство не должно являться оправданием, поскольку и здесь не обходится без консерватизма. Количественные подходы иногда просто отторгаются a priori потому, что не являются привычными и не укладываются в традиции школ и школок, требуют смены методологий и подходов. А это очень неудобно, хлопотно и не гарантирует быстрое получение положительного результата, признания. Куда комфортнее продолжать «производить» диссертации по клише своих знаменитых учителей, правда, еще 50-70-, а то и 100-летней давности. Но и в этой области уже появляются интересные результаты [37].

Определяющим условием создания представлений в любой области знаний, собственно разработки моделей, является наличие исходной информации, которая должна отвечать одному важному требованию – быть достоверной. Это означает, что ее качество и объем обязаны в достаточной мере отражать характер исследуемого объекта. Если химик проводит эксперименты, а анализы выполняет по методике, имеющей изъяны, то сделанные выводы будут неверны. Информация была недостоверна, хотя при этом логика обоснования кажется безупречной. Правда, при первой же проверке ошибка обнаружится. Но этого практически нельзя сделать в случае исторических исследований не из-за отсутствия возможностей повторения «экспериментов», а из-за отсутствия унифицированных методологий. Если проводится опрос общественного мнения с целью выявления политических и потребительских пристрастий, с тем чтобы смоделировать результаты предстоящих акций, то он должен выполняться в наиболее характерных слоях общества, отражающих большинство населения, быть репрезентативным. Вывод, который будет сделан, и является моделью рассматриваемого явления в области политики или потребления.

Поскольку такая постановка вопроса для многих читателей может оказаться неожиданной или затруднительной, то рассмотрим ее на доступных примерах. Для этого используем шахматную доску. В данном случае она является информационным полем некого явления, допустим, исторического. В начале исследования оно является чистым, информация отсутствует. Никаких версий о событии пока составить невозможно. Постепенно информация начинает появляться. Представим ее в виде абсолютно одинаковых шашек. Шашки-информацию мы можем размещать на поле в различных комбинациях. Эти комбинации и будут являться версиями – моделями, которые предлагают авторы. Наука комбинаторика позволяет нам вычислить количество возможных вариантов. Если информацией заполнены 10 клеток из 64, то число вариантов сочетаний шашек равняется приблизительно 5,3 ∙ 10¹⁷ или пятистам тридцати квадриллионам. В переводе на «исторический» язык это и есть возможное количество версий события, которые предлагают авторы. То есть однозначного решения нет. Математики хорошо знают, что моделирование в условиях недостатка исходной информации дает множество решений.

Если не заполнена одна клетка, то, поскольку по своему положению на доске клетки не эквивалентны и вакантное место может размещаться различным образом, их число составит 64. (Строго говоря, данные значения надо разделить на 4 с учетом симметрии доски.) И только отсутствие свободных клеток или размещение 64 шашек даст нам число комбинаций, равное 1. Перемещать шашки более некуда. Этот идеальный вариант означает единственное решение стоящей задачи или единственный правильный вывод. Это уже не гипотеза или предположение, а утверждение.

А если были использованы ошибочные данные? То есть на доску попали ложные шашки, например, окрашенные снизу в другой цвет и поэтому внешне неотличимые и кажущиеся истинными. Тогда при заполнении всех клеток доски мы также получим единственное решение, но решение-химеру. Данные не были достоверны.

Поскольку понимание данного вопроса является весьма важным для дальнейших рассуждений, то приведем пример более углубленного характера (рис. 1). Перед ученым стоит задача – понять, каким образом переменная (Х) влияет на результат (Y). В ходе эксперимента он получает некое значение, которое изображает на графике в виде точки. Это минимальный объем исходной информации. Через точку можно провести бесконечно большое количество прямых и кривых различной сложности (рис. 1-I). Этого недостаточно для того, чтобы решить поставленную задачу. Число решений равняется бесконечности. Далее появляется еще одна точка, то есть количество исходной информации увеличивается (рис. 1-II). Через две точки можно провести уже только одну прямую, но также и большое количество кривых. Но теперь уже не любых кривых, а лишь определенных, определяемых взаимным расположением точек, характеризующимся, согласно математической терминологии, положительным тангенсом угла наклона касательной.

Таким образом, с увеличением объема исходной информации (числа точек на графике) мы имеем резкое сокращение количества вероятных решений. Их также можно назвать моделями, и им соответствуют каждая кривая или прямая.

