Текст книги "Цирк на Цветном"

Ритм программы очень важен. Бывает, что номер идет три с половиной минуты, но кажется, что он тянется два часа, его невозможно смотреть. Почему так? Может, музыка не та, а может, он просто не на своем месте стоит, и надо всего лишь поменять номера местами. А есть еще заданная очередность, так сказать, – допустим, два номера с животными не могут идти подряд, потому что животные разные, их нужно вывести, рассадить по клеткам. Или, например, есть подвеска, которая тоже занимает время. То есть воздушный полет – это всегда начало отделения, потому что реквизит надо повесить в антракте, чтобы не было большой паузы в спектакле.

Есть множество чисто технических вопросов, которые приходится между собой соотносить. Это как пазл, все элементы нужно сложить, чтобы он стал единым целым. Один элементик выпадает, все рушится, и следует переставлять все целиком.

Бывает так, что какой-то артист заболел, или, не дай бог, травмировался, или еще что-то случилось – и номер выпадает из программы. И сразу приходится все менять. А бывает и такое, что какой-то номер вообще убирается из уже готовой программы, потому что в том виде, в котором он есть, он выпадает из общей картинки. Одной девочке потребовалось три месяца – она все переделывала, репетировала номер, меняла звуковую часть, костюмы ей делали по-другому, и только после этого мы смогли вернуть номер в программу. Но бывало и так, что номер прекрасный сам по себе, но никак не ложится в программу. Приходится куда-нибудь его пристраивать – ищем контракт в другом цирке, в другой программе, звоним на Вернадского, говорим, что хороший номер, но «не наш».

Цирк – особый мир, тут все всех знают. Знают, кто что репетирует, что когда выпускает, кто чего стоит, у кого какой потенциал. Номеров и артистов не так уж много. Тысячи три, наверное, вообще по стране. Из этого можно комбинировать программы, можно кого-то приглашать. У отдела зарубежных гастролей в компьютере по каждому информация, можно узнать, кто и где на контракте, где у кого гастроли, у кого простой, кто на репетиционном, на больничном и т. д.

К сожалению, программа – это такая штука, которую нельзя увидеть на репетициях, готовый продукт можно увидеть только когда он готов. И только тогда становится понятно, вышло или не вышло. Определить, на что пойдет публика, можно только методом тыка. Надо пробовать. Но раз публика к нам ходит, значит, мы выбрали правильный путь. Каждый вечер две тысячи человек.

Программу мы планируем не по номерам. Должна быть концепция, должна быть какая-то идея, которая ее формирует. Хотя бы дивертисмент, но нужен. Потому что идея оформляется декоративно, и костюмами, и музыкой. Сегодня мы на том уровне, когда практически к каждому номеру пишется авторская музыка, и костюмы, конечно, тоже шьются под концепцию. Например, на 2017 год у нас придумалось Монако, Монте-Карло, фестиваль фестивалей. Мы хотим позвать номера, которые получили призы в Монако, на самом известном цирковом фестивале в мире. Люди, которые там отмечались, – это уже мировой уровень, элита. И мы хотим собрать эти номера и сделать такое Монако в Москве, ретроспективу. А это диктует определенные временные рамки. И сейчас мы начинаем потихоньку искать, договариваться с людьми, чтобы они освободили 2017 год.

Для иностранных и иногородних артистов мы в таких случаях снимаем квартиры. Но скоро собираемся открыть свою гостиницу. Мы сами ее построили, правда, тоже «попали» на этом. Строители дом не достроили, сдали его за деньги, себя обанкротили, пропали, и нам пришлось все это как-то решать. Впрочем, это наши реалии, мы в них живем, поэтому тут нет смысла жаловаться.

Меня спрашивают иногда: «Как вы там? Все плохо?» А мы каждый год чувствуем, что ситуация в стране постепенно меняется к лучшему. Я реалист, я не оптимист. Но я вижу, что в цирке с каждым годом, потихонечку, появляется все больше людей (особенно летом), которые приезжают из Сибири, с Дальнего Востока. Люди не в Турцию и Египет едут, а в Москву. Мало того что у них есть деньги на билет, у них есть деньги в Москве на культуру, они же не только в цирк приходят. Они идут в Кремль, в Третьяковскую галерею, в Большой театр. И с каждым годом этих людей все больше. Значит, жизнь налаживается. И не только в Москве. Я Москву в пример не беру. Москва, Париж, Нью-Йорк – это мегаполисы, на них ориентироваться нельзя. Но я езжу с нашим шапито по городам России и вижу, что люди приходят в цирк. Но всем, конечно, хочется, чтобы хорошо стало сразу, прямо сейчас.

Я помню, как мы десять лет назад впервые приехали в Чечню после войны. Там было ужасно. Город не был даже расчищен от развалин. В цирк приходили дети, которые не знали, как реагировать. Они смотрели, но не хлопали, их никто не научил аплодировать. Это было страшно. А в прошлом году я у них был снова – просто небо и земля, так все отстроено. Можно всячески обзывать Кадырова, можно говорить, что он живет на подачки из Москвы (хотя мне бы такие «подачки»), но то, что в центре Грозного практически Эмираты – это однозначно. Да, деньги из Москвы – понятно, это дотации. Но там всю жизнь были дотации, и наконец-то на эти деньги что-то строят, создают.

Раньше мы часто сталкивались с тем, что, допустим, мама приводит двоих детей и покупает один билет, потому что у нее нет денег на два билета. Первое отделение смотрит один ребенок, второе – второй. Сегодня этого уже нет. Билеты выбирают, спрашивают, какие места лучше. И это не в Москве, это в Вологде, в Архангельске, где угодно.

Что-то меняется. Повторюсь – я не оптимист. Я просто это вижу.

Оксана Дружинина
режиссер-постановщик
Профессия мечты

Однажды, когда мне было восемь лет, в наш саратовский двор пришел дядечка и объявил о наборе в театрально-цирковую студию. Хотя тогда я не думала именно о цирке, мне стало интересно, и, чтобы не болтаться по улице, я взяла и сама себя записала. В этой студии я прозанималась достаточно долго: участвовала в спектаклях, в парадах-прологах, пела, танцевала (у нас была очень хорошая балетная подготовка) и попробовала себя, наверное, во всех цирковых жанрах – акробатике, жонглировании, хождении по проволоке… Только в воздушную акробатику я не пошла, и в студии не было дрессуры – в силу обстоятельств. Я выполняла номера с эквилибристикой, где стояла на руках, с хула-хупом… Каждый июнь мы уезжали практически на настоящие гастроли, и в течение двух месяцев почти ежедневно выступали по колхозам, по деревням. Физически это давалось тяжело, но наградой нам были аплодисменты. Саратовский цирк стал для меня отличной школой, давшей мне основные знания и навыки по всем жанрам, что по сей день хорошо помогает мне в работе.

Жизнь вывела меня к моей деятельности неожиданно. Помню, классе в пятом у нас училась девочка-цыганка, которая гадала. Я спросила ее, буду ли работать в цирке. Она разложила свои карты и сказала: «Будешь, но не так, как ты думаешь. Это будет что-то такое, о чем ты даже и не подозреваешь, и в таком месте, о котором ты даже не можешь мечтать». Я расстроилась, тогда ведь мы все мечтали о том, чтобы и дальше выступать на манеже, получать свою долю восхищения и оставаться такими же счастливыми.

Однако в девятом классе я поняла, что не хочу становиться цирковой артисткой – хотелось уже зарабатывать по-другому, «головой», да и комплекцией я не вышла для артистки. Я мечтала быть режиссером, однако почему-то мне казалось, что для этого сперва нужно поучиться на актерском. Первой попыткой стала «Щука» – московский театральный институт. Но я «слетела» с третьего тура.

Тогда я и начала заниматься с главным режиссером нашего, саратовского, цирка Александром Закировым. Чтобы чем-то занять себя в ближайший год, я поступила в училище культуры, и Закиров давал мне много полезной литературы, особенно упирая на историю цирка. В училище меня взяли без проблем, однако я решила пойти не на театральное, а на эстрадное отделение. Закиров одним из первых указал на то, что мне трудно будет стать артисткой из-за моего независимого характера. То же самое я услышала на следующий год при поступлении в Государственный институт театрального искусства – ГИТИС: «Девушка, это не ваша профессия, вы не будете слушать, что вам говорят». В приемной комиссии меня спросили, почему я иду на эстрадное отделение. «Я потом хочу стать режиссером!» – ответила я. «Подождите, но тогда вам надо идти на режиссуру цирка»! Так я узнала, что режиссеру совершенно не обязательно иметь артистический опыт.