Наконец, возникает еще одна точка (рис. 1-III). Теперь мы уже определенно можем говорить, что зависимость является криволинейной, и она обращена выпуклостью вверх. Это существенно отличается от той неопределенной ситуации, которую мы имели вначале. Однако надо добавить, что это справедливо лишь для определенного интервала фактора Х, находящегося в пределах a – b. Выход за его рамки может изменить ситуацию. Попросту говоря, зависимости иногда «работают» лишь в определенном интервале условий. Получение 5, 6, 7 и 8-й точек все ставит на свои места. Кривая оказывается сложной, но надежно характеризуемой (рис. 1-IV). Необходимо было иметь восемь точек, чтобы сделать единственный вывод, то есть создать модель. Меньшее количество давало решения от бесконечно большого числа вариантов при одной точке до ограниченного, но не единственного, например при трех точках. По мере наращивания объема исходной информации картина становилась все более ясной. Дополнительно мы можем нанести на график любое количество точек, однако результата это не изменит. Объем информации (точек) должен быть достаточным. Если мы начнем громоздить шашки одна на другую, то количества решений на доске это не изменит. Мы получили адекватную модель[7]7
  В подобную системную ловушку попал почти 150 лет назад Ч. Дарвин. Он, безусловно, наблюдал эволюцию галапагосских вьюрков, имевшую адаптационный характер, однако распространил ее без должных оснований (дополнительной информации) на межвидовую эволюцию [38]. Создана мощная школа эволюционистов, но убедительные доказательства существования переходных форм между видами до сих пор отсутствуют. Наоборот многие виды не имеют предшественников. В последнее время крепнет направление «разумный план» [39].


[Закрыть].

Рис. 1. Возможные графические решения в зависимости от количества точек – экспериментов (информации)

Эти рассуждения в полной мере можно перенести и на изучение исторических событий, фактически их моделирования на основании имеющейся информации. Ее объем формируется с помощью различных методов: источниковедения, археологии, антропологии, мифологии, топонимики и др. В последнее время начали подключаться генетические методы. Суть проблемы в данном случае идентична – сформировать объем достоверной исходной информации, достаточный для воссоздания сути событий. Надо заметить, что такая цель является идеальной, но на практике всегда невыполнимой. Абсолютно адекватных прикладных моделей не бывает, все они имеют ту или иную степень приближенности. В ходе исследований мы постоянно дополняем исходный объем информации и при этом корректируем наши заключения (модели) до тех пор, пока не появится конкретный абрис сути изучаемого явления, впоследствии подлежащий лишь «лакировке», и то в случае необходимости. Количество используемых методов может быть различным, все зависит от глубины изучаемого хронологического интервала. Проверкой адекватности является тот факт, что при увеличении объема информации результат не изменяется. Теперь рассмотрим специфические особенности каждого метода в отдельности, проецируя наши рассуждения на вышеприведенные выкладки.

Если вы имеете дело с относительно поздним событием, около сотни лет назад, то информацию можно извлечь из различных источников. Таковыми являются газеты, книги, журналы. В крайнем случае используются архивы, вплоть до секретных. Если не происходило целенаправленного уничтожения документов, а событие заслуживало быть отмеченным в истории, то результат окажется достижимым. Как только мы опускаемся вглубь веков, возникают проблемы. Несмотря на то, что уже в начале I тысячелетия существовали летописи, они охватывали далеко не весь объем происходящих событий. Летописцев было мало. Они отражали в основном локальные явления, на основании которых реконструировать общую картину конкретного исторического периода или народа, как правило, невозможно. Мало того, что летописи иногда писались на основании устных туманных источников предшествующих периодов, – они проходили неоднократную цензуру на местах в угоду правящим персонам, а то и правку по разумению переписчиков. Другой бедой являлась утрата источников, летописей и списков. Происходило это по самым разным причинам. Хорошо известна судьба библиотек царя Ашшурбанипала, Александрийской и либерии Ивана Грозного. То есть объем исходной информации оказывался далеко не полным. По некоторым оценкам (Л. Гумилев) до наших дней дошло около 0,5 % летописей. Понятно, что при их использовании реконструкция исторических событий приведет к большому количеству вариантов. «Ограниченное количество источников привело к тому, что их анализ стал подменяться „потребительским“ поиском совпадений между данными того или иного фрагмента (известий о славянах). Это приводит к бесконечно множеству гипотез (славянского этногенеза)» [2].