Все сложилось довольно удачно: именно в тот момент в ГИТИСе набирался новый курс дневного отделения, что происходило раз в пять лет. В отличие от многих абитуриентов, подававших на цирковое, при поступлении я не знала никого из именитых членов комиссии. А в ней сидели Максимилиан Изяславович Немчинский, Валентин Александрович Гнеушев, оба – заслуженные деятели искусств России, Леонид Леонидович Костюк, режиссер, эквилибрист и народный артист РСФСР. Цирковая молодежь робела, зажималась перед ними, а мне это не мешало.

С самой учебой трудностей тоже не возникало, экзамены я сдавала легко, даже не читая задаваемую литературу, – все оказывалось уже изучено благодаря Закирову. И вскоре меня взял к себе ассистенткой Гнеушев. Фактически он предоставил мне полную свободу в репетициях с его артистами, аккуратно направлял меня, предлагал мне много литературы.

Так, в работе, для меня пролетел весь институт. К его окончанию я уже полтора года работала в цирке Никулина, сделала здесь дипломную работу, мой номер стоял в программе. Кроме того, три последних года я посещала балетмейстерский факультет (правда, в дипломе это не отметили, а второй диплом тогда не давали). Главное, что дал мне ГИТИС, – это возможность «выстроить себя», возможность осознать, что мне нужно, и понять примерно, как устроен театральный мир.

Я не искала работу – работа сама меня находила… Гнеушев со временем ушел из цирка, и автоматически как-то получилось, что на месте режиссера-постановщика осталась я.

Что входит в мои функции? Прежде всего я подбираю интересный «материал» – талантливых артистов, яркие номера. Для этого стараюсь быть в курсе всего нового, что появляется на «рынке». Затем я договариваюсь с людьми, заранее сообщаю им, что хочу взять их в программу. Далее я продумываю отдельные номера, а потом разрабатываю целую программу. Процесс, конечно, не быстрый, может длиться и год.

У меня отличная команда: балетмейстеры, художник по костюмам, композиторы, тренер по гимнастике и акробатике… Я собираю их и объясняю, что от них требуется, и в дальнейшем каждый трудится над своим направлением. А я стараюсь сделать так, чтобы всем службам в цирке было комфортно, чтобы рабочий процесс всем доставлял радость. На определенных этапах моя роль сводится к присутствию на репетициях – я контролирую отдельные номера. Главная наша цель: зритель должен получить удовольствие, и при подготовке важно не зацикливаться на технических моментах (с ними поможет тренер), а ввести артистов в атмосферу, чтобы они прочувствовали нужный образ. Я могу посоветовать им посмотреть какие-то фильмы, картины, чтобы легче было понять настроение. Ведь хорошие номера рождаются лишь тогда, когда человек работает с тобой в соавторстве, погружается в этот соус. А когда задано правильное направление, артист наполняется тем, что нужно, и сам получает удовольствие от результата. Если я корректно выстрою «скелет» программы – не только все продумаю, но и настрою других, – он обязательно обрастет правильным «мясом». Это как хорошее вино – с годами оно лишь вкуснее.

Свою первую программу – «Вместе со временем» – я выпустила в тридцать лет, такой сделала себе подарок ко дню рождения. До этого долго работала в качестве второго режиссера, как соавтор ставила «Елки», детские новогодние спектакли. А тут в течение года готовила номера – все в одном стиле – и из них потом собрала единую цирковую программу.