Так, на основании минимальной информации о кагане русов (Бертинские анналы) была развернута серия публикаций и даже монографий о «русском каганате». Имеется несколько версий его локализации, равно аргументированных, но не определенных. К какому раннему государственному образованию это относилось, до сих пор неясно, как неясно и то, существовало ли оно вообще. Постепенно частое повторение этой гипотезы переросло в утверждение.

Единственный раз упомянутое у Иордана «…вероломное племеня росомонов» (Rosomonorum gens infida), имеющее непонятные корни и ареал деятельности, Ломоносов ввел в историю как предка русского народа наряду с роксоланами. Инерция научного сознания и авторитет гения были столь высоки, что это утверждение до сих пор продолжает равноправное существование наряду с другими версиями. Этот прием носит название «вторичности описания», то есть повторения через несколько веков представлений предшествующих авторов. Часто это делается без должной оценки утверждений того времени и без учета новой появившейся информации. Не лучшую службу оказывает стереотипность писания – перенос расхожих схем, освященных авторитетом, на схожие ситуации.

Поэтому имеющиеся труды, основанные только на базе анализа источников, заведомо будут обладать неполнотой информации и, как следствие, поливариантностью выводов. Надежды на идеализированного летописца, способного беспристрастно фиксировать все события на огромном театре действий и в промежутки времени, превышающие длительность его жизни, недостижимы.

Поскольку археология изучает материальную культуру, а артефакты находятся в земле, то степень наших представлений (объем информации) о той или иной культуре будет зависеть от площади раскопок. Идеальный вариант – вскрыть на определенную глубину всю поверхность земли. Физически и экономически это невозможно. Поэтому далеко не всегда существует возможность обеспечить достаточный минимальный объем информации о культуре. В связи с этим зачастую выводы делаются на основании локальных раскопок и даже единичных объектов. По мере расширения масштабов работ (поступления дополнительной информации) площади культур могут расти, как могут и появляться дополнительные сведения об артефактах. Хорошим примером является ситуация с Тшинецкой культурой, которую первоначально ограничивали территорией Польши и делали вывод о славянской прародине. Как оказалось, она простирается далеко на восток.

Как правило, между культурой и этносом принято ставить знак тождества. «Археология позволяет осветить историю каждой этнической общности на протяжении конкретных временных отрезков и локализовать их на вполне определенной территории» [6]. Поэтому одним из основных проблемных вопросов является этническая принадлежность культур. Эта проблема представляется особенно важной при появлении новых культур и сменяемости старых. Если возникает новая культура, то под этим подразумевают новый народ. Как правило, происходит замещение одной культуры другой, в которой могут сохраняться признаки исходной. Это интерпретируется как внедрение одного народа на территорию другого. Оно могло происходить в форме мирной миграции, а также военной инвазии. Но этому должно было предшествовать состояние контакта, нахождения народов на соседних территориях (рис. 2).

Представим, что существуют два изолированных этноса, А и В, каждый из которых характеризуется своей материальной культурой и совокупностью признаков. Для этноса А это признаки Х, для этноса В это – У. В один прекрасный момент народы начинают контактировать АХ + ВУ. Что при этом происходит?

Рис. 2. Перенос артефактов на территорию этносов

Во-первых, начинается меновая торговля, передача технологий того времени, обмен культурными традициями, миссионерство. Этот процесс мы обозначили как «трансфер» (рис. 2 и 3). При этом надо учитывать, что вносимые объекты, а также традиции на чужой территории могут творчески перерабатываться населением соседствующего этноса и приводить к возникновению объектов с новыми признаками. То есть протекает синтез. Наряду с этим продолжают распространяться старые объекты.

Во-вторых, происходит внедрение групп населения одного из этносов на территорию другого. При этом также переносятся и распространяются объекты культуры, которые также могут претерпевать творческую трансформацию, но теперь уже с участием и этноса-транспортера (рис. 3). Поэтому их идентичность с первым не предполагается. И, наконец, мигранты начинают смешиваться с аборигенами. В результате появляются метисы, обладающие новыми внешними и генетическими признаками. Оба этих процесса могут происходить как раздельно, так и одновременно. В таблице 1 представлены возможные варианты и их взаимосвязи с археологическими проявлениями.