Должна ли я придумывать каждый номер с нуля? Могу сказать так: если сам не сделаешь номер, то потом и брать особо некого будет, потому что все равно любой номер необходимо адаптировать под программу, дотягивать. Мы сами поставили себе высокую планку и серьезно относимся к тому, чтобы не опускаться ниже нее. Поэтому номера берем только уникальные, с изюминкой, «фишкой» конкретного артиста. Нам требуется индивидуальность трюка, собственная манера исполнения, которой нет ни у кого. И потому у меня никогда нет номеров-названий – название всегда ограничивает, для меня важны актерские фамилии. И это моя принципиальная позиция: существует артист, и его знают по фамилии, а не по образу. Плисецкая всем известна как Плисецкая. Ведь это артисты – звезды цирка, и где бы они ни работали – у нас или в другом шоу, – они все равно остаются самими собой.

Для любого циркового артиста особый этап в карьере – попасть в программу цирка на Цветном бульваре. И с лучшими, наиболее нам интересными, мы тоже заключаем контракт. Раньше артистов вводили в штат цирка. Сейчас мы берем туда только те номера, которые создаем для фестивалей, – уникальные, самые-самые.

Программы целиком мы меняем дважды в год. Новогодние «Елки» делаются на основе текущей программы. Я не люблю менять артистов во время длинного марафона. Это случается, но очень редко, и обязательно оговаривается заранее. Я считаю: как программу начали, так должны и закончить. На программу мы заключаем контракт с артистами, они знают свои сроки и, опираясь на это, планируют уже дальнейшую свою работу, гастроли и прочие выступления.

Полностью подготовленных в цирке номеров у нас процентов семьдесят. Даже дрессуру мы готовим, адаптируем под программы. Я направляю артистов, помогаю им, мы все согласовываем. Нужны мои хореографы – они приедут, не нужны – артисты сами находят. Но это все происходит под контролем и в течение длительного срока. Не так давно у нас шла программа «Королевский цирк», фактически я готовила ее два с половиной года, ездила с артистами по городам. А сейчас у нас в планах иллюзион-аттракцион с Анатолием Соколом – иллюзионистом в третьем поколении, из легендарной цирковой династии. Мы больше трех лет уже с ним занимаемся. Практически вся подготовительная работа ведется в Питере, но показывать будем в столице, и программа полностью адаптирована под наши требования и стиль, под вкусы московского зрителя.

В цирке на Цветном бульваре есть оркестр, и по возможности я стараюсь использовать его во всех программах. Однако оркестр может сыграть не все. Он хорош для животных, потому что их невозможно точно выстроить по музыке. Прекрасно под оркестр работают клоуны и большие номера – такие, как доски. Но есть определенные жанры, например спортивно-акробатические, где все идет под счет, в определенном темпе, расставляется на музыкальных акцентах, и там предпочтительна фонограмма. Ведь дирижер сегодня может так дирижировать, а завтра иначе, и получается, что артист работает в привычном темпе, а музыка «уходит», или наоборот. К тому же играть в течение целой программы музыкантам физически очень тяжело.

Музыку для оркестра пишет известный композитор Лев Землинский, человек огромного опыта и знаний. Наши музыканты Леву уважают. На втором композиторе – Денисе Гарнизове – лежит вся фонограммная часть.

Денис – сын композитора, режиссера, продюсера Леши Гарнизова, по образованию он юрист. Но он с детства, всю жизнь, занимается музыкой и первую композицию для моего номера написал лет в четырнадцать-пятнадцать. У него нет музыкального образования, он все делает по ощущению, но при этом получается совершенно сумасшедше. Он пишет, как для кино, создавая настроение, образ. А мне именно это и нужно.

Конечно, я работала и с такими замечательными композиторами, как В. Пресняков старший, М. Дунаевский.

Но с Денисом мне очень легко, мы отлично понимаем друг друга. Я могу ему сказать: посмотри это кино, мне нужна такая же музыкальная атмосфера, только на пять минут. Видео с номером сразу не покажу – нельзя, иначе в голове композитора сразу возникнут штампы: например, принято, что в эквилибре музыка медленная, воздух всегда лирический. А я от этого как раз ухожу, и номер потом уже под музыку выстраиваю.