Не будем повторять описание сущностей явлений, они понятны из пояснений. Как следует из вышеизложенного, распространение археологических культур далеко не всегда эквивалентно переселениям народов, поэтому из 11 приведенных вероятных вариантов археологическим оценкам соответствуют лишь 4 (выделено в таблице). Дело может сводиться только к передаче и заимствованиям объектов, технологий, опыта, традиций и верований. Народы при этом не смешиваются, а проживают либо на соседних, либо на общих территориях чересполосно. Тем не менее обмен между ними происходит, и могут появляться не только синкретические, но и синтетические решения (случаи № 1–7). Поскольку культура характеризуется несколькими признаками, а они передаются не всегда в полном объеме, то возникает ее дифференциация, локальные варианты. Но даже в рамках одного признака возможны отличия.

Другой случай мы наблюдаем в примерах № 8-11. События развиваются уже на общей территории, а контакт приводит к аутбридингу с появлением нового народа. Признаки исходных культур еще могут сохраняться, но, как правило, возникают новые. В данном случае истинная сущность процессов близка к археологическим оценкам.

Понятно, что рассматриваемые варианты в ряде случаев являются идеальными моделями. В реальности одни могут существовать одновременно с другими, вклад каждого зависит от конкретных условий и может изменяться в широких пределах. Так, Блаватская описывает сообщество тоддов и муллукурумбов, которое она наблюдала в Индии [40]. Эти разные народы, существующие совместно на единой территории и даже в одних селениях, не смешиваются уже длительный промежуток времени и имеют самобытные культуры. Причина такого симбиоза осталась загадкой (вариант № 1). В Карабахе еще недавно армяне и азербайджанцы проживали раздельно, смешанные деревни были большой редкостью. Но культура была общекавказской, в целом нивелированной (вариант № 2). Аналогичная ситуация существует в монголо-китайских деревнях. Медленно идет процесс ассимиляции народов России. Еще в 60-е годы доля смешанных браков татар и русских в Поволжье составляла 10 %. Но уже тогда татары полностью восприняли русскую культуру, сохранив «для внутреннего потребления» язык и народное искусство. В эти же годы мордва была ассимилирована на 30 %, сейчас, надо думать, практически полностью. Местное население культуры мегалитов Западной Европы всецело переняло культуру индоевропейцев, а некоторые последующие поколения стали кельтами. Антропологически западное крыло культуры шнуровой керамики относится к доиндоевропейскому населению (случай № 8). Индоевропейцы принесли в Индию обряд погребения с конем и кремацию, краснолощеную керамику, коневодство, поселения-пуры и ведическую веру. Это в корне отличало их от культуры Хараппа, не говоря уже о полудиких лесных племенах – дасу. Все они стали неотъемлемой частью индийского общества. При этом прошла интенсивная взаимоассимиляция с местным дравидическим населением. В исходном виде фенотип и генотип пришельцев сохранился лишь в горных изолированных районах Северного Пакистана, а аборигенов – в отдаленных районах джунглей. Возникла новая культура и новый народ (варианты № 11 и 12).

Рис. 3. Различные варианты формирования археологических культур

В Крыму, судя по антропологическим и археологическим данным, следов готов (Вельбарская культура) нет. Хотя исторический факт их нахождения там не вызывает сомнений и «готские девы звенели русским златом» («Слово о полку Игореве»). Причина состоит в ассимиляционных процессах, в которые они вступали на пути из Южной Балтии на юг, а также в культурных заимствованиях у окружающих народов, включая синтез объектов материальной культуры. Религия также была заимствована, в VIII веке существовала Готская Епархия. Новый возникший народ сохранил этноним и язык (случай № 12).

Культура полей погребений была огромна, и на ней, безусловно, проживали различные народы, например, один из предшественников славян – носители Лужицкой культуры. Исключением из описанных случаев являются лишь изолированные этносы, которые в течение долгого времени сложили самобытную культуру.

Со случаем № 9 может быть связана «полиэтничность» черняховцев, утверждаемая на примере материальной культуры. На самом деле так мог проявляться ассимилят, сохранивший элементы исходных материальных культур.

Когда говорят о гибели археологической культуры, то под этим часто понимают физическое уничтожение населения. Действительно, иногда такие следы фиксируются. Так, вторжение индоевропейцев в Скандинавию было названо «периодом раздробленных черепов». Это результат использования агрессорами топоров-кельтов. В Северном Пакистане отмечены разрушения, оставленных при вторжении индоевропейцев. Но, как мы видим фактически, так может проявляться замещение материальных культур. Население при этом сохраняется.