Так же и с художником по костюмам. С Екатериной Котовой я работаю почти пятнадцать лет. Она художник телевизионный, окончила Школу-студию МХАТ и много работала в кино. Катя любит кино и понимает меня с полуслова. Ни с каким другим художником я не могу сотрудничать – в своих требованиях я очень строга. Меня даже повтор одной и той же фактуры ткани в номерах раздражает. Считаю, что художник не имеет права повторяться или брать ту ткань, которую зритель может купить в магазине. Все волшебство теряется сразу!

Художник, выполняющий декорации, у нас Анатолий Нежный. Мы с ним знакомы уже 13 лет. Он – профессионал высокого класса.

Пятнадцать лет назад мы начали проводить в своем цирке ежегодный фестиваль. Казалось бы – для чего? Благодаря ему я понимаю, какая цирковая смена подрастает в стране. Руководители всех цирковых студий, кружков доверяют нам и подращивают для нас артистов. Например, у нас в программе есть девочка – Алена Ершова, так она у нас с пяти лет. Анна Володько – тоже результат работы нашего молодежного фестиваля, одно из его направлений.

Номера для фестиваля я отсматриваю по видео, которые мне присылают. Заявок приходит тьма, в том числе от иностранцев. «Сарафанное радио» работает исправно, да и телевидение информирует. Мы выбираем сильнейших. Порой я могу порекомендовать кому-то из ребят: не идите в этом году, вы классные, но в этой программе уже есть номер сильнее, давайте на следующий год. И по количеству внутри жанра я конкурсантов ограничиваю, например, должно быть две пары, четыре групповых номера, два жонглера, четыре акробата… А дальше уже я берусь за построение программы, понимая, что ее нужно чем-то начинать, чем-то заканчивать, и главное, чтобы зрителю было интересно. Без ложной скромности скажу: я одна из лучших в мире составителей программ. При расстановке номеров очень важно чувствовать темпоритм. Обычно режиссеры формируют список, а потом на листе его правят. Мне же это ни к чему. Я долго хожу, в голове все собираю, выстраиваю по музыкальности, по ритму музыки…

В среднем в фестиваль мы включаем порядка тридцати номеров и представляем не больше пятнадцати номеров в день. Ведь иначе смотреть будет очень тяжело. Как в Монте-Карло, где программа длится четыре с половиной часа! Мы, к тому же, ставим условие: номера должны идти не больше пяти минут, групповым необходимо уложиться в восемь. Артисты ведь неугомонные, пока все не покажут – не успокоятся, поэтому мы их жестко ограничиваем. И все потом удивляются: почему у вас программа пролетает так быстро?

Парады, которыми начинаются все представления, мы тоже делаем динамичные, я люблю ими заниматься. Мне уже говорят: такое количество парадов было подготовлено, можно их повторять, никто, кроме тебя, их не помнит. Смешно, что и я их не помню. И даже взяла недавно тот, что делала пять лет назад, потому что и хореограф, которая его выстраивала, вспомнить ту работу не смогла.

Основной акцент в нашем фестивале делается на молодежь. У нас есть возрастной ценз и обязательное условие: артисты не должны участвовать ни в каких других фестивалях. Наша задача – открывать новые имена. Другие фестивали берут всех, без особых ограничений, и даже предпочитают показывать в Москве наиболее известных мировых артистов. К нам же с других фестивалей приезжают агенты. Они уже знают: именно здесь соберется сильнейшая молодежь. Почти семьдесят процентов фестивальных ребят от нас забирают сразу, заключают с ними контракты. Это всем удобно.

Номера фестивальные и для программы – совершенно разные вещи. Ведь люди не могут каждый день делать трюки уровня «экстра-экстра-класс». Они выполняют их только на фестивале. Там артистов оценивает жюри, и часто бывает, что его мнение не совпадает с мнением зрителей. Да и менталитет, как ни крути, разный в разных странах. У французов, например, цирк сильно отличается от нашего. И мы несколько раз ставили в программу номера, взявшие на фестивале серебро или даже золото, а зрителям они не понравились. И наоборот: сильнейшие трюковые композиции порой оставляют публику равнодушной. Лишь в одном случае мы можем отправить на фестиваль красивую девушку, которая будет чудесно смотреться в программе, но не удостоится внимания жюри, – когда четко знаем, что после этого у нее будет куча контрактов. Фестиваль – это же, по большому счету, мировая биржа труда.

Как-то я решила сосчитать и поняла, что подготовила уже больше двухсот номеров. Да и программ десять уже точно сделала. Ведь помимо цирка у меня идет много других проектов – например, «Цирк со звездами» или шоу «Без страховки».

«Цирк со звездами» мы делали в наших стенах, оба сезона. А на «Без страховки» меня пригласили в качестве главного тренера, но работала там вся моя команда – мои хореографы и тренеры. Подобные проекты отнимают много времени и сил, но они, безусловно, нужны, это своего рода популяризация цирка как такового.

Современные технологии значительно облегчили мне работу. Сейчас я даже в цирк каждый день не приезжаю, больше дома успеваю сделать. По телефону скажешь кому-то: посмотрите в Интернете то-то и то-то, найдите такую запись, и нет необходимости везти с собой куда-то кассеты. Я могу себе позволить на месяц в отпуск уехать, и композитор присылает мне туда музыку, а художник – эскизы, я пишу им о своих впечатлениях. Раньше по любому вопросу требовалось встречаться, ехать. Сейчас же время потрясающее, за день столько успеваешь сделать, сколько раньше в неделю не умещал.

Цирк тоже изменился. Он стал современным, да и люди другие, лица другие. Прежде говорили: в цирке мало красивых людей. В какие-то периоды действительно проблематично было найти красивую девушку. Сейчас же у нас одна краше другой. А в спорте какие красавицы!

Да, уходят жанры, которые не интересны нынешней публике. Сократилось количество групповых номеров. Раньше их содержало государство, а сейчас такой номер должен сам окупаться. И группу больше пятнадцати человек никто не возьмет на контракт, ей работать будет негде. Время рыночных отношений. И если раньше мы могли себе позволить долго сидеть на репетиционном периоде, то сейчас это недопустимая роскошь. Не покупают тебя – иди домой.

Но это и неплохо, такой подход подстегивает артиста. Все наши молодые ребята не курят и не пьют – у них это не модно. Более того, большинство из них заканчивает институты, получая другие профессии – экономисты, юристы, переводчики, социологи, и ранняя пенсия уже не так страшит их. Да и отношение к себе у них совсем другое. Они осознают: им нужно получить максимальное удовольствие от того, что они делают сегодня, так как возраст циркового артиста невелик. Они стремятся работать с полной отдачей, ездить на лучшие фестивали, получать лучшие контракты. А после того как они объедут весь мир, достигнут вершин своей цирковой карьеры, могут всерьез заняться другой жизнью. Кто-то может пойти работать фитнес-тренером. У артиста есть репутация – его возьмут с большим удовольствием. У него прекрасное резюме, почти у каждого – хорошее знание иностранного языка. По опыту скажу: многие работавшие в цирке добиваются потом отличных результатов и в другой профессии. Привычка, умение работать с отдачей всегда дают свои плоды. Цирковые не только приучены работать, они еще и коммуникабельные, умеют держаться на публике и выходить из любой ситуации. Сказываются постоянные переезды и необходимость налаживать контакт с новыми людьми. Меня все это очень радует. Был в цирке период провальный, когда вдруг все исчезли, интерес начал угасать. А сейчас снова подъем, взлет.

Кстати, о провалах. Как ни странно, у нас такой момент выпал на время «Цирка со звездами». Я два года занималась этим шоу и не готовила номеров основной программы цирка. И когда подошло время ставить программу, оказалось, что материала нет. Вышло так: мы сделали себе имидж, заработали имя, нас уже все знают, у нас особая ценовая планка, а в репертуаре – дырка. Так что останавливаться нельзя вообще. Надо все планировать и знать заранее: тогда у меня то-то, сейчас в разработке три номера, а через неделю я начну обдумывать следующий октябрь. Это непрерывный мозговой штурм, ведь у артистов от моего планирования зависят контракты. И если бы знать наверняка, что какая-то программа стопроцентно на «ура» пойдет, мы могли бы ее на год продлить и расслабиться. Но, к сожалению, предугадать это невозможно.