Что касается рассматриваемого нами предмета, то изучение этногенеза славян с помощью археологии наталкивается на следующую проблему: современной науке не удается проследить ретроспективным методом до начала нашей эры смену и преемственность археологических культур, носителей которых можно было бы уверенно отнести к славянам или их предкам. Отдельные авторы принимают некоторые археологические культуры на рубеже нашей эры за славянские, a priori признавая их автохтонность на данной территории, даже если ее населяли в соответствующую эпоху другие народы, согласно синхронным историческим свидетельствам. Языческий обычай погребения методом кремации не оставляет материала для исследования древних славян или предшествующих им племен. Предположения ученых по этногенезу славян основаны на краниометрии населения относительно поздней эпохи, начиная примерно с X–XII века, что вносит элемент неопределенности в конечные выводы по предшествующим эпохам [5].

Таблица 1.

Сделанные выкладки показывают, что материальная культура не может быть исчерпывающей характеристикой этноса и происходящих при этом исторических процессов. Занимаемая ею площадь может существенно отличаться от этнической территории. Таким образом, археология в силу специфики как метода не способна в полной мере охарактеризовать исторические события, какие бы амбиции не высказывались ее апологетами. Под внешними проявлениями часто кроется более сложная и иная сущность. Так, по мнению Пауэлла: «Археология превращается в немую науку – она лишается языка, на котором можно описать различные проявления исторической жизни, отраженной в случайных и разрозненных остатках анонимной материальной культуры» [41]. «Археология не может иметь дело с мифами» (Пиготт) [42]. «Археологи способны найти бочку, но просмотреть Диогена» (Уиллер) [43]. Давайте себе представим раскопки нашей цивилизации через несколько тысяч лет. И что бы сказали археологи? Имеется однотипность в изделиях и образе погребения в поясе северного полушария при внедрениях в Центральную и Южную Америку, Среднюю Азию. Частично захватывается Африка и страны Юго-Восточной Азии. Существует локальная дифференциация в отмеченных аспектах и письме. Что из этого следует? Существовала некая общность, характеризуемая близкой культурой. А в этническом отношении, как мы понимаем, это ничего не значит. Язык является основным этноопределяющим признаком, прямая связь которого с артефактами отсутствует.

Другой причиной несоответствия представлений об этногенезе, основанных на археологических концепциях, и реальной картины является различие в механизмах зарождения этносов и появления новых объектов материальной культуры. Этнос возникает при смешении народов, обладающих в первую очередь различной генетической наследственностью [37], языком, культурой и в последнюю очередь материальной культурой. Причем особи нового типа и язык зарождаются в ячейке общества – семье. Процесс слияния народов протекает обычно путем инфильтрации одного на территорию другого на определенном фронте. Здесь возникает зона контакта. Это означает, что этногенез стартует и развивается на определенной территории. Традиции же в материальной культуре возникают вначале на точечном участке и носят характер озарения у отдельной личности. Подобные решения являлись находками гончаров, ювелиров, оружейников. То же самое относится и к религии. Реформистские и сектантские идеи посещали умы единичных пророков и путем проповедей завоевывали широкие народные массы. Некоторые особенности, чаще всего погребальных ритуалов, фиксировались археологами. Поэтому, в отличие от потомства при смешанных браках, которое появлялось по историческим часам сиюминутно, массового явления радио Маркони – Попова, паровозов Черепанова – Стефенсона на начальных стадиях этногенеза не происходило. Для этого требовалось время.

Рис. 4. Образование этноса и распространение нового материального признака.  – место зарождения материального признака и его распространение

Они возникали либо эволюционно, либо были стимулированы появившейся этнической компонентой со своими техническими решениями, но не повсеместно. От исходного ядра новые признаки распространяются на определенной территории (рис. 4). Этому, безусловно, способствует существование единой этнической среды и государственных образований. Мы уже приводили формулу этого процесса [37]. В идеальном случае возникшая традиция может заполнить всю территорию и даже выйти за ее пределы, как показано на рис. 2 и 4. В первом случае ареал культуры будет соответствовать этническому ареалу. Становление археологической культуры занимает обычно 200–300 лет [37]. Если новых признаков не возникает, то уже в сформировавшейся этнической среде присутствуют артефакты предшественников. Археологи этот случай идентифицируют как существование двух этносов. Иногда дело обходится одним «клошем».

Зачастую археологи сами усугубляют эту ситуацию, характеризуя культуру минимальным количеством признаков и даже делая выводы по единичным находкам. Неполнота информации порождает недостоверные оценки. Чем большее количество признаков мы используем, тем более адекватными являются наши выводы – модели. Ситуацию существенно изменило бы введение унифицированных критериев оценки археологических культур, основанных на количественных, а не на описательных принципах.