Более того, зритель тоже меняется постоянно. Сократилось количество детей в зале, прибавилось взрослых. Что радует, безусловно. Значит, цирк завоевал новую аудиторию. А почему? Потому что у нас красивые костюмы, красивые люди. Папам нравятся яркие девчонки, мамам симпатичны парни, детей радуют чистые и веселые животные. Поэтому, выстраивая программу, мы держим в уме всех – не только родителей с детьми, но и бабушек с дедушками. Да и программы у нас не детские, по большому счету.

Я неоднократно приглашала к нам других театральных режиссеров, друзей. Мне казалось, что они принесут в цирк что-то новое. Но каждый раз все заканчивалось банально – они задумывали сделать фильм-цирк. Замечу, что у нас была такая программа – «Мотор, начали!», в которой мы будто бы снимали кино. Но это было сделано под тот же «Цирк со звездами», такая а-ля советская история. Почему-то все воспринимают цирк как какой-то балаган, и темы не выходят за пределы одного исхоженного круга.

Да и если придет человек со стороны – он не сумеет набрать номера сам. Для этого ему надо досконально знать всю базу. Мы же под артистов делаем программу, из их номеров рождается идея, а находить артистов под идею очень сложно, в этом случае их надо заранее собирать и долго репетировать. У нас же на репетиции всегда отводится двадцать дней, поэтому я в других городах (там, где артисты работают) подготавливаю блоки, а потом их просто собираю. Иногда я, зная возможности конкретных артистов, говорю им: репетируйте такие и такие трюки. В этом, в общем, и заключается моя деятельность в последнее время, и в ней мне помогают наработанный годами опыт и уважение артистов ко мне. Мы ведь заранее никаких контрактов не заключаем, люди верят мне на слово: раз сказала, что через три года возьму их на Цветной бульвар, – значит, так и будет. Они вкладывают свои деньги, готовятся, даже шьют костюмы под нашу задачу. И почти всегда потом продолжают работать именно в том виде.

В цирке множество жанров, и какой ни возьми – всюду своя специфика. Одно дело – со слонами работать, другое – с тиграми, могут быть джигиты в программе, а можно «высшую школу» поставить… И собрать программу в одной стилистике сложно – зритель устает. У нас был опыт, мы сделали цирк в космосе. Наскучило довольно быстро: одни – инопланетяне, вторые – тоже, эти с ушками, те с брюшками… В 1996 году у Валентина Гнеушева вышла программа в русском стиле – «Ярмарка чудес». С точки зрения режиссера – разнообразно, ярко. Но заполняемость залов в какой-то момент упала ниже тридцати процентов. Почему – не знаю. Хотя было очень красиво.

Возьмем для сравнения Цирк дю Солей. У них вообще нет стиля, сплошная эклектика, истинное шоу. И даже их спектакли больше трех подряд смотреть невозможно, от них устаешь. Но главное – в этом цирке полностью убрана индивидуальность артиста. Выступают маски и закрашенные лица, такая общая масса. А мы не можем наших звезд закрасить, у нас есть конкретные имена. Если же говорить о трюках, то все сильные номера у них из России.

Популярность Цирка дю Солей сегодня уже пошла на убыль. Его золотые годы пришлись на время сотрудничества со знаменитым постановщиком Франко Драгоне. В общем-то, это и не цирк, а театрально-зрелищное мероприятие с элементами цирка.

Китайский цирк, о котором сегодня столько разговоров, является нашим основным конкурентом. Все основные призовые места на фестивалях занимают китайцы и русские артисты. У них подготовка цирковых гимнастов намного выше, нежели обычных спортивных. Китайцы, правда, отдают детей в цирк, руководствуясь совершенно приземленными помыслами: раньше цирк был для них единственной возможностью куда-то выехать, и к тому же цирковым артистам давали квартиры, существовал какой-то социальный пакет. В цирковые школы стоят огромные очереди, но мотивация у них лежит в бытовой плоскости.

А наши все делают ради удовольствия, от души. Поэтому, я считаю, наш цирк есть и будет. У нас номер существует не во имя номера, а трюк – не во имя трюка. Трюк – здорово, но важна и художественная сторона. Номера, получающие призы на всех международных фестивалях, – это истинные произведения искусства, такое мини-кино, над которым работает целая команда людей.